ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ В РОССИИ: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ

Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается конец текста на соответствующей странице печатного оригинала данного издания

назад   Политические партии России: история и современность  вперед

 

С.А. Степанов

На волне погромов

“Россия для русских!”

В борьбе с “крамолой”

Распад черносотенного движения

Среди партий и движений, вышедших на политическую арену после Манифеста 17 октября 1905 года, значились и презрительно именовавшиеся “черной сотней”. Возможно, срабатывала ассоциация: черный – значит, темный и реакционный. Сами черносотенцы не отказались от названия, имевшего уничижительный оттенок в устах демократов, и отвечали своим противникам в стихотворной форме:

                    Когда неистовой хулою
                         Русь заливал крамольный вал,
                         Нас встретил враг насмешкой злою
                         И “черной сотней” нас прозвал.
                         Названье приняли мы смело,
                         Мы им довольны и горды,
                         На общее сплотило дело
                         Оно могучие ряды.

Проводя исторические параллели (в средневековой Руси “черной сотней” именовалось податное посадское население), “Руководство монархиста-черносотенца” вопрошало: “Почетное ли это название – черная сотня? Да, очень почетное. Нижегородская черная сотня, собравшаяся вокруг Минина, спасла Москву и всю Россию от поляков и русских изменников...” Черносотенцы занимали крайне правый фланг российского политического спектра, причем за свой экстремизм они заслужили репутацию “революционеров справа”. [c.84]

Правый фланг консолидировал свои ряды значительно позже демократов и либералов. Объяснялось это, помимо прочего, тем, что в самодержавной монархии правящие круги не нуждались в каких-либо политических организациях. Их идеология была государственной доктриной, а интересы защищались всей мощью карательного аппарата империи. Лишь на рубеже XIX – XX веков возникли общества, которые можно определить как предшественников черносотенцев.

Подобно всем политическим партиям, черносотенцы до своего организационного оформления прошли стадию идейного становления. Поскольку всякий социально-экономический кризис проявляется в первую очередь в сфере человеческой мысли, уличным [c.84] схваткам всегда предшествует бескровная, но не менее ожесточенная борьба по философским, историческим и литературным вопросам. Ревнители старины, убедившись, по их собственным словам, “в той опасности, которую представляла для русского дела космополитичность высших слоев высшего общества, признали желательным дать жизнь националистическому кружку”. Так было создано Русское собрание, в руководство которого вошли писатель князь Д.П.Голицын, правнук декабриста князь М.В.Волконский, литератор В.Л.Величко. В деятельности Собрания принимали участие видные представители художественной интеллигенции, включая И.Е.Репина и Н.К.Рериха. Ученые доклады о славянских и русских древностях, художественные выставки и музыкальные вечера, которые устраивались в Русском собрании, были подчинены задачам борьбы против распространения казавшихся чуждыми западных веянии. Противоположные позиции занимали умеренные либералы, объединившиеся в кружок “Беседа”. И хотя они не выходили за цензурные рамки, ни для кого не было секретом, что под видом отвлеченных теорий обсуждались злободневные дела. Обе организации стали школой для будущих политиков. Участники “Беседы” пополнили либеральные партии – от октябристов до кадетов, а члены Русского собрания образовали костяк руководства различных черносотенных союзов.

Активизация политической жизни в стране привела к возникновению еще нескольких организаций ультраконсервативного толка. Так, в начале 1905 г. вокруг редакции “Московских ведомостей” сложилась Русская монархическая партия, руководителем которой стал редактор этой газеты В.А.Грингмут. Через несколько месяцев “кружок дворян”, возглавляемый графами Павлом и Петром Шереметьевыми, преобразовался в Союз русских людей. По мере нарастания революционных событий монархисты все более отчетливо осознавали, что аристократический облик их организаций лишает их шансов в конкурентной борьбе с другими политическими партиями. Как писал один из лидеров Русского собрания юрист Б.В.Никольский, “я все время не чувствовал под собой живой простонародной почвы. Что она есть, я в этом не сомневался, но где она – не знал, соприкосновения не было”.

