назад    оглавление    вперед

 

СОЦИАЛЬНАЯ РОЛЬ КАР И НАГРАД

Сорокин П.А. ЧЕЛОВЕК. ЦИВИЛИЗАЦИЯ. ОБЩЕСТВО.

/Общ. ред., сост. и предисл. А. Ю. Союмонов: Пер. с англ. С. А. Сидоренко.

- М.· Политиздат, 1992. — 543 с

§ 1. Социальная борьба как следствие и симптом антагонизма моральных убеждений

§ 2. Внутригрупповая роль санкций

§ 3. Внегрупповая роль кар и наград

 

§ 1. Социальная борьба как следствие и симптом антагонизма моральных убеждений

Очертив в предыдущем класс преступлений и подвигов, наказаний и наград и их влияние на поведение человека, теперь мы можем выйти за пределы индивида в сферу социальной жизни и заняться изучением социальной роли санкций.

Мы видели, что преступный акт вызывает оскорбление, оскорбление переходит в неприязнь по отношению к преступнику, а иногда и во вражду и ненависть, которые затем "разряжаются" в ряде карательных актов. Эти акты направлены не только на воздаяние или возмездие, но и на недопущение и уничтожение преступных посягательств.

Взаимодействие двух лиц принимает в этом случае конфликтный характер, их поведение сталкивается и получает ту форму, которая известна под именем борьбы¹.

Стоит только вступить в общение двум или большему числу лиц, из которых каждый понимает по своему разряду должного, а соответственно и рекомендованного и запрещенного поведения, и конфликт или борьба между ними будут неизбежными. Представим себе, например, двух лиц, из которых один не считает непозволительным "присваивать" себе вещи другого и действительно присваивает их, а другой является убежденным защитником права собственности и всякое покушение на этот принцип считает запрещенным. Допустим, что они стали вместе жить. Ясно, что нам не приходится ожидать согласия и гармонии в их взаимных отношениях. Конфликт в их взаимном поведении будет неизбежным, а тем самым неизбежными будут и взаимная вражда, и борьба в той или иной форме... Возьмем еще пример. Допустим, что в одной социальной группе приходится жить первобытному человеку, считающему "должной" нормой поведения принцип "убивай всякого иноплеменника", и современному человеку, считающему вообще всякое убийство актом запрещенным. Первый, исполняя свою обязанность, будет стараться убивать всякого чужеродца; второй, исполняя также свою обязанность, будет препятствовать первому совершать его должные акты. В итоге различное понимание должных актов влечет за собою конфликт поведений, а последний — столкновение и борьбу.

Допустим далее, что в одной социальной группе приходится жить человеку, считающему обязанностью хозяина, к которому он пришел в гости, предоставить в его пользование свою дочь или жену, а себе приписывающему право "пользоваться" женою или дочерью хозяина в течение ночи (Явления гостеприимного гетеризма.) А хозяином пусть будет человек с обычным современным моральным сознанием, который подобные акты считает "безнравственными" и запрещенными. Первый будет требовать осуществления своего права, второй откажет. В результате — взаимное оскорбление, вражда, конфликт и борьба в той или иной форме...

Не увеличивая подобных примеров, на основании сказанного мы можем сделать следующий вывод: если нормы "должного" поведения двух или большего числа лиц совершенно различны, а в зависимости от этого различны для каждого из них и нормы поведения "запрещенного и рекомендованного", то между поведением этих лиц, соприкасающихся друг с другом, не может установиться гармонический консенсус, и необходимо возникнет конфликт, а тем самым и борьба этих лиц друг с другом. В этом случае сожительство этих лиц не может носить "мирный" характер, их совокупность не может образовать "замиренной" социальной группы с прочными и постоянными формами общения.

Из сказанного же мы можем сделать и второй вывод: если нормы должного, запрещенного и рекомендованного поведения двух или большего числа лиц одинаковы, если каждый из них считает "должными", запрещенными и рекомендованными те же акты, что и другие, или — еще яснее — если каждый из них приписывает себе и другим те же права и обязанности, которые приписывают ему и себе и другие, то поведение таких лиц, согласное с их переживаниями, исключает возможность конфликта, вражды, борьбы. Каковы бы ни были по внешней форме взаимные акции и реакции, в этом случае нет места антагонизму, вражде и ненависти: каждый из них исполняет свои права и свои обязанности, которые таковыми же признаются и другими. Один человек может даже бить другого, но если гот и другой приписывают бьющему право бить, а избиваемому обязанность терпеть побои, то с точки зрения того и другого здесь не было бы борьбы, а была бы мирная форма взаимодействия. Борьба требует противоречия убеждений и вытекающего отсюда взаимного сопротивления и столкновения; в приводимом же факте нам не дано ни сопротивление, ни конфликт убеждений, а, напротив, дано полное совпадение в понимании должного взаимного поведения. Их общение в этом случае будет носить чисто мирный характер, между их поведением будет полный консенсус, выражающийся вовне в бесконфликтном постоянстве взаимоотношений, образующих в своей совокупности то, что носит название "ορι анизации" или структуры группы...

Говоря коротко — различное понимание должного, рекомендованного и запрещенного поведения ведет к борьбе, одинаковое — к миру и взаимному консенсусу². А отсюда, в свою очередь, следует вывод:

[141]

если в какой-нибудь социальной группе наблюдаются конфликты взаимного поведения ее членов, проявляющиеся в той или иной форме борьбы, значит, понимание должных, рекомендованных и запрещенных шаблонов поведения различными членами группы далеко от единства и тождественности³. Наличность конфликтов является симптомом и диагностическим признаком неодинакового понимания норм поведения. Подобно тому как ряд внешних признаков часто служит симптомом внутренней болезни организма, так и конфликты поведения служат показателем тоже "болезненного" процесса внутри группы. Впрочем, термины "болезненный", как и "патологический", заключающие в себе известный оценочный элемент, не совсем удачны, и лучше их заменить термином "дисгармонический".

