Глава 2. Пропорции в развитии политических систем
2.1. Экономические пропорции и экономическая политика
Санжаревский И.И. Пропорциональность в современных социально-политических отношениях
/ Под ред. проф. В.М. Долгова. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2004. – 144 с.
В современной литературе отсутствует единство взглядов на то, зачем и как политика должна и должна ли вмешиваться в процессы социального воспроизводства. Одни утверждают, что ориентация на политику разрушает естественный порядок экономических пропорций[1]. Другие, напротив, утверждают, что без некоторой доли «политичности» и политической ангажированности социально-экономических пропорций нельзя выстроить вообще. В лучшем случае мы получим криминальное сообщество с альтернативным легальному теневым порядком пропорциональности[2].
Тот или иной ответ обычно привязывается исследователем к собственному пониманию как законов политики, так и законов экономики. Следовательно (так можно сформулировать общее исходное положение наших дальнейших рассуждений), ответ на вопрос о порядке взаимодействия политических и экономических пропорций должен быть коррелирован с проблемой интеллектуальных традиций, заставляющих научное сообщество расходиться во мнениях на предмет и жестко дифференцировать или синтезировать законы экономических и политических процессов. Он должен быть коррелирован также с теми смыслами, которые современная наука вкладывает в свои определения законов развития и законов связи экономических и политических институтов.
Э. Дюркгейм еще в ХIХ в. сформулировал закон углубления общественного разделения труда и тенденции его объединения в кооперацию, то есть обобществления труда[3]. В развитии общественных систем на основе возрастания роли коллективного труда проявляется тенденция к обобществлению продуктов труда, средств производства и т.д. Углубление разделения труда – суть обобществление производительных сил. К этому следует добавить, что кооперативное начало проявляется в виде разделения труда в экономике. Проявлением того же самого кооперативного начала в экономике выступает политика. Стало быть, на этом формальном уровне противоречия экономической и политической линий выстраивания пропорций не должно быть по определению[4].
К. Маркс, используя концепцию социально-экономических формаций, предложил некоторые общие формулировки законов, определяющих динамику отношений этих двух линий выстраивания пропорций и соответственно общих законов взаимодействия экономики и политики[5]. Для отечественной гуманитарной науки эти законы стали своего рода интеллектуальной традицией. В любом учебнике по обществознанию и сегодня можно прочитать, и это действительно так, что практически все исторически сложившиеся в мире общественные системы имеют государственную форму своего существования. Государство выступает основным социально-политическим институтом, осуществляющим монопольное регулирование практически всей системы общественных отношений. На основе государственной монополии на регулирование общественных отношений после Великой Октябрьской социалистической революции было построено государство нового типа – Союз Советских Социалистических Республик, в котором процесс обобществления был доведен практически до максимума, абсолюта – все средства производства были национализированы.
Под влиянием примера Советской России западные общественно-политические системы были вынуждены ускорить процесс обобществления в своих странах для снятия развивавшегося у них социального напряжения. Но у них сложились несколько иные формы. Первая из основных форм обобществления – это государственная монополия с удельным весом права регулирования общественных процессов, более 50% на основе так называемых естественных экономических монополий (то есть тех, которые принадлежат государству). Вторая – это процесс акционирования частных и государственных производств и предприятий. Национализация основных средств производства, монополизация права регулирования общественных отношений государством, акционирование собственности на средства производства и самого производства – суть современной политики обобществления[6].
В этом процессе, также на уровне внутреннего качества, обнаруживается связь двух сторон процесса обобществления. Он одновременно представляет собой процесс выстраивания экономических пропорций и процесс выстраивания пропорций политических, ибо любой процесс обобществления есть важнейший структурный элемент политического процесса. Закономерно по мере общественного прогресса сложилось направление обобществления – возрастание роли государства как регулятора экономических, политических и социальных процессов.
Это направление обеспечивает необходимую, общественно признанную поддержку как обобществления производительных сил (поощряя, например, низкорентабельные, но социально значимые сферы производства: малый бизнес, социальную инфраструктуру, сельское хозяйство и добывающую промышленность и т.п.), так и в сфере производственных отношений, что, в свою очередь, проявляется в повышении жизненного уровня трудящихся (например, через введение минимального уровня заработной платы и т.п.), уменьшении дифференциации доходов, организации государственной системы воспитания и образования, социальной защиты и т.д. [7]
Выделение государственного регулирования как составляющей процесса обобществления оправдано еще и тем, что, благодаря ему, было сглажено противоречие между трудом и капиталом, казавшееся еще полвека тому назад неразрешимым.
