ВЛИЯНИЕ КАР И НАГРАД НА ПОВЕДЕНИ

То же относится и к карам. Кары являются одним из видов тех нежелательных последствий, которые соответствующим образом воздействуют на поведение человека и делают его иным в сравнении с тем поведением, которое было бы, если бы этого рычага кар не было.

В животном мире, где эти целевые соображения или соображения тех или иных "невыгод" или "выгод" как последствий того или иного поступка отсутствуют, иначе и регулируется поведение.

Здесь все совершается инстинктивно, по раз выработанному под действием естественного подбора шаблону. Здесь, как только дан тот или иной раздражитель, следует соответствующий акт. Все те поступки, которые совершают пчелы, муравьи, шмели и т. п., регулируются не соображениями выгоды и невыгоды, не представлениями желательных или нежелательных последствий своего поступка, а простым инстинктом, навсегда выработанным под воздействием подбора.

Иное дело поведение человека, в котором принимают участие целевые соображения. Здесь уже, как ниже будет указано, не все делается автоматически. И на ряде конкретных фактов можно убедиться, что представления тех или иных выгод и невыгод — как следствий поступка — существенно видоизменяют поведение. Кары и награды являются частным случаем этих выгод или невыгод, поэтому и они имеют такое же воздействие¹. Подтверждением может служить бесконечное число фактов, ежедневно совершающихся вокруг нас в жизни. Приведем некоторые из них. Из наблюдений над детьми, вероятно, известно каждому, какое искушение представляют для них "лакомства". Сплошь и рядом бывают случаи, когда они не прочь бы съесть конфеты, лежащие на столе или в буфете. Но представление о том, что "папа" и "мама" будут недовольны и дадут соответствующий выговор, удерживает их от этого поступка. Не будь здесь этого недовольства папы и мамы (карательная реакция), конфеты были бы съедены.

Как известно, у женщин половые эмоции и возможность половой жизни даны в современном обществе очень часто раньше, чем возможно их безнаказанное удовлетворение (брак). Сплошь и рядом мы видим, слышим и читаем, что девушка любит молодого человека и любима им. Она хотела бы "отдаться" ему, но, имея в перспективе позор и порицание общества (наказание), она остается "невинной" вплоть до законного брака, а иногда и на всю жизнь. Здесь опять-таки налицо гюступок (акт воздержания), вызванный давлением наказания. Не будь этого рычага — половая жизнь регулировалась бы совершенно иначе, что мы и видим, например, в первобытных обществах, где нет наказания за половую жизнь до брака. Напротив, гораздо более снисходительное отношение общественного мнения к подобным же поступкам молодых людей ведет за собой и большее число их "падений". Рычаг давит слабее и поэтому менее сильно видоизменяет поведение "молодых людей".

[116]

В тех же условиях, где мужчинам под страхом смерти запрещено половое сожительство с определенной группой женщин, там подобное запрещение в высшей степени редко нарушается. Между тем, не будь этого представления о смертной каре, половая жизнь между этими половинами была бы иной.

Из наблюдений над политической жизнью, вероятно, каждому известна группа "сочувствующих". Это группа людей, имеющих идеалы, тождественные идеалам революционеров, они находят вредными, отжившими и нетерпимыми действия правительства; все их симпатии на стороне революционеров, и они рады каждой их победе. При таких условиях было бы для них вполне естественным бороться вместе; с революционерами, разрушать негодные институты и создавать новые. Однако они ограничиваются простым сочувствием, которое притом стараются ничем не обнаруживать, подчиняются всем декретам правительства и делают то, что они считают безнравственным, неправым, вредным и т. д. Почему? Потому что рычаг возможных наказаний давит в данном направлении. Не будь этого рычага — они были бы не только "сочувствующими", но и "активными" работниками.

Очень часто при усмирении бунтов многие солдаты "с болью в сердце" стреляли в "бунтовщиков". Для многих из них акты усмирения были совершенно "неестественны". И несомненно, совершение подобных актов почти всецело обязано своим существованием факту грозящего в виде смертной казни наказания. Не будь этого рычага — несомненно, мы имели бы массу случаев отказа от усмирения и вообще нарушения военной дисциплины.

А сколько есть чиновников, которые честны не по убеждению, а только из боязни наказания; они с удовольствием взяли бы взятки и если не берут, то только благодаря мотивационному действию наказания — боязни лишения службы, понижения, позора и т. д.

Сколько есть лиц (преступников), морально-правовые убеждения которых нисколько не противоречат совершению ряда убийств, насилий и т. д. в каждый данный момент. И если они не делают это постоянно, то только из боязни, что подпадут под влияние наказания. Наказание давит на их поведение и видоизменяет его.

Подобных примеров мотивационного давления кар можно привести сколько угодно. Само существование кар — лучшее свидетельство этого.

Все сказанное о мотивационном давлении кар целиком приложимо и к мотивационному давлению наград. Награды — это тот второй рычаг, благодаря которому человек совершает, или воздерживается, или терпит ряд поступков, которые без давления наград он не совершил бы, не воздерживался и не терпел бы.

Возьмем для иллюстрации явление взяток. Здесь в первом действии перед вами человек (например, чиновник, интендант, пристав и т. д.), который решительно отказывается совершить, или воздержаться, или терпеть ряд поступков, о которых вы просите.

Но вот на сцену выступает взятка (награда-услуга), и поведение индивида резко меняется... Он совершает ряд поступков, которые не совершил бы без награды. Недаром еще в Библии говорится: "Даров не принимай, ибо дары слепыми делают зрячих и превращают дело правых".

Так называемые "ренегаты и изменники" дают второй резкий пример мотивационного влияния наград, в особенности в тех условиях, когда награда является двойной: дает ряд "благ" и вместе с этим

почему потустороннее наказание, обещаемое почти всеми религиозными системами, рисуется в ужаснейшем виде, наделяется крайне жестокими чертами и определяется "вечным и бесконечным". Загробная кара — кара отдаленная, поэтому она, чтобы иметь влияние на поведение индивида, должна компенсировать недостаток ее отдаленности избытком ужаса и жестокости. В противном случае она была бы бессильной.

Все сказанное о карах целиком приложимо и к области наград. Одна и та же награда производит тем большее влияние на поведение одного и того же человека, чем она ближе. Это положение давно уже было схвачено народной мудростью и выразилось в пословице: "Лучше синица в руках, чем журавль в небе".

В обыденной жизни мы сплошь и рядом встречаемся с фактами, где непосредственное, но небольшое благо предпочитается большому, но отдаленному благу... Этим же объясняется и тот, опять-таки практикуемый религиозными системами, факт, что отдаленная, в особенности же загробная награда, чтобы иметь мотивационную силу, должна быть грандиозной, продолжительной и высшей наградой. И действительно, занебесное блаженство всех религиозных систем обладает данными признаками: оно вечно, неизъяснимо прекрасно, оно абсолютно. Этот факт роста силы наград или роста ценности одной и той же награды по мере уменьшения времени, отделяющего нас от нее, был уже давно замечен (хотя и неверно приложен) "школой воздержания" в политической экономии, указавшей на то, что отсрочка потребления какого-либо полезного продукта уменьшает его положительную ценность.

При желании можно подтвердить сказанное рядом фактов, число которых можно увеличить до бесконечности.

Указанная теорема о роли времени имеет, однако, различное значение на различных стадиях истории человечества. Особенно важную роль играет она в поведении первобытного и вообще неразвитого человека. Для него всякая сколько-нибудь отдаленная награда или кара, как бы она ни была велика, не имеет никакого значения. Это обусловливается характером его психофизической организации.

"Не обладая никакими повествованиями о прошлых событиях, человек, в его нецивилизованном состоянии, не способен к познаванию длинных последовательностей. Вследствие этого то предвидение отдаленных результатов, которое возможно для оседлого общества, обладающего мерами и письменным языком, для него невозможно. Это значит, что соответствие во времени развито здесь лишь в очень тесных пределах. Воспроизведения сознания простираются здесь лишь на немногочисленные последовательности явлений, которые при том не отличаются обширностью. 'Î здесь существует лишь очень умеренное удаление от рефлективной жизни, в которой побуждение и действие находятся в непосредственной связи между собою'" (Спенсер Г. Основания социологии. § 39).

При таком положении дела вполне понятно, что отдаленная во времени кара или награда нисколько не влияет на поведение первобытного человека, ибо она равна для него несуществующей каре и награде. И действительно, "австралийцев описывают как неспособных к сколько-нибудь настойчивому труду, коль скоро вознаграждение за этот труд может быть получено только в будущем". Отсюда же беспечность первобытных людей относительно будущего, непредусмотрительность их, импульсивность и детская веселость их поведения; отсюда же характерная для них черта — отсутствие накопления тех или иных благ на черный д^нъ и т. д. (Там же. § 34—35).

