ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ РЕЖИМ

НАЗАД  ОГЛАВЛЕНИЕ  ДАЛЕЕ

Баранов Н.А. Трансформации современной демократии:

Учебное пособие. СПб.: Балт. гос. техн. ун-т, 2006. 215 с

Глава 8.

Демократический транзит 

С середины 1980-х гг. в политической науке под влиянием определенных процессов – первоначально региональных, а затем и общемировых – постепенно начинает формироваться новое направление политологических исследований – транзитология. Если подойти к данному понятию со строго этимологических позиций, то транзитологические исследования предполагали анализ политических изменений переходного характера, связанных со становлением нового качественного состояния политической системы. Однако на практике термин «транзитология» приобрел более узкое значение, так как предметом исследований данного направления стал процесс перехода от автократических форм правления к демократическим. Поэтому предметом транзитологии как относительно самостоятельной дисциплины в рамках политической науки стали проблемы демократизации.

В самом общем смысле демократизация означает процесс политических и социальных изменений, направленных на установление демократического строя. Как пишет российский политолог А.Мельвиль, «история становления и развития демократических норм и практик говорит о том, что демократия – это процесс, процесс развития, расширения и обновления идей и принципов, институтов и процедур».[1] Т.е. демократия является, по сути, постоянно идущим процессом демократизации. В современной теории и практике демократия и демократизация не гарантирует решения тех или иных проблем, и лишь создает условия для достижения поставленных целей. Результат же зависит от условия протекания демократического процесса, от характеристики сил, которые будут на него влиять, от их способностей решать проблемы, от внешних обстоятельств, влияющих на внутреннюю политику. 

С.Хантингтон вводит понятие «волна демократизации», под которой он понимает группу переходов «от недемократических режимов к демократическим, про­исходящих в определенный период времени, количест­во которых значительно превышает количество перехо­дов в противоположном направлении в данный пери­од».[2] К этой волне обычно относится также либерализа­ция или частичная демократизация в тех политических системах, которые не становятся полностью демокра­тическими. Американский политолог пришел к выводу, что в современном мире имели место три волны демократизации. Каждая из них затрагивала сравни­тельно небольшое число стран, и во время каждой со­вершались переходы и в недемократическом направле­нии. За каж­дой из первых двух волн демократизации следовал откат, во время которого некоторые, хотя и не все, страны, со­вершившие прежде переход к демократии, возвращались к недемократическому правлению. Понимая всю степень условности своих исследований, тем не менее, С.Хантингтон выделил следующие даты волн демократизации: первая, длинная волна демократизации 1828 - 1926 гг.; первый откат 1922 - 1942 гг.; вторая, короткая волна демократизации 1943 - 1962 гг.; второй откат 1958 – 1975 гг.; третья волна демократизации начинается с 1974 г. и продолжается по сей день.

В качестве критериев демократичес­кого минимума исследователи выделили следующие: во-первых, 50 процентов взрос­лого мужского населения должно иметь право голоса; во-вторых, ответ­ственный глава исполнительной власти должен либо сохранять за собой поддержку большинства в выбор­ном парламенте либо избираться в ходе периодических всенародных выборов. Первой страной, которая отвечала этим критериям были США примерно около 1828 года. К концу XIX столетия переход к демокра­тии совершили Швейцария, заморские британские до­минионы, Франция, Великобритания и несколько мел­ких европейских стран. В первую волну более или менее демократические режимы уста­новили у себя Италия и Аргентина, а также получившие независи­мость Ирландия и Исландия. За сто лет свыше тридцати стран ввели у себя по крайней мере минимальные общенациональные демократичес­кие институты.

Первый откат начался в 1922 г., когда Муссолини в Италии пришел к власти. Демокра­тические институты, созданные в 1920-х гг. в Литве, Польше, Латвии и Эсто­нии, были свергнуты в результате военных переворо­тов. После прихода к влас­ти Гитлера в 1933 г. прекратила свое существование Веймарская республика. Демократия погибла также в Австрии, Чехии, Греции, Португалии, Испании, Японии. Эти смены режимов отражали расцвет коммунисти­ческих, фашистских и милитаристских идеологий. Во Франции, Великобритании и других странах, где демо­кратические институты сохранились, антидемократи­ческие движения также набирали силу.

