Виртуальный методический комплекс./ Авт. и сост.: Санжаревский И.И. д. полит. н., проф Политическая наука: электрорнная хрестоматия./ Сост.: Санжаревский И.И. д. полит. н., проф.

  Теория политических процессовПолитическое развитие и модернизацияПолитические конфликты и кризизы

Политические процессы

Теория  политических процессов

НАЗАД    ОГЛАВЛЕНИЕ    ВПЕРЕД

 

1.3. Теоретические подходы к изучению проявлений пропорциональности

в политическом процессе 

Санжаревский И.И. Пропорциональность в современных социально-политических отношениях

/ Под ред. проф. В.М. Долгова. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2004. – 144 с.

 

Политической мысли с древнейших времен было свойственно стремление понять гармонические основания главного предмета ее внимания – властно-общественных отношений. Менялись концептуальные основания анализа этого предмета, варьировались политологические оценки политических реалий. Неизменной оставалась базовая посылка научно-аналитической процедуры: гармония политических отношений имеет источником определенную пропорцию. Этот принцип пропорциональности распространяется на структуру и качество государственных институтов, структуру и качество институтов общественных и, что самое главное, является организующим принципом властно-общественных отношений. Среди современных отечественных политологов есть сторонники идеи, согласно которой на уровне самой идеи демократии проявляется определенная антиномичность, противостояние «тезиса» и «антитезиса» в качестве условия осуществления обществом демократического выбора. И условия, и результаты этого выбора зависят от того, каким образом в массовом сознании выстраивается соотношение этого «тезиса» и «антитезиса» как понимания  соотношения  желаемого  и возможного в данный исторический момент[1].

Проблема состоит в том, что от Платона и Аристотеля, которые по праву считаются родоначальниками особого стиля научно-политического мышления, и до авторов современных политико-философских трактатов, исследовательская позиция которых во многом детерминирована совокупным опытом развития европейской, американской и российской политической науки, открытым остается вопрос о природе и смысле пропорциональности и как определенной реальности политического процесса, и как принципа научной оценки данной реальности[2]. Традиционно аналитиками эта проблема решалась в двух ракурсах.

Либо на понимание пропорциональности в общественно-политиче­ских отношениях экстраполировалось понимание пропорциональности, почерпнутое из формально-логических и диалектико-логических процедур. Тогда пропорциональным в политическом процессе выглядело все, что не противоречило доводам «здравого смысла». Вероятно, именно такое методологическое решение позволило проявиться различным направлениям политической мысли (радикальному, консервативному и множеству переходных концепций между этими полюсами), притом объект и предмет интеллектуальной рефлексии у большинства мыслителей был один – государство и его подданные. Либо пропорциональность рассматривалась как нечто, укорененное в историческом опыте европейской цивилизованности. Гегелевское представление о динамике государственной и общественной эволюции максимально полно реализовало эту методологическую посылку в том смысле, что большинству народов вообще было отказано в «историчности», а европейский исторический опыт признан своего рода эталоном гармонии. То, что теоретики североамериканской государственности и гражданственности на рубеже XVIII XIX вв. объявили этот западноевропейский опыт образцом дисгармонии, не меняло существа дел. Пусть со знаком минус, но вполне в духе гегелевской диалектики отрицания европейская история признавалась эталоном структуры и смысла политических отношений[3]. Такое отношение к вопросу позволило мировой политической мысли структурироваться по «национальным школам».

В первом случае для выяснения присутствия или отсутствия гармонии в политической жизни, основанной на пропорциональности политических, правовых, экономических, культурных отношений, исследователю обычно достаточно подобрать формально-логическую или диалектико-логическую схему, которая без видимых противоречий позволяет структурировать разнообразные элементы политической действительности. Заметим, что в последнее время на помощь политологам пришла синергетика, и широкое увлечение ею гуманитариев имеет, таким образом, свою логику.