 

§ 2. Внутригрупповая роль санкций

Приняв во внимание сказанное, теперь обратимся к фактам. Человек, говорят, общественное животное. Это положение, несомненно, верно в том смысле, что вне группы история нам не дает человека. Абсолютно изолированного человека, живущего вне общения с другими людьми, мы не знаем... Нам всегда даны группы, а не отдельные люди, живущие раздельно друг от друга.

Какую бы, однако, социальную группу мы ни взяли — будет ли то клан, или тотем, или фратрия, или род, или семья, или государство, или церковь — все эги группы, как надындивидуальные единства, представляют "замиренную среду", с определенной организацией, с определенным фиксированным шаблоном поведения, с определенным уставом должного, запрещенного и рекомендованного взаимодействия ее членов. Ни в какой постоянной группе нет беспрерывной внутригрупповой войны всех против всех, а, напротив, нормальным состоянием ее является консенсус взаимного поведения ее членов.

Внутригрупповой конфликт есть лишь явление исключительное и относительно редкое. В те моменты, когда этот конфликт принимает широкие размеры, когда он охватывает большинство членов этой группы, в ie моменты и группа, как некоторое единство, перестает существовать и распадается на ряд групп. Но мы знаем, что подобное распадение могло быть лишь спорадическим. Если бы оно было постоянным явлением, то исторический процесс постепенного расширения "замиренных социальных кругов" был бы немыслим, а равным образом малопонятным тогда было бы, почему человечество, находившееся в непрерывной взаимной борьбе, не исчезло...

Как бы то ни было, но свидетельство фактов дает нам группы в виде замиренных кругов. В каждой группе имеется определенный порядок взаимоотношений, требующихся от каждого члена, и определенное рас-

[142]

пределение прав и обязанностей каждого соучастника группы. Этот официально групповой шаблон поведения, проявляющийся в постоянстве отношений, и составляет го, что называется ее "организацией".

Он представляв как бы "костяк" или "скелет" группы, на котором дальше выводятся другие, более детальные узоры поведения⁴. Во всех группах подобный "костяк" или организация даны.

Если возьмем первобытное тотемическое общество, то мы увидим, что поведение и акты мужского пола подчинены шаблону, отличному от шаблона поведения (или взаимоотношения) женского пола. Мужчины выполняют одни функции, женщины — другие. Далее, как мужчины, так и женщины разделяются на ряд возрастных групп. Функции, "права и обязанности" каждой возрастной группы отличны друг от друга и, в основных чертах, вполне определенно зафиксированы. Как половые, так и политические функции пользования добычей и т. д. точно так же имеют определенные шаблоны или обнаруживают устойчивую форму, которая и осуществляется постоянно при соответственных условиях.

В основных своих чертах способы взаимоотношений определенно зафиксированы и неуклонно выполняются. Каждый член тотема выполняет те функции, которые ему "предназначены": мужчина-ребенок, не перешедший во вторую возрастную группу, не может выполнять функций, свойственных второй возрастной группе; если бы он это почему-либо попытался сделать — в результате вызвал бы реакцию со стороны остальных, которая заставила бы его подчиниться "обычаю" дедов и отцов.

Мужчина не можег вступать в брачные отношения с женщиной своей половины. Шаблон брачных взаимоотношений таков, что он позволяет ему вступать в половые сношения только с женщиной (соответствующей возрастной группы) другой половины.

[143]

Подобным же образом тот или иной шаблон дан налицо и во всех остальных видах взаимодействия первобытной группы. Таким образом, ряд процессов и форм поведения заранее зафиксирован в том или ином виде и выполняется большинством членов.

Разбойничья банда с ее атаманом, есаулами и остальными членами, функции которых строго распределены и зафиксированы; род с "домачином'' или "патриархом" во главе и с различными категориями остальных сородичей; древнее кастовое общество с рядом общественных каст, из которых функции каждых обнаруживают тот же шаблон; рабовладельческое общество с известными трафаретами взаимоотношений господ и рабов и т. д. — все эти и бесчисленные другие общества дают нам ряд шаблонов, которые и составляют организацию или "конституцию" (писаную или неписаную — безразлично) этих социальных агрегатов.

Что же касается таких обществ, как новейшие государства, научные, технические, спортивные, церковные и т. д. общества, то "конституция государств", "уставы" обществ, "символ веры" и вероучение церкви — вот внешние показатели шаблонных взаимодействий, имеющихся в данных социальных агрегатах... Как и в любом первобытном обществе, и здесь налицо даны шаблоны ряда процессов общения, которые заранее "предопределяют" формы ряда взаимоотношений и неуклонно выполняются большинством членов.

Констатировав это фактическое положение, теперь мы должны спросить себя: как возможна подобная замиренность? Как возможно подобное мирное постоянство отношений? В силу чего нет здесь постоянных конфликтов и войны, если "не всех против всех", то одной части группы с другой?

Постановка этих вопросов имеет свой смысл и основание. В самом деле, раз нет постоянной борьбы, раз нормальное состояние группы есть мирное состояние, то это наводит нас на предположение, что "должные" нормы поведения здесь всеми понимаются одинаково. Это предположение само собой напрашивается потому, что, в силу сказанного выше, если бы был конфликт убеждений, то должен был бы быть налицо конфликт поведений, то есть взаимная внутригрупповая борьба. А отсюда, казалось бы, само собой следует: раз нет борьбы, следовательно, есть консенсус моральных норм поведения. В силу этого и исключается всякая борьба, всякий конфликт и возможна устойчивая, мирная организация группы.

Это умозаключение кажется с первого взгляда вероятным и правдоподобным. Но... при бол-   стальном изучении дела правдоподобность его становится подозрительной. Она подозрительна потому прежде всего, что представляет вывод от следствия к причине, что, как известно, делать не особенно рекомендуется. А во-вторых, даже допустив, что это умозаключение правдоподобно, непонятным становится сам факт возможности этого консенсуса в понимании должного взаимного поведения.

В самом деле, как возможен был бы этот консенсус?

Даже допустив, что он дан уже в группе, малопонятным становится его сохранение и поддержание в течение ряда десятилетий.