Доминантой политического развития 1920 - 1930-х гг. были уход от демократии и либо возврат к традиционным формам авторитарного правления, либо установление новых, массовых, гораздо более жестоких и всеобъемлющих форм тоталитаризма. Такое движе­ние вспять происходило главным образом в тех стра­нах, которые восприняли демократические формы бук­вально накануне Первой мировой войны или сразу после нее, для которых демократия была новым, неустоявшимся явлением.

Вторая мировая война положила начало второй, короткой волне демократиза­ции. Союзническая оккупация способствовала введе­нию демократических институтов в Западной Герма­нии, Италии, Австрии, Японии и Корее, хотя в то же время советским режимом была разрушена демо­кратия в Чехословакии и Венгрии. В конце 1940-х - начале 1950-х гг. пришли к демократии Турция и Гре­ция. В Латинской Америке Уругвай вернулся к демокра­тии во время войны, а в Бразилии и Коста-Рике демо­кратические перемены произошли в конце 1940-х гг. В других латиноамериканских странах - Арген­тине, Колумбии, Перу и Венесуэле - происходили неоднозначные процессы как демократизации, так и утверждения, в основном военных, диктатур. Распад колониальной системы породил на свет ряд новых государств. Во многих из них не делалось никаких реальных попыток ввести демократические институты. В некоторых были только элементы де­мократии - в Пакистане, Малайзии, Индонезии. В нескольких новых государствах - Индии, Шри-Ланке, на Филиппинах, в Израиле - демократические институты продержались порядка десяти лет, а в 1960 г. демократическим стало крупнейшее государство Африки – Нигерия.

К началу 1960-х гг. вторая волна де­мократизации исчерпала себя. В конце 1950-х полити­ческое развитие и транзит режимов приняли отчетливо авторитарный характер. Наиболее кардинальные перемены произошли в Латинской Америке, где в Перу, Бразилии, Боливии, Аргентине, Эквадоре, Уругвае и Чили установились авторитарные режимы. В Азии в 1958 г. военные установили режим воен­ного положения в Пакистане. Затем демократические проце­дуры прекратили свое существование в Корее, Индонезии, на Филиппи­нах и на Тайване. В 1975 г. Индира Ганди, временно отказавшись от демократической практики, объявила чрезвычайное положение в Индии. В Греции в 1967 г. пришли к власти «черные полковники». В Турции происходили антидемократические процессы. В 1960-е гг. несколько неафриканских колоний Ве­ликобритании получили независимость и установили демократические режимы, продержавшиеся у власти значительный период времени. Это Ямайка, Тринидад-и-Тобаго (1962), Мальта (1964), Барбадос (1966) и Маврикий (1968). Однако большая часть новых стран, ставших независимыми в 1960-е гг., находилась в Аф­рике. Нигерия в 1966 г. пала жертвой военного переворота. Единственной африканской страной, стойко придерживавшейся демократической практики, была Ботсвана. Тридцать три других афри­канских государства, получивших независимость между 1956 и 1970 гг., стали авторитарными в тот же самый момент или очень скоро после него. Деколонизация Африки привела к сильнейшему в истории увеличе­нию числа независимых авторитарных правительств.

Глобальный поворот прочь от демократии в 1960-х - начале 1970-х гг. приобрел впечатляющие размеры. По одной из оценок, треть из 32 действующих демократий, существовав­ших в мире в 1958 г., превратилась в авторитарные ре­жимы к середине 1970-х гг. Авторитарные транзиты подобного рода не только вызвали к жизни теорию бюрократического авторитаризма, при­званную объяснить перемены, происходящие в третьем мире. Они породили значительно более пес­симистический взгляд на пригодность демократии для развивающихся стран и усилили озабоченность жизнеспособностью демократии в развитых странах, где она существовала многие годы.

Третья волна демократизации началась в 1974 г. после падения португальской диктатуры. В течение пятнадцати лет де­мократические режимы пришли на смену авторитар­ным почти в тридцати странах Европы, Азии и Латин­ской Америки. В некоторых странах произошла значи­тельная либерализация авторитарных режимов. В дру­гих - движения, выступающие за демократию, обрели силу и легальность.

Сначала этот демократический прилив проявил себя в Южной Европе. Через три месяца после португальско­го переворота рухнул военный режим в Гре­ции, затем в Испании.