Отсюда же становится понятным и необходимым, что для воздействия путем кар и наград на поведение первобытного и вообще нецшилизо-

[120]

ванного человека (неразвитого, ребенка и т. д.) необходимо, чтобы кары и награды были налицо и наступали тотчас по совершении того или иного акта. В противном случае они будут бессильны и бесцельны. Этим объясняется ряд явлений, характерных для первобытного времени: например, поштучная система вознаграждения, отсутствие на первых порах занебесных санкций (ибо они отдаленны), ряд фактов, говорящих о том, что здесь кары и награды должны были наступать немедленно, и т. д.

По мере развития сознания расширяется способность предвидения будущего и тем самым растет возможность регулирования поведения, исходя из представлений отдаленных кар и наград. Теперь культурный человек координирует свое поведение с карой и наградой, которые наступят через 10, 20, 30 и т. д. лет, а иногда и выходят за пределы его жизни (слава).

Таким образом, хотя приведенная теорема о значении времени при одной и той же каре или награде верна вообще, но она имеет различное значение для различных людей в зависимости от их способности предвидеть будущее. Отсюда само собой вытекает педагогическое правило: чем ниже по своему развитию человек, каковыми являются неразвитые люди, дети и т. д., тем немедленнее должны наступать кары и награды, чтобы влиять на их поведение. Само собой разумеется, что данной теореме нисколько не противоречит и то явление, что великие люди живут для будущего, что они предпочитают будущую отдаленную награду настоящей. Не противоречит это по той простой причине, что настоящей награде предпочитается не равноценная будущая награда, а также, как и в случае с потусторонними наградами, награда бесконечно более ценная, высокая, вечная и т. д. Поэтому это не противоречие, а прямое подтверждение данного закона.

Такова первая теорема мотивационного влияния кар и наград.

Б). Наряду с этой теоремой можно формулировать и вторую теорему, отчасти связанную с первой. Она будет гласить: одна и та же кара или награда тем сильнее влияют на поведение одного и того же человека, чем сильнее в нем уверенность в их неизбежности.

Если бы, например, преступники были убеждены в том, что за преступлением неизбежно последует наказание, то можно было бы смело утверждать, что число преступлений сократилось бы в этом случае на громадный процент. Ведь большинство из них, совершая преступление, всегда надеется так или иначе избегнуть наказания. С этой целью и выбираются для совершения преступления такие условия, которые дают надежду "схоронить концы в воду" и безнаказанно улизнуть. Конечно, реальной почвой для этого служит факт недоказанности в социальной жизни таких же непреложных законов, как, например, в области физико-химических явлений Если я знаю, что, бросившись с шестого этажа, я разобьюсь насмерть, опустив в расплавленный свинец, я обожгу палец, воткнув иголку в глаз, я ослепну, то вполне понятно, что эта неизбежность последствий будет сильнее давить на мотивы моего поведения и сильнее удерживать меня от этих поступков, чем неопределенная вероятность, дающая надежду на то, что "может быть, я разобьюсь, а может быть, и нет", может быть, "удивлю мир" своей храбростью и героизмом. То же относится и к любому акту. Степень влияния неизбежной кары будет гораздо больше, чем вероятной кары. С этой точки зрения опять-таки малая, но неизбежная кара или награда может быть равна по своему значению большой, но только вероятной каре или награде. Связь этой теоремы с предыдущей заключается в том, что кары или награды, непосредственно близкие по

[121]

времени, кажутся и неизбежными; чем более они отдаленны — тем более они гадателъны, и тем меньшей становится уверенность в их наступлении, что, опять-таки, объясняется гадательным характером социальной жизни.

Такова вторая теорема.

II. Теперь спросим себя, от чего зависит различная степень мотивационного влияния одной и той же кары и награды на различных людей или на одного и гого же человека, взятого не неизменяющимся, как в только что разобранном положении, а взятого в различные периоды его жизни, следовательно, в состояниях, отличных друг от друга?

В этом случае решающих условий слишком много, учесть их все невозможно, поэтому приходится довольствоваться указанием только некоторых наиболее важных условий... В самом деле, почему один за награду, состоящую в чечевичной похлебке, готов продать право своего первородства, а другой за полмира не изменяет ни на йоту своего поведения? Проблема, как видно, в высшей степени важная и достаточно интересная...

А). Первое положение, которое определяет одно из важнейших в данном отношении условий, позволительно формулировать так: одна и та же награда или кара при прочих равных условиях произведет тем большее влияние на поведение различных людей или одного и того же человека в различные периоды его жизни, чем больше данный человек нуждается в этой награде для удовлетворения соответствующей потребности, или чем большее "благо " отнимает у него кара. Таков второй закон мотивационного действия кар и наград. Что этот закон верен — подтверждается множеством фактов, ежедневно наблюдаемых нами в обыденной жизни. Приведу некоторые.

Награда в виде красивой игрушки, обещанной ребенку за хорошее поведение, существенно влияет на его поступки, удерживая от актов не рекомендуемых и поощряя к актам рекомендуемым, тогда как та же награда почти нисколько не давит на поведение взрослого или старика. Причина этого различия кроется в том, что ребенку нужна игрушка, а старику или взрослому она не нужна. Для первого игрушка — "ценность", а потому и награда, для второго — она "бесценна", а потому не составляет награды. Если же взять практиковавшуюся ранее и практикующуюся еще теперь в различных формах награду, состоящую в обладании любимой и красивой женщиной, то эта награда не окажет никакого влияния на ребенка или на дряхлого старика, тогда как взрослого человека она может побудить к совершению самых опасных и необычных поступков... Причина этого различия та же, что и в первом примере. Не иначе обстоит дело и в ряде других случаев, например, награда, состоящая в передаче той или иной суммы денег, не одинаково подействует на человека — члена того общества, где деньги служат орудием обмена, и человека, где эту роль деньги не играют. В первом случае деньги — "ценность", во втором случае они бесценны или в лучшем случае могут служить только предметом украшения.

И наоборот, награда раковинками, служившими в некоторых примитивных обществах орудием обмена, может иметь большое значение для члена этого общества и почти никакого значения для нас. Также и награда в виде той или иной пищи произведет сильное влияние на голодного, тогда как для сытого она может не иметь никакого значения. Подобно этому награда в виде шубы, или красивого платья, или рубля денег, или в виде похвалы и т. д. может очень сильно видоизменить поведение мерзнущего, не имеющею красивой одежды, бедняка, не имеющего ни гроша, молодого человека, написавшего первую работу, и т. д.; тогда

[122]

как на поведение тепло и красиво одетого богача, обладающего миллионами, ученого, пользующегося мировой известностью, и т. д. она не окажет никакого или же в лучшем случае окажет бесконечно малое давление.

Во всех этих случаях различие влияния наград обусловливается исключительно различной степенью нуждаемости в данной награде приведенных различных лиц или одного и того же лица в различные периоды ею жизни.

То же следует сказать и о карах. Одна и та же кара тем сильнее изменяет поведение человека, чем больше она делает степень неудовлетворенности той или иной потребности. Угроза отнять у голодного пищу, у мерзнущего — одежду, у бедняка — последние гроши и т. д. более действительна для голодного, чем для сытого, для мерзнущего, чем не мерзнущего, для бедняка, чем для богача, и т. д. Угроза заключением в тюрьму более действительна для того, кто не переносит тюремного заключения, чем для того, кто легко уживается и приспособляется к данной обстановке, угроза смертною казнью может произвести сильнейшую пертурбацию в поведении человека, дорожащего жизнью, тогда как на поведение человека, которому "все равно — жить или не жить", давление этой кары будет незначительно. Все эти факты, как и множество других аналогичных фактов, являются частными случаями указанного общего положения³.

Из этого положения видно, что степень влияния или ценности наградного действия или карательного акта зависит не только от природы и содержания самой кары или награды, но и от природы и свойств соответствующего человека.

Б). Как частный случай ниже приводимого более общего закона можно сформулировать следующее четвертое положение: степень мотивационного влияния одной и той же кары или награды на различных людей зависит от характера и интенсивности (устойчивости) их научно-религиозно-морального мировоззрения и миропонимания. Это условие является решающим для области потусторонних наград и кар, игравших и играющих огромную роль в жизни человечества и решающим образом влиявших на его поведение.