Очевидно, это было бы возможно при двух случаях. Во-первых, при отсутствии изменений во внутригрупповой жизни. Тогда было бы понятно, что раз одинаковость моральных убеждений членов группы дана и дано бесконфликтное поведение, то эют "мир" не может нарушиться в силу того, что жизнь группы не изменяется, не эволюционирует, а "стоит на месте".

Второе условие, при котором раз данная бесконфликтность могла бы существовать и в дальнейшем, заключалось бы в допущении одновременного и сходного изменения моральных шаблонов поведения у всех членов группы. Моральные убеждения могли бы измениться, но социальный консенсус убеждения и поведения всех членов группы мог бы существовать в силу того, что убеждения, a cooiветственно и поведение изменялись бы одновременно и в одном направлении у всех членов группы.

В этом случае эволюция групповой жизни была бы похожа на роту марширующих солдат, которые хотя и двигаются вперед, но порядка и стройности в этом движении не нарушают

Таково второе условие, при котором было бы понятным сохранение допущенного нами консенсуса в понимании норм поведения у всех членов группы.

Но ясно, что ни то, ни другое условие в действительности никогда не даны. "Стагическое" состояние ни для какой группы невозможно Сам факт жизни в группе и взаимного общения ее членов между собою, как будет показано ниже, чисто механическим путем вызывает непрерывные изменения в жизни группы.

Не менее невозможным является и второе условие.

Моментальная, одновременная и тождественная смена шаблонов поведения у всех членов группы не только в древних обществах, но и в современных o6n.iecÎBax почти не дана, хотя последние и имеют в этом отношении ряд преимуществ по сравнению с древними обществами. Раз это так, то спрашивается, как же возможна эта относительная бесконфликтность внутригрупповой жизни! В силу сказанного ясно, что почти всегда в любой группе есть и должны быть "отщепенцы", инаковерующие и инакомыслящие, чем другие, верующие и мыслящие согласно официальным шаблонам поведения группы. Спрашивается, почему же поведение этих двух групп не всегда сталкивается друг с другом?

Вот здесь-то и выступают кары и награды и их мотивационнодрессирующее влияние.

Каждая социальная группа всегда имеет в своей среде "инакомыслящих", то есть преступников, но не все "инакомыслящие" реализуют свои "противообщественные" нормы должного поведения. Напротив, сплошь и рядом эти отщепенцы, несмотря на конфликт своих представлений "должного" поведения с представлениями другой части группы, нормы которой и являются официальными нормами группового поведения, сплошь и рядом ведут себя не согласно своим убеждениям, а согласно нормам "официальным". Подобное противоречие убеждении и поступков вызывается нн чем иным, как давлением кар и наград, исходящих от другой части социальной единицы. Только кары и награды могут остановить их от исполнения актов, требуемых их моральным сознанием (то есть представлениями должного, запрещенного и рекомендованного поведения). Если бы их не было, то не было бы ничего, что помешало отщепенцам вести себя согласно своим нормам поведения, а значит, без них невозможно было бы и бесконфликтное состояние замиренной груп-

пы. Без кар и наград внутригрупповая борьба была бы не спорадическим, а постоянным явлением, и взаимодействие людей в самом деле было бы "bellum omnium contra omnes"⁵.

Именно кары и награды, а не что иное заставляли и заставляют таких отщепенцев делать то, что они считают по своим убеждениям запрещенным и преступным делать, воздерживаться от тех актов, воздержания от которых не требует их моральная совесть, и терпеть то, что  без кар и наград они не стали бы терпеть... Мотивационное давление санкций являлось здесь тем рычагом, который поддерживал бесконфликтное состояние группы, заставляя отщепенцев вести себя согласно требуемым "официально" шаблонам поведения, шаблонам, противоречащим их собственным нормам должного поведения. А по мере того как под влиянием мотивационного давления они все чаще и чаще выполняли эти "противоестественные" для них поступки, по мере того начинало действовать дрессирующее влияние санкций в связи с рикошетным действием акта на психику, в результате чего отщепенцы и инаковерующие превращались в "единоверующих", в "истинных сынов своей группы", забывая свои нормы и впитывая в плоть и кровь требуемые карами и наградами шаблоны поведения.

Следовательно, наш ответ на вопрос: как возможно бесконфликтное и мирное взаимоотношение членов группы друг к другу при наличности конфликтного состоянии их норм должного поведения? — гласит: оно возможно благодаря соединенному действию мотивационного и дрессирующего влияния кар и наград. Это они виновники того, что поведение индивидов принимает формы, не конфликтные друг с другом, и взаимодействие их происходит без значительных трений. Если бы, например, в России, где шаблоны "должного" поведения фиксированы в "Своде законов", вдруг уничтожены были бы все санкции, как положительные, так и отрицательные, как исходящие от государственной власти, так и от общественного мнения, — то можно себе представить, какая пертурбация произошла бы в междуиндивидуальном поведении членов государства: бесконечно возросли бы убийства, так как многие не убивают других не потому, что акт убийства для них противен, а из боязни кары; соответственным образом повысилась бы и цифра других преступлений против личности; участились бы кражи и грабежи; нападения на банки и на казначейства, так как многие не крадут и не грабят опять-таки лишь из боязни наказания; масса должников отказалась бы от платежей; "свобода слова" приняла бы своеобразные формы; тысячи людей, не надеясь на награды, бросили бы службу или стали бы ее вести недобросовестно; тысячи студентов перестали бы учиться, так как учение не давало бы прав и дипломов, и вообще, выражаясь языком Ману, "ворона стала бы клевать жертвенный пирог, а собака стала бы лизать жертвенные снеди и не осталось бы ни у кого собственности, низшие захватили бы места высших"⁶.