Переломным моментом стали события, связанные с объявлением Манифеста 17 октября 1905 г. Обещание даровать населению политические свободы было воспринято леворадикальными партиями как сигнал к усилению натиска на самодержавие. Однако вслед за демонстрациями под революционными лозунгами улицы российских городов заполнили манифестации с иконами и хоругвями, быстро переросшие в погромы. За две октябрьские недели, по самым приблизительным подсчетам, погромная волна накрыла более 350 населенных пунктов. Грандиозные побоища пережили Одесса, Киев, Вильно, Екатеринославль, Кишинев, Минск, Орша, Симферополь.

Погибло по меньшей мере 1600 и было искалечено 3500 человек. Эти погромы часто называют еврейскими, но в действительности они не имели исключительно этнической направленности. Жертвами погромщиков становились прежде всего интеллигенты, студенты – все [c.85] те, к кому подходило ненавистное определение “демократ” и кого толпа заставляла целовать царские портреты.

Если демократическая интеллигенция расценила погромы как спровоцированный властями всплеск низменных инстинктов, то консервативные круги усмотрели в них выступление простого народа в защиту своих исконных святынь, попираемых “крамольниками” и “инородцами”. Дело было за тем, чтобы направить стихию в нужное русло. После погромов начался бурный рост черносотенных организаций. За несколько месяцев были зарегистрированы десятки партий и союзов: Союз законности и порядка (Орел), Партия народного порядка (Курск), Царско-народное общество (Казань), Самодержавно-монархическая партия (Иваново-Вознесенск), Белое знамя (Нижний Новгород), Двуглавый орел (Киев), Союз русских православных людей (Шуя) и другие. Как правило, в названиях организаций подчеркивались идеи монархизма, православия, твердой власти и порядка.

Возможно, самым уязвимым местом черносотенцев была их слабая организованность. Большинство из вновь возникших организаций ограничивали свою деятельность пределами одного города, уезда, редко – губернии. Отношения между ними были крайне запутаны, и в этом они заметно отставали от либеральной буржуазии, успевшей создать кадетскую партию. Монархисты регулярно созывали всероссийские “съезды русских людей”, но постановления съездов не имели обязательной силы для местных организаций. Предпринимались попытки создать руководящий центр, однако выбранная на коалиционной основе Главная управа оказалась недееспособной.

Самым крупным из черносотенных партий был Союз русского народа, учрежденный в ноябре 1905 г. в Санкт-Петербурге. Он быстро расширил сферу своего влияния, т.к. изначально был ориентирован на массы. Уже через две недели был открыт первый отдел в Ярославле, а через полтора года сетью провинциальных отделов была покрыта почти вся Россия. К Союзу присоединился ряд ранее самостоятельных черносотенных организаций: Астраханская народно-демократическая партия, Иваново-Вознесенская самодержавно-монархическая партия, Курская партия народного порядка, Орловский союз законности и порядка, Петербургское общество активной борьбы с революцией и ряд других.

Третий монархический съезд в октябре 1906 г. постановил, что “наиболее целесообразной признается программа Союза русского народа, которая должна быть разослана для ознакомления с нею всем единомышленным организациям, в надежде, что они сами к ней присоединятся”, а четвертый монархический съезд в апреле 1907 г. “ввиду преобладающего значения Союза русского народа” возложил на эту организацию заботу об объединении всего черносотенного движения. Впрочем, Союзу не удалось справиться с этой задачей и стать единственной черносотенной партией.

Руководящим органом Союза русского народа являлся Главный совет. Следующим звеном были губернские отделы со своими советами, далее городские и уездные – и так до сельских подотделов. Однако эта стройная иерархия существовала в основном на бумаге. [c.86] Связь провинциальных отделов с Главным советом и между собой носила эпизодический характер, а примкнувшие к Союзу черносотенные организации зачастую сохраняли полную самостоятельность. Как признавал один из лидеров Союза, “там были возможны самые различные взгляды отдельных лиц, групп, даже отделов, так что говорить об этом как о чем-то однородном, которое могло бы одинаково мыслить, я не могу”.

Союз возглавил А.И.Дубровин, детский врач. Монархист крайнего толка, сторонник жесточайших репрессий, он, составив солидное состояние частной практикой, пожертвовал его на пропаганду черносотенных идей. “Говорил он некрасиво, – вспоминал один из его соратников, – но с огромным подъемом, что действовало на простых людей, из которых и состояло большинство членов Союза русского народа”. Речи Дубровина завораживали огромные толпы, наполнявшие Михайловский манеж – место массовых собраний “черной сотни”; но подлинной стихией Дубровина были закулисные интриги.