В общем плане динамика развития пропорциональности в государственной системе совпадает с динамикой развития пропорциональности в системе экономической. Государственная система проходит ряд основных ступеней в своем развитии, выступая сначала в роли политического защитника класса собственников, затем в роли регулятора отдельных экономических, политических и социальных процессов, отражающих необходимость защиты буржуазии от революций и кризисов (30-е гг.), и, наконец, в роли непосредственного участника процесса воспроизводства, идеолога и воспитателя общегуманистических ценностей (70–80-е гг.[8]).
Сегодня государство через механизм постоянно усовершенствуемых демократических выборов, через отлаженную систему государственных органов власти и управления, через действенный механизм общественного контроля превращается в орган национального демократического самоуправления. Но при этом государство сохраняет функцию защиты господствующего класса. Не случайно все мало-мальски организованные политические партии и движения активно борются в политической и всех других видах борьбы за право распоряжаться государственной собственностью, государственной системой перераспределения совокупного общественного богатства (национального дохода и продукта).
В то же время и экономическая сфера приобретает структурированность в тот момент, когда приобретенный в собственность ресурс оказывается под угрозой и для его защиты собственникам необходимо консолидироваться в «господствующий класс», получить контроль над государством. На следующем этапе экономические структуры приобретают совершенно новое качество в то время, когда нарастание конкурентных отношений заставляет акторов экономического процесса искать вовне процессов производства и распределения третью силу, способную привести экономику в состояние равновесия и пропорциональности. Наконец, на третьем этапе экономическое развитие становится немыслимым без государственной политики протекционизма, государственных субсидий и инвестиций, то есть экономическое развитие становится в принципе невозможным без участия государственных институтов точно так же, как развитие этих институтов немыслимо без участия их в распределении и производстве общественного богатства. Если же обратиться к современному состоянию экономической системы (хотя бы в России, при всем том, что ее экономическая система дает устойчиво кривые отражения закономерностей в развитых системах Запада), то позиционирование нравственных императивов деятельности сегодня и дает бизнесу выигрыш в плане социального имиджа, и служит пропуском в политику.
Акцент на связи обобществления с прогрессом политической жизни представляется особенно важным и актуальным для любого периода времени и страны. Только проецируя влияние обобществления на рост эффективности общественно-политической самоорганизации, можно говорить о росте «обобществления на деле». Опыт нашей страны показал миру ситуацию, когда уровень обобществления не соответствовал уровню развития производительных сил и производственных отношений. Низкая техническая оснащенность процессов принятия управленческих решений, отсутствие демократических выборов и действенного общественного контроля за деятельностью органов власти и т.д. были следствием подмены государственной собственности бюрократической, а общественное распределение свели к малоэффективной уравниловке трудящихся в сочетании с высочайшими привилегиями и доходами «власть имущих»[9].
Итак, пропорциональность в системе общественного воспроизводства обеспечивается не просто обобществлением, а оптимальным уровнем его и выбором соответствующих форм проявления. Во всех странах степень обобществления производства растет в период войн и политических кризисов и Россия здесь не исключение[10].
Соотношение частного предпринимательства и обобществленного производства, чтобы соответствовать пропорциональности в демократической политической системе, также должно быть оптимально выстроенным согласно национальным особенностям функционирования системы воспроизводства. Факторы, определяющие оптимум в процессе общественного воспроизводства, можно свести в четыре группы: экономические, социальные, политические, идеологические (духовные). Не претендуя на исчерпывающую полноту, остановимся на некоторых из них.
К экономическим факторам, влияющим на величину оптимального уровня обобществления производства, можно отнести, например, структуру национальной экономики (отраслевую, по типам предприятий, по соотношению в ней рыночных и плановых секторов), исторически сложившийся размер государственного сектора и другие. Так, преобладание легкой промышленности и сферы услуг тормозит процесс обобществления. Эти сферы характеризуются очевидным преимуществом частного предпринимательства. Наоборот, наличие крупных предприятий способствует большему распространению плановых рычагов, ориентирует экономику на стратегическое управление, а не потворствование сиюминутным рыночным интересам.
Другим из названных факторов является доля государственных предприятий. Она традиционно высока в таких странах, как Италия, Великобритания, Австрия и Германия. Одновременно в Швеции, Японии государственная доля незначительна в производительной, но высока в банковской сфере. Опыт управления государственными предприятиями в странах первой группы позволил разработать оптимальный механизм и формы контроля, сочетающие относительную экономическую самостоятельность и централизованное регулирование (например, через систему холдингов). К социально-экономическим факторам можно отнести традиционно рассматриваемый как нормальный либо отражающий развитость экономики уровень благосостояния населения; систему государственного или общественного регулирования воспроизводства и другие. Так, допустимость относительно низкого уровня жизни отдельных слоев общества в Японии дает возможность обобщать меньшую долю национального дохода. Одновременно в Швеции высокий уровень жизни населения заставляет при сохранении демократической направленности деятельности государства собирать чрезвычайно высокие налоги[11].