Одним словом, характер внутригруппового взаимодействия совершенно изменился бы и изменился бы в сторону повышения конфликтов и борьбы. Старого шаблона поведения стала бы держаться лишь часть подданных, которые "законно" поступали не только за страх, но и за совесть. Другая же часть, которая, несомненно, имеется, круто переменила бы свое поведение в том направлении, которое диктуется ей ее моральнми убеждениями. Кары же и награды, как государственные, так

и общественные, долженствующие наступить в случае поведения, не согласного с шаблоном, требующим кар и наград, — являются той магической силой, которая сначала (благодаря мотчвационному действию) удерживает индивида от "преступлений" и подталкивает на "подвиги", а затем и чуждые ему вначале акты и поступки делае! органически свойственными (дрессирующе-рикошетное влияние кар и наград).

Вообще говоря, как только в социальной группе появилась гетерогенность понимания должчого взаимоотношения между двумя или большим числом ее частей, выходом из этого положения могут быть только два основных способа: I. А). Первый возможный исход тот, что группа может распасться на две или большее число частей... Часть членов с одними шаблонами взаимоотношений отделится от другой, имеющей также одинаковые шаблоны. Конкретный пример такого исхода дает Библия: "И был спор между пастухами скота Аврамова и между пастухами скота Лотова. И сказал Аврам Лоту: Да не будет раздора между мною и тобою, и между пастухами моими и пастухами твоими; ибо мы родственники. Не вся ли земля перед тобою? Отделись же от меня. Если ты налево, то я направо; а если ты направо — то я налево... И избрал себе Лот всю окрестность Иорданскую, и двинулся Лот к востоку. И отделились они друг от друга. Аврам стал жить на земле Ханаанской, а Лот стал жить в городах окрестности и раскинул шатры до Содома"⁷. Дальнейшими примерами этого исхода могут служить, например, эмиграция квакеров из Англии в Америку, удаление плебеев на Священную гору, разделение крестьянской семьи на две из-за взаимных ссор и т. д. Разновидностями этого исхода может служить и ряд других явлений, бывших и существующих еще и теперь. Сюда относится, до известней степени, изгнание одного или ряда членов из группы. Остракизм, русское изгойство, кавказское абречество и т. д. и вообще удаление ряда членов из группы (добровольное или принудительное), поведение которых не совпадает с поведением остальных, — все это разновидности данного исхода.

Б). Таков первый возможный исход. Разновидностью его служит борьба на жизнь и на смерть между частями группы, шаблоны поведения которых противоречат друг другу... Сюда же относятся и столкновения двух обществ с различными шаблонами поведения. Результатом этой борьбы может быть полное уничтожение одной из враждующих сторон.

Между различными группами, или между двумя частями группы, или между двумя индивидами благодаря конфликту возникает борьба. И чем тверже, устойчивее шаблоны поведения каждой из враждующих групп, тем ожесточеннее и свирепее война, которая кончается лишь уничтожением одной из враждующих сторон. Примеров подобного исхода особенно много дает животный мир, где шаблоны поведения особенно устойчивы... Борьба за существование между различными видами животных может быть рассматриваема как частный вид этого исхода...

И человеческая история дает немало примеров данного исхода. Вражда двух родов в древних общинах на почве кровной мести, сплошь и рядом приводившая к гибели одной или обеих сторон; первобытные войны между различными группами, кончавшиеся поголовным истреблением одной стороны; уничтожение целых народов, например мексиканцев и перуанцев, другими народами; все вообще войны народов,

[147]

приводившие и приводящие к уничтожению значительной части враждующей стороны; религиозные столкновения наподобие Варфоломеевской резни; казнь '"преступников" в прошлом и в настоящем; убийство одним индивидом другого (убийство — месть, дуэль, смертные поединки и т. д.) — все это различные иллюстрации данного исхода и решения конфликтов. Таким образом, оба указанных исхода ведут к распылению и разрушению ι руппы, к ее распадению на две половины или же к гибели одной или обеих половин.

II. Но возможен и иной исход. Разгоревшаяся борьба кончается не полным уничтожением более слабой стороны, но насильственным подчинением ее победителям; победители силой⁸ принуждают побежденных поступать так, как требуют шаблоны поведения первых. В этом случае единство группы или общества остается, но оно основывается не на "добровольном" "согласии" всех членов поступать определенным образом, не на консенсусе представлений должного поведения всех членов группы, а на насильственном принуждении одних другими. Равным образом из двух различных столкнувшихся групп может возникнуть одна группа, основанная на том же принуждении...

Средствами "принуждения" являются те или иные акции и реакции, положительные или отрицательные, сознательно или бессознательно устанавливаемые.

Существование подобных положительных и отрицательных актов, наказаний и наград, заставляющих одних насильственно поступать "против своей воли" так, как указывают другие, и служит свидетельством негармоничной, беспорядочной или конфликтной смены одних шаблонов взаимоотношений другими или одних шаблонных актов, приспосабливающих к социальной среде, другими.

Сделаем резюме сказанному. Если бы в каждой социальной единице представления должного, запрещенного и рекомендованного поведения и соответствующее эгим представлениям поведение были одинаковы у всех членов группы, то внутригрупповая жизнь и ее эволюция совершалась бы бесконфликтно, гармонично и не давала бы места никакой борьбе и никаким кризисам...

Но предположение этого единства морального сознания недопустимо. В каждый данный момент в "несвободных" социальных группах (то есть таких, выступление и выход из которых не зависят от воли индивида: государство, семья, тотем и т. д.) имеется налицо разнородность понимания должного поведения и в силу этого конфликт "убеждений". Раз этот конфликт дан, то группа может избегнуть конфликта взаимного поведения и тем, что она разделится на две или большее число частей (Аврам, Лот, патриции, плебеи и т. д.), или же в ней начнется борьба антагонистических сторон не на жизнь, а на смерть. Когда одна из борющихся сторон будет уничтожена — тогда вновь возможно моральное единство и бесконфликтное поведение другой стороны.

Оба эти "выхода", однако, являются более редкими, чем третий исход, а именно: насильственное подчинение одной части группы другой и насильственное принуждение более слабой части к тому поведению, которое согласно с моральными воззрениями более сильной части. Средствами принуждения являются карательные и наградные акты. Они

[148]

делают возможным монистически-бесконфликтное поведение внутри группы и мешают гетерогенно-конфликтному поведению. Говор ι образно, они служат теми обручами, которые связывают группу в единство и не дают возможности ей рассыпаться. Благодаря им делается возможным более или менее мирное общение антагонистических единиц.