В конце 1970-х гг. демократическая волна докати­лась до Латинской Америки. В 1977 г. военные лидеры в Эквадоре заявили о своем желании уйти из полити­ки; в 1978 г. то же самое повторилось в Перу, затем в Боливии. В 1982 г. поражение в войне с Ве­ликобританией подорвало позиции аргентинского воен­ного правительства и привело к избранию гражданского президента и правительства. В 1984 г. избран гражданский президент в Уругвае, а затем демократические процессы достигли Бразилии. В Центральной Америке демократизация началась в Гондурасе, Сальвадоре и Гватемале.

Демократическое движение заявило о себе и в Азии. В начале 1977 г. первая демократия третьего мира - Индия - прожив полтора года в условиях чрезвычайного положения, вернулась на демократи­ческий путь. В 1983 г. в Турции в результате выборов было сформировано гражданское правительство, а на Филиппинах восстановлена демо­кратия. В 1987-1988 гг. демократизация достигла Южной Кореи, Тайваня и Пакистана.

В конце 1980-х гг. демократическая волна за­хлестнула коммунистический мир. В 1988 г. в Венгрии начался переход к многопартийной системе. В 1989 г. выборы на съезд народных депутатов СССР принесли поражение нескольким высокопоставленным партий­ным лидерам и позволили создать весьма независимый Верховный Совет. В начале 1990 г. стали развиваться многопартийные системы в Прибалтийских республи­ках, а коммунистическая партия Советского Союза от­казалась от руководящей роли. В Польше «Солидар­ность» одержала в 1989 г. полную победу на выборах в государственный сейм, и к власти пришло некомму­нистическое правительство. В 1990 г. лидер «Солидар­ности» Лех Валенса был избран президентом, сменив на этом посту коммуниста генерала Войцеха Ярузельского. В последние месяцы 1989 г. рухнули коммунисти­ческие режимы в Восточной Германии, Чехословакии и Румынии, и в 1990 г. в этих странах прошли соревнова­тельные выборы. В Болгарии коммунистический режим также начал либерализоваться, народные движения, вы­ступающие за демократию, появились в Монголии. В 1990 г. в обеих этих странах также состоялись достаточно свободные выборы.

Между тем в Западном полушарии мексиканская правящая партия в 1989 г. впервые потеряла власть в государстве. В Чили был проведен референдум, положивший конец диктатуре Пиночета. Демократические процессы проходили также в Гренаде, Панаме, на Гаити.

Завершение европейской деколонизации (Португалии, Великобритании) в 1970-е и начале 1980-х гг. привело к образованию ряда новых государств с демократической политической системой.

В Африке и на Среднем Востоке движение к демо­кратии в 1980-е гг. происходило в ограниченных пре­делах. К 1990 г. некоторая либерализация произошла в Сенегале, Тунисе, Алжире, Египте и Иордании. Прекратил существование режим апартеида в Южноафриканской республике. К 1990 г. стали раздаваться требования демократии в Непале, Албании и других странах, имев­ших прежде весьма скромный демократический опыт или не имевших его вовсе.

В целом движение к демократии носило глобальный характер. За пятнадцать лет демократическая волна про­катилась по Южной Европе, затопила Латинскую Аме­рику, дошла до Азии и уничтожила диктатуру в Совет­ском блоке. В 1974 г. восемь из десяти южноамерикан­ских стран управлялись недемократическими правитель­ствами, в 1990 г. - в девяти правительства были демо­кратически избраны. В 1973 г., по данным Фридом-Хауза, 32 процента мирового населения проживало в свободных странах; а в 1990-м - почти 39 процентов человечества. Несмотря на то, что в 1973-1990 гг. абсолютное ко­личество авторитарных государств впервые снизилось, тем не менее, к 1990 г. третья волна демократизации еще не привела к увеличению процентной доли демократи­ческих государств в мире по сравнению с предыдущим пиком, достигнутым шестьдесят восемь лет назад.

Политические процессы в конце ХХ – начале XXI в. вновь поставили перед исследователями вопрос: не является ли возвращение некоторых стран в лоно авторитарного правления началом отката третьей волны демократизации? Насколько демократичны «оранжевые революции», осуществленные в Сербии, Грузии, Украине, Киргизии, и приведут ли они к установлению демократического режима в этих странах?