В отличие от председателя Союза его заместитель В.М.Пуришкевич был настоящим публичным политиком. Внук бессарабского протоиерея поставил свои таланты на защиту дворянских привилегий. Делал это он с такой страстью, что его имя быстро стало нарицательным для обозначения реакционера и погромщика. Не меньшим ораторским даром, хотя и большим цинизмом, обладал курский помещик Н.Е.Марков. Он открыто признавал классовый характер самодержавной власти, а обращаясь к либералам, предупреждал, что они не понимают гибельности собственной тактики, ибо, спровоцировав социальный взрыв, первыми падут жертвами “кровожадных инстинктов простонародья”.

Характерно, что руководство Союза, постоянно подчеркивавшее свою неприязнь к “куче навоза” (так в черносотенной прессе именовали интеллигенцию), состояло в основном из представителей творческих профессий – ученых, врачей, адвокатов. Среди вождей “черной сотни” были академик А.И.Соболевский, филолог и один из зачинателей исторического изучения русского языка, хранитель Горного музея Н.П.Покровский, художник А.А.Майков (сын известного поэта), адвокаты А.И.Тришатный и П.Ф.Булацель.

В руководящие органы монарихческих союзов входили представители буржуазии: оптовый рыботорговец И.И.Баранов, издательница Е.А.Полубояринова (казначей союза), председатель совета Гостиного двора в Петербурге П.П.Сурин и др. Принадлежа к патриархальным слоям торгово-ростовщической буржуазии, они являлись решительными противниками даже минимальных буржуазных свобод. Купец первой гильдии Е.Д.Голубев вспоминал о том, как он и его товарищи-гостинодворцы оказались среди черносотенцев: “Вскоре после издания Манифеста 17 октября 1905 г. стали идти разговоры о том, что нам, торговцам (я тогда занимался мясной торговлей), лучше будет жить по-старому, а не по-новому”.

Отношение православного духовенства к “черной сотне” не было однозначным. Против правых радикалов выступили митрополит Санкт-Петербургский Антоний и ряд церковных владык, но за них – волынский архиепископ Антоний, саратовский епископ Гермоген, [c.87] известный пастырь Иоанн Кронштадтский. В качестве почетных и действительных председателей отделов Союза фигурировали два митрополита, девять архиепископов и епископов.

Лидеры “черной сотни” утверждали, что их организации, в отличие от других партий, выражают интересы всей нации. В такой трактовке принадлежность к Союзу русского народа выглядела священной обязанностью каждого верноподданного, в то время как членство в любой другой политической организации приравнивалось к государственной измене. Ряды черносотенцев быстро росли, и к концу 1907 – началу 1908 гг. в 2229 местных организациях числилось, согласно данным Министерства внутренних дел, более 400 тыс. человек. Таким образом, крайне правые опередили по численности все политические партии России вместе взятые.

Показательно, что черносотенцы не пользовались существенной поддержкой в районах с преобладающим русским населением и там, где русское население отсутствовало или было незначительным. Так, в Великом княжестве Финляндском не было ни одного черносотенного союза, в Польше, Прибалтике, на Кавказе и в Закавказье численность черносотенцев не превышала 7,5 тыс. человек, причем почти все они были сконцентрированы в административных центрах – Варшаве, Вильно, Тифлисе. Зато они активно действовали в регионах со смешанным национальным составом – в Белоруссии и на Украине, через которые проходила черта еврейской оседлости. В 15 губерниях “черты” сосредоточивалось 57,6% всех членов крайне правых организаций. Парадоксально, что большинство членов Союза русского народа составляли украинцы, белорусы и молдаване.

Социальный состав черносотенных союзов отличался исключительной пестротой. Если первые ультраправые организации имели аристократический характер, то в дальнейшем они пополнились представителями неимущих классов. Подавляющее большинство черносотенцев было крестьянами. Массовый характер приобрело вступление в Союз русского народа в Волынской и Подольской губерниях, где действовала Почаевская лавра, руководимая черносотенным духовенством. По указанию священника в Союз вступали целыми селами и деревнями. Вместе с тем сельские подотделы черносотенных партий были самыми неустойчивыми. Погоня за численностью, стремление отрапортовать о поголовном присоединении к Союзу приводили к тому, что многие отделы существовали фиктивно.