Следовательно, внутригрупповая роль кар и наград заключается в создании, сохранении и укреплении внутригрупповой солидарности, a недопущении ее распада, в подавлении взаимной борьбы и в приведении ее антагонистических элементов к общему моральному единству, что достигается при посредстве дрессирующе-рикошетного влияния санкций.

Отсюда понятно, почему кары и награды даны в любой социальной группе. Они неизбежны потому, что всегда в таких группах даны антагонистические элементы. А раз они есть, неизбежны и кары с наградами как следствие и симптом этого индивидуального антагонизма.

Иначе говоря, сами санкции есть скрытый вид борьбы, которая не реализуется, коль скоро нет нарушения "официального" требуемого поведения. Они только как бы висят в воздухе. Но коль скоро "преступление" совершилось — кары и награды принимают вещественную форму и поражают в тех или иных формах действительных или мнимых виновников. Часть их прямо уничтожается, иногда весьма мучительными способами. Часть изгоняется и становится "вне мира", без защиты и покрова. Часть изолируется по местам ссылки и заключения. Часть подвергается менее суровым наказаниям. Вместе с тем для большего устрашения других производится попутно ряд весьма поучительных демонстраций при этих мерах: выставляются напоказ головы, руки и ноги казненных, указываются те "деликатесы", которые постигнут виновника, и эти "деликатесы" аргументируются действительным их выполнением: сдирается публично кожа с виновников, их голые черепа подставляются под падающую каплями холодную воду, распарываются животы и извлекаются кишки, члены тела уродуются различными пытками: колесованием, вытягиванием жил, отсекаются руки и ноги, выкалываются глаза и т. д. и т. д.⁹ С другой стороны, дается ряд наград тем, кто верно и честно исполняет свой долг; эти награды сыплются в самых различных формах, перечислять которые здесь нет надобности.

Такими путями устанавливается и поддерживается внутригрупповая солидарность. Она достигается, с одной стороны, прямым уничтожением, удалением и наказанием главных и наиболее упорных из "диссидентов", с другой стороны — устрашением и терроризированием всех тех, кто был бы склонен поступать не согласно с нормами более сильной стороны... А с третьей стороны, в том же направлении действуют и награды, побуждая индивида иным путем вести себя "солидарно". В итоге и получается "худой мир", но мир, а не постоянная борьба.

Таким образом, кары и награды, хотя и довольно дорого обошлись человечеству, хотя и унесли в могилу несметное число жертв, хотя и причинили бесконечные страдания, но все же их основная роль внутри группы заключалась в установлении, поддержании и укреплении единства группы, взаимного консенсуса в поведении ее членов и вообще солидарности группы.

Иллюстрировать сказанное излишне, ибо любая история любой социальной группы есть сплошная иллюстрация изложенных положений.

[149]

§ 3. Внегрупповая роль кар и наград

Начнем и здесь с констатирования фактов. Всякому человеку, немного знакомому с историей, известен тот факт, что история человечества представляет картину постепенного расширения замиренных социальных кругов. На начальных стадиях здесь нам не дано широких социальных единиц. Общежительные союзы здесь малочисленны и обнимают всего от 40 до 1000 членов... По вычислениям Сатерланда, общества низших "дикарей" состоят в среднем из 40 человек, средних — 150, высших — 360; общества "варваров" уже более многочисленны, среднее число для низших "варварских" обществ равняется 6500 членам, средних — 228 тысячам, высших — 442 тысячам. Общества же "цивилизованных" народов уже далеко оставляют по своей численности предыдущие общества. Число индивидов низшего цивилизованного народа дает в среднем цифру 4200 тысяч, среднего — 5500 тысяч, высшего — 24 миллиона. Наконец, общества "культурных" народов, начинаясь с 30 миллионов, доходят теперь, как мы знаем, почти до 200 миллионов¹⁰.

Из этих цифр ясно видно постепенное расширение социально замиренных и солидарных общественных кругов. Не нужно думать при этом, что это расширение совершилось исключительно путем разрастания каждой группы, что замиренная среда в 100 миллионов членов получилась из группы в 40 человек, расширившейся путем простого размножения на почве полового общения. Нет, расширение происходило не путем размножения одной группы, а главным образом путем слияния двух или большего числа групп в одну.

Указав на этот факт, я обращу внимание читателя еще и на другой, а именно на то, что на первых стадиях развития между группами существовала непримиримая вражда и постоянный антагонизм. Слово чужеродец (hostis) было синонимом врага (hostis), которого должно было убить. Все "чужаки" были врагами, которых необходимо было уничтожать. Иначе говоря, все "чужаки" были самыми "опасными и нетерпимыми преступниками", которых следовало наказывать самым нещадным образом. Отметив это, теперь я ставлю вопрос: как возможно было это расширение замиренных социальных кругов? Как возможно это слияние абсолютно враждебных групп в одно солидарное социальное единство?

Могут на это ответить, что оно достигалось путем договора, путем мирного соглашения. Этот ответ, приложимый отчасти к таким союзам, как новейшие федерации Американских Соединенных Штатов, Швейцарии и Германии, в приложении к древним обществам был бы наивным и неверным. Мирное соглашение возможно только теперь, да и то еще под угрозой штыков и пушек. Для древности же оно было почти невозможно... Только теории, исходящие из принципа договора (Руссо, Гоббс и др.) и из принципа полного рационализма человеческого поведения, содержали подобное представление. Но эти теории, как будет показано ниже, совершенно наивны и неверны. А потому и "теория договоров" не соответствует фактическому положению дела...

Единственно возможный ответ на поставленный вопрос гласит: рас ширение социально-замиренных кругов было возможно лишь благодаря соединенному мотивационно-дрессирующему влиянию наград и наказаний. Без этих рычагов подобное расширение сферы "мира" на древних, а отчасти еще и на современных ступенях развития немыслимо и невоз-

[150]

можно. Вполне прав Штейнмец, когда говорит, что в древности "без агрессивности немыслимо никакое расширение группы"¹¹.