Поведение каждого верующего в бытие посюстороннего и потустороннего воздаяния, исходящего от того или иного божества, чуть не все целиком регулируется этими карами и наградами. Стоит для примера

[123]

хотя бы взять культ предков. Для тою, кто верует и признает существование душ предков, приписывает им силу награждать или наказывать, вредить или помогать, — для того награды и кары, исходящие от этих душ, весьма действительны и заставляли и заставляют совершать массу актов, которые без подобной веры никоим образом быть не могли бы. Совершение ряда актов: месть, заботы о поддержании очага, всевозможные жертвы, начиная от возлияния вина и кончая человеческими гекатомбами — умерщвлением жен, детей и рабов, ряд актов, требуемых от женщины, и т. д. — вызвано было исключительно могивационным действием указанных рычагов, исходящих от умерших предков. Не будь э-юп веры — не имело бы место и потустороннее карательно-наградное воздействие, а следовательно, не было бы и всех указанных актов и институтов. Если я не верю в существование душ, то для меня их угрозы покарать или наградить меня за те или иные поступки будут только смешными. Если же убежден в бытии их, я буду делать то же, что делали и все веровавшие в культ предков.

Сказанное можно приложить и к любой религии. Акты жертвоприношения, моления, мистерии, колдовство и т. д. мы находим почти в любой религии.

И несомненно, что потусторонняя карательно-наградная санкция играла громадную роль в направлении и характере поведения человека. Бесконечное множество поступков делалось или не делалось (воздержание от них) исключительно под влиянием потусторонней санкции.

Всякая религиозная система предписывала до мельчайших деталей известное поведение, рекомендуя одни поступки, приказывая другие и запрещая третьи, обещая награду за послушание (рай и т. д.) и кару за нарушение (ад и пр.), и нет сомнения, что ее правила и давление ее санкций не было пустым звуком, а было могучим рычагом, управлявшим поведением человека и вызвавшим к жизни ряд поступков, предметов и институтов как добрых, так и отвратительных, которых без этой санкции не было бы.

Это "расписание поведения "имеется в каждой крупной религии, и для иллюстрации я позволю привести отрывки из Библии, Законов Ману и Корана, рекомендующие одно и запрещающие другое и в то же время указывающие на положительные и отрицательные следствия послушания и непослушания.

"Если ты будешь слушать гласа Господа, Бога твоего, тщательно исполнять все заповеди Его, которые заповедую тебе сегодня, то Господь, Бог твой, поставит тебя выше всех народов земли... Если же не будешь слушать гласа Господа, Бога твоего, и не будешь стараться исполнять все заповеди Его и постановления Его, которые я заповедую тебе сегодня, то придут на тебя все проклятия сии и постигнут тебя" (Второзаконие, гл.28).

Подобного рода мотивация (главным образом карательная) проходит через все Пятикнижие. То же мы видим и в Новом завете, где доминирует главным образом наградная мотивация (заповеди блаженства и т. д.). Примером двусторонней мотивации может служить ряд мест: притчи о десяти девах, о талантах, о страшном суде и т. д. "Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону его: прийдите, благословенные Отца Моего, наследуйте царство, уготованное вам от создания мира. Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть, жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня, был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и Вы пришли ко Мне...

Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный дьяволу и ангелам его. Ибо

[124]

алкал Я, и вы не дали Мне есть, жаждал, и вы не напоили Меня... И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную"⁴.

Что же касается Законов Ману, то эпиграфом ко всей книге здесь могут служить ее же собственные стихи о значении наказания и награды. "Только наказание правит всеми созданными существами, только наказание охраняет их, наказание бодрствует над ними, когда они спят". Наказанием весь мир держится в порядке, ибо трудно найти человека безвинного; из страха наказания весь мир предается свойственным ему занятиям"⁵. Оставаясь верным этим стихам, этот религиозно-правовой кодекс, не скупясь, отпускает кары в изобилии и в виде посюсторонних, и в виде потусторонних кар.

То же видим мы и в Коране.

"Люди справедливые будут пить из чаш, наполненных смесью с кафуром. Вот источник, из которого будут пить служители Господа; они проведут его по желобам туда, куда пожелают, — справедливые люди, исполняющие свои обеты и страшащиеся того дня, бедствия которого распространяются вдаль. Кто, вздыхая о кушанье своем. подает еду бедному, сироте и пленному, говоря: мы даем вам пищу эту, чтобы угодить Господу, и не требуем от вас ни награды, ни дел милосердных. Мы боимся со стороны Господа дня страшного и несущего бедствия — Господь также сохранил их от несчастья дня сего, он придал блеск их челу и осыпал их радостями; за постоянство их он даровал им рай и одежды шелковые" и т. д. Это положительная санкция за послушание, заканчивающаяся стихами: "Вот предостережение: пусть тот, кто хочет, идет путем правым, ведущим к Господу. Он охватит своим милосердием тех, кого пожелает. Он приготовил дурным людям наказание тягостное"⁶. (Двусторонняя санкция.) А вот и пример карательной санкции за неисполнение предписанных правил поведения.

Горе неверным в сей день! (судный п. с.).

Разве мы не уничтожили народы прошлых веков?

Разве не заменили мы их народами более свежими?

Так поступаем мы с людьми виновными...

Горе неверным в сей день!

Подвергнитесь же наказанию, которое вы считали ложью.

Ступайте под тень (дым), которая протянется тремя столбами, но не затеняет; она ни к чему не послужит Вам и не защитит Вас от пламени; Она будет выбрасывать искры величиною с башню; Похожие на рыжих верблюдов

Горе...

Вкушайте же и наслаждайтесь здесь на земле, еще некоторое время вы — люди преступные.

Горе...

Когда им говорят: преклоните колена свои, они не преклоняют их.

Горе неверным в сей день!

В какую же другую книгу они уверуют потом?⁷

Мотивацию, подобную приведенным примерам, мы встречаем и в других религиозных системах. Каждая из них была в значительной своей части регулятором поведения, где регулирующий центр находился в потустороннем мире.

И, конечно, эти награды и наказания не были пустыми словами, а действительно руководили и руководят поведением целых народов и отдельных личностей. Существование церквей, сословия шаманов, жрецов, священников, папства, существование культа, многочисленных обрядов и актов — все это продукт мотивационного влияния религиозных санкций и подтверждение этого влияния. Бесконечный ряд исторических фактов: храбрая битва скандинавских воинов, жертвующих жизнью, дабы блаженствовать в Валгалле, христианские мученики, с радостью идущие на смерть, дабы перейти в "лоно Отца", тысячи арабов, умирающие в битве, дабы поскорее перейти в обещанный им рай, камчадалы, кончающие с собой, чтобы обжираться на том свете салом и жиром, религиозные войны средневековья, инквизиция, костры, крестовые походы с их участниками, которым дано отпущение грехов, и т. д. и т. д. — все эти факты с возникшими из них институтами обязаны своим существованием, если не исключительно, то главным образом, давлению кар и наград, исходящих от тех или иных божеств.

После всего сказанного можно утверждать, что действие подобных религиозных санкций несомненно для того, кто в них убежден или верует⁸.

Следовательно, основным условием мотивационного влияния подобных потусторонних санкций является убеждение или верование в реальность этих санкций и тех существ, от которых исходят эти санкции. Если индивид убежден в их непреложности — они будут действительны, если он убежден в их иллюзорности — они будут бессильны... А так как, в конечном счете, эта убежденность зависит от той или иной высоты научных знаний индивида, то отсюда следует, что действие или недействие подобных кар и наград зависит от характера знаний и высоты его, присущих данному индивиду.

Но это еще не все. В этом отношении имеет значение не только самый характер убеждений, но и степень их устойчивости и интенсивности в переживании тех или иных лиц...

Мы знаем пример, где люди, верующие в реальность этих санкций, под давлением других (земных) санкций часто нарушали правила, предписываемые первыми.

Но наряду с такими "маловерами" мы знаем также личности, которые под влиянием давления занебесных санкций ни на шаг не отступали от требуемых ими правил при давлении самых огромных земных санкций. Чем же объяснить это различие?

Занебесная санкция одна и та же, личности той и другой категории верят в их реальность, земная санкция, заставляющая нарушить "должный" шаблон поведения, может быть допущена одинаковой, а итог получается различный?.. Очевидно, что это различие может вытекать только из различной степени устойчивости или интенсивности этого убеждения. Чем сильнее убежден кто-нибудь в истинности, непреложности и справедливости "должного" поведения, требуемого занебесными

[126]

санкциями, тем давление их будет сильнее, тем неуклоннее будет соблюдаться требуемое ими поведение и тем недоступнее будет данная личность для давления других (земных) кар и наград, требующих нарушения поведения, диктуемого занебесными санкциями. И наоборот, чем слабее θί а степень устойчивости и уверенности, тем слабее будет влияние занебесных санкций и ι ем ле1че возможны отступления oт диктуемого ими поведения.

Ввиду этого в вышеприведенном положении и подчеркну! а, наряду с характером убеждения, интенсивность и степень уверенное ι и в самой непреложности санкций...