Во втором случае задача исследователя несколько проще. Она сводится к тому, чтобы выбрать из исторической фактуры образцы политической активности, субъективно признаваемые данным конкретным исследователем эталонным выражением принципа пропорциональности, и по этим образцам конструировать стратегию и тактику современной политики, что приводит к интересному интеллектуальному парадоксу. Например, современные российские политологи сплошь и рядом сетуют на цикличность отечественного политического процесса и на то, что вырваться из этой цикличности никак не удается[4]. Но при этом во многих научных трудах в качестве образцов для подражания, способных повернуть современную российскую политику от конфронтации к гармонии, фигурируют вечевые традиции Древней Руси, столыпинские реформы, опыт партийного и конституционного строительства начала минувшего столетия и прочие подобные исторические «эталоны»[5].

В связи с проанализированной противоречивой ситуацией возникает другой вопрос: существует ли эталон пропорциональности? В качестве объективной реальности или в качестве реальности интеллектуальной? И если да, то в каком направлении нужно вести поиск, чтобы, если не выйти за пределы сложившихся традиционных научных подходов, то хотя бы усовершенствовать их теоретически и в плане практического применения?

Претензия на выведение некоего универсального определения пропорциональности социально-политических отношений была бы равнозначна претензии на обнаружение истины в последней инстанции. Вероятно, подсознательное ощущение возможности исследователя в этом случае вообще выйти за пределы научности исконно удерживало интеллектуалов от этого шага. Правомерным будет постановка вопроса об определении пропорциональности применительно к потребностям того ракурса анализа социально-политических процессов, который исповедует политическая наука начала третьего тысячелетия, достигшая размежевания в предмете и методе с философией, социологией и историей.

Современной политологии свойственны определенные принципы структурирования политической реальности, эффективность ориентации на которые многократно подтверждена научной практикой. В структуре политического процесса можно выделить процессы нормотворчества, эволюцию политических и общественных институтов, развитие политической культуры, информационные процессы.

Следовательно, во втором приближении вопрос об определении того, что есть пропорциональность общественно-политических отношений и существует ли некий ее эталон можно конкретизировать. Вести речь, например, о том, что представляет собой эталон пропорциональности в нормотворческой деятельности государства и общества (если рассматривать в качестве таковой процесс становления и изменения культурных традиций, включая политико-культурные традиции) или же в администрировании и внешней политике, в информационной сфере.

Синтезирующим все эти частные проявления пропорциональности в единую пропорциональность политического процесса (по отношению к которой правомерным будет применение общефилософской категории «пропорциональность») будет одно обстоятельство, давно ставшее для научного и массового сознания эмпирически выверенной аксиомой: во всех сферах общественно-политической жизни пропорциональность интересов и практических действий наблюдается лишь тогда, когда новые интересы и новые действия субъектов политики, а также качества политических, правовых и экономических институтов отклоняются от сложившегося прежде порядка не более чем на некоторую допустимую величину[6].

Собственно к выяснению этой допустимой величины, при соблюдении которой политический процесс имеет плавную динамику и при несоблюдении которой происходит революционный взрыв, сводится вся практически-политическая стратегия и тактика действующих институтов и значительная часть политической аналитики.

Следовательно, в отличие от общефилософского ракурса, трактующего «пропорциональность» как соразмерность элементов и их связей в одной системе, в политологическом ракурсе «пропорциональность» подразумевает выяснение целого ряда величин. Таких, при отклонении на которые от прежде сложившихся состояний структурные элементы политического процесса не теряют связей между собой или же рвутся.

Если оперировать образами, то философское понимание пропорциональности сравнимо с состоянием идеального равновесия всех элементов и соответственно покоя. Категория «пропорциональность» в этом случае имеет смысл определения статических состояний. Политологическое же понимание пропорциональности соотносимо с образом системы, все элементы и связи которой постоянно балансируют в ту и другую сторону около некоторой условной нулевой точки[7]. При различной периодичности колебаний все элементы политической системы рано или поздно проходят эту нулевую точку, чем и достигается моментальное (то есть ограниченное пространством и временем, ситуативное) согласование политических интересов и способов их достижения. Следовательно, в политологическом ракурсе категория «пропорциональность» будет применима к системам, находящимся в состоянии перманентной нестабильности. И ее можно воспринимать в качестве категории, имеющей отношение к динамике.