Коротко говоря, и здесь социальная роль кар и наград заключалась в создании, расширении и укреплении круга солидарности.

Как совершалось обычно слияние групп? Путем войн. А что такое война? Коллективное наказание одной группы другою. Что служит ее поводом? Ненадлежащее поведение другой группы, иначе говоря, преступное поведение ее. Это преступное поведение, выражающееся в конечном счете в том, что одна группа не исполняет того, что она должна была бы исполнять с точки зрения другой группы (не исполняет ее требований), квалифицируется как запрещенный акт и вызывает карательную реакцию, именуемую войною. Каков же был тот механизм, благодаря которому возможным становилось слияние воюющих групп и ассимиляция победителем побежденного? Когда один народ (особенно в прошлом) при столкновении побеждал другую общественную группу, то ассимиляция победителем побежденного в большинстве случаев совершалась не в силу добровольного подражания, а подражания вынужденного: нравы, обычаи, законы и институты народа-победителя усваивались побежденным народом не без давления кар и ьаград. Исключительно благодаря этому давлению в первое время побежденные выполняли предписания и обычаи победителя; но, повторяя много раз предписанные шаблоны победителя, побежденные незаме гно привыкали к ним и после достаточного числа повторений эти вначале чуждые шаблоны теряли постепенно характер чуждости и становились "своими", для исполнения которых уже делались излишними всякие кары и награды.

Добровольное подражание здесь играло лишь частичную роль, особенно же в древние эпохи, когда один общественчый круг противостоял другому как непримиримо враждебная единица. Круг А и круг В, столкнувшись друг с другом, могли ассимилироваться и заставить один другого усвоить свои нравы, обычаи и воззрения только при условии беспощадных кар и крупных наград. Эти рычаги заставляли вначале побежденных подчиняться шаблонам сильнейшего; но потом благодаря дрессирующему (и рикошетному) влиянию повторения и привычки незаметно "неестественные" акты стали "естественными" и ассимиляция этих двух кругов была достигнута. Если бы не было этого фактора при столкновении двух групп, из которых каждая смотрит на другую с ненавистью и презрением, то никакое подражание не могло бы вызвать ассимиляцию и было бы совершенно бессильно. А ведь такими фактами полна человеческая история, и нужно ли поэтому подчеркивать громаднейшую роль совокупного действия мотивационного и дрессирующего влияния кар и наград... Можно смело сказать, что если бы не было этих факторов, то сомнительной была бы возможность роста социально солидарных кругов и весь ход человеческой истории был бы иным.

И действительно, обращаясь к данным истории, мы находим полное подтверждение наших положений.

Обратимся к фактам.

На заре истории, мы видим, столкновения групп носят беспощадный характер. Победители почти поголовно убивают или съедают побежденных. В Полинезии побежденные поголовно истреблялись, не исключая жен и детей; те же сведения имеются о кафрах, краснокожих индейцах, древних персах, египтянах, евреях, греках, римлянах, магометанах и т. д.

[151]

Затем мало-помалу начинают убиваться не все, а только наиболее опасная часть побежденных Прежде всего оставляется жизнь маленьким детям и женщинам как элементу, наиболее легко способному ассимилироваться с победителями. Женщины оставляются как производительнипы дальнейшего потомства, а дети усыновляются. Остальной же элемент убивается...

Переходя в дальнейшем к рабству как первому значительному факту слияния двух групп, посмотрим, какие меры употребляются здесь.

Победители уже не уничтожают поголовно побежденных, а уничтожают только часть их, наиболее опасную. Остальным же они оставляют жизнь, предписывая им определенные шаблоны поведения. Спрашивается, как же возможно заставить побежденных исполнять эти чуждые для них шаблоны? Говорить на первых порах о мирном и гуманном убеждении вести себя так, как предписывают победители, было бы, конечно, наивно.

Не приводя многочисленных фактов, мы можем сослаться здесь на ряд трудов, и в частности на труд Штейнмеца "Die Philosophie des K-neges" (1907), где читатель и найдет соответственные факты. Штейнмец говорит, 4Ί о только у немногих совершенно изолированных и захудалых первобытных групп нет войны, а вообще же "война обычное занятие" первобытных групп" (С. 56—57, 190).

Единственным средством подобного подчинения было не что иное, как принуждение, базирующееся на соединении мотивационного и дрессирующего влияния кар и наград. Жестокость, кнут, физические пытки, убийство в случае малейшего неповиновения, с одной стороны, подачки, милости и вообще те или иные наградные акты, — с другой, — вот те средства, которые практиковались в том или ином виде в таковых случаях. Только при их наличности возможно было присоединение группы побежденных к группе победителей и образование из двух или большего числа групп нового, более обширного агрегата.

Завоеванные и разделенные друг от друга рабы сгановились более жалкими и несчастными, чем домашние животные. Их господин мог их продать, изувечить, мучить и убить. Напуганные еще воспоминаниями об убийстве их родственников и сограждан, преступлениями, сожжением и разрушением их городов, осиротевшие и одинокие на земле, находящиеся под постоянным дамокловым мечом, висящим над их головою, эти несчастные гнулись под тяжестью рабства и умирали, истощенные и покинутые.

Принимая различные формы в деталях — то форму разделения и распыления покоренных по различным местам, то форму перевода их с родных мест на новые места и т. д., — этот метод воздействия путем кар и наград был вначале единственно возможным и приложимым для сохранения покоренных в подчинении, иначе говоря, для образования единой группы из победителей и побежденных.

Кнут — вот символ рабства, хотя символ очень гуманный в сравнении с теми карами, какие в это время имели здесь место. Достаточно было малейшего протеста, чтобы вызвать самые беспощадные кары.

Но с течением времени побежденные мало-помалу привыкали к тому, что от них требовалось победителями. Холопство и рабство малопомалу становились все более и более привычными, как бы из века положенными на долю рабов. Старые вольности и традиции забывались, и в результате через несколько поколений дрессирующее влияние кар и наград оказывало свое дело и... они становились излишними.

