НАЗАД    Мангейм Дж., Рич Р.К. Политология. Методы исследования    ВПЕРЕД

Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста на соответствующей странице печатного оригинала данного издания

Политические проблемы всегда сложны. Приведут ли судебные постановления, направленные на расовую десегрегацию муниципальных школ, к установлению расового равенства или усилят расовые различия, поощряя “белое вторжение” в сегрегированные пригороды? Если Конгресс уменьшит федеральный подоходный налог, будет ли при этом получено достаточное количество средств для сокращения безработицы или это приведет лишь к большей инфляции? Мы проводим социологические исследования для понимания окружающего нас сложного мира: либо для того, чтобы удовлетворить нашу потребность в знаниях, либо для того, чтобы быть и состоянии предвидеть будущие события или даже управлять ими.

Таким образом, научное исследование начинается с потребности что-то узнать. Это то, что мы назвали проблемой исследования. Обычно проблема исследования носит очень общий характер. Например, мы могли бы задаться вопросом, почему некоторые люди принимают активное участие в защите окружающей среды, тогда как другие выступают против этого движения или просто не интересуются им. Наиболее эффективный способ найти точный и потому полезный ответ на этот вопрос состоит в том, чтобы применить существующие методы эмпирического исследования отношений, наблюдаемых нами в мире. Прежде чем мы сможем применить научные процедуры, пытаясь найти приемлемое для всех решение нашей проблемы, необходимо свести этот очень общий вопрос к одному или нескольким очень конкретным. Не сделав этого, мы не будем знать, за чем именно следует наблюдать при поиске решения, и не поймем, как связаны наблюдаемые факты с исследуемой проблемой.

Превращение общей проблемы исследования в одну или несколько конкретных требует разработки возможных объяснений наблюдаемых фактов. Например, мы могли бы считать, что позиция людей в отношении защиты окружающей среды определяется характером их работы. Так, для некоторых профессий меры по защите [c.40] окружающей среды оказываются полезными, тогда как другим они наносят ущерб (по крайней мере на первых порах). Можно было бы решить, что на отношении людей к экологии сказывается возраст, поскольку более молодое поколение воспитывалось в то время, когда проблемы загрязнения окружающей среды были уже осознаны, тогда как люди более старшего поколения выросли до того, как эти проблемы были замечены.

Такого рода объяснения позволяют нам уменьшить степень сложности общественных явлений и приступить к научному исследованию. Мы можем использовать уже известную нам логику эмпирических взаимосвязей и имеющуюся информацию о них, для того чтобы продумать до конца ряд положений, которые, как мы ожидаем, будут идентичными. Теперь мы можем задать вопросы типа: правда ли, что более молодые люди чаще выступают в защиту законов об окружающей среде, чем это делают более пожилые? Правда ли, что “белые воротнички” и лица свободных профессий чаще, чем “синие воротнички”, поддерживают мероприятия в защиту окружающей среды? Можно разработать способы наблюдения, которые позволили бы нам ответить на эти вопросы, и, когда достаточно мелкие вопросы будут исследованы, мы сможем в конце концов решить первоначально поставленную проблему.

Пытаясь дать возможные объяснения событиям, мы теоретизируем, или строим теории. Теории создаются при попытке достичь понимания. Они помогают направлять нашу работу и определять, правильно ли наше понимание проблемы. Именно поэтому создание теории является первым шагом исследовательского процесса, и именно поэтому важно понимать взаимоотношения между теорией и самим исследованием.

Неподходящая теория может привести к тому, что наш труд окажется бесполезным для решения заинтересовавшей нас вначале проблемы. Не располагая надежной теорией, мы не сможем объяснить, почему наши результаты дают ответ на поставленный вопрос. Предположим, что мы начинаем исследование, имея в своем распоряжении только тот общий вопрос, который был сформулирован выше. Если должным образом сформированной выборке, состоящей из 1500 американцев, задавать вопросы об их [c.41] отношении к защите окружающей среды вместе с выяснением их характеристик, то полученные результаты можно будет использовать для описания типов людей, поддерживающих законодательную деятельность по охране окружающей среды или выступающих против нее, однако объяснить, почему они поддерживают ее или выступают против, мы не сможем.

С другой стороны, если мы начнем с теории, которая дает объяснение того, почему люди выступают в поддержку или против политики охраны окружающей среды, и зададим наши вопросы с целью проверить правильность ожиданий, логически вытекающих из этой теории, полученные результаты будут способствовать пониманию того, почему люди занимают именно ту позицию, которую они занимают.

Предположим для простоты, что, согласно нашей теории, первая забота всех людей – материальное благополучие и что их позиция по вопросам защиты окружающей среды полностью определяется тем, как, по их мнению, предлагаемые законы повлияют на их доходы. Возможное ожидание, или прогноз, логически вытекающий из такого рода рассуждений, состоит в том, что люди, которые думают, что введение законов по охране окружающей среды нанесет им материальный ущерб, будут выступать против этих законов, а те, кто предполагает благоприятное воздействие законов, поддержат их. Если наша теория является адекватным объяснением того, как люди вырабатывают свою позицию по вопросу защиты окружающей среды, то данный прогноз должен быть верным. Можно получить некоторое представление о пользе теории, проверив эмпирическую правильность прогнозов, логически из нее следующих. Например, мы могли бы спросить людей об их позиции по вопросу защиты окружающей среды и о том, как, по их мнению, эти проблемы связаны с их доходами, для того чтобы выяснить, подтверждается ли наш прогноз имеющимися у нас знаниями о реальных отношениях. Вне зависимости от полученного результата наше исследование может сообщить нам некоторые сведения о том, почему люди воспринимают эту проблему так, а не иначе. Если исследование проведено корректно и прогноз подтверждается, мы можем с определенной степенью уверенности считать, что получили надежное объяснение [c.42] обсуждаемых фактов, и искать дополнительные аргументы в пользу пригодности этого объяснения. Если прогноз оказывается неверным, мы по крайней мере можем считать, что данная теория не годится для понимания позиции людей в данном вопросе, и можем обратиться к поиску других возможных объяснений.

Вне зависимости от того, располагаем мы или нет вначале какой-либо теорией, в ходе исследования могут быть получены одни и те же факты. Однако продвинуться в понимании проблемы помогут лишь факты, которые мы в состоянии связать друг с другом посредством теории. Знание того, что “белые воротнички” чаще, чем “синие воротнички”, выступают в защиту окружающей среды, будет служить объяснением того, почему люди занимают ту или иную позицию, лишь тогда, когда мы можем как-то обосновать связь между родом занятий и позицией по проблемам экологии. В противном случае все это может оказаться случайным совпадением, и знание данного факта никак не поможет нам объяснить наличие у человека той или иной позиции. Теории помогают объяснять, почему факты должны быть связаны так, а не иначе, и дают возможность интерпретировать факты в определенных рамках и установить связи между ними.