Все страны имеют не только различный уровень, но и свою систему налогообложения. Например, особенность налоговой системы в Германии заключается в том, что основная масса их распределяется не на федеральном уровне, а землями, что предполагает снижение уровня обобществления национального дохода[12].
Соблюдение определенной пропорциональности необходимо и в сфере формирования трудовых ресурсов данного социума. Этот сюжет подробно исследован в монографии О.Ю. Голуб[13]. Следует, однако, заметить, что автора интересовали преимущественно социологические характеристики процесса формирования общероссийского рынка трудовых ресурсов и соответственно влияние протекающих в этой сфере процессов на перспективы институализации новых социальных структур в России. Политические аспекты проблемы и, в частности, влияние пропорций интересов, функций и возможностей субъектов в политике на конфигурацию базы экономических ресурсов социума автором затрагивались в меньшей степени. Поэтому на анализе этого сюжета имеет смысл остановиться подробнее.
Отечественный экономист В.С. Буланов[14] выдвинул интересную концепцию разграничения видов трудовых способностей человека, которая позволяет определить исходные рубежи воздействия политических отношений на эту область социально-экономических отношений. Автор выделяет группу способностей человека, которые непосредственно им задействуются в процессе труда. Он их называет профессиональными, первичными. Эти человеческие способности находятся в состоянии, «связанном» условиями трудового процесса, его технологическими особенностями, то есть они как бы заблокированы внутри экономической сферы.
Другая группа человеческих способностей – это те способности, которые не задействованы постоянно в процедуре общественного производства и поэтому, потенциально, могут быть очень вариативно использованы в разных сферах человеческой деятельности и особенно для установления в социуме прочных неформальных контактов между людьми. Именно эта группа человеческих свойств представляет прямой интерес для субъектов политики. Заметим, что интерес политических субъектов к состоянию «души и тела» гражданина обычно возрастает пропорционально степени демократизации социально-политических отношений в конкретной государственной системе. Эти потенциальные трудовые и творческие навыки гражданина оказываются естественным ресурсом в любой демократической электоральной процедуре. Если отвлечься от частностей, то смысл всей агитации и пропаганды во время осуществления электоральных процедур можно свести к обещанию (своим избирателям их дает большинство участвующих субъектов) обеспечить максимально полное раскрытие и реализацию тех способностей людей, которые прежде (и это, как правило, служит главным аргументом против политики предшественников) оставались нераскрытыми вследствие несовершенства политических отношений и механизмов. Иначе говоря, в большинстве случаев политики не просто обещают электорату все, что им придет в голову. Здесь действует, на наш взгляд, довольно жесткая закономерность. Они обещают гражданам создать все политические условия для раскрытия их потенциала к производящей деятельности.
Этим, в частности, объясняется та активность, которую проявляют в политике (российская политическая жизнь 90-х гг. минувшего столетия – классический пример) группы населения, неплотно задействованные в процессе производства материальных и духовных благ: пенсионеры, учащиеся, безработные. Парадокс состоит в том, что именно они, а не экономически активные граждане, своей повышенной политической активностью формируют эталоны стиля гражданского поведения и мышления.
При этом им свойственно стремление к занятию крайних идейных и организационных позиций на политическом пространстве. Если действуют, например, оставшиеся без работы шахтеры, то их действие и их мышление оказывается сопряжено со стачками, голодовками, пикетированиями административных учреждений. Если выступают на политической сцене пенсионеры или учащиеся, то их требования обычно никак не менее того, чтобы отдать под суд, уволить, как-то максимально жестко наказать того или иного чиновника, а если изменить политический курс государства, то сразу на все 180 градусов. И, повторим, источник такой радикальности кроется в том, что политические институты по разным причинам не проявляют интереса к существующим в потенции трудовым способностям этих людей и мало что делают для их реализации. Возникает ситуация борьбы отвергнутых официальной политикой социальных групп за «место под солнцем». И если точно так же суммировать существо общественной позиции в электоральной процедуре, то оно сведется к требованию соблюсти «справедливую» пропорцию между долями политического участия экономически активных и экономически пассивных социальных групп и пропорцию во внимании государственных институтов к интересам различных групп граждан.
