Никому не дано исключительного права на истину...
Даны только факты, и ничего более.

Любопытство и необходимость – вот важнейшие мотивы, лежащие в основе человеческого познания. Мы пытаемся понять мир вокруг нас и ради знания и самозащиты, и ради облегчения своей судьбы. В любом случае мы получаем хотя бы потенциально способ исправить существующий порядок вещей. Иными словами, чем больше мы узнаем об окружающем нас мире, тем больше возможностей для управления им мы получаем. В отношении политики это так же справедливо, как и в других областях. Чтобы иметь ключ к ее пониманию и изменению, надо всего лишь больше знать о ней.

Однако эта простая мысль о необходимости знания ставит два совсем не простых вопроса. Как мы получаем знание? Как следует использовать то, что мы знаем? Первый вопрос – это вопрос о методе, второй – об этике и предпочтении. В первом случае нас интересует приобретение и организация знания; во втором – мы имеем дело с неразрывно связанными с этим процессом моральными обязательствами. И в том и другом случае необходимы оценки, основанные на нашем опыте и требующие разных интеллектуальных усилий.

Для решения вопроса о том, как мы получаем знание, следует сформулировать жесткие правила определения политической реальности. Например, мы могли бы определить политическую реальность как результат нашего восприятия исследования политической системы, что представляется достаточно простым. Однако что такое политическая система? О какого рода исследованиях мы говорим? Учли ли мы все возможные политические события или наше определение является неоправданно ограниченным? От чего зависит политическая реальность: от наблюдателя, как следует из нашего определения, или от самой системы? С помощью такого определения разные наблюдатели, имеющие разный опыт и разные точки зрения, [c.19] не только будут иметь разное представление о политической реальности, но и получат его разными способами. В результате может возникнуть совокупность знаний, носящих в высшей степени индивидуальный характер, при отсутствии какого бы то ни было механизма передачи этих знаний другим людям. Таким образом, проблема определения того, как мы получаем знание, – это проблема достижения общепринятого способа описания действительности на общепринятом языке исследования, так чтобы каждый, изучивший правила или “владеющий языком”, мог бы на основе единого понимания общаться со всеми теми, кто обучен тому же самому. По крайней мере теоретически, если бы мы все смогли прийти к единому мнению о том, как мы получаем знания, мы в конце концов смогли бы договорить и по гораздо более сложному вопросу о том, что мы знаем.

Принятие решения о том, как следует использовать то, что мы знаем, – процесс совсем иного рода. Здесь уже нет необходимости в общепринятом или едином для всех выборе, хотя мы все же нуждаемся в общем языке, дающем возможность общения и обсуждения. В конце концов, решение о лучшем или наиболее желательном приложении знаний носит субъективный, индивидуальный характер. У каждого из нас есть свои желания и потребности, которые могли бы заставить нас оценить некий результат более высоко, чем другой, и нет никакой необходимости (хотя, возможно, это было бы желательно), чтобы мы пришли к какой-то общей оценке. Если снизить налоги, люди среднего достатка стали бы жить лучше, однако расходы на социальное обеспечение, предназначенные в первую очередь для бедных, пожилых и больных, были бы сокращены. Следует ли снижать налоги? Совершенно очевидно, что ответ на этот вопрос зависит не от того, что мы знаем, а от того, как знания связаны с нашей социальной позицией и системой ценностей. Идеология и политическая система предоставляют средства для структурирования и сведения в единое целое предпочтений, сделанных отдельными людьми, однако само решение каждый человек выносит, не обращаясь к какой-либо общей точке зрения.

Для разграничения этих двух сфер политологи используют специальные понятия. В первом случае, когда речь идет о том, как мы получаем знания и что мы знаем, употребляется [c.20] термин “эмпирический анализ”. Во втором случае, когда речь идет о том, как следует использовать наши знания, употребляется термин “нормативный анализ”. Эмпирический анализ – это разработка и использование общего для всех, объективного языка для описания политической реальности. Язык может быть количественным, основанным на статистическом сравнении характеристик различных объектов или случаев; или может быть качественным, основанным на понимании тех же самых объектов или случаев исследователем, владеющим информацией¹. Нормативный анализ – это разработка и изучение субъективных целей, ценностей и этических норм, которыми мы руководствуемся при использовании наших знаний о реальности.