Если бы для кого-нибудь нужны были дальнейшие факты, то их можно было бы приводить до бесконечности. Стоит вспомнить, например, рост других восточных деспотий, расширение пределов Римской

[152]

империи, как и всякой другой, основание большинства государств и т. д., чтобы увидеть, что все это совершалось почти исключительно благодаря работе кар и наград.

Не говоря уже о прошлом, и теперь, если внимательно присмотреться к колониальной политике крупных европейских государств, то нельзя не видеть в ней точного воспроизведения или проведения тех же принципов. И теперь замирение и ассимиляция вновь покоренных стран целиком основывается на соединенном действии мотивационного и дрессирующего влияния кар и наград, а не на факте добровольного, сознательного или бессознательного подражания. Первым проявлением этого метода воздействия карами и наградами служит факт оставления в только что занятой стране вооруженной силы (войска); вторым — беспощадная кара всех протестантов и непокорных с целью прямого удаления бунтарей и, в "пример другим" ('"дабы неповадно было"), доходящая и теперь очень часто до настоящих зверств; третьим — обещание, аргументируемое расстрелами и штыками, и впредь также поступать со всяким, кто будет нарушать "богом установленные и гуманностью требуемые" законы победителей... Таков первый акт, представляющий применение на практике мотивационного влияния указанных рычагов. Второй акт растягивается на десятки лет: побежденные под влиянием такой "гуманности" волей-неволей принуждены исполнять приказы "белолицых дьяволов"; чем чаще они их исполняют, тем больше и больше привыкают и сживаются с ними, в то же время забывая свои обычаи. Наконец, наступает эпилог: благодаря долговременной дрессировке свои обычаи забыты, а чужие обычаи сделались своими. Так поступали и поступают Германия, Англия, Франция, Россия, Япония и т. д.

Возьмите, далее, способы и характер распространения религии среди этих покоренных или вообще языческих народов.

Для примера можно взять распространение ислама и христианства... Что первый из них обязан своему распространению не мирному подражанию, а главным образом насильственному вкоренению его путем оружия (следовательно, путем приложения мотивационного и дрессирующего влияния кар и наград) — это несомненно, пускалась в ход как посюсторонняя, так и потусторонняя санкция. То же в общем приложимо и к христианству. Мне вспоминается факт обращения в христианство литовцев, которых "сманивали" креститься путем дарения новообращенным бус, крестиков, белой одежды и т. д. Наряду с этим вспоминается и факт крещения новгородцев, кратко резюмированный в поговорке "Добрыня крестил мечом", вспоминаются те многочисленные факты, где христианам среди покоренного народа или низшего класса делались всевозможные льготы и давались привилегии, вспоминаются средневековые религиозные войны, борьба различных сект, выполнявшаяся не столько путем аргументов и доводов, сколько путем силы и оружия с практикованием карательно-наградных санкций, — и во всем этом я почти не вижу добровольного подражания, но зато прямо бьют в глаза всевозможнейшие способы реализации мотивационно-дрессирующего влияния кар и наград.

Не вдаваясь в дальнейшие подробности, можно сказать, что распространение тех или иных нравов, обычаев, правовых и моральных воззрений, институтов, религий и вообще расширение социально-солидарных кругов и ассимиляция одной группы другой в прошлом возможно было только при помощи мотивационно-дрессирующего влияния кар и наград, а не в силу только простого подражания. Мало того, даже "подражание — мода" — специфическое явление нашего времени — и то в значительной степени основано на мотивационном давлении этих

[153]

рычагов. Каждый подражающий моде подражает в большинстве случаев не просто в силу слепого подражания, а в значительной мере сознательно, побуждаемый наградно-карагельными мотивами. Желание вызвать к себе интерес, зависть, стать центром внимания и т. д. — с одной стороны, и желание избежать насмешек, иронии, пренебрежения и вообще самошокирования в области ли убеждений, привычек, нравов или в области костюма, прически, "манер" и т. д. с другой, — все эти импульсы играют едва ли не основную роль и в "моде — подражании"¹².

Таким образом, кары и награды, действуя снизу и сверху, служат теми рычагами, которые устанавливают и поддерживают общественную солидарность, которая на первых порах групповой жизни без них не могла бы существовать. А существовать она не могла бы потому,что при неприспособленности членов группы к общественному бытию, при конфликтном характере развития группы (неодновременной смены шаблонов) группа без их принудительной силы неминуемо бы распалась. И чем большей была эта опасность распыления, тем интенсивнее действовали эти рычаги: тем мучительнее, жестче были наказания и тем неограничен нее были награды... С развитием общес1венной жизни, с постепенным смягчением привычек, изменяемых и уничтожаемых этими рычагами иначе говоря, с постепенным ростом общественного приспособление характер их становится все мягче и мягче, все ограниченнее и ограниченнее, и можно думать, что в будущем они будут близки к уничтожению.

В процессе исторической смены различных шаблонов эти рычаги напоминают жернова, которые размалывают беспощадно и неумолимо все то. что попадает под их действие. Поэтому, может быть, и не так ошибались полицеисты XVIII века (Вольф, Юсти и др.), когда придавали важное значение этим жерновам в деле государственного воспитания широких масг Подобно этому прав и Тард, когда говорит, что "покровительственные и запретительные меры... остаются могущественным оружием в рука < правительств, даже единственным, при помощи которого они могут свободно и быстро действовать на пользу выгодных для них индустрии и в ущерб тем, которые им кажутся не заслуживающими доверия Полицейские и уголовные законы аналогичны запретительным пошлинам. умело направляемые твердой властью, они дают заметный результат, иногда скорее поверхностный, чем глубокий, но часто решительный"¹³.

Но еще большим значение кар и наград станет в том случае, когда мы примем во внимание, что исходящие от государства или официальной власти карательно-наградные санкции далеко не исчерпывают область этих санкций. Как мы видели выше, они исходят и исходили как от коллективов, так и от индивидов, как от посюсторонней, так и от потусторонней власти. И совокупности этих однородных явлений мы в значительной степени обязаны всем нашим прогрессом, нашей культурой и цивилизацией.