Цель данной главы – показать, как разрабатываются теории и как они влияют на проведение исследований. Мы обсудим специфику теорий в области социальных наук, элементы таких теорий и соотношение теории с остальной частью процесса исследования. Прочитав эту главу, читатель будет в состоянии осмыслить интересующие его политические проблемы в такой степени, чтобы провести систематическое эмпирическое исследование и найти эффективные (если не полные) решения этих проблем. [c.43]

Теории создаются по двум причинам. Во-первых, мы надеемся с помощью теорий так упростить действительность, чтобы можно было как-то понять ее и тем самым контролировать либо приспосабливаться к ней. Во-вторых, после того как понимание действительности достигнуто, теории могут послужить руководством для проверки его правильности. Теории логически обосновывают ожидания, или прогнозы, относительно реального мира, [c.43] которые посредством соответствующих методов исследования могут сопоставляться с действительностью. Когда прогнозы подтверждаются, получают подтверждение и те рассуждения, которые лежат в их основе, соответственно возрастает наша уверенность, что мы правильно уловили ход событий. Когда наши прогнозы оказываются неверными, мы начинаем сомневаться в своем понимании и ищем способы достичь правильного понимания событий.

Теории представляют собой множества логически связанных символов, отражающих то, что, по нашему мнению, происходит в мире. Теории всего лишь интеллектуальные инструменты. Это очень важно усвоить, поскольку таким образом мы получаем возможность осознать, что теории ни в каком абсолютном смысле не являются ни истинными, ни ложными, а только более или менее полезными. Точно так же, как существует несколько способов изготовить молоток, существует и множество путей разработки теорий, объясняющих политическую жизнь. Таким образом, бессмысленно ожидать, что теорию можно открыть подобно тому, как мореплаватель открывает неизвестный остров. Почему? Да потому, что теории не существуют “во внешнем мире”, так чтобы их можно было открыть. Они – создание человеческого воображения, тяжелого труда и иногда счастливого случая.

Если теории столь необходимы для проведения добротного исследования и в то же время их нельзя обнаружить путем простого разглядывания на протяжении многих часов груды распечаток, то как же взяться за построение теории, которая бы вела к пониманию интересующих нас аспектов политической жизни? Какие процессы здесь задействованы? Ответ не совсем ясен и прост, поскольку теории строятся самыми разными способами. Мы не можем предъявить набор процедур для создания конструктивной теории так, как могли бы описать изготовление стереосистемы. Однако мы можем пояснить главные идеи, лежащие в основе процесса создания теорий, и наиболее важные этапы этого процесса. Первый из них – концептуализация проблемы. [с.44]

Начав с события или поведения, которое мы хотим понять, мы должны прежде всего спросить себя, какие из [с.44] имеющихся знаний о явлении могли бы помочь объяснить его. Понимание достигается на основе собственного опыта, случайного наблюдения или творческого размышления. Еще чаще полезным становится систематическое изучение чужих достижений в данной области. Полезные теории начинают свое существование с досконального изучения тех событий, которые мы хотим объяснить. Без такого рода знаний мы можем оказаться не в состоянии понять, что же следует объяснять, или не будем располагать указаниями о том, где искать реальные отношения, которые можно использовать для объяснения событий.

Массовые волнения, происходившие во многих городах США в конце 60-х годов, дают пример того, что знание фактов очень важно для правильной концептуализации проблемы исследования. Когда волнения только начались, многие официальные лица называли их выступлениями групп бедняков, не имеющих устойчивых связей с обществом. Если бы мы приняли такую интерпретацию и попытались проанализировать эти волнения, стоящую перед нами задачу можно было бы сформулировать следующим образом: почему в американских городах сконцентрировалось так много “отбросов общества” и каким образом были спровоцированы выступления? Многие официальные лица приводили в качестве объяснения присутствие якобы каких-то посторонних агитаторов. Однако, когда социологи провели интервью в городах, где происходили волнения, оказалось, что участниками волнений были не только “отбросы общества”. Фактически состав участников волнений почти не отличался от состава негритянского населения этих городов¹. В свете этого факта задача нашего исследования становится в корне отличной от той, которая диктовалась интерпретацией событий как обусловленные участием в них “отбросов общества”. В этом случае мы должны попытаться понять, что побудило обычных граждан негритянского происхождения, имеющих ту или иную работу, семью и другие общественные связи, принять участие в волнениях. Соответствующие объяснения опираются скорее на такие переменные, как реакция негритянского населения на расизм белых, чем присутствие посторонних агитаторов.

В данном примере неадекватные знания о фактах могли направить наши действия по созданию теории в [с.45] совершенно неверном направлении. Вот почему столь важным является поисковое исследование, цель которого – установление соответствующих фактов. По этой же причине (если мы хотим строить надежные теории) необходимо искать информацию об исследуемых явлениях в литературе.

И все-таки как именно строится теория, объясняющая наблюдаемые явления, после того как все доступные факты оказываются в нашем распоряжении? Обычно мы начинаем с поиска фактов для тех моделей, которые могут объяснить наблюдаемые события.

Например, мы хотим узнать, каковы были причины политических выступлений в университетских городках. Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо объяснить, что заставило студентов участвовать в этих выступлениях. Если бы мы сами были участниками таких выступлений или знали кого-либо из участников, у нас могли бы возникнуть некоторые соображения относительно побудительных мотивов выступлений, однако объяснение того, почему в них участвовали большие массы студентов, потребовало бы информации о гораздо большем числе людей. Чтобы дать такое объяснение, гораздо разумнее было бы собрать данные о характеристиках и мотивах выступлений, общих для всех участвовавших в них студентов. Если среди участников обнаружились общие свойства, отличающие их от остальных студентов, мы можем заключить, что именно они и приводят к участию в демонстрациях. При этом особая роль таких характеристик становится частью объяснения того, почему происходят выступления.

Переход от обобщения того, что мы наблюдаем, к тому, . чего мы не наблюдаем или не можем наблюдать, называется индукцией. Индукция составляет базис научной теории. Теории, построенные на основании наблюдений с помощью индукции, называются эмпирически обоснованными. В процессе индукции, исходя из наших знаний о некоторых ситуациях, мы делаем вывод о том, как могли бы обстоять дела в других, сходных ситуациях. Мы делаем логический скачок от того, что видели, к прогнозу относительно того, чего не видели, базируясь на предположении, что в основе всех событий реального мира лежит некая постоянная глубинная модель. В своей повседневной жизни [с.46] мы все пользуемся индукцией. Если пять раз подряд мы наблюдаем, что после нажатия кнопки на стене дверь лифта открывается, мы быстро сделаем из этого вывод, что нажатие кнопки вызывает открывание двери. Здесь имеет место индуктивное обобщение – переход от нескольких случаев, которые мы наблюдали (пятикратное нажатие кнопки), к случаям, которые мы не наблюдали (нажатие кнопки большее число раз и нажатие кнопок лифтов в других зданиях). Процесс индукции изображен на рис.2.1а. На диаграмме изображено, как именно основываются на фактах индуктивно построенные теории.