Таков 1-й пример зависимости мотивационного влияния одной и той же кары или награды от характера и устойчивости определенных научно-религиозно-моральных убеждений... Из этого примера видно, что здесь эти убеждения служат той стеной, которая защищает индивида от влияния различных санкций. Но нет сомнения, что эти убеждения могут состоять не только из верований в существование потустороннего божества, которое требует надлежащего поведения, но "должное поведение" может диктоваться и собственными убеждениями данного лица.

Ввиду этого можно формулировать более общее положение следующего характера, применимое не только к морально-религиозным убеждениям, связанным с существованием божеств, а вообще к любому шаблону поведения, к любому "должному" поведению.

В). Степень мотивационного влияния одной и той же кары или награды зависит от того, насколько поведение, требуемое ими, совпадает или противоречит тому поведению, которое данный индивид считает "должным" и "справедливым": в случае совпадения требуемого и "морально-должного " (по убеждению данного лица/ поведения это влияние больше, чем в случае нейтрального отношения требуемого поведения к "должному"; в случае нейтрального отношения больше, чем в том случае, когда требуемое поведение противоречит "должному", при достаточной интенсивности и устойчивости "должного" поведения влияние награды может совершенно парализоваться силой этого "должного" поведении. В случае равновесия давления "должного" импульса и санкции индивид будет колебаться между двумя требуемыми поведениями.

То же относится и к наказаниям. Одна и та же кара тем сильнее кличет на поведение человека, чем более совпадает требуемое ею поведение с поведением, диктуемым совестью данного человека. В случае конфликта двух поведений победа зависит от устойчивости и интенсивности "должного" поведения: это поведение может быть настолько устойчивым, что никакая кара. даже смерть, не может повлиять на него; но оно может быть и не устойчивым - тогда оно уступит место поведению, требуемому карой. При их равном давлении индивид будет колебаться между двумя противоположными поведениями.

Вообще в этих случаях поведение человека напоминает весы, на одной чашке которых лежит "груз" поведения, диктуемого моральной совестью данного человека.

В тех случаях, когда (при совпадении поведения) груз санкции кладется на эту же чашку, понятно, что чашка еще больше перетягивает другую. Но когда груз (одной и той же кары или награды) кладется на другую чашку (при случае противоречия), то (принимая во внимание неизменность кары или награды) перевес той или иной

[127]

чашки зависит исключительно от степени устойчивости естественного поведения.

Конкретными примерами указанных различных случаев может служить ряд фактов. Если я с любовью и без всякого давления что-нибудь делаю, например изучаю что-нибудь или помогаю кому-нибудь, то при условии награды за это я это буду делать еще усерднее... Если, допустим, что для меня морально-обязательным является убийство того, кто меня оскорбил (кровная месть, рыцарская и военная честь), то тем больше будет мотивов сделать это, когда за убийство я буду так или иначе вознагражден или за терпение оскорбления не буду наказан. Но иной уже будет степень давления кары или награды, когда этот естественный для меня акт запрещен под угрозой смерти или когда за терпение оскорбления я буду вознагражден в этом или в том мире. (Например, занебесная санкция Нового завета.) Здесь уже обе силы направлены не в одну, а в противоположные стороны. Они сталкиваются. Возникает так называемая борьба мотивов, и исход борьбы зависит (при условии неизменности кары или награды) единственно от устойчивости актов, диктуемых "морально-должными" убеждениями. Если они устойчивы — то кара и награда бессильны. Примером этого исхода может служить тот дикарь, который бледнел и худел от того, что ему под страхом смерти было запрещено мстить его оскорбителю. С одной стороны, здесь "долг" отмщения требовал мести, с другой — санкция в виде смерти требовала воздержания. И все же в конце концов первая тенденция победила давление кары, дикарь исчез и через некоторое время возвратился веселый, убив своего врага.

Антигона, хоронящая труп своего брата (поведение, диктуемое ее "совестью"), несмотря на угрозу смертью за это, — второй пример победы поведения, диктуемого морально-правовыми убеждениями, над поведением, требуемым карой⁹.

Христианские мученики, исповедующие своего Бога, несмотря на пытки и казни, революционеры, продолжающие свою борьбу, несмотря на те же кары, всякий человек, исполняющий свой долг в ущерб своим интересам и так или иначе караемый за это исполнение своего долга (так как за неисполнение его он мог бы быть награжден), — все это примеры победы "морально-должного" поведения над поведением, требуемым давлением санкций.

[128]

В тех же случаях, когда давление морально-правовых убеждений одинаково давлению кары или награды, — "борьба мотивов" принимает особенно интенсивный характер. Человек похож тогда на буриданова осла, не знающего, куда повернуть голову, потому что и по левую и по правую сторону его находится сено. Давление с обеих сторон одинаково, и он стоит в нерешительности. То же делается и с человеком при таких условиях. "Быть или не быть" — вот знаменитая формула Шекспира, выражающая это состояние. Человек в подобном случае колеблется, не зная, идти ли ему направо, или идти налево... Он будет, подобно Гамлету, взвешивать мотивы и ничего не делать до тех пор, пока что-нибудь не нарушит этого равновесия.

Обширный класс людей, приносящих свой "долг" в жертву тем или иным выгодам, дает ряд фактов, иллюстрирующих третий исход, то есть победу поведения, диктуемого карой или наградой, над "должным" поведением. И здесь, конечно, когда соответствующие убеждения устойчивы, победа первого над вторым не обходится без мук совести и борьбы мотивов. Прекрасную художественную иллюстрацию этого исхода представляет Макбет Шекспира. Весь трагизм состояния Макбета состоит не с чем ином, как в столкновении поведения, требуемого "совестью" (долг подданного не убивать короля-благодетеля Дункана), с поведением, требуемым наградой, состоящей в славе и королевской власти. Моральные убеждения его говорят, что он должен охранять короля и не должен его убивать; наградное давление требует противоположных акгов. Отсюда трагизм.

Вследствие такой-то борьбы и получается состояние, которое гак метко характеризует леди Макбет словами: "Хочу, — а вслед за тем, — не смею "¹⁰.

Но в конце концов, под влиянием манящей награды и при содействии леди Макбет, долг нарушается, и поступок, вызванный наградой, совершается...

Ивар Карено "Заката" Гамсуна — второй пример, иллюстрирующий этот же исход конфликта. И все бесчисленные факты, где индивид что-нибудь делает или воздерживается от чего-нибудь исключительно "за страх", но против "совести", — все они являются частными случаями этого общего положения...

В указанных положениях, как мы видели, громадное значение имеет устойчивость и интенсивность морально-правовых убеждений, диктующих то или иное поведение. Таков факт, и его приходится констатировать. Но, с другой стороны, нет надобности скрывать, что эти термины заключают в себе много неясного и требуют разложения их на более простые и точные элементы. Иначе говоря, необходимо ответить на вопрос: чем вызывается и обусловливается сама интенсивность и устойчивость убеждений? Почему у одних людей, имеющих даже одинаковое мировоззрение, одинаковые религиозные верования и одинаковый характер морально-правовых убеждений, они оказываются неодинаково устойчивыми; почему у одних они легко поддаются действию кар и наград, у других же людей — совершенно не подвержены их влиянию? В силу чего у одних поведение легко изменяется под давлением рычагов кар и наград, у других же оно остается неизменным?

Ответить исчерпывающе на эти вопросы мы не беремся. Но тем не менее я хочу сказать, что одним из существенных условий, делающих те или иные морально-правовые убеждения (а соответственно и акты, ими вызываемые) устойчивыми, является факт повторения и привычки. А именно, чем большее число раз мне приходилось совершать тот или

[129]

иной акт на почве моих убеждений, тем более и более устойчивыми делаются как сами убеждения, так и вызываемые ими акты, и на почве этого, в конце концов, образуются определенные диспозиции, импульсивно заставляющие отвергать иное поведение.

Это положение подтверждается многочисленными наблюдениями и фактами. Одним из таких фактов является факт борьбы с "искушениями". Предположим, что мы имеем перед собой первобытного человека, который только что усвоил принцип "не кради" как "должную" норму поведения. Предположим далее, что он находится в условиях, допускающих безнаказанную кражу... Если он ее не совершит в этот раз, в другой, в третий и т. д., то в конце концов этот принцип войдет "в плоть и кровь" данного человека и он чисто импульсивно будет отвергать возможность совершения подобного акта. Кража в силу простой импульсии, выработанной на почве подобного повторения, будет вызывать в нем отвращение. А в силу этого тем энергичнее он будет противодействовать обратному акту, требуемому карой или наградой. Мы думаем, что наше "естественно-импульсивное" отвращение к подобным актам, как и к актам лжи, убийства, насилия и т. д., — выработалось именно таким путем, который может создавать в нашей душе соответствующие диспозиции. Одного "убеждения" для "неделания" подобных актов еще недостаточно. Мы из обычной жизни знаем, что есть много людей, которые имеют прекрасные убеждения, но поступают очень "непрекрасно''. Их убеждения очень непрочны, неустойчивы и то и дело нарушаются по той простой причине, что они не осуществлялись в жизни, не повторялись, не вошли в привычку. Такие неосуществляемые убеждения "висят в воздухе" и вполне понятно, что они очень непрочны и легко поддаются мотивационному действию кар и наград. Факт же их реализации при каждом соответствующем условии, иначе говоря, их повторения все более и более укрепляет эти убеждения, делает их все более и более устойчивыми и создает в конце концов при благоприятных условиях такую устойчивость, которая иногда совершенно не поддается действию санкций¹¹.