Черносотенцы создали ряд рабочих организаций, например, киевский Союз русских рабочих, руководимый типографщиком К.Цитовичем. Программа этого Союза была составлена с учетом профессиональных интересов рабочих и обещала противодействовать “произволу, вымогательству, всем видам корыстного и безнравственного отношения к рабочим со стороны администрации заводов, фабрик и других ремесленно-промышленных заведений, старших рабочих и бороться законом указанными средствами против произвола при расчетах и увольнениях рабочих со службы”.

Крайне правые попытались также закрепиться на крупнейших петербургских предприятиях. Примечательно, что Путиловский завод, считавшийся бастионом социал-демократов, одновременно являлся [c.88] цитаделью черносотенного движения. Влияние этих партий разделилось: черносотенцы обосновались в так называемых “горячих” цехах – мартеновском, прокатном, труболитейном; социал-демократы – в “холодных” мастерских. В Одессе под эгидой местного отдела Союза русского народа были созданы артели портовых грузчиков, членами которых могли быть только черносотенцы. Эти артели просуществовали несколько лет, монополизировав погрузку в порту.

Но в целом черносотенцы не могли составить конкуренцию социал-демократам в рабочей среде. Столь же незначительным влиянием пользовались черносотенные студенческие союзы и академические корпорации, созданные для противодействия забастовкам и волнениям в высших учебных заведениях. [c.89]

Если говорить об идейных источниках черносотенства, то прежде всего следует назвать “теорию официальной народности”, основное содержание которой сводилось к трехчленной формуле “православие, самодержавие, народность”. Сформулированная в первой трети XIX века николаевским министром Уваровым, она дожила в качестве государственной доктрины до начала XX века. Среди своих духовных отцов черносотенцы также числили славянофилов – А.С. Хомякова, братьев И.С. и К.С. Аксаковых, братьев И.В. и П.В. Киреевских, Ю.Ф. Самарина и др. Активно использовался славянофильский тезис о противоположности между Россией и Западом. Вообще-то признание “особого” пути России было характерным для различных политических течений – вплоть до народничества. В основе подобных представлений лежали объективные различия уровней экономического развития, государственных систем, религий и т.п. В интерпретации черносотенцев славянофильский тезис о “гниющем Западе” означал неприемлемость для России буржуазных ценностей, Запад обличался в экспорте бездуховности, узкого материализма, эгоизма и индивидуализма.

Резкой критике подвергался капитализм, который считался искусственно взращиваемой и органически чуждой для России хозяйственной системой. В своих программных документах черносотенцы исходили из представления о России как о земледельческой стране и отдавали предпочтение патриархальному хозяйству перед товарным, мелкому ремесленному производству – перед крупным. Вместе с тем они не покушались на частную собственность и, разумеется, были чужды социалистическим устремлениям.

Демократия представлялась черносотенцам самым ужасным злом, которое породил Запад. В их понимании человек всегда являлся частью некой общности – общины, сословия, племени. Они были убеждены в принципиальной недостижимости народовластия, какие бы избирательные системы или выборные учреждения для этого ни устраивались. Еще К.П. Победоносцев называл конституцию “великой ложью нашего времени” и высокомерно находил, что “большинство, т. е. масса избирателей, дает свой голос стадным обычаем”. А бывший [c.89] народоволец Л.А. Тихомиров, ставший одним из идеологов монархизма, утверждал: “После вековой практики ни для кого не может быть сомнительным, что в парламентарных странах воля народа представляется правительством до крайности мало. Роль народа состоит почти исключительно в том, чтобы выбрать своих повелителей, да в случае особенной произвольности их действий – сменить их, хотя и последняя задача – при хорошей организации политиканских партий – далеко не легка”.