Правомерным будет вопрос о происхождении и способах определения этой точки, о содержательной стороне того понятия «политический консенсус», которым очень вариативно оперирует современная отечественная политическая наука. В общем плане этот консенсус можно представить в виде приближения двух условных субъектов политики от двух полюсов, на которых позиционированы их политические интересы (скажем, интересы государства и его институтов, и политические интересы общества и его институтов), к этой некоторой нулевой точке.

Сам факт устремленности движения к этой условной точке свидетельствует в пользу того, что она присутствует в политическом процессе как объективная реальность, хотя и обнаруживает свое присутствие на относительно короткие сроки (например, на время электоральных процедур, межпартийных переговоров о создании политических блоков, по ходу проведения плебисцитов). В реальном выражении она есть некоторый продукт работы субъектов политики по согласованию условий и способов политического процесса, которые все эти субъекты признают отклоняющимися от выгодных для них условий и способов на допустимую для них величину. Она может быть различной, но каждый раз такой, чтобы не менялись принципиально характер и форма политической субъектности.

Следовательно, эталоном подобным образом понимаемой пропорциональности политической жизни социума и принципиальным ориентиром для гармонизации политического процесса будет состояние, при котором интересы двух условных политических субъектов не просто уравновешивают друг друга на двух вышеупомянутых полюсах. Речь идет о состоянии минимизированности отклонений к полюсам. Эта схема объясняет источник силы консервативной политики в периоды между политическими кризисами и источник влиятельности на общественное сознание консервативной политической мысли, всегда рекомендующей участникам политики соблюдать предельную осторожность при изменении раннее согласованных условий политической игры.

Эталон гармоничной, основанной на пропорциональности общественно-политического развития политики, таким образом, подвижен. Точнее было бы сказать, что в мирные периоды политического развития за таковой все участники политического процесса склонны принимать то состояние согласованности политических интересов, которое им удалось реализовать прежде[8]. Его они пытаются экстраполировать на современное состояние своих интересов и отношений. Это намерение закономерно приходит в противоречие с их ресурсной базой политического участия, что хорошо показано в диссертации А.А. Тимошка[9]. Получается, что устремление к прежнему идеализированному и принимаемому за эталон образцу рождает неожидаемый для политических субъектов конфликт. Это дает дополнительный стимул к превращению этого образца (ранее достигнутого «политического консенсуса») в эталон политической пропорциональности, который будет удерживать участников политики в едином ресурсном и информационном пространстве до тех пор, пока не будет общими усилиями создан и верифицирован новый эталон[10]. В силу временной и пространственной ограниченности человеческой жизни этот ситуативно возникший эталон воспринимается как от века данный обществу и государству или другим субъектам политики. Историку и политологу в данном случае легче, поскольку они способны оперировать в своих оценках совокупным опытом предшествующих поколений, но к их мнению редко прислушиваются активные субъекты политики. К тому же, выстраивая исторические ряды сменяющихся эталонов, историки и политологи часто сами впадают в соблазн интерпретировать события и явления современности в качестве «наследия прошлого», то есть прямо и достаточно произвольно их ассоциировать с тем или иным эталоном из общего ряда[11].

Как уже было отмечено, принцип пропорциональности обнаруживает себя на различных уровнях политического процесса: правовом, административном, социально-экономическом, информационном и культурном.

Далее имеет смысл более подробно рассмотреть, какие научно-политологические интерпретации применимы для анализа процессов приближения политических субъектов к эталонам пропорциональности, соответствующим различным уровням политической жизни.


 

[1] См.: Ильин М.В. Российский выбор: сделан, отсрочен, отменен? // Полис. 2003. №2.

[2] См.: Сергеев В.М. Демократия как переговорный процесс. М., 1999; Базилева И., Эмерсон П. Через разногласия – к согласию // Век XX и мир. 1989. №11; Шаблинский И. Расколотое общество, консолидированная власть (заметки о политическом режиме, открывающем XXI век) // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. 2002. №2(39).