Однако для создания теории нужна не только индукция, поскольку отсылка к фактам еще не дает объяснения, если только мы не в состоянии показать, почему эти факты приводят к наблюдаемым результатам. Вернемся к примеру со студенческими выступлениями. Предположим, мы обнаруживаем, что их участники, как правило, были в большей степени недовольны государственной политикой, чем те, кто не принимал в них участия, и что они, кроме того, в гораздо меньшей степени верили в эффективность обычных способов достижения политических изменений. Установление этого факта служит объяснением причины выступлений только в том случае, если мы можем показать, почему подобная ситуация должна вести к выступлениям. Чтобы продемонстрировать это, вероятно, понадобится сделать ряд предположений о политическом поведении, а точнее, окажется необходимым сделать прогноз о том, что для изменения политики, с которой люди не согласны, они будут предпринимать определенные действия и что, не видя никаких изменений в политике под воздействием обычных политических методов (голосование, написание писем и т. п.), они перейдут к открытым выступлениям.

В последующем эти предположения (называемые иногда аксиомами или постулатами) входят в состав нашей теории. Они описывают условия, при которых в соответствии с нашими ожиданиями полученные нами предварительные объяснения подтверждаются имеющимися данными. Делая общие утверждения о политическом поведении в определенных условиях, эти положения объясняют, почему мы ожидаем студенческих выступлений, опираясь на то, что мы знаем о студентах университетских [с.47] городков. Теперь мы можем объяснить конкретный способ поведения (выступление), показав, что он логически вытекает из ряда теоретических предположений.

Поступая таким образом, мы совершаем действие, обратное тому, которое совершали при индуктивном рассуждении. Здесь мы движемся от абстрактных утверждений, касающихся общих взаимосвязей, к конкретным утверждениям, касающимся специфических типов поведения. Этот процесс рассуждения от абстрактного и общего к конкретному и специфическому известен под названием дедукции. Мы все пользуемся дедуктивной логикой в повседневной жизни. Если мы предполагаем, что работа лифтов управляется системой настенных кнопок, и оказываемся перед лифтом, мы обычно делаем вывод, что для попадания в лифт необходимо нажать имеющуюся кнопку. От обобщения мы перешли здесь к прогнозу относительно конкретного события с помощью дедукции. Этот процесс изображен на рис.2.1б.

Дедукция -это процесс, позволяющий нам использовать теории для объяснения событий реального мира. Если с помощью процесса дедукции мы в состоянии продемонстрировать, что некоторое наблюдаемое событие может быть логически предсказано на основе ряда предположений, входящих в нашу теорию, то тем самым теория дает объяснение наблюдаемому явлению. Теория помогает понять событие, обосновывая, почему оно именно такое, какое оно есть. Дедукция предназначена для осуществления связи между теорией и нашими наблюдениями.

Однако сама по себе разработка теории еще не делает ее эффективной. Обычно мы подходим к объяснению некоторого события, располагая многими теориями. В таком случае необходимо задать вопрос, какие из этих теорий больше всего помогают нам в понимании действительности. Ответ на этот вопрос требует проверки альтернативных теорий фактами действительности. Прежде чем обсуждать проверку теорий, необходимо понять две вещи. Во-первых, для того чтобы заниматься созданием теорий, надо выяснить, что определяет полезность теории. Во-вторых, нам следует выяснить, как компоненты теории связаны друг с другом и с эмпирическими исследованиями. Чтобы быть полезной для объяснения наблюдений, теория должна отвечать следующим требованиям: [с.49]

1. Теория должна быть верифицируемой. Можно ли, исходя из теории, сделать прогнозы относительно действительности, достаточно конкретные и специфические, так чтобы мы могли провести наблюдения, либо подтверждающие, либо опровергающие их? Может ли теория быть связана с действительностью систематическим образом или она представляет собой всего лишь множество абстракций?

2. Теория должна быть логически непротиворечивой. Является ли теория внутренне последовательной? Являются ли ее предположения совместимыми друг с другом, а входящие в нее термины – однозначными?

3.Теория должна быть доступной. Могут ли другие, должным образом обученные люди понять теорию так, чтобы иметь возможность использовать ее для объяснения событий и заниматься проверкой вытекающих из нее гипотез?

4. Теория должна быть общей. Можно ли использовать ее для объяснения разнообразных событий, происходящих в разных местах и в разное время? Можно ли, основываясь на ней, строить прогнозы, которые легко проверить при различных условиях, или она жестко привязана к одному виду наблюдений?

5. Теория должна быть экономичной. Достаточно ли она проста, чтобы быть легко применимой и понятной, или она столь сложна, столь переполнена условиями и исключениями, что эксплицитные ожидания о событиях реальной действительности извлекаются из нее с трудом?

Теории могут обладать этими желательными характеристиками в разной степени, и иногда при разработке конкретной теории нам приходится отдавать предпочтение одним характеристикам в ущерб другим. Мы, например, можем поступиться экономичностью в пользу большей общности или верифицируемости. Чтобы результаты нашего труда действительно приносили пользу, мы должны, формулируя теории, иметь в виду все перечисленные выше требования. [с.50]

Теория состоит из множества понятий, связанных утверждениями, логически выведенными из множества предположений. Такова логическая структура теории. Именно эта структура позволяет нам использовать теорию для объяснения событий, поскольку дает [с.50] возможность обосновывать, почему мы вправе логически ожидать именно того положения дел, которое имеет место.

Поиски полезной теории начинаются с решений, которые мы принимаем относительно строительных блоков теорий – понятий. Понятие – это просто слово или символ, который обозначает некоторое представление. В понятиях нет ничего мистического. Мы пользуемся ими ежедневно, облегчая себе взаимодействие с многоплановой действительностью за счет того, что подводим под некоторую категорию встречающиеся нам объекты в соответствии с некоторыми релевантными для нас их свойствами. Четвероногих, которых мы видим, мы относим к коровам, кошкам, собакам и другим видам животных, и такая классификация сама по себе является основой для возникновения некоторых важных ожиданий (например: от собак не стоит ждать молока). Приписывая наименование тому или иному объекту, мы можем делать относительно него некоторые прогнозы, поскольку наименование представляет собой символ определенного сочетания свойств.

Той же самой цели служат социологические понятия. Они указывают свойства объектов (людей, политических систем, выборов), релевантные для конкретного исследования. Одного исследователя могут интересовать личностные характеристики человека, другого – идентификация данным человеком его партийной принадлежности, третьему наиболее интересен уровень политического отчуждения личности. Человек характеризуется всеми этими свойствами: личностными характеристиками, партийной принадлежностью, степенью отчуждения и многими другими, но лишь отдельные из них релевантны для каждого конкретного случая. Все исследователи имеют дело с одной и той же реальной действительностью, они лишь производят отбор, чтобы по-разному организовать свои наблюдения. Понятия помогают решить, какие из многочисленных свойств или признаков существенны для нашего исследования.