Плохо бы, однако, нас поняли, если бы подумали, что мы являемся какими-то апологетами санкций. Во избежание этого недоразумения заявим, что к таким апологетам мы не принадлежим. Но это не мешает

[154]

теоретику-исследователю изучать явление так, как оно дано, и приписывать ему те функции, которые оно действительно выполняло. Мы и указываем на эту функцию, причем в термины "единство группы, солидарность" и т. п. мы не вносим никакого оценочного элемента. Укрепление солидарности еще не значит восхождение с низшей морали на высшую. Если более сильная часть группы или более сильная группа имеет нормы поведения и вообще культуру более низкую, чем побежденная часть, то, действуя путем кар и наград, она может принудить к более грубому и низменному поведению побежденных, давно уже оставивших позади себя эту ступень. В результате долгой дрессировки моральная совесть, поведение, нравы, обычаи и т. д. победителей и побежденных могут слиться и сделаться одинаковыми, а следовательно, слияние двух групп в одно органически целое тело будет достигнуто, но эта солидарность будет достигнута не повышением, а понижением культурного уровня. Вообще говоря, кары и награды — слепые силы. Они чисты и непорочны, как дева, но, как за деву, за них нельзя поручиться — какой они плод дадут. Характер этого последнего будет зависеть от того, от кого будут исходить санкции, против кого они будут направлены и какие цели достигаются ими. Если все эти условия положительны, то и плод может получиться хороший. Если они отрицательны, то и плод будет никуда не годным.

Нет сомнения в том, что было бы, конечно, лучше, если бы история человечества совсем не знала борьбы и конфликтов, проявляющихся внутри группы в виде междуиндивидуальных и официально-позитивных карательных и наградных актов, а вне группы в виде междугрупповых конфликтов — войн. Но такое состояние возможно было бы лишь тогда, когда социальная жизнь стояла бы на одном месте и не эволюционировала, или тогда, когда изменения внутригрупповых шаблонов поведения совершались бы одновременно и в одном направлении у всех членов группы, а равным образом слияние двух групп могло бы происходить мирным путем. Первое условие — совершенно невозможно и недопустимо.

Социальная жизнь в силу чисто механических причин, порождаемых самим фактом общения, не может стоять на одном месте и должна эволюционировать. А второе условие имелось бы налицо лишь тогда, когда люди с самого начала были бы "ангелами", поведением которых управлял бы всецело один разум. Но люди — не падшие ангелы... Напротив — ангельское состояние мыслимо как отдаленная цель будущего, как конечный результат продолжительной исторической дрессировки, совершавшейся в значительной степени механически, без какого бы то ни было целеполагания. Будучи вначале лишь разновидностью животных со всеми животными свойствами, люди могли прогрессировать также лишь наугад, случайно и стихийно.

Человечеству, находившемуся в таком состоянии, была поставлена непомерная задача. Ему было сказано: "Ты наделено всеми животными инстинктами, тебе не дано ясного знания, тебе не дано и пастыря, который знал бы, к какой цели вести тебя и как нужно действовать, чтобы успешнее, достигнуть этого желанного маяка.Ты предоставлено самому себе. Иди куда хочешь. Совершенствуйся — если можешь. Процветай и прогрессируй, если ты это сделать в состоянии, если же не в состоянии — то погибай!"

И человечество все же не погибло. Ощупью, наугад, бесконечное число раз ошибаясь, оставляя позади себя трупы и моря крови, оно все же стало на путь прогресса и жизни, а не на путь гибели, и с колебаниями, с отклонениями, с поворотами медленно пошло по этой дороге... Но это стоило ему неисчислимых жертв и бесконечных страданий. Пришлось одним "унавоживать" собой дорогу прогресса, чтобы другие могли пройти по этой дороге. Нужно было выстроить из черепов одних

[155]

пирамиды, из их трупов — гирлянды, из их страданий — предмет забавы, чтобы другие могли жить и двигаться вперед. Нужны были убийства, чтобы понять их недопустимость, нужны были зверства и жестокости, чтобы сделаться гуманными и воспитать в себе сострадание и любовь. Одним словом, нужны были беспощадные кары и награды, чтобы сделать их ненужными в дальнейшем. Когда люди были зверями — тогда необходимы были зверства, когда они будут ангелами, тогда санкции исчезнут.

Теперь же сделаем основные выводы, вытекающие из вышеизложенного понимания социальных конфликтов и социальной роли кар и наград.

1) Если социальная борьба, внутригрупповая и внегрупповая, есть не что иное, как кары и награды, обязанная своим бытием неодинаковому пониманию должного, запрещенного и рекомендованного поведения различными членами группы или различными группами, — то, очевидно, всякий рост и увеличение этого конфликта убеждений должен выражаться и в росте жестокости и грандиозности санкций. Иначе говоря, всякий раз, когда внутри социальной группы происходит увеличение ее разнородности, вызываемой различными причинами, когда поведение ее членов, диктуемое моральной совестью, становится все более и более разнородным, тогда линия кар и наград должна повышаться, чтобы воспрепятствовать распылению группы. То же повышение линии санкций должно наблюдаться и тогда, когда гетерогенность группы вызывается внешними причинами — столкновением с другой разнородной группой и включением ее в состав группы победителей.

2) Чем устойчивее шаблоны поведения антагонистических частей группы или антагонистических групп, тем более жестокими должны быть кары и обильными награды, чтобы сломить сопротивление антагонистической группы или части группы, связать ее в одно целое и вообще привести ее поведение к одному знаменателю. Чем менее устойчивы эти шаблоны, тем мягче должны быть санкции.

Это повышение и понижение кривой санкций происходило и происходит не преднамеренно и не произвольно, а чисто спонтанно и самопроизвольно. Запомним эти дедуктивные выводы. Если факты подтвердят их, значит, наши предыдущие положения, из которых дедуктивно мы вывели эти следствия, не совсем фантастичны и опираются на подлинное изучение сущего.