[3] Сегодня предпринимаются попытки снять это исторически сложившееся противостояние североамериканского и западноевропейского исторического опыта на уровне теории. Примером может послужить недавняя публикация В.В. Лапкина и
В.И. Пантина (Поздняя античность и современность: опыт сравнительного политического анализа // Полис. 2003. №4. С. 82–93), в которой «
Pax romana» и «Pax americana» соотнесены между собой вне исторического времени и пространства как две эталонные модели гармонизации политических, экономических и культурных императивов в структуре современной цивилизации.

[4] См.: Афанасьев М. Клиентелизм и российская государственность. М., 2000; Ахиезер А. Россия: критика исторического опыта. Новосибирск, 1997; Пивоваров Ю., Фурсов А. Русская система и реформы // Pro et Contra. 1999. Т.4. №3. Подробный анализ этой научной традиции дает В.Я. Гельман (см.: Гельман В.Я. Институциональное строительство и неформальные институты в современной российской политике // Полис. 2003. №4. С. 6–25).

[5] См., например: Писарькова Л.Ф. Развитие местного самоуправления в России до великих реформ: обычай, повинность, право // Отечественная история. 2001. №2–3; Комаровский В.С. Механизмы взаимодействия структур государственного управления с институтами гражданского общества. М., 1997; Ланцов С.А. Российский исторический опыт в свете концепций политической модернизации // Полис. 2001. №3. С. 93–102; Краснов Ю.К. Российская государственность: генезис, эволюция институтов, проблемы модернизации: Автореф. дис. … д-ра полит. наук. М., 2000; Чернов П.В. Россия: этногеополитические основы государственности (генезис и основные закономерности): Автореф. дис. … д-ра полит. наук. М., 2000.

[6] См.: Солженицын А.И. Как нам обустроить Россию // Комс. правда. 1990. 18 сент.; Рормозер Г., Френкин А. Консервативная революция // Полис. 1992. №1–2; Согрин В.В. Политическая история современной России. 1985 – 1994: от Горбачева до Ельцина. М., 1994; Красин Ю.А. Политическое самоопределение России: проблемы выбора // Полис. 2003. №1; Кулинченко В.А., Кулинченко А.В. О духовно-культурных основаниях модернизации России // Полис. 2003. №2.

[7] Математизированный вариант обоснования этого теоретического предположения представил В.В. Уфимцев (см.: Уфимцев В.В. А был ли выбор? // Полис. 2003. №4. С. 163–168). Свое видение ситуации он обозначил как «динамическую модель социально-политического равновесия в обществе», позволяющую моделировать механизмы достижения и поддержания равновесия в постсоветском обществе.

[8] Этот момент подробно исследован в диссертации К.В. Старостенко (Политический риск в системе государственной власти современной России: проблемы, противоречия, тенденции): Автореф. дис. … канд. полит. наук. Орел, 2000); см. также: Сюткина О.П. Место и роль корпоративной системы представительства интересов в процессе принятия политических решений в современной России // Власть и общество в постсоветской России: новые практики и институты. М., 1999; Степанов А. Искусство находить компромиссы // Европа. 2001. №1(8).

[9] См.: Тимошок А.А. Оптимизация ресурсного обеспечения демократической системы власти в России: Дис. … канд. полит. наук. Саратов, 2002.

[10] Эта схема перманентно реализуется в политическом процессе и наиболее яркая ее материализация – это политические блоки партий и движений. Внутренняя механика этой ситуации исследована  Л. Гудковым , Б. Дубининым (см.: Российские выборы: время «серых» // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2000. №2).

[11] Критику такой методологической установки см.: Гельман В. «Столкновение с айсбергом»: формирование концептов в изучении российской политики // Полис. 2001. №6; Перегудов С. Корпорации, общество, государство: эволюция отношений. М., 2003; Меркель В., Круассан А. Формальные и неформальные институты в дефектных демократиях // Полис. 2002. №1–2.

 

НАЗАД    ОГЛАВЛЕНИЕ    ВПЕРЕД