Дело в том, что понятия, как и теории, не живут собственной жизнью. Они – инструменты, которые мы создаем для определенных целей, и их нельзя назвать истинными или ложными, можно лишь считать их более или менее полезными. [с.51]

Что делает понятие полезным? На этот счет имеется три основных соображения.

Во-первых, постольку мы занимаемся эмпирическим исследованием, понятие, для того чтобы оно приносило пользу, должно относиться к явлениям, по крайней мере потенциально наблюдаемым. В Средние века важную роль при объяснении событий играло понятие Божьей Воли. Однако верифицировать подобные объяснения мы не можем, поскольку не в состоянии наблюдать Божью Волю, чтобы утверждать ее наличие или отсутствие в каждом данном случае. Чтобы иметь хотя бы какую-то научную ценность, понятие должно соотноситься с чем-то, что так или иначе измеряется с помощью наших обычных органов чувств.

Это не означает, что все понятия должны относиться к непосредственно наблюдаемым объектам. Ряд очень существенных для социальные наук понятий относится к свойствам, которые невозможно наблюдать непосредственно. У людей просто нет классового статуса в том смысле, в каком у них есть рыжие волосы, однако, если мы располагаем о них определенными сведениями (например, сведениями об их доходе или их специальности), мы можем сделать вывод о том, каков их классовый статус. Точно так же в государстве не бывает авторитарной или демократической политической системы в том же смысле, в каком его территория характеризуется наличием гор или пустынь, однако можно сделать вывод о степени демократичности данного государства, изучив определенные стороны его политической жизни (например, характер выборов и обеспечение гражданских свобод).

Возникает следующий вопрос: можем ли мы разработать набор процедур, использующих наши органы чувств для сбора информации, которая бы позволила нам определить наличие или отсутствие в реальном мире объекта, к которому относится понятие, или величину этого объекта? Если мы в состоянии сделать это для некоторого понятия, то, собственно говоря, это понятие имеет эмпирические референты: оно относится к тому, что можно прямо или косвенно наблюдать.

Во-вторых, понятия (помимо наличия у них эмпирических референтов) должны быть точными. Они должны относиться к одному, и только к одному, множеству [с.52] свойств некоторого явления. мы должны иметь возможность точно знать, о чем идет речь, когда для описания некоторого объекта используется некоторое понятие. Участвует ли в описании понятия социального класса раса или классовый статус полностью определяется факторами (такими, как доход к образование), к числу которых раса не относится? Учитывается ли степень неравенства в распределении материальных благ, когда политическая система государства характеризуется как демократическая или авторитарная, или же характер политической системы полностью определяется другими факторами? Точность очень важна, поскольку она указывает на то, за чем следует вести наблюдение, чтобы увидеть, как проявляется понятие в каждом конкретном случае. Только в том случае, если мы это увидим, мы сможем использовать понятие в объяснениях, имеющих эмпирические основания.

Точность помогает также идентифицировать эмпирические референты и проводить разграничения среди наблюдаемых явлений. Если степень демократичности определяется лишь наличием или отсутствием всенародных выборов официальных лиц, то демократическим государством являются и бывший Советский Союз, и Соединенные Штаты. Хотим ли мы в нашем исследовании рассматривать эти два государства как примеры одного и того же типа политической системы? Если нет, мы должны усовершенствовать используемое понятие, сделать его более точным, так чтобы в нашем исследовании можно было провести различие между этими двумя государствами.

И наконец, в-третьих, полезные понятия должны быть теоретически значимыми. Понятие теоретически значимо тогда, когда оно связано с достаточно большим числом других понятий данной теории, чтобы играть важную роль в объяснении наблюдаемых событий.

Давая гипотетическое объяснение студенческим выступлениям, мы использовали два понятия: глубину политического недовольства и оценку эффективности влияния обычной политической деятельности на изменения в политике. Эти два понятия были связаны друг с другом посредством предположений, состоящих в том, что люди будут предпринимать какие-то действия для изменения политики, вызывающей у них протест, и что, поняв бесполезность других средств воздействия, они перейдут к [с.53] от крытым выступлениям. Приняв во внимание эти предположения и обнаружив соответствующее сочетание взаимосвязей, о которых мы говорили, мы будем вынуждены ожидать открытых выступлений. Каждое из понятий здесь существенно для объяснения и связано как с теоретическими предположениями, так и со вторым понятием. Каждое понятие теоретически значимо, так как необходимо для объяснения.

Таким образом, становится очевидным, что теория определяет полезность понятий, связывая их друг с другом, так чтобы их можно было использовать в формулировках объяснений. Теория связывает понятия, устанавливая между ними определенные отношения. Эти отношения имеют форму утверждений, выведенных из наших предположений.

Утверждения обычно устанавливают между понятиями отношение одного из двух основных типов: ковариации или каузации. Ковариационные отношения указывают, что два или более понятий имеют тенденцию изменяться одновременно: когда увеличивается (уменьшается) одно, увеличивается (уменьшается) и другое. Ковариационные отношения не несут никакой информации о причинах одновременного изменения отношений. Например, можно предсказать, что в отношении ковариации находятся уровень политической информированности и вероятность участия в голосовании: когда возрастает одно, возрастает и второе. Однако что же при этом происходит? Люди с большей вероятностью будут голосовать, так как они лучше информированы? Или они заняты поисками информации, так как собираются принять участие в голосовании и хотят принять надежное решение? Или же и уровень информации, и вероятность голосования зависят от некоего третьего фактора, например интереса к политике или осознания общественного долга? Такое предположение не содержит никакой информации.

Каузальные (причинные) отношения указывают, что изменения в одном или нескольких понятиях приведут к изменениям в одном или нескольких других понятиях. Например, мы могли бы утверждать, что, чем сильнее у человека развита идентификация партийной принадлежности, тем выше вероятность того, что он (или она) примет участие в голосовании. Осознание того, что ты [с.54] являешься членом партии, может заставить человека принять участие в голосовании, однако высокая вероятность участия в голосовании не формирует идентификации партийной принадлежности.

Мы все в обыденной жизни привыкли рассуждать в терминах причины и следствия, однако, как правило, эти понятия используются нестрого. Часто бывает крайне трудно установить причины или последствия человеческих поступков: чем значительнее событие, тем более трудным может оказаться установление его причин. Что является причиной войны, общественного движения или образования новой политической партии?

Вследствие всех этих сложностей мы должны с осторожностью постулировать каузальные отношения и лишь в тех случаях, когда одновременно выполняются четыре условия. Во-первых, постулированные причина и следствие должны изменяться вместе, т.е. находиться в отношении ковариации. Во-вторых, причина должна предшествовать следствию. В-третьих, мы должны иметь возможность идентифицировать каузальную связь между предполагаемой причиной и следствием. (Это означает, что мы должны иметь возможность идентифицировать процесс, посредством которого изменения А вызывают изменения В.) В-четвертых, ковариация между явлениями причины и следствия не должна возникать из-за их одновременной соотнесенности каким-то третьим фактором.