Возможно, разницу между этими двумя понятиями лучше всего иллюстрируют герои оригинального телевизионного сериала “Star Trek”. Мистер Спок, робот-офицер, олицетворял эмпирический менталитет. Спок интересовался лишь тем, что может быть научно изучено или сформулировано, и ни в малейшей степени его не занимало то, что иррационально чувствовали или предпочитали его товарищи, люди. Он отмечал и измерял реальность, но он не имел мнения о ней, не анализировал ее. Доктор Маккой, напротив, являл собой нормативный менталитет. Хотя и воспитанный на научных методах, он неизменно руководствовался более предпочтениями и неким чувством правильности, нежели логикой и ощущением того, что что-то будет действовать и работать. И наконец, Джеймс Керк, капитан звездного корабля, был образцом синтеза альтернатив эмпирического и нормативного мышления. Он пользовался знаниями и талантом делать обоснования Спока, но регулировал его трезвую рассудительность моральным чувством Маккоя. Не будучи приверженцем ни одной из этих полярных точек, он черпал из обеих традиций, а результатом был неизменный успех.

В таком синтезе капитана Керка есть урок и для нас, поскольку нормативный анализ без эмпирической основы может привести к ценным выводам, которые не соприкасаются с реальностью. А эмпирический анализ при отсутствии способности к нормативным заключениям, с другой стороны, может привести к созданию фактической структуры в вакууме. Она будет представлять собой [c.21] коллекцию наблюдений, значение которых мы не в состоянии понять до конца. Возвращаясь к нашему предмету, можно сделать вывод, что политологический запрос есть использование равно обоих типов анализа – эмпирического и нормативного – путем максимального привлечения не только знаний, но и понимания политической реальности. Таким образом, несмотря на то, что акцент в этой книге делается на политический анализ, нашей целью является, в дополнение к освоению разнообразных гибких аспектов эмпирической техники, развитие понимания более широкой – а именно нормативной – перспективы, внутри которой наши знания будут интерпретироваться.

В этом контексте мы можем рассматривать научное исследование как (1) создание философии языка запроса и как (2) собственно накопление знаний. Уточним – не просто знаний, но таких, которые наиболее эффективно послужат нам для множества различных целей и случаев. Ведь люди могут получать знание из собственного опыта, но не у всех опыт одинаков. Люди могут накапливать информацию, просто глядя на мир открытыми глазами, но нет уверенности, что путем такого бессистемного наблюдения они заметят все или хотя бы наиболее значимые относящиеся к делу события. Некоторые люди могут “узнавать” вещи посредством галлюцинаций, видений или слушая “голоса”, а другие могут рассматривать полученные знания как достоверные, но не все могут овладеть такими фантастическими и непрактичными методами. Каждый из вышеперечисленных способов познавания чего-либо так или иначе используется, но ни один из них не позволяет полностью совместить и непосредственно факты и заключения, и знание того, какими методами эти факты или выводы были получены. Каждый метод позволяет сообщать информацию, но ни один из них не может помочь достигнуть исчерпывающего, полноценного понимания. И только научное исследование позволяет осуществить все это, и даже больше. Под научным исследованием мы понимаем запрос, руководствующийся научными методами. Причина такой действенности в том, что оно не только позволяет познавать реальность и оценивать способы, которыми мы добыли это знание, но - в силу того, что эти способы широко осознаются теми, кто ими [c.22] владеет, – оно также дает нам возможность усовершенствовать наши методы запроса. Научное исследование – это самокорректирующийся, постоянно развивающийся способ познавания.

Объясняется это тем, что научное исследование обладает свойствами эксплицитности, системности и контролируемости. Эксплицитность научного исследования состоит в том, что все правила для описания и изучения реальности сформулированы в явном виде. Ничто не утаивается, ничто не принимается на веру. Системность заключается в том, что каждый зафиксированный факт связан причинной связью или наблюдается вместе с другими фактами. Не признаются никакие объяснения, пригодные лишь на данный случай, не допускается никаких отступлений от метода. Контролируемость выявляется в том, что анализируемые явления по возможности рассматриваются со всей строгостью, допустимой в данной ситуации. Обобщения делаются только после самой доскональной и тщательной оценки под девизом осторожности, что в более широком смысле означает постоянное внимание к деталям. И все же, несмотря на все свои ограничения, или, вернее, именно благодаря им, научное исследование открывает тому, кто идет этим путем, совершенно новый уровень познания реальности. Именно поэтому научный метод и применяется для изучения политики.

Как дисциплина политология еще не стала “научной”. Самые первые политологи получали не столько философское, сколько социологическое образование. (Правда, последнее тогда не существовало как таковое). Большинство ранних работ эмпирического толка носили характер интерпретации и были относительно мало структурированы, и даже сегодня существует разница во мнениях относительно того, чего современный практик может или должен достигнуть. Тем не менее, начавшись в 40-х годах и набирая темп с конца 50-х, применение научного подхода к описанию и пониманию политических феноменов стало занимать главенствующие позиции, по крайней мере в Соединенных Штатах. И по мере этого все больше и больше политологов убеждалось, что такой подход дает важную возможность проникновения в суть поведения отдельных личностей, политических организаций и правительств. [c.23]

Данные рассуждения позволяют определить научное исследование как “систематическое, контролируемое, эмпирическое и критическое исследование гипотетических утверждений о предполагаемых отношениях между [различными] явлениями”². Эту фразу не очень-то легко выговорить, однако она довольно точно передает основные положения, которые мы обсуждаем. Научное исследование, в данном случае специальное научное исследование, – это метод проверки теорий и гипотез путем применения определенных правил анализа к данным, полученным в результате наблюдений и интерпретации этих наблюдений в строго заданных условиях. Именно эти правила и ограничения мы должны изучить, если перед нами стоит задача приобретения знаний в области политологии.