То же относится и ко всем другим актам, вызываемым убеждениями. Если я считаю "должным" возвращать взятые мной в заем деньги и возвращаю их раз, два, три и т. д., то у меня это убеждение, благодаря реализующему его повторению, превращается в нечто прочное, устойчивое и способное сопротивляться всякому искушению. Иной исход получится, если я, имея это убеждение, его нарушаю раз, два, три и т. д. Тогда убеждение превращается в "бесплотную идею", очень шаткую, неустойчивую и неспособную сопротивляться даже весьма малым давлениям выгод и невыгод.

[130]

Аналогично с этим получится и с убеждением "не лгать".

Повторение акта "нелгания" укрепляет это убеждение и делает его устойчивым. Человек импульсивно отталкивает в этом случае всякий акт лжи. Иным будет результат, если он, имея это убеждение, будет его нарушать, то есть не будет иметь повторения акта "нелгания". В этом случае убеждение его "не лгать" не может быть устойчивым.

Подобных фактических аргументов можно привести сколько угодно. Мало того... Благодаря отсутствию повторения убеждение не только делается непрочным, а потому легко подверженным давлению кар и наград, — оно может даже совсем исчезнуть и, при повторении актов, противоположных убеждению, может даже смениться убеждением противоположным.

Эта перемена одного убеждения другим, противоположным, в огромном большинстве случаев обязана именно повторению акта противоположного убеждению.

Все "взяточники" начинают брать взятки, имея убеждение моральной ее непозволительности. Но мало-помалу, при частом "взимании взятки", в их сознании убеждение "нельзя брать взятки" — слабеет, и в конце концов они берут взятку без всяких упреков своей совести, как нечто вполне позволительное, допустимое и т. д.

Возьмите историю большинства рецидивистов-воров и "закоренелых" убийц... Все они начинают свою "карьеру" с убеждения, что красть нельзя, что убивать нельзя. Но однократное нарушение этого принципа уже ослабляет это убеждение; чем большее число раз повторяется акт, противоречащий этим убеждениям, тем меньшее и меньшее противодействие оказывают последние, и кончается очень часто дело тем, что первоначальное убеждение "нельзя красть и убивать" сменяется противоположным, возводящим в принцип кражу и убийство.

Как видно из сказанного, здесь мы имеем β виду рикошетное влияние тех или иных актов на психику индивида. Это влияние является частным случаем общего положения теории Джемса — Ланге, согласно которой в основе всяких психических аффектов лежат те или иные органические (физические и физиологические) изменения. Эта теория, неприемлемая целиком, несомненно, права постольку, поскольку она утверждает вообще способность самих актов влиять на психику индивида.

И действительно, приведенные примеры доказывают вполне правильность сказанного. В качестве дальнейших примеров можно привести такие общеизвестные факты. Часто преднамеренное и искусственное совершение ряда актов, например гнева, ярости, печали, улыбки и т. д. (соответствующие движения, мимика, характер голоса и речи и т. д.), фактически ведет к подлинному психическому переживанию гнева, ярости и т. д. Самый факт частого выполнения этих актов преобразует строй психических переживаний и навсегда кладет печать на психику индивида. Солдат, идущий в битву сначала лишь по приказанию начальства, выполняя ряд действий борьбы, гнева и ненависти, в конце концов благодаря одному факту выполнения этих актов действительно проникается ненавистью, переживаниями вражды и т. д. Артист, выполняющий ряд актов короля Лира или Отелло, в конце концов действительно довольно часто преображается в своего героя и переживает именно те эмоции, которые должны быть у героя — Отелло, Лира... Сами мы знаем, что достаточно иногда рассмеяться (акт, выражающий веселье), и печаль может смягчиться.

Из этих примеров видно, что, повторяя достаточно часто тот или иной акт, индивид благодаря именно повторению может изменить, ослабить или укрепить те или иные психические струны и убеждения. Не чем

[131]

иным, как этим фактом объясняются те явления, что человек, вначале с отвращением берущийся за ремесло палача, в конце концов благодаря частому исполнению актов палача меняет свои убеждения, перестает чувствовать отвращение к ремеслу и не только по актам, но и по психическим убеждениям превращается в подлинного изверга; преступник. подходя к жертве без злостных эмоций, выполняя акты нападения, выражающие вражду, гнев, ненависть и т д , сплошь и рядом настолько увлекается'', что действительно "наполняется" ненавистью "к своей жертве", отсюда — бесцельные раны, истязания и зверства над жертвой или ее трупом, которые так часто встречаются в уголовной хронике.

Обобщая все эти случаи в применении к нашему положению, мы можем сказать, что сам факт многочисленного повторения тех или иных актов (под влиянием кар и наград) может (благодаря рикошетному влиянию акта на психику) как усилить, так и расшатать уже имеющиеся убеждения. Многократная реализация моральных убеждений укрепляет и делает их устойчивыми, многократное же нарушение их вытравляет, расшатывает и может даже совершенно уничтожить имеющиеся убеждения и выработать убеждения противоположного характера.

Отсюда понятно, что факт привычки и повторения не есть факт безразличный по отношению к устойчивости "должных" убеждений и должного поведения, а тем самым и к степени мотивационного влияния кар и наград.

Этим я не хочу сказать, что устойчивость "должного" поведения всецело сводится к явлениям повторения, а хочу только сказать, что повторение играет в этом отношении одну из самых существенных ролей.

Это положение может быть подтверждено и в обратном отношении, а именно: путем кар и наград можно отучить от какого-нибудь поступка гораздо скорее того человека, который его многократно не повторял, чем того, который повторял его многократно.

Эту истину выражает народная пословица, гласящая: "Трудно что-нибудь сделать в первый раз"; и действительно, для человека, на своем веку зарезавшего 100 человек, в 101-й раз зарезать будет уже не так трудно. И, пожалуй, довольно сильные кары и награды нужны, чтобы удержать его от этой "привычки", тогда как достаточно легкого неодобрения для того, чтобы удержать οί убийства человека, еще не практиковавшегося в этом ремесле. Человека, только что начинающего курить, очень легко отучить от этого путем простого уговора или порицания, тогда как отчаянного курильщика заставить бросить курение, действуя той же наградой или карой, едва ли удается.

Впрочем, во избежание недоразумений следует обратить внимание на то, что бывают привычки и "привычки". Обычай подавать руку знакомому — привычка. Но обычай спать или есть ведь тоже привычка Поэтому, прилагая данный закон, следует брать акты однородные, а не разнородные: нельзя, например, в одном случае этот закон прилагать к привычке подавания руки, а в другом — к спанью, ибо это функции разнородные, имеющие различное значение для жизни организма.

Но при надлежащей постановке и понимании данного закона можно его прилагать и без данной оговорки. Дело в том, что биологические законы дают основание для следующего вывода: Если верны принципы теории развития и происхождения организмов и если верно в основных чертах то генеалогическое древо видов, которое дает биология, то следует думать, что акты, свойственные простейшим организмам и в то же время не исчезнувшие на следующих ступенях жизни вплоть до человека, — суть акты наиболее древние; а раз они

[132]

наиболее древние, то и наибольшее число раз повторявшиеся, а раз они наибольшее число раз повторялись, го должны быть и наиболее устойчивы, а раз они наиболее устойчивы, ι о, согласно нашему закону, наиболее неискоренимы, го есть всего менее подвержены мотивационному влиянию наград и наказаний

Цепь силлогизмов безупречна, и вся история жизни служит подтверждением их. Каковы основные функции простейших? Питание, выделение. движение и размножение. Они наиболее древни, следовательно, наименее искоренимы. И действительно, попытка искоренить их путем давления кар и наград абсолютно недействительна.

Не попытка их трансформации или временной задержки, а именно уничтожения. Никакие кары и награды не в силах это сделать. Правда, можно довести измором человека до смерти, но ведь речь идет не об уничтожении организма, а об искоренении и уничтожении в этом организме определенных функций и актов. И ясно, что эта задача безнадежная. Это положение служит прямым подтверждением сказанного.

Подобно этому можно сказать, что те акты или функции, которые появились на ступенях животной лестницы более ранних и сохранились в ряде всех последующих ступеней вплоть до человека, более неизменны и устойчивы, чем акты, появившиеся на ступенях более поздних, так как первые, очевидно, повторялись большее число раз. Таковы, например, акты работы желудка, легких, кровеносных сосудов, сердца и т. д.