Это последнее условие напоминает нам о проблеме мнимых отношений. Когда А и В изменяются вместе, поскольку оба они вызваны С, а в отсутствие С они совместно не изменяются, то усматриваемое нами отношение между А и В называется мнимым. Очень важно внимательно следить за предположениями, которые мы выдвигаем, пытаясь выявить возможные мнимые отношения, прежде чем включать их в теорию, посчитав результатом каузального взаимодействия. Классическим примером мнимого отношения служит следующий случай: вначале исследователь обнаруживает, что цена импортного рома и жалованье министров испытывают одновременные колебания, и затем делает вывод, что изменение цен на ром вызывает изменение министерского жалованья. Гораздо вероятнее, что и цены на ром, и жалованье министров изменяются в результате изменения общих экономических условий и общего уровня цен. Отношение между первыми [с.55] двумя переменными – это отношение ковариации, а не отношение каузации.

Важно понимать еще две особенности социальной каузации. Во-первых, одно явление может вызывать другое либо прямо, либо косвенно А может вызвать В лишь в том смысле, что будет являться причиной С, которое уже непосредственно будет вызывать В. Чтобы строить по возможности полные теории, необходимо очень внимательно следить за косвенной каузацией. Во-вторых, следует учитывать тот факт, что поведение человека обычно бывает обусловлено более чем одной причиной. При разработке теории необходимо избегать излишнего упрощения и отводить должное место в общественной жизни множественной каузации. Это означает, что любое событие может иметь несколько различных причин и что осуществление некоторого события иногда требует одновременного осуществления многих событий².

Для того чтобы справиться со всеми этими трудностями, обычно бывает полезно построить каузальную модель теории. Каузальная модель – это диаграмма, которая в явном виде задаст все отношения, принятые в теории, и, таким образом , все следствия, вытекающие из наших посылок, становятся более наглядными. На рис.2.2 представлен пример такой модели. Каждая стрелка модели изображает каузальное воздействие, а направление стрелки указывает, какая переменная в нашей теории является зависимой, а какая – независимой. В теории, изображенной на рис.2.2, утверждается, что на решение члена палаты представителей голосовать за или против законов о социальном обеспечении влияет множество как прямых, так и косвенных факторов. Так, на схеме показано, что такой фактор, как численность бедного населения в избирательном округе данного представителя, влияет на его голосование по вопросам социального обеспечения как прямо (независимо), так и косвенно – через избирательную состязательность округа и уровень старшинства представителя.

И ковариационные, и каузальные отношения могут быть как положительными, так и отрицательными. Это означает, что два приятия могут изменяться либо в одном и том же направлении, либо в противоположных. Если они изменяются в одном и том же направлении, отношение считается положительным. Положительное отношение представлено утверждением: чем сильнее относительное неравноправие национальных меньшинств в [c.56] обществе, тем выше вероятность политического насилия. Отрицательное отношение представлено утверждением: чем сильнее степень политического отчуждения, испытываемого человеком, тем ниже вероятность того, что он (или она) будет принимать участие в традиционной политической деятельности. В теории должно быть указано, какое именно отношение между понятиями (положительное [c.57] или отрицательное) нами ожидается. Эта информация может быть добавлена к каузальной диаграмме с помощью знаков плюс (+) или минус (–), приписанных каждой стрела к указывающих на то, положительным или отрицательным мыслится данное отношение. [c.58]

К теории никогда не следует относиться как к чему-то завершенному. Ее следует рассматривать в качестве инструмента, время от времени требующего пересмотра и постоянного совершенствования. Начинать нужно с постановки проблемы исследования, которая требует объяснения наблюдаемых событий. Мы выбираем понятия, полезные для объяснения этих событий, мы связываем эти понятия с помощью утверждений, логически выведенных из множества предположений, которые мы выбираем, чтобы обеспечить такое объяснение. Теперь мы как бы приперты к стене. Имеет ли наша конструкция какую-нибудь пользу? На первый взгляд, она объясняет то, что мы хотим понять, но можно ли это проверить? Можем ли мы испытать ее полезность, с тем чтобы не только знать степень нашей уверенности в ней, но и иметь возможность убедить в ее ценности других?

Проверка теории занимает центральное место в процессе исследования. Поскольку наши теории разрабатываются на основе фрагментов знаний о реальных отношениях, проверка теории в основном заключается в том, чтобы, используя теорию, сформулировать определенные прогнозы относительно остальных отношений, которые мы не рассматривали, и затем проверить, согласуются ли действительные наблюдения с тем, что мы ожидали увидеть. Мы не можем опираться на отношения, которые уже рассматривались, поскольку демонстрация того факта, что теория заставляет нас ожидать именно тех отношений, для объяснения которых она построена, вовсе не является проверкой теории.

Возьмем пример с лифтом. Понаблюдав за лифтами в каком-нибудь здании, мы можем быть совершенно уверены, что они в этом здании действуют в соответствии с системой настенных кнопок. Быть может, мы даже захотим обобщить наши наблюдения и придем к выводу, что так работают все лифты. Правильность этого вывода можно [c.58] проверить, лишь испытав другие лифты. Перепроверка лифтов в здании, с которого мы начинали, ничего не даст, поскольку мы уже знаем, что они реагируют на кнопки, а демонстрация того, что это так и есть, не прибавляет нам уверенности, что и с другими лифтами дело обстоит так же. Нам придется пойти в другие здания и посмотреть, как там работают лифты. Мы никогда не сможем окончательно доказать, что наша теория работы лифтов верна, поскольку никогда не сможем обследовать все на свете лифты. По мере того как выявляется все больше и больше лифтов, работающих именно таким образом, а не иначе, наша уверенность в правильности нашего обобщения будет возрастать. Если же мы не обнаружим больше ни одного лифта, приводимого в действие кнопками, мы быстро сделаем вывод, что ошиблись, перенеся свое первое наблюдение на все другие лифты.

Проверка теории в социальных науках подчиняется тем же принципам. Мы должны перейти от того, что мы наблюдали при разработке теории, к тому, чего мы не наблюдали, для того что бы выяснить, дает ли нам теория верное отражение реального мира. Предположим, например, что мы хотим построить теорию, объясняющую поведение на выборах. Мы просматриваем предшествующие исследования на эту тему и обнаруживаем, что в случае жителей США высшее образование положительно связано с участием в голосовании. Чем дольше человек учился, тем выше вероятность такого участия. Основываясь на этом наблюдении, мы включаем в нашу теорию предположение, утверждающее, что более высокий уровень образования способствует более высокой вероятности участия в голосовании. Мы знаем, что в Соединенных Штатах эти факторы взаимосвязаны, а как обстоит дело в других странах? Можно ли без всяких сомнений распространять результаты наблюдений, проведенных в США, на другие страны?, Не могло ли случиться так, что в системе образования США есть нечто особенное, что и порождает эту зависимость? Единственный способ выяснить это – провести исследования за рубежом.