С точки зрения крайне правых, для России с ее многонациональным населением самодержавная монархия являлась единственно возможной формой правления, “наилучшим для нашей Родины способом приведения к единому знаменателю 140 миллионов умов и воль”. Но если в отстаивании незыблемости самодержавия крайне правые полностью смыкались с консервативными кругами, то критика административного аппарата резко отличала их от представителей охранительного течения. Черносотенцы доказывали, что самодержавие утратило свой истинный облик, ибо “…русские государи, начиная с Петра I, хотя и продолжали именовать себя самодержавными, но это самодержавие было уже не православно-русским, а весьма близким к западноевропейскому абсолютизму, основанному не на православно-церковном и земско-государственном единении и общении царя с народом, а на праве сильного…”. Отсюда – идеализация допетровской эпохи, как и идеала социальной гармонии. При этом следует отметить, что черносотенцы уже в 1906–1907 гг. отказались от чего-то подобного созыву Земского собора или восстановлению патриаршества.

Социальная проблематика в программах крайне правых была представлена слабо. Они уклонялись от конкретных предложений в аграрной сфере, ограничившись лишь указанием, что “никакие меры, направленные к улучшению быта крестьян, не должны нарушать неприкосновенности земельной собственности”. Зато чрезвычайно подробно была разработана программа по национальному вопросу. В сущности, черносотенцы заняли пустовавшую нишу, поскольку российские социал-демократы, эсеры, анархисты провозгласили себя интернационалистами. Хотя в империи действовали армянские, еврейские, латышские, польские, финские партии, не было партий, связавших себя исключительно с русским населением. Черносотенцы не замедлили воспользоваться этим положением и объявили о своей монополии на патриотизм. Популярному в революционных кругах тезису о праве наций на самоопределение вплоть до отделения от России и создания собственных национальных государств был противопоставлен лозунг “Россия для русских”.

Черносотенцы провозглашали, что “русская народность, как собирательница земли русской и устроительница русского государства, есть народность державная, господствующая и первенствующая”. Они требовали предоставить русским исключительное право на участие в государственном управлении и службу в правительственных, судебных, земских и городских органах. Для русских предусматривался комплекс экономических льгот и привилегий: исключительное право на заселение окраин, приобретение и аренду земли, разработку [c.90] природных богатств и т.п. Было продекларировано, что “племенные вопросы в России должны разрешаться сообразно степени готовности отдельной народности служить России и Русскому народу”. Соответственно с этим все народы, населявшие Россию, разделялись на “дружественные” и “враждебные”.

Надо иметь в виду, что черносотенцы подразумевали под русскими все славянское население Российской империи. Они отказывали украинцам и белорусам в праве на национальную культуру именно потому, что считали их языки диалектами русского. Кроме того, термин “истинно русский” означал не этническую, а скорее политическую принадлежность. Читателям черносотенных газет не казалось странным, что “истинно русскими” называют московского публициста Грингмута или ялтинского градоначальника Думбадзе. Никого не удивляли и планы черносотенного руководства создать Мусульманский союз русского народа из казанских татар.

“Истинно русским” противопоставлялись “инородцы”, в первую очередь – евреи. В силу экономических и религиозных факторов в России издавна существовали юдофобские традиции. Антисемитские настроения были равно распространены и в правящих сферах, и среди простых людей. Российским законодательством предусматривалась “черта оседлости”, за пределами которой запрещалось проживание лиц иудейского вероисповедания. Однако черносотенцы пошли дальше, провозгласив евреев “врагами рода человеческого”. Несмотря на то, что социальное расслоение среди евреев было таким же глубоким, как среди других народов, они заявляли, что евреи представляют сплоченную этническую общность, имевшую целью достижение мирового господства. Антисемитская литература разъясняла, что первой жертвой этого дьявольского плана выбрана Россия: “Русский характер, черты национального уклада русских людей, отменное историческое гостеприимство славян вообще, и в особенности русских, прекрасно взвешены и учтены евреями, недаром Россия буквально осаждена евреями”. Указывая на широкое участие еврейской буржуазии в торговле и промышленности юго-западных регионов, черносотенцы твердили об экономическом засилье евреев во всех сферах жизни, а активное участие евреев в революционном движении давало им повод повторять, что революция – “дело рук почти исключительно евреев и ведется на еврейские деньги”.