Вероятно, лучше всего начать изучение этих правил и ограничений, обратившись с вопросом к самому себе. Как осуществляется исследование политики? В соответствии с постановкой вопроса такое исследование лучше считать не множеством наблюдений или теорий, а процессом сбора и интерпретации информации. Этот процесс состоит из шести самостоятельных, но вместе с тем тесно связанных друг с другом этапов: (1) формулирование теории, (2) операционализация теории, (3) выбор адекватных методов исследования, (4) наблюдение за поведением, (5) анализ данных и (6) интерпретация результатов. В соответствии с этими шестью этапами построена большая часть настоящей книги, и поэтому рассмотрим их более подробно. [c.24]

Первым шагом политологического исследования является выбор проблемы исследования, и сразу становится совершенно очевидной важность объединения нормативного и эмпирического подходов. Каковы те критерии, в соответствии с которыми одна исследовательская проблема считается более интересной, чем другая? И хотя в голову приходит множество таких критериев, начиная отличных интересов исследователя и кончая интересами общества в целом, большинство критериев все же разбивается на два основных типа. Проблема заслуживает изучения либо потому, что она отвечает некоторой конкретной потребности, т.е. ее решение послужит лучшему теоретическому познанию явления, либо потому, что она отвечает [c.24] определенной социальной потребности, т. е. ее решение может помочь нам справиться с тем или иным вопросом, встающим перед обществом.

Хотя эти два типа проблем, часто называемых фундаментальными и прикладными исследованиями, не являются взаимоисключающими (если вы занимаетесь одной проблемой, это не означает, что вы ни в коем случае не можете одновременно заниматься и другой), тем не менее они часто находятся в состоянии конкуренции. Можно, например, исследовать гипотетические факторы, вызывающие агрессию в условиях стресса, в целях разработки сложной прогностической модели человеческого поведения, а можно вместо этого сосредоточиться на причинах возникновения взрывов и способах их предотвращения. Можно детально изучать процессы принятия решений государственными деятелями с целью понимания феномена лидерства, а можно вместо этого сосредоточить внимание на выявлении решений, способных привести к войне, и на возможностях их избежать. Поскольку для изучения всех потенциально интересных или важных исследовательских проблем имеется слишком мало научных ресурсов (финансов, времени и квалифицированных специалистов), нередко возникает конфликт между необходимостью осуществить фундаментальное исследование (практические результаты, сколь бы ни были значительными, почти всегда ощущаются лишь косвенно и в отдаленном будущем) и необходимостью использовать наши научные знания в настоящий момент непосредственно на благо общества, даже если при этом будет задержано или вовсе остановлено развитие науки. Выбор должен сделать конкретный исследователь в соответствии с его (или ее) собственной системой ценностей.

Определив характер проблем, с которыми мы хотим иметь дело, и характер результатов, которых мы хотим достичь, мы должны затем более конкретно сформулировать задачу исследования. Такое решение диктуется рядом соображений. Прежде всего, необходимо выделить тот аспект проблемы, который нас более всего интересует. После того, как радостное возбуждение, сопровождающее начало поисков, несколько угаснет, и до момента, когда впереди начинают маячить ответы на поставленные вопросы, ежедневная рутинная работа может оказаться довольно [c.25] скучной. В такие периоды собственно интерес к проблеме становится важным мотивом исследования, так сказать, интеллектуальной закуской, поддерживающей наши силы до подачи на стол основного блюда. Поскольку решение любой исследовательской проблемы требует изнурительной работы, одна из величайших ошибок, которую мы можем совершить, – это выбрать задачу, вызывающую у нас мало интереса.

После того как определена интересующая нас тема исследования, необходимо тщательно проанализировать различные элементы, или компоненты, этой темы и выявить те из них, которые могут иметь значение для нашего исследования. Для установления основных факторов поведения необходимо использовать наше умение наблюдать и делать выводы, а также, в особенности, проведенные ранее исследования по сходной тематике, как наши собственные, так и выполненные другими исследователями. Попробуем пояснить сказанное на примере.

Представим себе расположенный в центре пустыни городок под названием Малая Америка. В нем нет ничего, кроме станций обслуживания и ресторанов, протянувшихся на несколько миль от въезда в город до самого горизонта. Единственное, что можно сделать в Малой Америке, – это поесть и заправить машину.

Теперь предположим, что мы захотели исследовать поведение жителей Малой Америки на президентских выборах, чтобы уметь объяснить, почему одни голосуют за кандидата демократов, другие – за кандидата республиканцев. В этом упрощенном примере объекты нашего анализа (жители Малой Америки) отличаются друг от друга (помимо способа голосования) по двум параметрам: каждый из них является либо владельцем предприятия, либо рабочим и связан либо со станцией обслуживания, либо с рестораном. Каждый из этих факторов (политологи называют их переменными) представляет собой характеристику отдельного человека. Один житель Малой Америки может быть (1) служащим (2) ресторана, который (3) голосует за демократов, тогда как другой – (1) владельцем (2) станции обслуживания, который (3) голосует за республиканцев. Поскольку мы хотим объяснить различия в голосовании, опираясь на различия между избирателями, мы должны сосредоточить свое внимание на всех тех [c.26] факторах, которые могли бы иметь отношение к их выбору. В данном случае в нашем распоряжении имеется только два таких фактора: статус служащего или владельца и отношение к станции обслуживания или к ресторану. Будем называть их соответственно: социально-экономическим статусом (СЭС) (при этом статус владельца выше статуса служащего) и родом занятий. Есть ли какие-либо основания считать, что, зная обе характеристики конкретного избирателя, мы сможем предсказать, кому он (или она) отдаст предпочтение при голосовании?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо сделать две вещи. Во-первых, необходимо поразмышлять. Следует спросить себя: существуют ли какие-нибудь логические допущения ожидать, что один из этих факторов окажет влияние на голосование? Во-вторых, следует обратиться к литературе по политологии и посмотреть, есть ли в проводившихся ранее исследованиях по данной или смежным проблемам какие-либо эмпирические данные, указывающие, как тот или иной фактор влияет на поведение избирателей. В действительности в данном случае почти нет оснований считать, что на голосовании сколько-нибудь заметно скажется род занятий. Конечно, между теми, кто имеет отношение к станциям обслуживания, и теми, кто имеет отношение к ресторанам, вполне могут существовать различия, однако не похоже, чтобы эти различия имели большое влияние на результат президентских выборов. Не много найдется кандидатов в президенты, которые бы предлагали программу, направленную в защиту станций обслуживания и против ресторанов (или наоборот), так что не похоже, чтобы при прочих равных эта переменная как-то способствовала объяснению поведения на выборах. Совсем иначе обстоит дело со второй переменной – социально-экономическим статусом. Поскольку принято считать, что демократическая партия является партией трудящихся, а республиканская – партией деловых кругов, и поскольку избиратели с более высоким СЭС скорее будут голосовать за республиканцев, чем избиратели с более низким СЭС, вполне допустимо, что служащие скорее будут голосовать за кандидата демократов, а владельцы предприятий – за кандидата республиканцев. И действительно, имеющиеся исследования изобилуют примерами, демонстрирующими именно такое [c.27] соотношение. Таким образом, и теоретические рассуждения, и эмпирические факты говорят об одном и том же. Отсюда проблема нашего исследования может быть сформулирована следующим образом: оказывает ли СЭС избирателя – жителя Малой Америки воздействие на то, за кого данный избиратель голосует на президентских выборах?

Конечно, в реальном мире люди отличаются друг от друга столь значительно, что это не может быть описано двумя-тремя признаками, однако проблема, возникающая при постановке задачи исследования, в принципе та же самая. Поскольку мы не имеем возможности измерить все мыслимые переменные, мы должны обдуманно и обоснованно выбрать из многих тысяч характеристик людей (или организаций) те немногие характеристики, которые, как представляется, помогут объяснить интересующие нас аспекты поведения. С помощью логических рассуждений и имеющихся в литературе данных мы должны попытаться предусмотреть и выявить те факторы, которые предположительно связаны с этим поведением. Поступая таким образом, мы не предрешаем результаты исследования, как это может показаться на первый взгляд, а, скорее, вырабатываем более продуктивный подход к проблеме, позволяющий определить пути, способные привести к успешному объяснению. Такой процесс доработки исследовательской проблемы через осуществление обоснованного выбора и носит название формулирования теории. [c.28]

Получив в распоряжение одну или несколько исследовательских проблем и теорию, которой следует руководствоваться в процессе поиска ответов, мы должны перейти к следующему этапу – этапу операционализации. Под операционализацией понимается преобразование, или переформулировка, наших относительно абстрактных теоретических понятий в конкретные термины, которые позволят нам действительно измерить то, что мы хотим. Операционализация предполагает переход от концептуального уровня (обдумывания проблемы) к операциональному (разработке путей ее решения). Человек при этом учится думать в практических терминах. [c.28]

Возвращаясь к нашему примеру, предположим, что у нас имеется гипотеза (т. е. сформулирован ожидаемый ответ на вопрос, поставленный в исследовании), что на предстоящих президентских выборах жители Малой Америки, имеющие более высокий СЭС (владельцы предприятий), с большей вероятностью будут голосовать за кандидата республиканской партии, чем жители с более низким СЭС (служащие). Это согласуется с результатами бесчисленных исследований по проблеме голосования, и, кроме того, такое предположение представляется вполне обоснованным и для данного случая. Однако как выяснить это наверняка? Нельзя же просто подойти к жителю города и сказать: “Добрый вечер! Какой у вас социально-экономический статус: более высокий или менее высокий?” Начать с того, что человек, которого мы интервьюируем, возможно, просто не поймет, о чем идет речь, поскольку социально-экономический статус – очень специальный термин, имеющий множество оттенков значения. И во-вторых, даже если мы получим ответ, мы, возможно, не сможем его интерпретировать. Предположим, что респондент ответил: “У меня более высокий социально-экономический статус”. Более высокий, чем у кого? Насколько высокий? Каким образом этот человек определяет социально-экономический статус? Имеют ли респондент и исследователь в виду одно и то же? Рассуждая об абстрактном понятии, мы должны найти способ более эксплицитно определить, как мы его понимаем; затем мы должны максимально однозначно выразить свое определение в виде вопроса или измерения.

Трудность при этом заключается в том, чтобы осуществить разумный и вместе с тем случайный выбор среди многочисленных оттенков значения. Что мы имеем в виду, используя переменную СЭС: уровень дохода респондентов, их род занятий или, быть может, даже их субъективные представления о том, к какому социальному классу они принадлежат? Любая из этих характеристик могла бы быть компонентом СЭС, однако у каждой из них свое особое значение, и измеряться они должны по-разному:

каким был суммарный доход Вашей семьи в прошлом году? Чем Вы занимаетесь? К какому классу Вы бы себя отнесли: к классу рядовых работников, к среднему классу или к высшему классу? [c.29]

Иными словами, сформулировав некую гипотезу или проблему исследования, мы должны очень внимательно изучить, что же имеется в виду под каждой используемой нами формулировкой, и попытаться более точно определить и перевести ее на язык измеряемых показателей. В сущности, мы пытаемся найти наименьший общий знаменатель для некоторого значения. (Например, хотя не все придадут одно и то же значение термину социально-экономический статус, почти все одинаково воспримут его через годовой доход в долларах.) В ходе этого процесса сужаются используемые нами понятия и исчезают оттенки значения, однако именно поэтому наши рассуждения становятся более точными и существенно возрастают возможности изложить полученные результаты ясно и недвусмысленно. Такой процесс перевода и упрощения, который мы называем операционализацией, – единственно верный способ провести осмысленное исследование. [c.30]

Решив, что мы хотим измерять, мы должны решить, как это делать. Нужно разработать стратегию исследования, план наступления. Основную роль здесь играют два соображения. Во-первых, следует выбрать метод или сочетание методов, которые позволили бы задать те конкретные вопросы (измерить конкретные переменные), которые нас интересуют, и сделать это необходимо в соответствии с процедурой операционализации. Нельзя, например, исследовать позиции отдельных избирателей, анализируя содержание газетных сообщений в данном избирательном округе, поскольку содержание газет может выражать взгляды редактора или тех немногих читателей, чьи письма к редактору были опубликованы, не обязательно отражая при этом взгляды большинства избирателей. Кроме того, анализ содержания новостей или редакционных статей не позволяет провести разграничение между разными типами избирателей, например избирателями с более высоким и более низким СЭС. Таким образом, контент-анализ не дал бы нам возможности решить интересующую нас проблему, т. е. проверить нашу гипотезу; выборочное исследование в этом случае было бы гораздо [c.30] полезнее. С другой стороны, представим себе, что мы хотим оценить, как некая газета освещает политическую кампанию. Мы могли бы просто проанализировать содержание самой газеты, подсчитывая количество упоминаний тех или иных кандидатов; либо мы могли бы обследовать читателей газеты, чтобы определить, что именно из прочитанного о кампании им запомнилось. В первом случае мы располагали бы непосредственным измерением содержания, из которого следует сделать выводы о воздействии прессы, во втором – непосредственным измерением воздействия, из которого следует сделать выводы о ее содержании. В зависимости от точной формулировки проблемы исследования полезными могут оказаться та или иная стратегия или их сочетание. Таким образом, приемлемость данного метода исследования в значительной степени определяется тем, какую именно проблему мы взялись изучать.

Однако есть еще и второе соображение, которое можно было бы определить как возможность реализации. В процессе исследования возникает момент, когда мы готовы покинуть нашу “башню из слоновой кости” и обратиться к реальной действительности. Поэтому мы должны быть уверены, что избранный нами метод или прием может быть успешно применен в тех конкретных условиях, с которыми нам предстоит иметь дело. Например, поскольку в нашей Малой Америке нет газеты (а есть, как мы помним, только станции обслуживания и рестораны), мы не можем, даже если бы захотели, воспользоваться контент-анализом. Точно так же самый простой способ измерить уровень отношений между руководством Ирака и Турции – провести ряд личных интервью, однако организовать интервью с руководителями этих стран весьма затруднительно, если не сказать больше. В каждом конкретном случае нам приходится подбирать далеко не идеальные способы измерения ключевых переменных. Таким образом, подходящий метод – это метод, максимально эффективный в условиях ограничений, накладываемых ситуацией исследования.

В итоге нужно найти способ измерения переменных, которые мы хотим измерять: (1) соответствующий нашим рабочим определениям переменных и (2) практически осуществимый. Мы должны, насколько это возможно, [c.31] соблюдать принятые в науке требования, однако мы можем соблюдать их лишь в той степени, в какой позволяют обстоятельства. [c.32]

На четвертом этапе процесса исследования реально осуществляется стратегия исследования, разработанная на третьем этапе. Здесь должны приниматься во внимание многие факторы, однако два из них заслуживают особого упоминания. Во-первых, генерализуемость, во-вторых, реактивность.

Генерализуемость означает возможность с определенной степенью надежности распространять или переносить наши выводы, основанные на наблюдении за поведением людей в нескольких частных случаях, на предполагаемое поведение всей совокупности. Мы должны учитывать это при отборе конкретных объектов (людей, решений, организаций или наций), которые мы собираемся изучать. Проблема, которая здесь возникает, – это в основном проблема степени распространения. Если событие повторяется всего 4-5 раз или в группе, которую мы хотим изучать, имеется всего 4-5 объектов, то мы можем рассмотреть каждое из этих событий или каждый из этих объектов индивидуально и сделать относительно них разнообразные обобщающие утверждения, будучи в достаточной степени уверенными, что наши выводы распространяются на все объекты. Однако, что бывает гораздо чаще, если число объектов достигает многих сотен, тысяч или даже миллионов, так что рассмотреть каждый из них непосредственно нет никакой возможности, мы будем намного меньше уверены в том, что исследование относительно небольшого числа объектов (возможно, менее чем одного из тысячи) позволит нам сделать правильные выводы относительно всей группы. В этих условиях мы должны разработать стратегию, часто называемую процедурой формирования выборки, с помощью которой можно решить, каковы те немногие представители огромного множества объектов, изучив которые мы получим выводы, применимые ко всей совокупности. При этом мы должны решить, сколько объектов нужно изучить и как следует их отбирать, а также попытаться оценить репрезентативность этих нескольких объектов. Залогом генерализуемости служит выбор для наблюдения тех объектов, которые, по всей вероятности, наилучшим [c.32] образом представляют генеральную совокупность, являются ее наиболее типичными представителями.

Отобрав объекты для анализа, мы должны проявить максимум внимания при их изучении. Следует избегать таких способов измерения политических явлений или поведения, которые являются реактивными. Реактивность подразумевает одну из двух возможностей: либо тот, кто проводит исследование, либо методы исследования могут каким-то образом воздействовать на тех, за кем ведется наблюдение, и вносить в их действия изменения, обусловленные именно присутствием исследователя. Иными словами, существует опасность, что сама по себе процедура исследования может изменить поведение тех, кто подвергается изучению, так что конечные результаты окажутся ошибочными. По-видимому, в качестве классического примера реактивности можно привести исследование, проводившееся в 1939 г. на одной из фабрик, в ходе которого изучалось влияние изменения условий труда на производительность рабочих. На протяжении более чем одного года для небольшой группы рабочих меняли продолжительность рабочего дня, периодичность перерывов, освещение, способ оплаты. Однако вне зависимости от условий, в которых работала группа, будь то длинный или короткий рабочий день, редкие или частые перерывы и т. п., члены этой группы постоянно превосходили по производительности труда всех других рабочих той же самой фабрики. Оказалось, что наиболее значимым фактором, повлиявшим на производительность труда, был необычайно высокий моральный подъем, связанный с тем, что члены данной группы ощущали себя объектом внимания и участниками эксперимента³. Данный эффект, так называемый эффект Готорна (по названию фабрики, где он впервые был отмечен), означал, что никаких выводов относительно связи между условиями труда и производительностью труда нельзя было делать потому, что процедура наблюдения создавала неестественную обстановку, непохожую на обычные условия работы.

Проводя политологическое исследование, мы иногда сталкиваемся с очевидными примерами реактивности, напоминающими рассмотренный случай. Самоуверенность или недружелюбие интервьюирующего, наводящий вопрос или назойливость наблюдателя могут настолько [c.33] исказить изучаемую ситуацию, что результаты исследования не будут вызывать никакого доверия. Примерно в половине случаев, однако, воздействие таких факторов более скрыто. Например, можно было бы соответствующим образом обучить очень хорошего интервьюера, так чтобы он задал абсолютно безупречный (и тем не менее оказывающийся реактивным) вопрос: “Вы одобряете экономическую политику президента?” Возможно, последует ответ: “Одобряю. Идея представляется мне хорошей”. Однако можем ли мы быть уверены в том, что респондент действительно имел какое-то мнение относительно экономической политики президента до того, как его об этом спросили? Разве не может само интервью послужить катализатором, способствуя формированию мнения респондента и возникновению оценки, которой ранее не существовало. Это тоже реактивность, однако реактивность такого типа гораздо труднее обнаружить и предотвратить.

Совершенно недостаточно просто выйти на поле боя, вооружившись несколькими вопросами, и начать искать ответы на них. Необходимо как следует позаботиться о том, как и где выйти на это поле, как и кого обследовать. Если небрежно провести обследование, можно погубить лучшую теорию и лучший план наступления. [c.34]

Элементы информации о каждом объекте, которые мы собираем в процессе исследования, называются данными, и, как только они получены, перед нами начинает маячить конец работы. Наша цель на этом этапе – уяснить, что именно мы получили для решения проблемы исследования. Имеется ли какая-либо связь между поведением, которое мы надеемся объяснить или лучше понять, с одной стороны, и факторами, которые, как мы думаем, помогут нам сделать это, – с другой? Предположим, например, что, по нашим расчетам, люди, различающиеся уровнем образования, будут систематически различаться по степени вероятности участия в голосовании. Во многих случаях это можно сделать, ответив на три вопроса. Наш первый вопрос: так ли это? Действительно ли люди, отличающиеся друг от друга по одной из этих переменных, будут последовательно различаться и по другой? Будут ли более образованные люди последовательно отличаться от менее [c.34] образованных большей или меньшей склонностью принимать участие в голосовании? Анализируя полученные данные, мы могли бы, например, выяснить, что менее образованные люд и принимают участие в голосовании почти столь же часто, как и более образованные, что знание уровня образования не дает возможности ни предсказать, ни объяснить, почему вероятность участия в голосовании для данного человека отличается от вероятности участия для кого-то другого. Если это так, то мы заявляем, что уровень образования не оказывает влияния на вероятность голосования или, иначе говоря, что между этими двумя переменными нет никакой связи. Таким образом, анализ не подтверждает наши ожидания. С другой стороны, если мы обнаружим, что в шести или семи случаях из десяти знание уровня образования позволяет точно предсказать, примет ли данный человек участие в голосовании, мы получим данные в поддержку нашего утверждения о связи этих двух переменных. Следовательно, мы выясняем, что, когда речь идет о голосовании, более образованные люди систематически отличаются от менее образованных, и получаем возможность понять поведение при голосовании объектов нашего исследования. Итак, основное, что необходимо выяснить при оценке гипотезы, – это наличие между двумя переменными статистической зависимости.

Как только эта связь установлена, необходимо задать не менее важный вопрос: как связаны эти две переменные? Будут ли более образованные люди участвовать в голосовании с большей вероятностью, чем менее образованные? Или же связь между этими переменными носит еще более сложный характер? Если мы продумали нашу гипотезу и в результате можно предполагать, что уровень образования связан с голосованием, мы, вероятно, имеем в виду одну из этих возможностей.

Например, можно было бы утверждать, что при наличии более высокого уровня образования возрастает вероятность наличия у человека навыков и знаний, необходимых для того, чтобы поддерживать у него интерес к политике. Соответственно, более образованный человек скорее примет участие в голосовании, чем тот, кто обладает меньшими навыками или располагает меньшей информацией. Таким образом, мы вправе ожидать, что участие в голосовании будет более [c.35] частым или более типичным для тех исследуемых нами людей, чей уровень образования выше. Этот тип соотношения иллюстрируется на рис.1.1а (точки на прямой представляют соответствующие значения переменных).

Однако мы могли бы также считать, что, чем образованнее становится человек, тем сильнее он разочаровывается в политической деятельности. В соответствии с этой точкой зрения образованность ведет к разочарованию, что в свою очередь уменьшает желание принимать участие в голосовании. В этом случае мы можем ожидать, что чаще голосовать будут менее образованные из обследуемых нами людей. Этот тип соотношения иллюстрируется на рис.1.1б.

Наконец, мы могли бы даже утверждать, что образование лишь до определенной степени увеличивает возможности для занятий политикой и интерес к ней, тогда как люди с более высоким уровнем образования (например, обучающиеся в колледже) гораздо сильнее разочарованы в политике и потеряли к ней интерес. В этом случае мы можем ожидать, что наиболее часто будут голосовать люди, имеющие средний уровень образования, в то время как на полюсах степень участия в голосовании будет ниже. Это более сложное соотношение иллюстрируется на рис.1.1в.

В каждом из случаев между уровнем образования человека и вероятностью его участия в голосовании имеется определенная зависимость, однако совершенно очевидно, что следствия, вытекающие из этих разных соотношений, совершенно различны. Таким образом, мы можем [c.36] обнаружить сильную взаимозависимость между двумя переменными и тем не менее оказаться не в состоянии подтвердить свою гипотезу.

Нужно задать себе и третий, возможно, менее очевидный вопрос. Насколько вероятно, что то или иное соотношение, обнаруженное нами при исследовании небольшого числа объектов, будет также получено при исследовании всей той совокупности, из которой выбирались эти объекты? Если угодно, это сформулированный в статистической форме вопрос о том, насколько обоснованно наше утверждение, что небольшая выборка репрезентативна, или типична, для генеральной совокупности. Если, выбирая для исследования конкретные объекты, мы принимали правильные решения, можно с уверенностью утверждать, что наши выводы, хотя и основаны на нескольких объектах, применимы ко всем объектам без исключения. Если мы ошибались, степень нашей уверенности может быть теперь не столь высокой. К сожалению, как станет яснее из последующих глав, когда выводы основаны на выборке из совокупности, никогда нельзя доверять им полностью. [c.37]

Наконец наступает момент, когда мы должны составить из отдельных фрагментов единую картину. Насколько мы преуспели в том, чтобы сформулировать именно ту проблему исследования, которую хотели? Что мы обнаружили? Каково значение наших результатов? Как соотносятся эти результаты с нашими ожиданиями? В сущности, к данному моменту мы свели некоторый аспект политического поведения к множеству цифр, которые могут отражать, а могут и не отражать статистические соотношения. Мы должны понять, каков вклад любых таких соотношений, а также других фактов, которые мы выяснили по ходу дела, в решение нашей проблемы исследования. Но и это еще не все, поскольку нам следует также критически взглянуть на само наше исследование. Не совершили ли мы в процессе исследования какой-нибудь существенной ошибки, которая могла бы обесценить полученные результаты? Удалось ли нам сохранить тесную связь между теорией и исследованием, с одной стороны, и [c.37] реальной политической деятельностью – с другой? Не следует ли отнести некоторые очевидные вещи, имеющие отношение к реальному миру, за счет того, что мы сделали (либо не смогли сделать) в процессе исследования, а не за счет реальных событий? На эти вопросы трудно ответить, однако истинный ученый всегда пытается это сделать, поскольку лишь наличие таких ответов позволяет понять, в какой степени можно доверять результатам исследования.

Этот краткий обзор шести этапов исследовательского процесса должен дать хорошее представление о том, что такое научное изучение политики, и о том, чему посвящена настоящая книга. Немало места в книге будет уделено тому, чтобы найти подходы к решению и оценке каждой из этих задач. Мы, конечно, понимаем, что большинство из тех, кто читает эти страницы, никогда не станут учеными-политологами. Но мы также знаем, что навыки, необходимые для проведения исследований высокого уровня, могут с не меньшим успехом применяться для выработки более четкого и более критичного подхода к чтению и оценке работ, выполненных другими, а этим умением должен владеть каждый, кому не чужд интерес к изучению политики. Социологические исследования все более широко используются в качестве основы при определении социальной политики и принятии законодательных решений. Именно поэтому становится все более и более важным, чтобы граждане могли оценивать качество проводимых исследований, с тем чтобы выполнять свои обязанности в демократическом обществе.

Совокупность знаний, которую мы называем политологией, не есть нечто незыблемое, врученное нам в виде каменных скрижалей еще в античные времена. Эти знания постоянно расширяются, изменяются и уточняются. Каждое исследование заключает в себе возможность расширения наших знаний, нашего понимания. Однако эта возможность становится осуществимой лишь тогда, когда само исследование сможет удовлетворять критическим требованиям, лишь тогда, когда оно будет отвечать общепринятым стандартам. Эти стандарты и составляют содержание настоящей книги, и изучение их (как в целях осуществления своих собственных исследований, так и в [c.38] целях критического осмысления прочитанного) даст вам основы для понимания того, что уже сделано в области политологии, и для внесения своего собственного вклада в эту науку. [c.39]

НАЗАД    ОГЛАВЛЕНИЕ   ВПЕРЕД