Из предположения, что образование повышает вероятность участия в голосовании, мы могли бы сделать вывод, что человек, окончивший колледж, скорее поймет участие в голосовании, чем тот, кто имеет лишь диплом об [c.59] окончании средней школы. Мы можем проверить это предположение, посмотрев, соответствует ли оно данным ряда других стран. Чем чаще мы будем убеждаться, что данные согласуются с выдвинутым предположением, тем сильнее будет наша уверенность в том, что теория адекватно предсказывает поведение людей. Мы никогда не можем быть абсолютно уверены, что теория “верна”, так как она не в состоянии ни учесть все случаи, ни предусмотреть возможные изменения эмпирических взаимосвязей с течением времени. Однако мы можем обрести большую или меньшую уверенность в применимости теории, сравнив выводимые из нее предположения со своими наблюдениями. Если теория позволяет правильно предсказать ранее не наблюдавшиеся явления, она полезна.

Теории, представляющие собой множества понятий, предположений и утверждений, никогда не бывают раз и навсегда доказаны или опровергнуты. Правильнее считать, что мы приобретаем уверенность в полезности теории по мере того, как у нас накапливаются наблюдения, согласующиеся с выводимыми из нее ожиданиями, или гипотезами. Наоборот, по мере того как накапливаются наблюдения, не согласующиеся с гипотезами, следующими из теории, наша уверенность уменьшается. Поэтому то, что мы называем проверкой теории, в действительности сводится к проверке гипотез. Совершенствование теории в значительной степени основано на процессе сравнения условий, предсказываемых Гипотезой, с действительностью и модификации теории на основе полученных результатов, с тем чтобы выводимые из нее гипотезы все более и более соответствовали тому, что мы наблюдаем. В этой связи крайне важно учитывать, как стоящие перед нами проблемы преобразуются в гипотезы, которые берутся на вооружение при эмпирическом исследовании и предоставляют нам сведения, позволяющие установить адекватность теоретических объяснений. [c.60]

Гипотеза – это, в сущности, утверждение о том, как, по нашему мнению, обстоят дела в действительности. Она сообщает о том, что мы ожидаем увидеть в результате правильно организованных наблюдений за событиями, [c.60] происходящими в реальном мире. Гипотезы представляют собой декларативные предположения, описывающие ожидаемые нами взаимосвязи между явлениями, обозначаемыми нашими понятиями. Обычно они формулируются в следующем общем виде:

Прочерки будут заполнены названиями явлений, которые, как мы ожидаем, изменяются одновременно. Например, исходя из теории, модель которой дана на рис.2.2, мы могли бы предложить следующую гипотезу:

Это предсказывающая, ковариционная гипотеза. Она не сообщает, как определяются результаты голосования, однако указывает нам нечто, что мы можем наблюдать, пытаясь получить данные о соответствии между теорией и действительностью.

Получение этих данных с помощью эмпирического наблюдения требует перехода от теории, сформулированной в самом общем виде, к более конкретному уровню, на котором можно организовывать наблюдение. Поступая таким образом, мы должны начать рассуждать в терминах переменных. Переменная может быть определена как эмпирически наблюдаемое свойство некоторого явления, которое может принимать более одного значения. Например, такие переменные, как пол и национальность, могут принимать ограниченное число значений, и могут быть “измерены” лишь качественно, путем приписывания им таких характеристик, как “мужской” или “англичанин”. Другие переменные, как, например, возраст и годовой доход, могут иметь гораздо более широкий спектр значений; их можно измерять количественно путем подсчета.

Переменные позволяют переводить утверждения, содержащие лишь абстрактные понятия, в утверждения с более точными эмпирическими определениями, так что эмпирическая правильность утверждений Может быть оценена. У нас нет необходимости использовать различные термины для понятий, имеющих Точные эмпирические определения, таких, как возраст или пол. Однако более абстрактные понятия для проведения исследований могут потребовать представления в виде переменных. Например, [c.61] важное место в политологии занимает понятие плюрализма, однако его эмпирические референты не совсем ясны. Чтобы проверить эмпирическую правильность утверждения, связывающего плюрализм с другими объектами, мы должны представить это понятие в виде переменной или множества переменных, имеющих отчетливые эмпирические определения. В качестве переменной, представляющей в нашем исследовании понятие плюрализма, можно было бы использовать число организованных групп в стране, связанных определенными интересами. Затем мы можем обдумать все, начиная с отношений между переменными, чтобы оценить эмпирическую правильность утверждений об отношениях между понятиями. Если нам захочется считать, что переменная число организованных групп по интересам отражает основное значение понятия плюрализм, мы захотим получить подтверждение, что эта переменная связана с некоторой другой переменной (такой, как уровень правительственных расходов на социальное обеспечение), в доказательство того, что плюрализм также связан с этой второй переменной или понятием, которое она отражает.

Переменные занимают центральное место в процессе исследования по двум причинам. Во-первых, предоставляя более четкие эмпирические определения, они помогают установить, за чем следует наблюдать, чтобы проверить нашу теорию. Во-вторых, зная, какова роль переменных в рамках гипотез, мы можем организовать наше наблюдение. Переменные, которые рассматриваются как меняющие свое значение в ответ на изменение значения других переменных, называются зависимыми переменными. Их значение зависит от значения других переменных. Переменные, которые воздействуют на значение других переменных, меняя свои собственные значения, называются независимыми переменными.

Будет ли переменная зависимой или независимой, определяется отношением, утверждаемым гипотезой, содержащей данную переменную. Одна и та же переменная может быть зависимой в одном исследовании и независимой в другом. Например, некий исследователь, наблюдая за лоббистской борьбой заинтересованных групп, мог бы сделать вывод, что, чем больше в государстве организованных групп, связанных определенными интересами, тем выше будет [c.62] уровень правительственных расходов на программы по социальному обеспечению. В этом случае число групп является независимой переменной (НП), а уровень расходов – зависимой переменной (ЗП). Другой исследователь мог бы прийти к выводу, что группы, связанные определенными интересами, возникают в результате осознания людьми возможности получения от правительства определенных благ, и утверждать, что, чем больше средств правительство тратит на социальное обеспечение, тем больше будет число организованных групп, имеющих свои интересы. Здесь правительственные расходы – независимая переменная, а количество групп – зависимая. Различие между двумя точками зрения на возникающие в этих случаях отношения изображены на рис.2.3.