Черносотенцы добивались неукоснительного исполнения особого законодательства о евреях, а также планировали введение новых ограничительных мер. Союз русского народа обещал добиться признания всех проживающих в империи евреев иностранцами, правда, без привилегий, которые имели подданные других государств. Евреям должен был быть навсегда закрыт доступ к государственной службе, преподавательской деятельности, журналистике, адвокатуре, врачебной практике. Вдобавок к печально известной “процентной норме”, ограничивавшей доступ евреев в учебные заведения, предлагалось изгнать лиц иудейского вероисповедания из всех гимназий и университетов, в которых обучался хотя бы один христианский юноша. Одновременно предполагалось запретить евреям открывать собственные школы. [c.91]

Парадоксально, что антисемиты находили точки соприкосновения с сионизмом – сравнительно молодым в ту пору движением. Массовый исход евреев на историческую родину – вот что прельщало черносотенцев в идеях Теодора Герцля. Союз русского народа в своих программных документах даже обещал поставить вопрос о создании еврейского государства перед иностранными правительствами и содействовать выселению евреев в Палестину, “каких бы материальных жертв такое выселение ни потребовало от русского народа”.

Была ли идеология черносотенства близка фашистской? Здесь уместно будет упомянуть о том, что Марков, эмигрировавший в Германию после крушения самодержавия, с гордостью называл Союз русского народа прообразом фашистской партии и сокрушался, что царское правительство оказалось недостаточно дальновидным, чтобы воспринять фашистские идеи. Тем не менее вряд ли можно ставить знак равенства между черносотенством и фашизмом, принадлежавшим к разным историческим эпохам. У них было определенное сходство, а в некоторых случаях справедливо говорить о прямом заимствовании нацистской пропагандой антисемитских аргументов из черносотенных арсеналов. Однако были и серьезные отличия. Так, российские черносотенцы не использовали элементы социалистической доктрины, как это делали германские нацисты. Они были ярыми националистами, но у них не было расовой теории и они не помышляли о тоталитарном государстве, которое бы контролировало хозяйственную деятельность, политическую жизнь и даже мысли своих подданных.

Крайне правые являлись носителями противоречивой идеологии, в которой причудливо переплетался традиционализм и крайний радикализм. Они чаще других политических движений взывали не к разуму, а к чувствам людей, многократно повторяя одни и те же формулы-заклинания и не придавая особого значения разночтениям в своих программах. Интуитивно нащупывая способы воздействия на массовое сознание, они являлись своего рода пионерами в этой области. [c.92]

Черносотенцы использовали как легальные, так и нелегальные методы борьбы. При Главном совете Союза русского народа была образована боевая дружина и районные группы. Боевые дружины были созданы в десяти городах, самой многочисленной была одесская Белая гвардия, состоявшая из 300 боевиков. Петербургское Общество активной борьбы с революцией располагало агентурной сетью в революционном подполье. Оружие для черносотенных дружин поступало из армейских и полицейских арсеналов, а также закупалось за границей. В июне 1906 г. дружинники убили одного из лидеров кадетской партии М.Я.Герценштейна, в марте 1907 г. – кадета Г.Б.Иоллоса, Черносотенцы также организовали покушение на жизнь бывшего премьер-министра графа С.Ю.Витте, которого считали главным виновником революционной смуты. Оценивая черносотенный [c.92] террор в целом, можно сказать, что боевые дружины Союза русского народа не могли – ни по выучке, ни по дисциплине – сравниться с дружинами эсеров и других революционных партий. В большинстве случаев черносотенцы могли лишь оказать содействие полиции и войскам.

Серьезным испытанием для крайне правых стала борьба за депутатские кресла в Государственной думе. Во время выборов в 1 Думу они сочли возможным вступить в блок только с теми организациями, которые выступали за неограниченное самодержавие и неделимость России. Таким образом, верхушка “черной сотни” отказалась от союза с октябристами и в результате потерпела сокрушительное поражение, получив всего 9,2% голосов выборщиков. Крайне правым не удалось провести в Думу ни одного депутата. Как только выяснились результаты выборов, черносотенцы заявили, что Дума “не может быть признана выразительницей истинных убеждений русского народа”.

Разгон I Думы и назначение главой правительства П.А. Столыпина были восприняты черносотенцами как залог успеха, и на выборах во II Думу они изменили свою тактику. Несмотря на то, что Главный совет отверг официальное соглашение с конституционными партиями, однако руководители местных отделов вступили в негласный блок с организациями октябристов и выставили ряд общих кандидатов. За список правых проголосовало 25% выборщиков от всех курий, что свидетельствовало о поляризации политических сил в стране. Однако черносотенцам не удалось создать самостоятельную фракцию, хотя депутатами II Думы стали Пуришкевич и Крушеван.