Все они появились гораздо раньше, чем, например, акты, удовлетворяющие те или иные эстетические потребности, или акты употребления тех или иных опьяняющих и одуряющих веществ, или акты ношения одежды, постройки жилищ и т. п., появившиеся только в человеческом обществе. Нет надобности говорить, что первые несравненно более устойчивы, чем вторые. Можно путем тех или иных кар и наград отучить человека от пьянства, от употребления одежды, от постройки домов, от слушания тростниковой дудки или симфонии Бетховена, но отучить его от того, чтобы не билось его сердце, чтобы его легкие не дышали, чтобы он не спал, — нельзя. Все привычки, повторявшиеся меньшее число раз, более изменчивы и гибки, чем привычки, повторявшиеся большее число раз. Этим и объясняется тот закон регресса, что более поздно приобретенные акты, то есть менее часто повторявшиеся, исчезают при вырождении всего раньше. В каждом человеке под покровом ангела тлеют еще угли дьявола, которые при известных условиях могут вспыхнуть и сжечь все ангельское.

То же можно было бы приложить и к любому отдельному акту отдельного человека. Количество повторений какого-либо акта одним и тем же человеком указывало бы, до известной степени, насколько устойчива в нем та или иная функция. Если данный человек убил на своем веку 100 человек, то ясно, что убить 101-го для него уже ничего не стоит.

В этом случае акт убийства для данного человека несравненно более "естествен", чем для убийцы, убившего одного человека. Отсюда само собой следует, что искоренить его "склонность" гораздо труднее в первом случае, чем во втором. И нужна для этого искоренения несравненно более сильная кара или награда, чем для второго. Этот факт давно уже был замечен, и недаром уже древние карательные законы за повторение преступления назначали более ужасную кару. Недаром также еще в древности было обращено внимание на

наследственность преступлений, и целые семьи объявлялись нечистыми и изгонялись из обществ или же на них налагалось проклятие до пятого колена.

Однако между прирожденным и случайным преступником нет абсолютной грани, а вся разница между ними в конечном счете сводится к тому же числу повторений, индивидуальных или наследственно приобретенных — безразлично. Ввиду того что акты преступления (например, убийства) не есть абсолютно необходимая потребность человеческого организма (это доказывается существованием людей не убийц) и ввиду того что убийства и преступления вызваны не абсолютно необходимыми для всех людей и времен условиями, а условиями в известном смысле случайными, которые могут быть удалены, то само собой отсюда становится ясным излишний пессимизм о неисправимости данной категории преступников. Нет! И они исправимы, но исправимы, как видно из сказанного, с гораздо большим трудом, чем "случайные" преступники...

Дрессировка животных дает еще более ясные доказательства данного положения. Нет надобности доказывать, что дрессировать животных гораздо труднее, чем "дрессировать" (воспитывать) людей... Спрашивается, почему? Потому, что шаблоны их поведения чрезвычайно устойчивы (инстинкты). А устойчивость их, в свою очередь, объясняется многочисленностью родового и индивидуального повторения при однообразных условиях. Человека можно отучить от мясной пищи и приучить к растительной, но сделать то же со львом или тигром несравненно труднее и даже едва ли возможно, по крайней мере, в течение одного или немногих поколений.

То же приложимо и ко всякой привычке. Отучить "привычного" пьяницу от вина гораздо труднее, чем человека, только еще приучающегося выпивать, привычного развратника, чем только что павшею, привыкшего к чаю, чем не привыкшего, привычного игрока, чем случайного, привычного вора, чем в первый раз совершившего кражу, и т. д. Все эти и бесчисленные другие факты служат одновременно и доказательством и иллюстрацией вышеприведенного положения об устойчивости "должных" норм поведения и отношения к этому факта повторения.

III. Теперь возьмем третий случай. Допустим, что у нас имеется один и тот же индивид и различные кары и награды. Спрашивается, от чего зависит то обстоятельство, что не все кары и награды давят одинаково на поведение данного индивида, а одни влияют сильнее, а другие — слабее. Чем обусловливается это обстоятельство? Дать общий ответ на этот вопрос совершенно невозможно...

Правда, можно сформулировать этот ответ в таком виде: Из двух или большего числа карательных актов та кара имеет большее влияние, которая кажется данному индивиду более страшной, жестокой, страдательной — вообще большей и количественно и качественно. Из двух или большего числа наградных актов та награда имеет большее мотивационное влияние, которая в данный момент является для него более желательной, приятной, нужной и вообще — лучшей и качественно и количественно.

Но это положение, будучи верным в общем, все же содержит в себе ряд иксов, которые для точности необходимо было бы раскрыть. Одним из таких иксов является вопрос: в силу чего тот или иной акт кары кажется данному индивиду более страшным, чем другой? и почему тот или иной наградной акт является для него более желательным, чем всякий другой? Могут на это ответить, что данный вид кары, например смертная казнь или сдирание кожи и вырывание ногтей, причиняет

[134]

большее страдание, чем всякий другой, например лишение чести или заключение в тюрьме. И наоборот, данная награда более желательна (а потому и более сильно влияет на поведение индивида), потому что она удовлетворяет более интенсивную потребность его...

Но все это, будучи в общем приемлемым, тем не менее содержит в себе ряд неясности и многочисленных исключений. Начнем с кар. Несомненно, что кары можно по их материальному содержанию классифицировать в определенный порядок — по степени уменьшения их жестокости. Так, уголовные кодексы почти всех стран указывают, что самым жестоким видом кары является смертная казнь в ее различных видах (сожжение, утопление, сдирание кожи, четвертование, вытягивание кишок, колесование, кипячение в масле, вине, воде, удушение, побитие камнями, низвержение со скалы, отдача на съедение зверям, зарывание в землю, повешение, расстрел, гильотинирование и т. д.). Так как смертная казнь отнимает все блага жизни и самое жизнь — го, конечно. она в большинстве случаев и всего сильнее может подействовать на поведение.

Дальше могут идти рубрики уродующих и мучительных наказаний; затем — пожизненное заключение в тюрьме, в каторге, отнятие свободы, чести, имущества и т. д.

Каждая последующая кара в общем менее грозна, чем предыдущая, и, вероятно, большинство предпочтет лишение руки — смерти, лишение имущества — пожизненной каторге и т. д.

Но вместе с тем как много исключений из этого общего правила! Лишение жизни страшно тому, кто ценит жизнь; а тому, для кого она есть сумма бессмысленных cipan.iH^i'r, — для того смертная казнь, пожалуй, скорее желательна, чем страшна. Вся категория самоубийц, "разочаровавшихся в жизни", должна быть отнесена к рубрике подобных лиц. А разве мало лиц, предпочитающих смерть лишению чести? Сколько женщин покончило с собой, предпочитая смерть лишению чести! Сколько людей, проигравших чужие деньги или гак или иначе запятнавших себя, предпочитает смерть лишению чести и доброго имени! Сколько людей предпочло бы смерть длинным и мучительным истязаниям! История пыток и войн дает немало фактов, где жертвы просили своих палачей убить их, а не истязать, где раненые просили покончить с ними, а не оставлять их мучиться. И сколько людей, страдающих так или иначе, предпочло бы умереть, если бы их не останавливали те или иные мотивы загробного мщения за самоубийство или боязнь причинить страдания близким и т. д.!

Если так обстоит дело со взаимоотношением смертной казни и других кар, то ясно, что остальные виды кар еще более различно могут оцениваться различными людьми: один предпочтет моментальное уродование лица продолжительному истязанию, другой второе — первому; один согласится скорее пожертвовать обеими руками, но сохранить имущество, другой — наоборот. Для одного пожизненное заключение будет более приемлемо, чем продолжительные и частые истязания, для другого — наоборот. Один пожертвует имуществом, но сохранит честь, другой поступит наоборот.

Из всего сказанного видно, что, несмотря на то что в общем может быть и возможна известная классификация карательных актов по степени их жестокости (тем самым и по степени их мотивационного влияния), однако она допускает столь значительные исключения, что сомнительной становится и сама общность правила. Это колебание еще резче проявляется в области наградных актов. Здесь почти невозможна какая бы то ни была классификация различных наград, степень желательности

[135]

которых была бы одинаковой для всех людей. Да, несомненно, верно, что та из наград будет более желательной (а следовательно, будет иметь и большее мотивационное влияние), которая пригодна для удовлетворения наиболее интенсивной в данный momchi потребности. Но как узнать, какая потребность по своему материальному xapaктepy наиболее ингенсивна⁹ И можно ли предполагать, что невозможен случай, в котором две или большее число потребностей являются одинаково интенсивными? Как тут выбирают или чем. в таком случае, руководствуются люди?