Анализируя откаты после первой и второй волн демократизации С.Хантингтон пришел к следующим выводам.[3]

Во-первых, причины переходов от демократических к авторитарным политическим системам разнились не меньше, чем причины переходов от авторитаризма к демократии, и отчасти переплетались с ними. Среди факторов, способствовавших транзиту во время первого и второго откатов, американский политолог называет следующие:

- недостаточная укорененность демократических ценностей среди ключевых групп элиты и широкой общественности;

- экономический кризис или крах, обостривший социальный конфликт и повысивший популярность жестких мер, которые могли быть применены только авторитарным правительством;

- социальная и политическая поляризация, зачастую вызванная действиями левых правительств, которые пытались проводить излишне много крупных социально-экономических реформ слишком быстро;

- решимость консервативных групп среднего и высшего класса убрать популистские и левые движения, а также низший класс от политической власти;

- исчезновение закона и порядка в результате терроризма и повстанческих движений;

- интервенция или завоевание недемократическим иностранным государством;

- эффект «снежного кома» в виде действия примера крушения или свержения демократических систем в других странах.

Во-вторых, переходы от демократии к авторитаризму, кроме тех, что были вызваны действиями иностранных акторов, почти всегда осуществлялись теми, кто стоял у власти или близко к власти в демократической системе. За одним или двумя возможными исключениями, не было случая, чтобы конец демократической системе положило всенародное голосование или всенародное восстание. Подавляющее большинство переходов от демократии к авторитаризму принимало форму либо военных переворотов, либо переворотов, осуществляемых исполнительной властью, когда демократически избранный глава исполнительной власти решительно порывал с демократией и сосредоточивал всю власть в своих руках, обычно путем объявления чрезвычайного или военного положения.

В-третьих, во многих случаях, как первого, так и второго откатов демократические системы заменялись исторически новыми формами авторитарного правления. Фашизм отличался от прежних форм авторитаризма своей массовой базой, идеологией, партийной организацией и стремлением охватывать и контролировать большую часть общества. Бюрократический авторитаризм отличался от прежних форм военного правления в Латинской Америке своим институциональным характером, предполагаемой бессрочностью правления и экономической политикой. По сути, обе новые формы авторитаризма представляли собой реакцию на социальное и экономическое развитие.

В качестве потенциальных причин, которые могут способствовать третьему откату, могут быть следующие:

- снижение легитимности демократических режимов из-за систематической неспособности действовать эффективно;

- всеобщий экономический кризис, который также может во многих странах лишить демократию легитимности;

- возникновение эффекта «снежного кома» из-за перехода к авторитаризму какой-либо демократической или демократизирующейся великой державы;

- переход нескольких недавно демократизировавшихся стран к диктатуре из-за отсутствия многих необходимых для демократии условий, что также может привести к эффекту «снежного кома»;

- успешная экспансия со стороны недемократического государства по отношению к демократическим странам;

- возникновение различных форм авторитаризма, отвечающих нуждам своего времени: авторитарный национализм, религиозный фундаментализм, олигархический авторитаризм, популистские диктатуры, групповые диктатуры, которые могут поставить под свой контроль все общество.

Однако, нельзя сказать, что какая-либо из этих старых или новых форм авторитаризма наиболее вероятна, также как нельзя сказать, что она полностью невозможна.

Анализируя демократизацию авторитарных режимов, А.Мельвиль (см. рис. 8.1.)[4] пришел к выводу, что в большинстве случаев успешных демократических транзитов инициатива шла сверху от части правящей элиты, расколовшейся на сторонников преобразований, или реформаторов, и противников перемен, или консерваторов. Реформы начинались не с демократизации, а с предварительной либерализации режима. В отличие от подлинной и институционально подкрепленной демократизации эта либерализация почти полностью контролировалась верхами и могла быть прервана ими в любой момент.

Между демократизацией и либерализацией имеются принципиальные различия. Так,  в авторитарных условиях либерализация может включать сочетание политических и социальных изменений, таких как ослабление цензуры в СМИ, расширение степени свободы независимых рабочих организаций, восстановление ряда индивидуальных юридических гарантий, освобождение большинства политических заключенных, возвращение политэмигрантов, терпимость в отношении политической оппозиции. Демократизация является более широким и специфически политическим понятием, поскольку предусматривает открытую конкуренцию за право контроля над правительством, а это, в свою очередь, предполагает свободные выборы, определяющие состав кабинета. Либерализация по преимуществу модифицирует взаимосвязи государства и гражданского общества, а демократизация в основном меняет взаимоотношения между государством и политическим обществом как таковым.