Не имея твердой опоры в Думе и потому взяв курс на ее дискредитацию, они открыли длинную череду скандалов в российском парламенте и стали первыми депутатами, удаленными из зала заседаний за хулиганское поведение. Секретарь Государственной думы М.В.Челноков так описывал типичное думское заседание: “На кафедре беснуется Пуришкевич. Он говорит очень недурно, бойко и нахально, острит, безобразничает и вызывает гомерический хохот аудитории”. В то же время он отмечал, что за шутовской маской скрывался умный и изворотливый политик. [c.93]

Третьеиюньский переворот был с ликованием воспринят в крайне правых кругах. В свою очередь Союз русского народа заслужил благодарственную телеграмму императора Николая II, назвавшего черносотенцев “примером законности и порядка”. Новое положение о выборах обеспечивало преобладание имущих классов. Таким образом, пусть и с третьей попытки, власти добились приемлемого для себя состава депутатского корпуса. В частности, черносотенцы провели в III Думу 140 депутатов (примерно столько же мест они завоевали пять лет спустя на выборах в IV Думу).

Но на гребне успеха “черную сотню” настиг раскол, первым его признаком стал демонстративный выход Пуришкевича из Союза [c.93] русского народа (он возглавил Русский народный союз имени Михаила Архангела). В самой Думе черносотенцы разделились на две фракции, и либеральная пресса смаковала взаимные разоблачения, которых обменивались недавние союзники. Отчасти раскол объяснялся личными счетами и борьбой самолюбий, однако причина лежала глубже. Речь шла о разногласиях по основным направлениям внутренней политики.

Сторонники Пуришкевича и Маркова считали необходимым учитывать реалии политической жизни – парламент, оппозиционные партии и прессу. Дубровин же и его последователи выступали за безусловное возвращение к дореформенному самодержавию. Дубровинцы делали ставку на насилие, содержали боевые дружины и были замешаны в подготовке террористических актов, в том числе и против неугодных им сановников. Недолго пробыл любимцем “черной сотни” и Столыпин, которого дубровинцы обвиняли в проведении “конституционного” курса. По их мнению, законодательные учреждения нужно было либо устранить, либо свести их значение до минимума, а в Думе должны были заседать депутаты, назначенные императором, а не избранные населением. Они предлагали даже ограничить свободу слова для депутатов: “Чтобы члены Государственной думы за речи свои, хотя бы и в Думе произнесенные, подлежали бы законной ответственности в общем уголовном порядке и чтобы уничтожен был принцип несменяемости членов Думы”.

Оппонентов Дубровина ни в коей мере нельзя было назвать сторонниками конституционных преобразований, тем не менее Марков подчеркивал: “Можно быть недовольным 3-й, 4-й Думой, 20-й, разгоните их, выберите настоящую русскую, но, как учреждение, Государственная дума необходима: без этого России не существовать”.

Дубровинское и “обновленческое” (так назывались сторонники Маркова, предлагавшие обновить Главный совет) течения разошлись и в оценке столыпинской аграрной реформы. Дубровинская пресса квалифицировала покушение на общину как “разрушение” России: “Помни, правящий класс, ты уже, ослабив веру, подорвал самодержавие и теперь губишь общину, признав ее, ни в чем не повинную, козлом отпущения за твои же грехи”. В то же время обновленцы безоговорочно поддержали реформу, а Марков с думской трибуны заявил: “Через это трижды проклятое общинное землевладение наш народ так ужасно, так поразительно обнищал”.

В 1911–1912 гг. Союз русского народа распался на две враждующих партии – Всероссийский дубровинский Союз русского народа и обновленческий Союз русского народа. Обновленцы опирались в основном на имущие слои населения, их поддерживало правительство. “Плебейский” облик дубровинцев предопределил смещение акцентов в их пропагандистской деятельности – они позволяли себе резкую критику центральной и местной администрации, помещиков, фабрикантов (преимущественно нерусского происхождения).