Эту ситуацию, на наш взгляд, неправомерно отождествлять с настроем массового сознания российских граждан на принципы равенства, с поисками какой-то абстрактной «правды». Хотя, может быть, для культурологического исследования такие оценки и имеют смысл. Для политологического анализа важнее представить объективную предопределенность этих свойств российской гражданской культуры, так сказать, их детерминированность экономическим интересом.
В то же время группу потенциальных трудовых способностей людей можно рассматривать как важнейший канал обмена ценностями между миром экономики и миром политики. Обмена, который представляет собой механизм взаимной корректировки пропорций в этих сферах. Конкретно это выглядит так: любой человек, проходя ступени социализации, обретаясь в семейных структурах, системах образования, интегрируясь в трудовые и неформальные коллективы, постоянно коррелирует свои экономические запросы с политическими пристрастиями и наоборот, а его внутренняя пропорциональность (обычно определяемая нами как цельность человеческого характера) обнаруживается тогда, когда колебание его индивидуального гражданского выбора между полюсами экономического и политического интереса минимизируется. Большую помощь в этом человеку, как мы уже говорили в первой главе, оказывает исторический опыт социальной группы, к которой он принадлежит.
Субъект экономических отношений, достигнувший внутренней пропорциональности своих интересов, оказывается способным к поиску и установлению пропорций в экономической и политической сферах. Здесь нет момента спонтанности. Определенным образом пропорционально сорганизованный человек (в этом смысле ориентация политики советской власти на воспитание гармоничного строителя светлого будущего была вполне оправдана) столь же определенным образом, «под себя», при помощи своего политического и экономического участия, выстраивает пропорциональность в связях между экономической и политической сферами.
Если употребить привычное экономистам понятие, то в качестве посредничающей силы в процессе установления пропорций между экономикой и политикой современный российский гражданин и представляет собой «человеческий капитал». Уточним – капитал экономический или политический.
Если анализировать проблему в предложенном нами ракурсе, то становится возможным приложение к анализу этого человеческого капитала тех методологических принципов, при помощи которых современная экономическая наука исследует функционирование рыночных систем[15]. Только, на что не обращают пока достаточного внимания отечественные специалисты, в данном случае имеет место еще и образование специфического «механизма рынка» на уровне индивидуального гражданского сознания. Как справедливо отмечает О.Ю. Голуб, «…действия людей на самом деле совершаются под влиянием множества разнообразных обстоятельств и мотивов, в том числе неутилитарных. В основе выбора мест и форм занятости лежат не только индивидуальные характеристики, но и социальные факторы. Большое значение при определении поведения на рынке труда имеют такие социальные явления, как стиль работы, неформальные группы, персональный состав коллектива, коммуникации и т.д. Иногда для достижения различных целей человек даже вынужден диверсифицировать свою занятость, находя рабочие места одновременно в разных сегментах рынка труда…»[16]. По поводу этого суждения можно сделать только одно замечание: все эти человеческие действия вполне утилитарны, если распространить понятие «утилитарность» на поиск человеком для себя социально-политической пользы.
Таким образом, можно говорить об определенных закономерных взаимозависимостях экономических и политических пропорциональностей. Основанием для проявления этих закономерностей служит личность гражданина, перманентно согласующего свой экономический выбор с социально-политическими условиями и свой выбор в пользу стиля социально-политического мышления и поведения с экономическим интересом. То, что гуманитарии давно именуют гармоничной личностью, есть результат конструирования в сознании человека представления о пропорции между складывающимися в данный момент времени экономическими и политическими пропорциями.
Экономические пропорции не случайно имеют первостепенное значение для функционирования социально-политических систем. Они задают образцы для выстраивания пропорций во всех прочих сферах человеческой деятельности и тем самым косвенно определяют пропорциональность всей динамики общественного развития. В этом смысле может быть принято как справедливое следующее утверждение: политика является слепком с экономики. Какую бы область экономических пропорциональностей мы ни взяли (обладание собственностью, инвестиции и налоги, менеджмент), всем этим пропорциональным системам будут соответствовать аналогичные или близкие по существу пропорции в политике и культуре.