Само собой разумеется, что, например, награда в виде пищи гораздо более желательна для голодного, чем награда в виде шахматной доски или билета на концерт Шаляпина... Все это в общем верно. Но опять-таки и здесь имеются такие значительные исключения, что общность правила становится в высшей степени относительной. Кто не знает многочисленных случаев, в которых предпочиталась награда, удовлетворяющая потребности, неудовлетворение которых вовсе не грозило жизни, наградам, весьма важным для жизни; примерами могут служить те лица, которые жертвовали самой жизнью (не говоря уже о жертве других благ, удовлетворяющих потребности) ради минутного обладания любимым существом. Эти факты (а уголовная и "героическая" хроника показывает, что их не мало) свидетельствую! о том, что выбор между удовлетворением потребности, важной для жизни, и потребности, неважной для нее, далеко не всегда бывает в пользу первой. В самом деле, можно было бы жить и без обладания той или иной женщиной, однако достаточно бывает обещания этой награды, чтобы побудить человека на поступки, неминуемо отнимающие от него честь, свободу, имущество и очень часто самую жизнь.

Казалось, можно было бы жить без убийства своего врага, и удовлетворение этой потребности отмщения вовсе уже не так необходимо для жизни, однако дикарь, о котором говорит Гюйо в своем "Очерке морали", рискнул поставить на карту всю свою жизнь, лишь бы отомстить ему. А ведь потребность отмщения — тоже потребность. И притом свойственная не только этому дикарю, но почти бывшая у всех народов и сохранившаяся еще и теперь на Корсике (vendetta), на Кавказе и сплошь и рядом фигурировавшая как награда.

Водка или табак, несомненно, менее полезны для жизни, чем молоко или конфеты, однако удовлетворение "водочной" потребности (алкоголик) и "курительной" потребности (курильщик) предпочтут не только молоку и конфетам, а сплошь и рядом (как, например, самоеды и другие первобытные народы) удовлетворению целого ряда потребностей, в высшей степени важных для жизни.

Да в конце концов мы и теперь еще сплошь и рядом поступаем не "хозяйственно", а затем, едва ли в большинстве случаев, предпочитая то или иное благо, руководствуемся рассуждениями и гаданиями вроде того: насколько это благо полезно для жизни, насколько степень удовлетворения такой-то потребности интенсивна и продолжительна и т. д. Эта рациональность поведения, может быть, будет возможна для будущего рационального человека, но она не является свойством прошлого и настоящего истории. Все эго пригодно для "политики" благ и наград, а не для их теории.

Ведь раньше К. Менгера и школы предельной полезности эти же принципы были формулированы (и, пожалуй, глубже) Бентамом, который в своей "Déontologie" определил благо как удовольствие, а из различных удовольствий рекомендовал выбрать то, которое: 1) наиболее интенсивно, 2) продолжительно, 3) несомненно, 4) близко, 5) плодотворно, 6) чисто и 7) распространено.

[136]

Но, не говоря уже о том, что никто не пользуется этой нравственной арифметикой при выборе благ, она, несмотря на ее ценность, не всегда годна даже и для политики благ и наград¹².

Да и все чти положения, как Менгера, так и Бентама, не более ясны, чем сформулированное нами положение, а так как последнее свободно от тех недоразумений, которые неразрывно связаны с положением Менгера и Бентама. то само собой разумеется, что предпочтительна наша формулировка

Формально она верна, но что уже каждому конкретно кажется наиболее желательным или нежелательным — награда ли в виде пищи, или обладания женщиной, или в виде денег, или в виде головы врага или кого-нибудь другого (вспомните Саломею и ее желанную награду - голову Иоанна Предтечи), или в виде вина, книг и т. д., — то подвести под один принцип все эти "награды" мы считаем немыслимым, ибо сама действительность здесь не монистична, а плюралистична.

То же относится и к карам... Оценка тех и других различными людьми производится на основании различных мотивов — поэтому и наука, фиксирующая эти мотивы, принуждена изображать факты так, каковы они есть. Иное дело "политика" кар и наград. Здесь возможен и даже необходим тот или иной единый высший принцип, но у нас здесь о нем речь пока не идет.

§ 3. Дрессирующее влияние кар и наград

В предыдущей главе мы занимались изучением вопроса, насколько можно изменить уже установившиеся шаблоны поведения, действуя путем кар и наград. В предшествующем мы видели, что это возможно, и установили некоторые общие положения, показывающие, от чего зависит успех или неуспех карательно-наградного давления.

Здесь же мы займемся этим вопросом с другой стороны. Допустим, что кары и награды успешно действуют, то есть что под давлением этих санкций индивид совершает поступок, который без их давления не совершился бы; спрашивается, какие изменения произойдут в поведении индивида, если давление кар и наград будет продолжаться и впредь и так же успешно?

Возьмем для ясности конкретный случай. Предположим, что я — "привычный" курильщик. Предположим далее, что издается закон, согласно которому каждый акт курения карается годичным заключением в тюрьме, а каждому отставшему от курения дается награда в тысячу рублей¹³... Мотивационное давление будет довольно сильное, и, вероятно, я отстану курить или, по крайней мере, допустим, что я отстану курить. Не курю сегодня, завтра, целый месяц, год и т. д. Спрашивается, что будет дальше со мной? Изобразим кратко процесс. В первые дни тенденция к курению у меня будет, несомненно, очень

[137]

сильной, но затем с некоторыми неровностями она будет постепенно падать и становиться тем слабее, чем больше проходит времени. Через некоторое время (обычно месяца через три или четыре) эта тенденция совсем почти исчезает. Если, допустим, что я не курю 5 или 10 лет, и если через 10 лег самый закон будет уничтожен, буду ли я курить? Вероятно, нет, если знаю вред табака и если никаких потрясений со мной не будет.

Как раньше курение было привычкой, гак теперь для меня некурение благодаря долговременной дрессировке превратилось в привычку и из "несвойственного" мне поступка превратилось в нормальный Значит, вследствие достаточно продолжительного и успешного мотивационного давления кар и наград может быть уничтожен в поведении индивида ряд актов...

И наоборот, если мы допустим. что закон не запрещал, а приказывал курить, то тогда через 5—10 лет действие курения для некурящего стало бы привычкой и продолжало бы существовать как "естественный акт" даже и тогда, когда исчезла бы вызвавшая его причина, то есть уничтожен был бы данный закон. Пример с курильщиком может служить прототипом всех остальных. Известно, что англичане в некоторых своих колониях, где сохранилась еще кровная месть, под страхом наказания запретили ее. Что получится из этого:⁹ если мотивационное действие кары будет достаточно сильно, то все время будут воздерживаться от мести под давлением кары. В результате достаточного числа повторений этого воздержания оно станет привычкой, то не нужно будет никаких - закона и кары, чтобы это везде ¹, продолжало существовать. В истории известны факты, где мы видим, как свободный вначале народ, подпав под чужое иго и вынося это иго вначале только благодаря строгим карам и наградам, потом привыкал к нему и постепенно делался "рабом по привычке" или "природным рабом" Долгая дрессировка постепенно вытравила из него свободную мысль о собственном достоинстве и превратила в раба, для которого уже не нужны карательные законы, чтобы повиноваться капризам деспота: он уже по природе своей стал холопом, и повиновение стало его потребностью¹⁴ .

[138]

Факты военной дрессировки дают немало аналогичных случаев. Всякому, вероятно, известны "принципы и методы" военной дрессировки. Если только что попавший в солдаты деревенский парень стоит не прямо и ходит неуклюже, пускаются в ход с педагогическими целями насмешки ("что пузо-то выпятил"), ругань, удары, и в результате этого получается "бравый солдат", "грудь колесом", "руки по швам", "глазами ест начальство" и т. д. Кары и награды в совокупности переделывают весь облик солдата. и полученная выправка продолжает сохраняться (особенно у николаевских ветеранов) даже и тогда, когда она уже не нужна, то есть по выходе в отпуск.

Подобно этому и ряд других актов, например честность, вежливость, хорошие манеры и т. д., вначале совершающиеся лишь под влиянием кар и наград, при продолжающемся давлении их и при достаточном числе повторений становятся "привычными" и делают излишней всякую санкцию...

Во всех этих случаях мы видим, что при достаточном влиянии и продолжительности давления санкций акты, совершавшиеся в первое время лишь благодаря мотивационному действию кар и наград, в дальнейшем начинают выполняться уже без их давления, по привычке, и наоборот, воздержание или терпение какого-нибудь акта (например, деспотизма), вначале возможное только благодаря санкциям, потом делается "нормальной привычкой" и выполняется спонтанно...