Все это очень важно, так как цель исследования отчасти определяется той ролью, которая приписана различным переменным. Если мы утверждаем, что рост числа заинтересованных групп ведет к увеличению правительственных расходов, мы не собираемся исследовать увеличение правительственных ассигнований в период между 1970 и 1980 гг., а затем отмечать изменение количества организованных групп в период между 1980 и 1990 гг. Этот рост никак не связан с уровнем предшествовавших ему расходов. Если же мы выдвигаем гипотезу, что увеличение расходов ведет к росту числа групп, то подойдет только что описанная стратегия исследования. Поскольку знания о зависимом или независимом статусе переменных помогают организовать проведение исследования, наши гипотезы должны очень аккуратно фиксировать этот статус. [c.63]

При внимательном рассмотрении рис.2.3 мы обнаруживаем еще один тип переменной, важной для социального анализа. В теории, представленной в виде диаграммы на рис.2.3a, лоббистская деятельность является промежуточной переменной; она возникает между числом организованных групп, связанных общими интересами, и уровнем правительственных ассигнований. Промежуточные переменные осуществляют связь между независимыми и зависимыми переменными. В этом случае заинтересованные группы не могли бы воздействовать на уровень правительственных ассигнований, если бы они Не занялись парламентской деятельностью, чтобы получить фонды, предназначенные для этой цели. Если бы организациям было запрещено действовать в кулуарах законодательных органов, появление организаций, представляющих заинтересованные группы, не связывалось бы с уровнем правительственных ассигнований.

На рис.2.3б в качестве промежуточной переменной выступает осознание возможных благ. Переменная организация заинтересованных групп не была бы связана с уровнем общественных ассигнований, если бы члены группы не осознавали выгод организованности. Если бы, например, почти все правительственные ассигнования шли на оборонные проекты и лишь небольшая часть – на внутренние программы, многие граждане могли бы не видеть никакой пользы от увеличения правительственных ассигнований и не организовывались бы в группы даже тогда, когда общественные ассигнования быстро возрастали.

Промежуточные переменные регулируют взаимосвязи между другими переменными. Это означает, что значение, принимаемое промежуточными переменными, может воздействовать на силу и направление отношений между другими переменными. Если лоббистская деятельность в ситуации, изображенной на рис.2.3a, незначительна, связь между организацией заинтересованных групп и общественными ассигнованиями будет слабой. Если Деятельность носит активный характер, связь между двумя другими переменными будет сильной.

Поскольку промежуточные переменные определяют отношения между другими переменными, знание роли, которую они играют, будет оказывать влияние на наши ожидания, касающиеся связей между переменными. Если [c.64] мы строим теорию, в соответствии с которой лоббистская деятельность занимает промежуточное положение между организацией групп и увеличением ассигнований, мы можем дать следующие прогнозы:

При этом недостаточно просто предсказать, что организация заинтересованных групп будет связана с увеличением правительственных ассигнований, так как, по нашему мнению, наличие связи между двумя переменными зависит от значения промежуточной переменной – лоббистской деятельности. Поэтому в наших теориях мы должны точно определить порядок отношений и роль, выполняемую каждой переменной.

Последний тип переменной, существенный в этой связи, – это антецедентная переменная. В то время как промежуточные переменные занимают место между независимой и зависимой переменными, антецедентные переменные вступают в действие до независимой переменной. Проводившиеся в США исследования поведения на выборах показали, что люди, глубоко осознающие партийную принадлежность, с большей вероятностью принимают участие в голосовании, чем те, у кого такого осознания нет. Мы могли бы сделать из этого вывод, что осознание партийной принадлежности способствует участию в голосовании. Однако что заставляет одних глубоко чувствовать партийную принадлежность, а других нет? Вероятно, важную роль в формировании у человека чувства партийной принадлежности играет глубина чувства партийной принадлежности, свойственного его родителям. Таким образом, партийная принадлежность родителей является антецедентной переменной в каузальной цепи, обусловливающей вероятность голосования.

Использование в наших теориях промежуточных и антецедентных переменных помогает уточнить понятие каузальных цепей, реально действующих и способствующих появлению явлений, которые мы хотим объяснить. Это увеличивает возможности по формированию гипотез, с [c.65] помощью которых мы можем проверить полезность наших теорий, поскольку гипотезы – это в значительной степени утверждения об отношениях между переменными. Они создают основу для сбора данных об эмпирической полезности всей нашей теоретической конструкции. Чем больше отношений мы постулируем и чем детальнее эти отношения, тем больше прогнозов об окружающем мире мы можем дать и тем более мощными средствами проверки нашей теории мы располагаем.

Остается открытым вопрос, каким образом мы получаем эти прогнозы, или гипотезы. Как именно мы решаем, какие отношения между переменными использовать при формулировании гипотез, вокруг которых организуются исследовательские проекты? [c.66]

Мы приходим к гипотезам либо путем индуктивного, либо путем дедуктивного рассуждения; это зависит от стадии процесса исследования, на которой мы находимся. Если для построения теории мы пользуемся методом проб и ошибок, гипотезы можно выдвигать с помощью процесса индуктивного обобщения. Например, отметив, что в США уровень участия граждан в политической жизни в разных штатах различен и при этом пропорционален уровню индустриализации, мы могли бы расширить данное наблюдение и утверждать, что это отношение между переменными может быть найдено и при сравнении разных государств. Если найдутся данные, подтверждающие эту гипотезу, у нас будет больше оснований включить индустриализацию в качестве переменной в теорию, предназначенную для объяснения политической активности. Однако до тех пор, пока у нас нет теории, позволяющей ответить на вопрос, почему индустриализация и политическая активность связаны друг с другом, мы не можем использовать факт их связи для объяснения политической активности.

Гипотезы, полученные индуктивным путем, могут играть важную роль в поисковом исследовании, которое полезно при построении теорий, но они оказываются бесполезными для объяснения явлений. Как только мы построили теорию, соединяющую наши переменные в логически связную систему, мы можем выводить из нее гипотезы [c.66] с помощью дедуктивного рассуждения. Так как эти гипотезы являются прогнозами о мире, логически следующими из теории, с которой мы работаем, то выявление фактов, подтверждающих гипотезу, помогает давать объяснение событиям, поскольку обнаружение таких фактов отражает валидность теоретической системы, из которой выведены гипотезы.

Дедуктивное рассуждение – очень хорошо разработанная дисциплина, и мы не будем здесь объяснять ее правила³. Однако важно отметить, что дедуктивная логика – это процесс, с помощью которого может быть эксплицирована информация, содержащаяся в наборе утверждений. Пользуясь одной лишь дедукцией, мы не в состоянии узнать об отношениях между переменными ничего нового. Мы используем дедукцию, только чтобы извлечь всю возможную информацию из того, что уже известно об этих отношениях. Дедукция используется для уточнения выводов, следующих из наших предположений, и именно это уточнение создает гипотезы.

Дедукция, приведенная на рис.2.1б, демонстрирует следующее. Если сформулированное предположение правильно, т.е. если республиканская партия привлекает только консерваторов, то любое подмножество членов этой партии также будет консервативным, а поскольку республиканцы Мидлтауна являются членами этой партии, они также будут консерваторами. Именно такой способ рассуждения мы имеем в виду, когда говорим, что одно следствие “логически вытекает” из другого. Вывод о том, что все республиканцы в Мидлтауне будут консерваторами, логически следует из предположения, что республиканская партия привлекает одних лишь консерваторов.