На этом дробление не закончилось, тем более что организационный кризис поразил практически все крайне правые организации. Имея многослойный состав, черносотенцы были обречены на глубокие социальные разногласия. Выступления черносотенных [c.94] депутатов-крестьян значительно отличались от речей помещиков, их коллег по фракции (сельские подотделы Союза русского народа выступали за принудительную конфискацию помещичьих земель). В конце концов местные отделы вышли из-под контроля центра, и к 1914 г. черносотенный лагерь представлял собой конгломерат разрозненных, конкурирующих между собой группировок.

Вступление России в Первую мировую войну на стороне Антанты создало для крайне правых ряд проблем, ибо среди них были сильны германофильские тенденции. Так, в самый канун войны Н.Е.Марков заявлял: “Я думаю, что лучше вместо большой дружбы с Англией иметь маленький союз с Германией, это будет проще, и здесь нам будет гораздо проще договориться”. Пришлось срочно переписывать устав Русского народного союза имени Михаила Архангела, в котором “истинно русские патриоты” выражали свое особое благорасположение немцам.

Тем не менее черносотенцы с ходу включились в шовинистическую истерию, которой ознаменовались первые недели военных действий. Видный деятель “черной сотни” архиепископ Волынский Антоний в своих проповедях призывал не ограничиться получением Черноморских проливов; “Этого мало. Невозможно могущественной России сносить, чтобы величайшая наша святыня – Господень Гроб и Голгофа и Вифлеем оставались в руках неверных магометан”. Рассуждая о будущих границах Российской империи, монархисты намеревались присоединить к владениям Романовых все славянские земли.

Показательно, что разногласия между двумя черносотенными течениями проявились в отношении к другим политическим силам. Обновленческая пресса умилялась “патриотическому единению” в первые месяцы войны: “Как только вспыхнула война, все политические партии у нас как рукой сняло. Возьмите любую газету за первые две недели войны и поищите хоть одну строчку, под которой не подписался бы любой, самый строгий союзник”. Некоторые из лидеров крайне правых, в том числе Пуришкевич, поспешили протянуть руку либералам, своим недавним противникам. Однако эта позиция была неприемлема для дубровинцев, продолжавших именовать “крамольниками” всех, кто был терпим к иноземцам и инородцам: “Нынешние дни надлежит считать временем могучего пробуждения национальной гордости и самосознания русского народа. Немец – это только повод. России пора освободиться от всякой иноземщины”.

Военные неудачи весны – лета 1915 г. привели к резкому изменению политической обстановки. Создание Прогрессивного блока, в который вошла часть националистов и даже бывшие лидеры крайне правых (например В.В. Шульгин), было воспринято черносотенцами как сплочение врагов самодержавия. В противовес Прогрессивному блоку была предпринята попытка создать “черный” блок. Однако его участники никак не могли преодолеть разногласия в собственных рядах. Это продемонстрировали два параллельных монархических совещания, состоявшихся в ноябре 1915 г. в Петрограде и в Нижнем Новгороде. [c.95]

Лидеры черносотенцев сознавали, что “министерская чехарда” и назначения на высокие посты одиозных личностей, сделавших карьеру благодаря распутинской клике, окончательно подрывают авторитет царской власти. В беспощадного обличителя казнокрадства и некомпетентности правительства превратился Пуришкевич. Он произнес в Думе нашумевную речь о “темных силах” вокруг трона, закончив ее возгласом: “Да не будет Гришка Распутин руководителем русской внутренней общественной жизни!”

17 декабря 1916 г. Пуришкевич вместе с великим князем Дмитрием Павловичем и князем Ф.Ф. Юсуповым убили Распутина. Однако физическое устранение фаворита не спасло положение. Ф.Ф. Юсупов вспоминал: “Нам казалось, что Распутин был лишь болезненным наростом, который нужно было удалить, чтобы вернуть русскую монархию к здоровой жизни, и не хотелось думать, что этот “старец” является злокачественным недугом, пустившим слишком глубокие корни, которые продолжат свое разрушительное дело даже после принятия самых крайних и решительных мер”.

В последние месяцы существования самодержавия в лагере крайне правых господствовала полнейшая растерянность. В феврале 1917 г. черносотенцы, всегда хваставшие миллионной ратью своих сторонников, не смогли оказать правительству ни малейшей помощи. Сразу после отречения Николая II монархические союзы исчезли с политической сцены, их газеты были закрыты, а лидеры предстали перед Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства. [c.96]