Реформаторы в борьбе с консерваторами искали поддержку в гражданском обществе, оппозиционных движениях. Балансируя между охранителями режима и его радикальными противниками, реформаторы-центристы на протяжении определенного времени выдерживали политику дозированных реформ. Однако санкционированная ими легализация радикальной оппозиции в качестве нового субъекта политического процесса, а также вызванная этим ответная консолидация консерваторов неизбежно вели к росту общественной напряженности и обострению конфликтов.

В большинстве случаев успешных демократических переходов решение политического противоречия состояло в оформлении особого рода пакта между соперничающими сторонами, устанавливающего «правила игры» на последующих этапах демократизации и определенные гарантии для проигравших. За этим следовали первые свободные выборы, которые приводили к власти по преимуществу не центристскую группу начинавших реформы политиков, а лидеров и представителей радикальной оппозиции. Победа последних, как правило, не была продолжительной. Как только новая демократически избранная власть была вынуждена осуществлять болезненные экономические реформы, негативная массовая общественная реакция на них приводила к власти в ходе следующих демократических выборов, получивших название «выборов разочарования», уже не радикалов, а в основном выходцев из старых правящих сил, которые уравновешивали новую политическую систему. Институционализация демократических процедур, и, прежде всего смены политической власти, закладывала необходимые основы для возможной в последующем консолидации демократии, которая, не является обязательным результатом начатых процессов демократических преобразований. Новая демократическая политическая реальность закреплялась каждый раз в особенном, индивидуальном, но неизбежном сплаве с предшествующими, недемократическими традициями.

Рис. 8.1.

Переход к демократии (демократический транзит) понимается как временный процесс. Он представляет собой нечеткий период времени, протекающий между падением режима и моментом, когда рычаги власти оказываются под полным контролем сменяющего его демократического режима. Он обычно завершается, когда данная демократия наделяет себя законными институтами и конституцией, когда демократические руководители обеспечили свое верховенство, признанное армией и номенклатурой, тем самым, делая возможным мирные переходы власти. Такая оценка удовлетворительного завершения этого процесса, по мнению французского политолога Ги Эрмэ, является по сути его определением.[5]

Анализируя процессы демократизации в современной России, Б.А.Исаев[6] вводит понятие трех типов политических систем: замкнутой, размыкающейся и разомкнутой. Ядром замкнутой политической системы (до реформ М.С.Горбачева) является единственная партия и ее харизматический лидер (рис. 8.2). Все население «охвачено» официальными организациями, кото­рые служат сателлитами, «приводными ремнями» от партии к массам. Все политические идеи, программы генерирует партия, приводящая в движение всю политическую организацию.

Рис. 8.2. Замкнутая политическая система. 

В центре размыкающейся политической системы, которая отражает смысл полити­ческой реформы М.С.Горбачева 1988-1990 гг., находятся Советы (рис. 8.3). Начинает намечаться разделение властей. Политиче­ские партии не играют большой роли, но ведущая роль среди них принадлежит авангардной партии. Политические связи носят преимущест­венно центробежный характер. Sartori G. The Theory of Democracy Revisited. Chatham-N.Y., 1987. 

Рис. 8.3 . Размыкающаяся политическая система

 В разомкнутой политической системе проведено разделение вла­стей и определены функции каждой ее ветви (рис. 8.4). Вместо Со­ветов функционирует профессиональный парламент и местное самоуправление. Политические партии играют решающую роль на выборах. Общест­венное мнение оказывает значительное влияние на решения властей. Политические связи носят взаимный характер. Эта система закреп­лена в Конституции России 1993 г.

Рис. 8.4. Разомкнутая политическая система. 

Сопоставление демократических и тоталитарных политических систем Б.А.Исаев осуществляет на основании четырех структурных элементов: политической организации общества, политических отношений, политического сознания и политических норм (табл. 8.1.).[7] 

Таблица 8.1.

Переход к демократии рассматривается как промежуточная по своим характеристикам ситуация. Самой важной чертой транзита является многообразие форм, в которых он протекает. Ги Эрмэ выделяет три основных формы перехода к демократии.