Пропорциональность связи экономической и политической сфер, как можно определить по проанализированному нами кругу сюжетов, является проблемой преодоления современных трудностей цивилизационного развития. Экономические диспропорции, свойственные «третьему миру» и, в неменьшей степени, свойственные развитому Западу, уже сегодня генерируют политические диспропорции регионального и глобального масштаба. Нынешний системный кризис мировой цивилизации в его экономической и политической ипостасях является, в сущности, порождением стремления людей перейти к новым основам пропорциональности между экономикой и политикой, когда слабое экономическое развитие не будет естественным условием господства авторитаризма в политике, а доминирование демократических институтов не будет стимулировать институализацию «обществ потребления». В определенной мере современное человечество демонстрирует стремление вырваться при помощи чисто политических решений за пределы действия объективных экономических законов и создать систему пропорций, при которой не экономика, а политика и культура будут определять ход прогресса «в конечном итоге». Поэтому, как представляется, современная политология не может игнорировать проблему формирования экономических пропорциональностей как предмет анализа и важной является задача разработки соответствующей полноценной (в настоящем параграфе мы отметили лишь некоторые теоретические моменты) методологии политологического анализа экономических пропорциональностей в связи с их влиянием на пропорциональность социально-политических систем.
[1] См.: Попов Р., Сусаров А. Социальная напряженность и социальное неблагополучие // Регионы России в 1998 году. М., 1999. С.138–155; Лысенко В., Матвеев В. Роль субъективного фактора в проведении реформ в регионах Российской Федерации // Экономические реформы в регионах Российской Федерации. М., 1998. С.100–120.
[2] См.: Банс В. Элементы неопределенности в переходный период // Полис. 1993. №1; Филатов В., Фатеев С. Экономическая политика нынешней России: сравнение разных подходов // Власть. 1997. №8. С. 65–71; Иванов Н. Деньги делают в тени // НГ – политэкономия. Прил. к «Независимой газете». М., 1999. №5. С. 3.
[3] См.: Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии / Пер. с фр. М., 1990. С. 244.
[4] См.: Перегудов С., Лапина Н., Семенеко И. Группы интересов и российское государство. М., 1999.
[5] См.: Маркс К. Капитал. М., 1988. Т.1. С. 10.
[6] См.: Аверин А.Н. Социальная рыночная экономика и социальное государство (на примере России и Германии) // Современная Германия глазами российских ученых. Ростов н/Д, 2002. С.121–135.
[7] См.: Акимов А.К. Регулирование социального развития региона в условиях становления рыночной экономики: Автореф. дис. … д-ра экон. наук. М., 1994. 36 с.; Канцеров Р.А. Федеральный округ как институциональный инструмент государственного регулирования экономики // Вертикаль власти: проблемы оптимизации взаимодействия федерального, регионального и местного уровней власти в современной России: Докл. и сообщения на междунар. конф. Ростов н/Д, 2001. Вып. 4. С. 74–76.
[8] Для гражданских историков очень часто именно такая взаимозависимость служит мотивом для выделения периодов, этапов для развития социально-политических систем, особенно тех, в которых ярко выражены сословно-классовые противоречия.
[9] См.: Афанасьев М.Н. Клиентеллизм и российская государственность. М., 1997.
[10] См.: Зудин А.Ю. Государство и бизнес в посткоммунистической России: цикличность и перспективы институализации // Куда идет Россия? Трансформация социальной сферы и социальной политики. М., 1998. Автор полагает, что на протяжении 90-х гг. по мере развития системного кризиса отношения власти и бизнеса прошли несколько фаз. Был период неформального тесного сотрудничества (1990–1991 гг.), связанный с перераспределением госсобственности в частные руки. Затем наступил период «сдерживания» активности бизнеса государством, связанный с попыткой государства удержать ключевые экономические позиции (1992–1995 гг.), перешедший в период «сращивания» институтов власти и институтов бизнеса. Для каждого этапа автор выделяет свою конфигурацию политических и экономических пропорций.
[11] См.: Иванов В.Н., Матвиенко В.Я., Патрушев В.И., Молодых И.В. Технологии политической власти. Зарубежный опыт. Киев, 1994.
[12] См.: Игнатова Т.В., Солодков Г.П. Региональная политика: Европейский союз и Россия // Современная Германия глазами российских ученых. Ростов н/Д, 2002. С. 41–63.
[13] См.: Голуб О.Ю. Социальные механизмы адаптации на российском рынке труда. Саратов, 2002.
[14] См.: Буланов В.С. Некоторые методологические вопросы исследования рынка труда // Общество и экономика. 1997. №7–8. С. 67–68.
[15] Концепцию политического капитала обычно связывают с именами таких исследователей, как Г. Беккер, Я. Минсер, Т. Шульц. Об этом же пишут и некоторые отечественные специалисты. В частности, у А.Е. Шаститко есть интересные наблюдения относительно того, как индивид в процессе выбора непосредственно влияет на институциональную среду и формирование правил игры (см.: Шаститко А.Е. Неоинституционализм // Вестн. МГУ. Сер. Экономика. 1997. №6. С. 19–20).
[16] Голуб О.Ю. Указ. соч. С.19.