Задача построения гипотезы состоит в том, чтобы логическим путем сделать такой вывод, исходя из предположений, входящих в состав наших теорий. Именно потому, что гипотезы выводятся из теорий таким способом, проверка гипотез является косвенной проверкой теорий. Если мы опросим должным образом сформированную выборку из числа республиканцев Мидлтауна и обнаружим, что не все они консервативны, у нас будут все основания усомниться в валидности нашего предположения. Обнаружение среди республиканцев Мидлтауна либералов покажет, что республиканская партия привлекает не одних лишь [c.67] консерваторов. В этом случае нам нужно изменить свое предположение так, чтобы теория более точно соответствовала действительности, например, чтобы оно звучало следующим образом: “Республиканская партия имеет тенденцию привлекать скорее консерваторов, чем либералов”. Из этого предположения мы можем вывести гипотезу: “Среди членов республиканской партии в Мидлтауне будет больше консерваторов, чем либералов”.

Если среди республиканцев Мидлтауна мы обнаружим нескольких либералов и много консерваторов, мы сможем утверждать, что данные согласуются с гипотезой и с тем видоизмененным предположением, из которого она была выведена. И тем не менее мы не можем считать сделанное предположение валидным до тех пор, пока не убедимся, что оно подтверждается данными о консервативном или либеральном характере более обширной выборки из числа членов республиканской партии на общенациональном уровне. В конце концов, Мидлтаун мог быть в каком-то отношении уникальным. Возможно, например, что во всем городе наберется всего лишь десяток либералов, и тот факт, что лишь некоторые из членов республиканской партии являются либералами, оказывается результатом скорее этого, чем относительной привлекательности партии для либералов или консерваторов.

Здесь важно подчеркнуть, что данные, подтверждающие правильность гипотез, являются данными, подтверждающими правильность теории, лишь тогда, когда гипотезы связаны с теорией правилами дедуктивной логики. Только в этом случае мы можем без опасений переходить от данных относительно валидности гипотезы к любому суждению, касающемуся исходной теории. В ходе такого процесса логического вывода гипотез, проверки их фактами действительности и оценки теории в свете полученных результатов теории развиваются, дополняются и совершенствуются.

Особенно важную роль в этом процессе играет один вид гипотез – это альтернативные конкурирующие гипотезы. У любого события много возможных объяснений. Некоторые из этих объяснений будут полностью согласованы друг с другом, по крайней мере одно объяснение может быть правильным. Однако в некоторых случая объяснения могут противоречить одно другому: если правильно [c.68] одно, не может быть правильно другое. Если мы формулируем объяснения в виде гипотез, то гипотезы, не согласованные друг с другом, называются альтернативными конкурирующими гипотезами. Они альтернативные, поскольку дают разные способы рассмотрения или понимания объясняемого события. Они конкурирующие, поскольку не могут быть одновременно валидными. Если верна одна из гипотез, другая должна быть неверной. Мы не можем проверять и сопоставлять все возможные альтернативные гипотезы, связанные с любым событием, однако если мы хотим доверять хотя бы одной гипотезе, то должны попытаться проверить основные конкурирующие гипотезы, чтобы убедиться, что наши наблюдения не увели нас в неверном направлении.

Широко распространенная форма альтернативной конкурирующей гипотезы – это гипотеза, в которой утверждается, что отношение между любыми двумя переменными является мнимым и что изменения обеих переменных на самом деле обусловлены некоторым третьим фактором. Этот тип альтернативных конкурирующих гипотез особенно полезен при проверке теорий, так как он предлагает способ исследования, дающий твердую основу для оценки того, какая из двух рассматриваемых гипотез более правильная.

Вспомним приводившийся выше пример с установлением причинного отношения между ценами на ром и жалованьем министров, где отношение устанавливалось на том основании, что две эти переменные статистически действительно связаны. Основная альтернативная конкурирующая гипотеза состоит в том, что изменения обеих переменных вызваны изменениями общих экономических условий, представленных в виде уровня цен. Если данная гипотеза правильна, связь между ценами на ром и жалованьем министров исчезнет, как только мы сможем “контролировать”, т.е. поддерживать постоянным, воздействие уровня цен. Существуют статистические методы и исследовательские проекты, позволяющие определить, так ли это. Если мы обнаружим, что при условии контроля за общим уровнем цен статистическая связь между ценами на ром и жалованьем министров исчезает, у нас появится основание отвергнуть первоначальную гипотезу и заменить ее конкурирующей. Если соотношение между [c.69] ценами на ром и жалованьем сохраняется даже после того, как установлен контроль за общим уровнем цен, мы сможем в большей степени доверять гипотезе о том, что эти переменные действительно связаны. [c.70]

Теории получают признание как полезные интеллектуальные инструменты при выполнении двух условий: при обнаружении данных, согласующихся с предсказаниями теорий, и при исключении конкурирующих гипотез. Однако необходимо помнить, что никакое отдельно взятое исследование не дает достаточных данных для принятия или отклонения какой бы то ни было теории или части теории, которая имеет дело с явлениями, не рассматривавшимися в данном исследовании. Всегда остается вероятность, что в ходе будущих исследований появятся данные, опровергающие валидность теории. Мы всегда должны быть готовы к встрече с противоречащими фактами и охотно обращаться к индукции для включения новых данных в более полезные теории. Построение теории – это процесс постоянного взаимодействия между предположениями и данными, между рассуждением и исследованием. Он требует и творческой изобретательности, и практического эмпиризма. Хорошую порцию последнего мы надеемся преподнести вам в следующих главах. [c.70]

Литература по теории социологии часто имеет настолько специальный характер, что может быть понята лишь теми, кто хорошо знаком с терминологией, свойственной такой академической дисциплине, как философия науки. Однако эта усложненность не должна скрывать от [c.70] нас того факта, что в основе процесса построения теории кроется несколько легко формулируемых принципов. В качестве ценных источников для понимания проблемы мы предлагаем книги, в которых содержится доступное изложение предмета.

Одной из наиболее солидных разработок принципов социологического исследования является кн.: Stinchcombе A.L. Constructing Social Theories. – Chicago: University of Chicago Press, 1987. Назовем еще две авторитетные книги, в которых рассматриваются вопросы разработки и использования теории в процессе исследования: Hoover К.R. The Elements of Social Scientific Thinking. – N.Y.: St. Martin's Press, 1984, 3d еd.; Reynolds P.D. A Primer in Theory Construction. – Indianapolis: Bobbs Merrill, 1971.

Кн.: Rosenbеrg M. The Logic of Survey Analysis. – N.Y.: Basic Books, 1968, – посвящена главным образом методам анализа данных, однако в ней содержится также прекрасное обсуждение природы переменных и отношений между переменными. Небольшая кн.: Сnudde Сh.P. Democracy in the American South. – Chicago: Marcham publishing Company, 1971 – даст вдумчивую и ясную характеристику этапов концептуализации, построения теории, проверки гипотез. Прочитав ее, вы получите наглядную картину взаимосвязей между теорией и исследованием. [c.71]

НАЗАД    ОГЛАВЛЕНИЕ   ВПЕРЕД