На этом же принципе базируется и дрессировка животных. Я не буду приводить дальнейших примеров дрессирующего влияния кар и наград. И из сказанного ясно, что они играют ту же роль, какую играет веревка. которой привязывается дерево к прямому колу, заставляющая кривое дерево держаться прямо. Пройдет достаточно времени, и веревка будет излишней: дерево "привыкнет" само быть прямым¹⁵...

Во всех этих случаях кары и награды, в соединении с повторением и рикошетным влиянием его на психику, являются той магической силой, которая трансформирует наши нравы, наше поведение, наши привычки и вообще всю нашу жизнь.

[139]

И чем культурнее человек, тем большее значение в его поведении играют целевые соображения, гак как тем более способным он становится заглядывать в будущее и высчитывать цепь последствий, получающихся из тех или иных поступков. Первобытный же человек по самой своей психической организации не способен представлять себе отдаленные цели, а потому эти цели и не играют для него большой роли. Для него есть выгоды и невыгоды сегодняшнего и завтрашнего дня, но выгод, которые наступят через год или 5 лет, для него нет, а потому он и не может координировать свое поведение сообразно с ними.

Здесь для краткости мы будем все вышеустановленные типы наградных и карательных актов по объекту (терпение, воздержание и делание) называть просто наградой и карой.

В силу сказанного нельзя не признать глубоко верными следующие положения Тарда о тюремном заключении, положения, представляющие частный случай формулированной теоремы: одно и то же наказание, а именно тюремное заключение, говорит он, причиняет различные страдания различным людям, в зависимости от их степени развития, количества и качества их потребностей и т. д. Крестьянин-заключенный страдает менее, чем человек с большими потребностями. "Это слово (тюремное) заключение, — продолжает Тард, — есть абстрактная этикетка, данная лишениям чрезвычайно разнообразным и несходным: это лишение для крестьянина заключается в лишении его возможности работать мотыгой, обрабатывать землю, пить в гостинице; для рабочего — в лишении его посещений шантана, разговоров о политике в кафе, посещений своей метрессы, возможности бастовать и т. д.; для человека высших классов тюремное заключение означает лишение его путешествий по железной дороге, курения дорогих сигар, обладания хорошенькими женщинами и т. д.... Точно так же и смертная казнь тем страшнее кажется человеку и тем сильнее влияет на его поведение, чем больше радостей и счастья дает этому человеку жизнь..." (Tarde G. La philosophie pénale... P. 581—582).

Опять-таки и здесь Достоевский дает ряд великолепных иллюстраций быстрого изменения поведения в том случае, когда вера в Бога и в его справедливый суд исчезает. Начиная с поведения Кириллова (в "Бесах") с его принципом: "раз Бога нет, то я обязан заявить своеволие", и кончая поведением Смердякова с его выводом: "раз Бога нет, то все позволено", примененным им на практике, — Достоевский с истинно гениальной интуицией прозорливо усмотрел это влияние идей Бога на поведение человека и связанного с этой идеей возмездия за добро и зло.

Именно этой прочной устойчивостью "должных" шаблонов поведения и объясняется неуспех тех или иных кар, стремящихся "вытравить" ряд поступков. Этим недосмотром и объясняются ошибочные мнения о бессилии кар, примером которых могут служить взгляды Ферри. Для подтверждения своего положения Ферри приводит ряд фактов, свидетельствующих якобы о бессилии кар противодействовать преступлениям. Как показал уже Тард, анализ Ферри весьма поверхностен и неглубок. Например, он приводит в качестве подтверждения своего положения тот факт, что ряд жестоких кар, изданных против дуэлистов в XVII в.. не уменьшили нисколько число дуэлей, тогда как теперь, когда этих строгих кар нет. число дуэлей по меньшей мере в сто раз меньше, чем во времена Людовика XIII. Тард вполне резонно на это отвечает, что страх эшафота, острога и тюрьмы в этом случае, как и в других, ничто в сравнении со страхом перед общественным мнением, требовавшим дуэли и в случае отказа от нее шельмовавшим "таких" преступников перед общественной совестью. И моральные убеждения дуэлянтов, и общественное мнение требовали тогда дуэли. В силу этого этот "должный" шаблон поведения был весьма устойчив и мог весьма успешно сопротивляться давлению самых жестоких кар. Лучше эшафот или тюрьма, чем вечное "бесчестие", казавшееся неизбежным в случае отказа от дуэли.

Шекспир В. Макбет. 1-е действие, сцена VI. Питирим Сорокин

Кары и награды, препятствующие удовлетворению нравственного долга, могут быть рассматриваемы как одни из противодействующих и дразнящих средств, возбуждающих все сильнее и сильнее соответственный и противоречащий им моральный импульс. Это дразнение в конце концов ведет к тому, что нравственный импульс получает несокрушимую силу, и человек исполнит его. хотя бы для этого пришлось идти на смерть. Иначе говоря, здесь кары и награды вызывают возможность реализации и повторения этой реализации моральных убеждений. Этим до известной степени объясняется тот парадокс, что "запретный плод сладок", что "запрещение чего-нибудь, раз это "что-нибудь" является морально свойственным данному индивиду" очень часто имеет результаты, противоположные тем, которые имелись в виду. Кары христиан, мучеников, революционеров и т. д. сплошь и рядом вызывали лишь более сильный импульс к совершению своих "должных" шаблонов поведения. Эти кары "дразнят" эти импульсы, дают повод к их повторению и вызывают все более и более сильную тенденцию пренебречь санкциями и поступать так, как велит нравственный долг.

См. об этом: Гюйо Ж. М. История и критика английских учений о нравственности Спб., 1898, где читатель найдет глубокую критику всех указанных принципов.

Пример, как видно, не далекий от действительности. Все запрещения курения, пьянства и т. д., практикуемые в гимназиях и в училищах, с одной стороны, и китайский закон, запрещающий употребление опиума, — с другой, суть не что иное, как разновидности этого примера.

Как уже было указано выше. дрессируют?" влияние кар и наград, основанное на многочисленном повторении одного и того же акта (делания, воздержания и терпения), связано в большинстве случаев и с законом рикошетного влияния акта на психические струны души. Акт, противоречащий моральным убеждениям, вначале может совершаться лишь под давлением кар и наград. Но частое совершение самого акта постепенно ослабляет само психическое переживание должного, которому он противоречит, и в конце концов может даже окончательно разрушить должные убеждения и заменить их иными, противоположными. Раз эта стадия достигнута — тогда давление санкции становится уже совершенно излишним; требуемый ими акт в этом случае будет исполняться уже и без них — спонтанно... В качестве исторической иллюстрации приведу следующий пример подобного дрессирующего влияния, указываемый Тардом. Согласно архивным данным, в течение XV и XVI веков в Испании инквизицией было приговорено к смертной казни и к галерам 300 000 человек за "свободомыслие и религиозные преступления". Эта ужасная цифра дает основание полагать, что в это время (исторически цветущий период для Испании) в Испании больше, чем где бы то ни было, существовало смелых, независимых и деятельных мыслителей. Но 300 000 жертв и страх жестоких кар, терроризировавший население и аргументируемый кострами, пытками и т. д., не прошли бесследно даже для целого народа. По мере карательной расправы импульсы — "веровать и действовать иначе, чем требовала инквизиция" — должны были постепенно подавляться. И достаточно продолжительная дрессировка в этом направлении сделала свое дело. После этого периода работа свободной мысли в стране упала, официальная вера постепенно внедрилась в кровь и плоть народа и сделала страну образцовой с точки зрения католического клерикализма... "Костры достигли своей цели". Они изменили в значительной степени сами психические переживания и убеждения.

Дрессирующее влияние кар и наград есть частный случай того общего закона, который Ε В. Де-Роберти называет "законом предварения", Зиммель — термином "Die Treue" и который можно вполне назвать законом "социальной инерции". Этот закон покоится почти всецело на факте привычного и рикошетного влияния на психику, и им объясняются все те пережитки, которые существуют в данный момент в общественной жизни. Исполнение ряда обрядов, когда причины, вызвавшие их, исчезли и они потеряли всякий смысл существования, существование ряда институтов, точно так же утративших всякий смысл, а иногда и прямо вредных, исполнение каждым из нас ряда актов "по инерции" и т. д. — все это частные примеры этого общего закона. На этом же факте основан и знаменитый тейлоровский "метод пережитков", давший такие блистательные результаты в области истории культуры. В его труде "Первобытная культура" читатель найдет и массу примеров, подтверждающих указанное положение закона "общественной инерции". По существу, все обычаи, соблюдаемые по традиции как в области индивидуальной, так и в социальной жизни, а также "право прецедента" — суть частные случаи указанного общего положения. Особенно много иллюстраций этого закона можно найти во внешних формах социальных взаимоотношений Англии, где особенно велико уважение к традиции; для примера можно указать на процедуру открытия парламента, костюм "спикера" и т. д.

ВЛИЯНИЕ КАР И НАГРАД НА ПОВЕДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА