ГОСУДАРСТВО И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

НАЗАД    ОГЛАВЛЕНИЕ    ВПЕРЕД

3.2. Государство и гражданское общество

 Санжаревский И.И. Пропорциональность в современных социально-политических отношениях

/ Под ред. проф. В.М. Долгова. – Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2004. – 144 с.

Человеческое общество в своем развитии всегда стремилось решать проблемы гармонизации социальных отношений. Однако поиск эффективных пропорций, а самое главное – их реальное воплощение в жизнь – является трудным и подчас болезненным процессом. Общество, прежде всего его элитарные слои, путем эволюционного развития пришло к осознанию того, что необходим некий институт, структура, которая, обладая всеобщностью и благодаря этой всеобщности, сможет устанавливать оптимальные на данном пространственно-временном континууме пропорции. Таким институтом стало государство. Само возникновение государства можно рассматривать и расценивать как ответ на диспропорциональность догосударственного развития человеческого социума.

Государство является наиболее важным институтом политической системы. Значимость государства определяется максимальной концентрацией в его руках власти и ресурсов, позволяющих ему эффективно и решающим образом влиять на социальные изменения, на установление пропорций в развитии общественных систем. С момента своего возникновения государство неоднозначно трактовалось в истории политической мысли, поскольку на различных этапах общественного развития на первый план выходили те или иные варианты и модификации установления пропорций между сферами общественной жизни, между социальными группами, между различными органами власти, между способами производства социальных благ и т.д. Все это позволяло различным мыслителям характеризовать конкретно-исторические типы государства, прежде всего по господствующей модификации распределения пропорций. Эти характеристики и стали наименованием разнообразных типов государств.

В рамках формационного подхода главным критерием выделения конкретных типов государств выступают пропорции в распределении основных общественных ресурсов между различными социальными группами. В зависимости от того, какой класс получает наибольшую долю в ресурсах всего общества, формируются структура и характер государства. В рабовладельческом государстве подавляющая доля ресурсов была сосредоточена в руках рабовладельцев, рабы же, по сути, вообще были лишены даже ничтожной доли в обладании ресурсами, а точнее, сами выступали в качестве ресурсов.

Феодальный тип государства стал результатом эволюции человеческого социума и новым вариантом распределения основных долей общественных ресурсов. Экономические ресурсы сосредоточивались в руках феодалов, духовные, культурные и идеологические – в руках Церкви, политические – стали предметом ожесточенной борьбы светской и духовной власти. Во многом по причине того, что феодальный вариант распределения долей и пропорций не обеспечивал адекватных ответов на вызовы нарождающегося альтернативного варианта устройства социально-экономической и политической жизни, он уступил место буржуазному (капиталистическому) обществу.

Капитализм стал всеобъемлющим вариантом установления новых, до этого не используемых вариантов установления пропорций практически по всем видам социальных ресурсов. В экономической сфере приоритет был отдан классу буржуазии, хотя рабочий класс с течением времени также стал претендовать на определенную долю ресурсов, и здесь уже нельзя говорить об отсутствии или ничтожности интересов несобственников в установившихся пропорциях. В политической сфере пропорции устанавливались прежде всего через реализацию концепции разделения властей. Впервые в человеческой истории так четко была проведена граница между полномочиями отдельных органов государственной власти, а сам феномен представительной власти стал чуть ли не математическим выражением пропорций внутри имущих классов по поводу их взглядов на реализацию отдельных вопросов социально-политической жизни.

Социалистическое государство задумывалось классиками марксизма как образец наиболее оптимального распределения долей во всех сферах общественной жизни, где приоритет, однако, принадлежал бы трудящимся классам, а коммунизм – как идеальное распределение пропорций в обществе, обеспечивающее бесконфликтность существования всех социальных групп, что является залогом процветания и общественного прогресса. Практическое воплощение этих идей оказалось не таким безоблачным, как теория. В реальной жизни даже в социалистических обществах постоянно происходила подстройка пропорций под конъюнктуру текущей политической ситуации.

В рамках цивилизационного подхода основными критериями выступают пропорции в распределении духовных долей в общественной жизни – культурные, религиозные, национальные и пр. В частности, по мнению одного из представителей данного подхода А.Тойнби, цивилизация есть замкнутое и локальное состояние общества, отличающееся общностью религиозных, национальных, географических и других признаков. В зависимости от них выделяют различные цивилизации: египетскую, китайскую, западную, православную и т.п.[1] Каждая из этих цивилизаций представляет собой уникальную совокупность пропорций по всем вопросам социальной жизни. Непохожесть и локализованность в пространстве и времени вариантов пропорций составляет неповторимость каждой цивилизации и отграничивает ее от соседей.

Пропорции устанавливались всегда и во всех типах государств, независимо от их размеров, численности, географического положения и исторической эпохи. В одних государствах на протяжении веков и даже тысячелетий установление пропорций является непосредственной и главной прерогативой высшей власти. К таковым можно отнести все те, которые не принадлежат современной западной цивилизации. В других государствах, которые современная общественно-научная традиция относит к числу так называемых западных, имеет место и другой процесс, другое явление, которое в контексте нашего исследования представляет несомненный интерес. Явление это получило название «гражданское общество». Возникновение и функционирование гражданского общества в данном случае можно рассматривать как специфический феномен общественной самоорганизации и установления нужных обществу пропорций без вмешательства или при минимальном, строго регламентированном вмешательстве государственной власти.

Особенности политического развития западноевропейских социумов, некоторые параметры их цивилизационной системы, такие как противоборство католицизма и протестантизма, потребность в политической и правовой самоидентификации «третьего сословия», активная колониальная экспансия, породили внутренне неустойчивую и достаточно противоречивую идею гражданства как альтернативу феодальному принципу сословности. Вместе с тем провозглашение принципа гражданства имело и вполне рациональную цель – новое распределение основных общественных долей, установление такой пропорциональности, которая отвечала бы вызовам времени. Широта социально-политического звучания этой идеи и исторически разнообразные способы ее правового воплощения  имели следствием неустойчивость научных концептуальных попыток осмысления этой идеи. Общая линия развития философского и политологического анализа этой идеи привела европейское научное сообщество к формальному соглашению по поводу некоторых базовых параметров, включаемых в структуру понятия «гражданское общество». Однако ныне имеющие место в науке попытки совместить  идеальные параметры «гражданского общества» с практическими рекомендациями по его правовому оформлению обнаруживают сохраняющийся разрыв между «гражданским обществом» как ценностью и как прикладной организационной моделью. Происходит это по той причине, что «гражданское общество» как прикладная организационная модель всегда представляет собой некий вариант общественной пропорциональности между различными социальными группами, между обществом и государством, между вниманием, уделяемым различным сферам общественной жизни. Такой вариант, естественно, всегда уникален, зависит от множества объективных и субъективных факторов: исторического прошлого, типа экономического и политического устройства, менталитета, социально-психологических особенностей народа и т.д.

Это позволяет предположить, что современное российское общество и его политические структуры в ходе демократических реформ предприняли рискованную попытку транзита политической модели, являющейся, в сущности, неустойчивым балансом этических принципов, эклектической смесью правовых норм и доктринальных политологических предписаний с достаточно разнообразным опытом их практического воплощения. Отсутствие строгой системности в заимствованном зарубежном идейном и организационном опыте гражданского общежития приводило прежде и приводит сейчас к тому, что при наложении этого опыта на отечественные традиции отношений между обществом и властью происходит избирательное отсеивание тех элементов этого опыта, для которых нет свободных «ячеек» в политической культуре российского социума. Таким образом, можно говорить, что перенос концепции «гражданского общества» в Россию и ее воплощение в чистом виде было бы резким и чрезвычайно болезненным нарушением пропорций общественного развития. Вся отечественная политическая система противится такой навязанной диспропорциональности, при этом сама оставаясь, по сути, диспропорциональной с точки зрения идеальных образцов.

В связи с этим для политической науки принципиально важным является вопрос, составляющий, вероятно, главное звено в понимании и оценке заимствованных с Запада политических образцов: нужны ли России принципы и организационные формы установления общественных пропорций, основанные на западной теории гражданственности, как стратегия политического развития?

При организации социальной жизни в России центральное место в процессе установления пропорций занимают, естественно, государственные органы власти. Современная российская политическая практика показывает, что главное место во властной структуре занимает исполнительная ветвь. Исполнительные органы власти представлены в виде разнообразных структур. Важное место в политической структуре призваны занимать органы местного самоуправления. Но являясь, по сути, институтом гражданского общества, местное самоуправление на деле – «типично бюрократические учреждения, мало чем отличающиеся от органов администраций»[2]. Таким образом, формально застолбив за собой место в политической системе, органы местного самоуправления еще не укоренились в сознании населения как нечто самостоятельное, не связанное иерархическими нитями с органами государственной власти, а потому всерьез претендовать на автономную роль в установлении и воплощении пропорций социального развития пока не могут.

Заметное место среди субъектов политики занимают средства массовой информации. Они служат связующим звеном общества и власти, являются каналом политической социализации, но делают это неформально, используя невластные методы в своей работе. Хотя необходимо отметить, что масс-медиа сегодня зачастую находятся в зависимом положении от властей как в техническом плане (доступ к полиграфической базе, передающим центрам), так и в финансовом отношении.

Важным свидетельством пропорциональности общества является наличие в нем разветвленной сети неправительственных организаций и общественных движений. Понятие «общественное движение» является одним из базовых в со­временной социологической теории, фундаментальным в таких специальных социологических направлениях, как социология общественных движений и политическая социология. При этом до настоящего времени оно оста­ется дискуссионным. Его использование предполагает обращение к другим фундаментальным взаимосвязанным социальным категориям, таким как коллективное действие, социальная группа, социальное изменение, социальный институт, религия и некоторым другим. Можно определить общественные движения как коллектив­ные вызовы, осуществляемые людьми с общими целями и солидарностью в воспроизводимом взаимодействии с элитами, оппонентами и властями. Это определение имеет четыре эмпирических измерения: коллективный выбор, общая цель, солидарность и воспроизводимое взаимодействие. В отечественной социологии проблематика общественных движе­ний обсуждается последнее десятилетие, в том числе анализируются вопросы определения общественных движений, их классификации и типоло­гии, динамика и цикличность развития, влияние на политику и социаль­но-культурные процессы в российском обществе.

Различия, существующие между общественными движениями и политическими партиями, находятся на функциональном уровне. Главная особенность общественных движений заключается не в особом способе осуществления ими функции представительства интересов и достижения пропорциональности, а в том, что именно социальные сети, представленные в общественном движении, функционально связаны и с артикуляцией требований, и с проведением мобилизационных кампаний, и с разработкой и распространением убеждений, и коллективной идентичностью.

При всех недостатках, которые таит в себе прямое копирование западных образцов гражданского общества, необходимо признать, что модели демократии, которые неразрывно связаны с гражданским обществом и не могут существовать друг без друга, имеют одно важное методологическое свойство, чрезвычайно актуальное как для политической практики, так и в исследовательском контексте нашей работы. Свойство это заключено в наличии определенных механизмов и процедур, реализация которых может стать легитимным установлением пропорций, прежде всего в политическом развитии общества. Эти механизмы и процедуры состоят в альтернативных выборах и многопартийной политической системе.

Действительно, именно партийная система является важной составной частью политической системы. Отдельные партии могут приобретать статус влиятельных субъектов политического пространства, но долгосрочное их воздействие на политическую жизнь возможно только в составе сложноорганизованной структуры со своими законами, нормами, механизмами установления пропорций. Такой структурой является партийная система.

Партийная система – это функционирующая в обществе форма организации деятельности политических партий, определяющая характер взаимоотношений между самими партиями, между партиями и другими политическими институтами, обеспечивающая на основе права и неюридических норм формирование и реализацию политической воли народа в соответствии с программными целями и приоритетами. Отдельные исследователи склонны видеть в партийной системе столь масштабное явление, что выделяют в ней следующие структурные элементы: организационную, нормативную, функциональную, коммуникативную подсистемы[3], что более характерно, на наш взгляд, для структуры политической системы в целом. Мы можем говорить о том, что партийная система есть сложный механизм институционализации общественных настроений по поводу установления того или иного варианта пропорциональности, переводу социально-политических ожиданий на формальный уровень.

Партии являются одной из пограничных структур гражданского общества, но при этом чрезвычайно важными с точки зрения его полноценного функционирования и взаимодействия с государством. Французский социолог Р. Кейроль считает партии организациями, устанавливающими взаимосвязь между институтами власти и гражданским обществом[4]. «Политическая партия, – по определению американской исследовательницы К. Лоусон, – это организация, которая может считать главным смыслом своего существования создание целой цепочки связей, которая идет от избирателей через кандидатов и электоральный процесс к представителям власти»[5]. Выступая универсальным посредником между обществом и государством, партии становятся инструментом легитимации власти и одновременно решают одну из важнейших демократических проблем – проблему защиты прав и свобод граждан от вмешательства государства, становятся гарантом справедливого распределения пропорций между властью и обществом. «Поддерживая непрерывность политического процесса, партии объективно обеспечивают устойчивость обратных связей между обществом и политической системой. Работая над преодолением отчуждения «периферийных» групп общества, вовлечением их в политику, партии увеличивают гибкость и маневренность политической системы»[6].

Аналитические трудности определения политических партий и их роли в пропорциональном развитии общества обусловливаются во многом своеобразием и особенностями многочисленных теоретических подходов, когда в одно и то же понятие, отражающее конкретное, определенное явление, вкладывается неодинаковый смысл или предпочтение отдается какой-либо стороне или группе признаков. Положение усугубляется еще и тем, что партии – явление конкретно-историческое, и в каждом обществе они принимают уникальные формы.

На наш взгляд, можно выделить несколько подходов к определению политических партий, к пониманию их сущности, можно даже говорить о типологиях определений, исходящих из различных критериев.

В философско-этическом смысле устанавливается так называемое «органическое» понятие партии как в принципе естественной формы объединения людей  в  различные  фракции  и  группировки,  происходящего  на  основе  какого-либо  принципа  и  направленного  на  реализацию  общих  целей.

В социально-историческом аспекте партии можно рассматривать как определенный, вполне устоявшийся структурный элемент общественной  системы, как коллективную форму организации и институционализации социально-классовой активности, как фактор формирования и выражения общественного мнения и идеологических установок различных социальных групп и т.д.

Понятие партии может также исследоваться с точки зрения конкретного правового определения данного политического института. Необходимо четко разграничивать общее государственно-правовое значение понятия партии и конкретное правовое определение политической партии в законодательстве. Российское законодательство закрепляет следующее определение политической партии: «Политическая партия – это общественное объединение, созданное в целях участия граждан Российской Федерации в политической жизни общества посредством формирования и выражения их политической воли, участия в общественных и политических акциях, в выборах и референдумах, а также в целях представления интересов граждан в органах государственной власти и органах местного самоуправления»[7].

Как видим, во всех методологических подходах к партиям в той или иной степени подчеркивается их фундаментальная роль в установлении пропорций общественного развития и нормальном функционировании пропорциональности в общественных системах. Особенно же ярко этот момент виден в политологическом значении понятия партия.

Либеральный подход истолковывает партию как группу людей, придерживающихся одной и той же идеологической доктрины. Либеральной трактовке партии как носительницы разделяемого той или иной группой людей общественного идеала противостоит детерминированное марксистское определение ее как выразительницы интересов определенного класса. Анализируя партии в качестве политических организаций классов, марксистско-ленинская теория связывает их появление и деятельность с делением общества на противостоящие классы и социальные группы. Уже в «Манифесте Коммунистической партии» было отмечено, что «история всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов», что «всякая классовая борьба есть борьба политическая», а этим обусловливалась та важность, которую представляла «организация пролетариев в класс, и тем самым – в политическую партию»[8]. Устанавливая определяющим признаком классовый характер политических партий, их тесную связь с интересами общественных классов и групп, В.И. Ленин подчеркивал, что «классами руководят обычно и в большинстве случаев, по крайней мере в современных цивилизованных странах, политические партии»[9]. Основным признаком, конституирующим понятие политической партии, является классовая природа и социально-политическая обусловленность данного феномена. В.И. Ленин подчеркивал, что «с точки зрения пролетариата ясность классовой группировки партий стоит выше всего»[10]. Именно этот признак является главным, определяющим, субстанциональным, а все остальные производны от него, имеют относительно второстепенное, подчиненное значение. Естественно, и другие моменты также очень важны для характеристики феномена партий в марксистском подходе, но при условии, что социальная сущность явления не упускается из виду[11]. В таком понимании партии ярко проявилась точка зрения марксизма на пропорциональность классового общества, где основными субъектами пропорциональности являются классы, а партии выполняют роль выразителей и защитников их интересов. Понимание классовой природы партий не забыто и сегодня. Как пишет В.Ф. Коломийцев, «многопартийность – не столько показатель демократии, как уверяют западные политологи, сколько признак наличия классовых противоречий»[12]. Как нам кажется, это несколько упрощенный взгляд на вещи, примитивизирующий общую социальную картину. В современных развитых обществах уже трудно объяснить пристрастие электората к тем или иным партиям только их классовыми различиями, тем более, что и сами эти различия сегодня едва заметны в традиционном марксистском смысле[13].

В настоящее время  в России мы наблюдаем сложный и многогранный процесс формирования и стремительной эволюции партийной системы. Дискуссионным является вопрос о направлении этой эволюции: пойдет ли современная российская многопартийность по западноевропейскому пути или выберет свою траекторию развития? По мнению В. Шелохаева, рано или поздно произойдет своего рода естественный отбор, сформируется двухпартийная система. Политические партии будут функционировать не в среде неуправляемой многопартийности, а в условиях отлаженного двухпартийного механизма[14]. На наш взгляд, подобные утверждения основываются, скорее, на интуитивном представлении о желаемом характере партийной системы, нежели исходя из анализа реальной практики. Для двухпартийной системы необходимо развитое, благополучное общество, которое не хочет никаких существенных изменений и в котором две различные партии выражают, по сути дела, единую стратегию общественного и политического развития, расходясь друг с другом лишь в вопросах тактики, где общество в целом достигло консенсуса по поводу установившегося варианта пропорциональности. Отсутствие в последние десятилетия в западном обществе острых, разрушительных конфликтов объясняется не только впечатляющими успехами этих стран в экономике, овладением искусством переговоров и технологиями управления и развития конфликта, но и достижением среди политических элит конфликта относительно основных, базовых ценностей, в число которых входят и «правила игры». Так, В.С. Комаровский выделяет четыре составляющие такого консенсуса: 1) высокая степень согласия между политическими партиями и правящей элитой относительно целей общественного развития, содержания и курса политического развития; 2) договоренность по вопросу о природе политического режима и правилах политической игры; 3) политический стиль, в котором решаются разногласия в вопросах политики, приоритетность процесса поиска компромисса, приемлемого для основных групп интересов; разногласия, как правило, не доводятся до конфликта, а легитимность правительства редко ставится под сомнение; 4) признание прав групп меньшинства на несогласие с политическим курсом и выступление за его изменение конституционным путем[15]. В нашем же обществе, находящемся на острие крупных преобразований с характерными для них процессами вымывания среднего слоя, постоянными размежеваниями внутри основных политических группировок, поляризацией позиций в рамках самого общества по вопросам о целях и средствах осуществляемых реформ, двухпартийная система, по мнению ряда исследователей, с которыми согласен и автор данной работы, представляется в обозримом будущем вряд ли возможной[16].

С особой актуальностью встает вопрос о методологических и теоретических схемах анализа партийных систем в разрезе интереса к пропорциональности общественного развития. Политическая наука накопила солидный базис для подобных исследований.

Прежде всего стоит отметить известную концепцию «замороженных партийных систем» Липсета – Роккана, исходившую из того, что стабильные социальные размежевания, просуществовавшие в Западной Европе начиная примерно с первых десятилетий ХХ века до конца 60-х годов, определяли и стабильность партийных систем на протяжении всего этого времени. На смену жестким детерминантам классовых и идеологических различий на Западе приходит гибкая и пестрая совокупность профессиональных, культурных, эстетических, половозрастных и прочих ориентаций. В то же время в ориентациях электората отмечается усиление значения постматериальных ценностей. Все это происходит на фоне «усреднения» социальной адресации программ и лозунгов политических партий, что связано с доминированием универсальных партий; сглаживания противоречий по линии «левые – правые»; упрощением партийной структуры по линии лидер – аппарат – партийная масса[17].

Другим широко известным подходом к пониманию природы партийных систем является типология Дж.Сартори, который выделил 7 типов партийных систем: однопартийная система; система с партией-гегемоном; система с преобладающей партией; двухпартийная система; система ограниченного плюрализма; система поляризованного плюрализма; атомизированная партийная система[18]. Сообразуясь с мнением Д.Сартори, А.Лейпхарт считает, что «в многосоставном обществе умеренная многопартийность является оптимальным условием для сообщественной демократии»[19], так как в таких обществах, в которых осуществляются свободные выборы, основные социальные водоразделы обычно находят выражение и в партийной системе: в большинстве случаев политические  партии  в  них  являются  организованными  выразителями  политической  воли  сегментов.

Современную Россию можно с полным основанием отнести к обществам многосоставным, а следовательно, возникает новая дилемма: какая партийная система нам нужна – двухпартийная или умеренно многопартийная, какая система будет наиболее адекватно отражать настроения общества по поводу распределения основных социальных ресурсов? Однозначный ответ на этот вопрос дать трудно, но стремиться к его разрешению необходимо. По мнению Ю.Малова, для эффективного функционирования и развития многопартийной системы необходимы, по крайней мере, три непременных условия. Во-первых, наличие компактной группы сравнительно устойчивых и влиятельных политических партий-лидеров, которые составляют костяк системы и постоянно взаимодействуют между собой и государственными структурами по поводу осуществления власти. Во-вторых, наличие выработанных в ходе этого взаимодействия писанных и неписанных юридических и основанных на традициях правил политической деятельности, позволяющих каждой из партий представлять и защищать конкретные общественные интересы и в то же время обеспечивать политическую и социально-экономическую стабильность всего общества. И, в-третьих, наличие определенной политической основы толерантного межпартийного взаимодействия на базе принципиального консенсуса относительно фундаментальных общественных ценностей, прежде всего таких, которые касаются форм собственности, государственного устройства, типа политической власти, прав человека и т.д[20]. Очевидно, что такой консенсус в нашем обществе является желаемой, но все же достаточно далекой перспективой.

Так или иначе, но все исследователи отмечают уникальность партийной системы каждой страны, ее детерминированность историческим прошлым. Со своей стороны хочется заметить, что конфигурация партийной системы определяется не только национальным контекстом (традиции, история, наличие расколов в обществе, этнический и конфессиональный состав граждан и др.), но и условиями институционального дизайна (избирательная система, политический режим, правовое регулирование деятельности общественных организаций и т.д.), которые значительно дополняют и делают разнообразными отношения пропорциональности в обществе.

Одним из самых прямых и непосредственных способов определения и установления пропорций общественного развития является избирательная система, особенно пропорциональная.

Принципиальная роль избирательных систем в гражданском обществе состоит в том, что они выступают в качестве механизма, с помощью которого могут формироваться органы власти всех ветвей и уровней – высшие законодательные и исполнительные, органы власти субъектов Федерации, местного самоуправления, частично судебные и прочие. Сами избирательные системы выступают в качестве важнейшего и необходимого компонента гражданского общества[21].

Избирательная система в гражданском обществе в идеале есть «открытый форум для определения мнений и желаний граждан, а не подготовленное представление для организации политической поддержки в пользу тех, кто уже стоит у власти»[22]. Через избирательные процедуры легитимизируются и институционализируются общественные ожидания по поводу «справедливого» на данном временном интервале распределения долей и пропорций.

Как отмечает В.В. Никитин, «высокая роль избирательной системы в политической системе общества, в механизме легитимизации политической власти, в механизме согласования политических интересов и обеспечения стабильности политической системы может быть достигнута лишь при проведении всеобщих выборов»[23]. Избирательная система в этом случае может выступать как мощный инструмент социальной инженерии. Инструмент этот особенно важен для переходных обществ, основные характеристики политической системы которых отличаются неустойчивостью, а политико-культурная сфера пребывает в стадии формирования. Российское общество относится к этой категории. Значение многих отдельных элементов избирательной системы для структурирования политического поля оказывается чрезвычайно важным. К таким элементам можно отнести заградительный пункт при выборах по пропорциональной системе с применением партийных списков, адекватную нарезку избирательных округов и ряд других избирательных институтов.

Проблема взаимосвязи структурирования политического пространства и основных характеристик избирательной системы приобретает особо актуальное значение в связи с изучением роли избирательной системы в механизме формирования органов законодательной власти.

Использование ряда систем пропорционального представительства допускает самое активное вмешательство избирательных механизмов в партийно-политическую жизнь. Это происходит в том случае, если избирательные системы оказывают политическим партиям либо существенные преимущества, либо вовсе исключают выдвижение кандидатов-одиночек.

Преимущества политическим партиям предоставляются только в тех избирательных системах, которые основаны на использовании механизма выдвижения партийных списков. Иные пропорциональные или полупропорциональные системы, а в их числе система кумулятивного вотума, единственного непередаваемого голоса, единственного передаваемого голоса, преимуществ партийным организациям не предоставляют[24].

Современный этап формирования партийной системы в России был связан с конституционной и избирательными реформами 1993 г.[25] Принятие новой конституции, которая значительно ослабила влияние представительной власти на исполнительную, поставила политические партии в новые для них условия, локализовав их активность пределами Государственной думы с ее не слишком большими полномочиями. Вместе с тем введение смешанной несвязанной электоральной формулы, согласно которой одна половина нижней палаты парламента избирается по одномандатным округам по системе простого большинства, а другая половина – по спискам избирательных объединений в едином общенациональном избирательном округе, сыграло роль катализатора партийного развития. Новая формула позволила четко отделить влиятельные в обществе политические силы, имеющие парламентское представительство, от массы маргинальных квазипартий, не преодолевших пятипроцентный барьер.

Парламентские выборы в России предоставляют достаточно обширный материал для исследования пропорций в развитии общественных систем. Такой анализ может осуществляться как минимум в двух ракурсах: расхождения между пропорциями, которые общество считает «справедливыми» и реальными, установленными властью, с одной стороны, и диспропорциональность, связанная с особенностями российской избирательной системы, когда значительная часть общественных предпочтений оказывается не представленной в парламенте, с другой стороны.

Диспропорциональность первого уровня связана с особенностями всей политической системы современной России. Если избирательная реформа оказала стимулирующее влияние на развитие российских партий, то конституционная реформа, напротив, во многом подорвала этот процесс. Заложенная в конституции России 1993 г. модель взаимоотношений «ветвей власти» может быть охарактеризована как «президентско-парламентская» республика с сильным президентом. Основные черты такой модели связаны не только с ограниченностью полномочий парламента по контролю над правительством, но и с почти безраздельным господством президента по отношению к правительству.

Большое влияние на процесс институционализации партий оказывает тип конституции и установленная в соответствии с ней форма правления. В России, в том числе и в регионах, системообразующим элементом политической системы является исполнительная власть, а не гражданское общество, следовательно, и не партии. Соответственно партии «будут играть ту роль, которая им предоставлена существующей политической системой и политическим режимом»[26].

Президентский тип региональных конституций, который характеризуется полным контролем главы региона над исполнительной властью и невлиятельным положением парламента, также отрицательно сказывается на становлении многопартийности. «Трудности демократической консолидации президентских республик становятся практически непреодолимыми в условиях многопартийной системы. Президентство в сочетании с многопартийностью образует взрывчатую смесь, сводящую шансы демократической консолидации к минимуму», – считает известный политолог В.Б. Кувалдин[27].

Как отмечает ряд исследователей, наиболее заметной особенностью прежде всего регионального политического дискурса является его подчеркнутая «непартийность»[28]. Следовательно, лидеры партийных образований «редко характеризуются как «влиятельные» и «значимые» для региона персоны, хотя их и отмечают как «заметных» и «знаемых»[29]. Представительство партий в органах исполнительной власти крайне незначительно. Более того, попадая в структуры администрации, члены партий, как правило, отходят от активной партийно-политической деятельности, растворяясь в аппаратных структурах. Таким образом, исполнительная власть остается «беспартийной». Это во многом объясняется организационными особенностями президентских форм правления, которые сложились в России в целом и в большинстве ее регионов, когда исполнительная власть отличается высокой степенью независимости от парламента.

Результаты парламентских выборов с наглядностью демонстрируют нам значительную диспропорциональность общественного развития России. На протяжении более чем десятка лет общество ясно показывает свое несогласие с основными принципами и приоритетами проводящейся политики. Выражается это в мощной электоральной поддержке целого ряда оппозиционных партий, в том числе и радикальных. В то же время кадровый состав исполнительной власти и, что особенно важно, идеология проводящихся реформ, практически никак не коррелировали с результатами парламентских выборов. Результаты народного волеизъявления регулярно уходили в «песок», мнение общества относительно пропорциональности развития не учитывалось, институт политических партий планомерно и методично дискредитировался.

Рассчитать пропорциональность политического развития применительно к парламентским выборам можно, используя так называемую «золотую пропорцию». «Среди различных итогов явки избирателей и голосов, отданных за кандидатов, существует та оптимальная «золотая пропорция», которая позволяет говорить об оптимальном соотношении голосов, отданных за победителя и за конкурента (оппозицию). Такой пропорцией является соотношение 62% и 38% от общего числа избирателей. В этом распределении избирательских предпочтений выражается такое соотношение сил, которое обеспечивает гармонию стабильности и развития системы, поскольку оно, с одной стороны, выражает мнение большинства граждан на данный момент, а с другой стороны, репрезентирует альтернативную позицию, наличие которой препятствует возникновению тенденций к тоталитаризму и стагнации»[30]. В свою очередь, добавим к сказанному, что соотношение «власть/оппозиция» в таком случае должно составлять примерно 1,63.

Первые выборы по новой избирательной формуле в декабре 1993 г., которые принесли победу либерально-демократической партии России с ее националистическими и маргинальными лозунгами, показали, что общество в России находится в крайне неустойчивом положении, существующие в то время пропорции несправедливы для большинства населения страны. Естественно, что в таких условиях велик соблазн решить проблемы диспропорционального развития радикальными методами. В I Госдуме были представлены интересы 46799532 (43,3%) избирателей, которые проголосовали за 8 избирательных объединений, преодолевших 5%-ный барьер[31]. Открыто оппозиционные партии (АПР, КПРФ, ЛДПР) набрали в сумме 23277482(21,54%) голосов, а поддерживающие действующую власть (Выбор России и ПРЕС) – 11959380(11,07%). Следовательно, соотношение «власть/оппозиция» составило всего 0,51. Таким образом, можно говорить, что выборы 1993 г. не были репрезентативным отражением электоральных настроений, поскольку в законодательном органе не оказались представлены интересы большинства избирателей. Диспропорциональность политического курса страны проявилась в том, что оппозицию поддержали практически в два раза больше избирателей, чем проправительственные партии, однако это никак не сказалось на представленности оппозиции в структурах исполнительной власти. Пугающе низкой была поддержка власти.

В 1995 г. по результатам выборов во II Государственную думу положение еще более ухудшилось. За четыре избирательных объединения, прошедших в думу (НДР, КПРФ, ЛДПР и «Яблоко»), проголосовало всего 32,34% от общего числа избирателей в стране (34947069 человек). За оппозиционные силы (КПРФ и ЛДПР) отдали свои голоса 21,44% (23170394), а за проправительственное движение «Наш дом – Россия» – 6,49% от всех избирателей России (7009291). Соотношение «власть/оппозиция» составило 0,3.

По итогам выборов в III Государственную Думу в 1999 г. были получены такие результаты. За шесть избирательных объединений, преодолевших 5%-ный барьер, проголосовало 54254855 избирателей, что составило 50,2% от всех имеющих право голоса. Открыто оппозиционные силы (КПРФ и «Блок Жириновского») поддержали 20186062 человека (18,68%). За властные или околовластные силы («Медведь», ОВР, СПС) отдали свои голоса 30113182 избирателя (27,86%). Соотношение «власть/оппозиция» составило 1,49.

Результаты выборов 2003 г. в IV Государственную думу продемонстрировали следующую расстановку сил. За четыре избирательные объединения, которые прошли в новый состав Думы, проголосовало 42840540 человек (39,34% от общего числа избирателей). За оппозиционные объединения (КПРФ, ЛДПР, «Родина») – 20061261 человек (18,42%). За проправительственную «Единую Россию» – 22779279 избирателя (20,92%). Соотношение «власть/оппозиция» составило 1,36.

Таким образом, как видно из результатов четырех голосований, ни в одном случае не было достигнуто даже приблизительного состояния «золотой пропорции». В Думе регулярно оказывалось представлено не более половины всех российских избирателей. Это говорит о том, что очень значительная, а иногда и подавляющая часть населения России, имеющая право голоса, не имела своего представительства в высшем законодательном органе страны, а следовательно, не могла влиять на перераспределение пропорций социально-политического развития общества. Отчасти это обстоятельство обусловлено и низкой явкой, что также говорит о неверии избирателей в способность законодательной власти кардинально повлиять на курс реформ в нашей стране.

Вызывает интерес тот факт, что электоральная поддержка оппозиционных сил на протяжении всех лет была стабильной и колебалась в диапазоне от 18 до 21 процента. Однако это явно меньше, чем идеальное соотношение из «золотой пропорции» –38 процентов. Возможно, этим объясняется неспособность оппозиции кардинально влиять на политический и экономический курс страны. Власть же, отчетливо осознавая отсутствие у оппозиции реальной силы, спокойно ее игнорировала все эти годы.

Но еще более интересные результаты принес анализ поддержки проправительственных партий. Если относительно оппозиции мы можем говорить, что уровень ее поддержки недостаточен, то уровень поддержки власти просто мизерный. В России сложилась уникальная ситуация: власть, по сути, не была признана легитимной большинством населения, но социальная апатия людей породила ситуацию, когда властные практики вновь и вновь институционализировались и ретранслировались во времени и пространстве.

Ни на одних парламентских выборах не было достигнуто даже подобия соотношения «власть/оппозиция», характерного для «золотой пропорции». Это свидетельствует о том, что общество в России находится в крайне разбалансированном состоянии, его очень легко расшатать и необходимо принимать серьезные и системные меры по более пропорциональному его развитию.

Подводя итог, можно сделать вывод, что и государство, и гражданское общество, являясь сложными социальными системами, по природе своей преследуют цель установления пропорций, которые считаются справедливыми и адекватными прогрессивному развитию на каждом временном промежутке своего исторического развития. В современных условиях наиболее технологичным и успешным способом установления пропорций признаны свободные выборы, основанные на многопартийной системе. Однако в России этот механизм еще не функционирует в полном объеме, еще не позволяет переводить ожидания масс на уровень государственной власти, но зато уже вполне отчетливо позволяет увидеть перекосы и недостатки в социально-политической системе, осознать диспропорциональность ее развития.

НАЗАД    ОГЛАВЛЕНИЕ    ВПЕРЕД