«Договорный» переход может стать средством сдерживания радикальных политиков различных полюсов политического спектра. Такой вариант предоставляет необходимые гарантии тем, кто является противником реформ, а также дает возможность ограничить требования тех политических сил, которые являются инициаторами преобразований.

Другой формой перехода является «демократия сверху», означающий стремление прежнего авторитарного режима установить новый режим – демократический. Вероятность успеха данного вида перехода определяется последовательностью действий политического руководства и поддержкой народными массами инициатив демократически настроенной политической элиты.

Еще одной формой может стать «совместно управляемая демократия», являющаяся разновидностью перехода, осуществляемого на основе соглашения. На какое-то время это позволяет умеренным из соперничающих партий иметь влияние в правительстве с целью предотвращения негативных последствий крушения государственной власти.

Несколько иную точку зрения высказывает Г.И.Вайнштейн, который в своем анализе основывается на реальном характере процессов третьей волны демократизации, свидетельствующих не только о пространственном расширении ареала либеральной демократии классического типа, сколько о типологической диверсификации рождающихся общественно-политических систем. Он трактует демократический транзит «как процесс выхода того или иного общества из авторитарного состояния, критерием завершенности которого отнюдь не является обретение поставторитарным обществом какой-то одной изначально заданной, эталонной формы».[8]

В свою очередь, А.Мельвиль[9] предлагает вместо однозначного по своему конечному результату термина «переход к демократии» пользоваться другим, более нейтральным в оценочном отношении понятием «демократического перехода», который отображает многовариантность конечных форм общественных трансформаций и не гарантирует перехода к демократии. Он, опираясь на исследование других ученых (О`Доннелла, Х.Линца, А.Степана и др.), выделяет две принципиальные фазы демократического транзита: фазу транзита как такового, включающего либерализацию и демократизацию режима, и фазу консолидации демократии.

Как было рассмотрено выше, демократизации способствуют или препятствуют внешние и внутренние факторы.

Значимость внешних факторов определяется глобализацией демократических процессов, среди которых важнейшими являются такие, как: нормативное отношение к демократии и массовая притягательность демократических идеалов, экономическая неэффективность и делегитимизация авторитаризма, практическое экспериментирование с демократическими институтами и процедурами, благоприятная для демократизации международная среда и некоторые другие. Внешние факторы могут выступать в виде прямого принуждения, когда внешняя сила навязывает демократические институты другой стране; в виде убеждения, осуществляемого несиловым внешним воздействием на внутриполитические процессы; в виде использования системы различных стимулов, побуждающих политических акторов осуществлять те или иные шаги, в конечном счете, благоприятные для реализации определяемых извне целей, как демократических, так и недемократических.

При анализе внутренних факторов демократических транзитов существует два подхода – структурный и процедурный. В первом случае упор исследователями делается на структурные факторы – государство- и нациеобразующие, социально-экономические и культурно-ценностные условия и предпосылки демократии, во втором – на факторы процедурные: выбор и последовательность конкретных решений и действий тех политических акторов, от которых зависит процесс демократизации.

Представители структурного подхода (Липсет, Алмонд, Верба, Растоу, Инглхарт, Пай) выявляют основные корреляции между некоторыми социально-экономическими и культурно-ценност­ными переменными и вероятностью установления и сохранения демократических режимов в различных странах. Такие корреляции понимаются именно как структурные предпосылки и условия демократизации и демократии, то есть обусловленные влиянием тех или иных объективных общественных структур, а не субъективными намерениями и действиями участников политического процесса.

Эти авторы выделяют три основных типа структурных предпосылок демократии: во-первых, обретение национального единства и соответствующей идентичности; во-вторых, достижение довольно высокого уровня экономического развития; и в-третьих, массовое распространение таких культурных норм и ценностей, которые предполагают признание демократических принципов, доверие к основным политическим институтам, межличностное доверие, чувство гражданственности и др.

Представители процедурного подхода (О`Доннелл, Шмиттер, Карл, Пшеворский, Линц) делают упор на эндогенные факторы демократизации и демократии - конкретные процессы, процедуры и политические решения, осуществляемые самими агентами демократизации. С этой точки зрения, последовательность и взаимообусловленность определенных политических решений и действий, выбор тактики теми акторами, которые инициируют и осуществляют демократизацию, важнее для ее исхода, чем существующие к нужному моменту предпосылки демократии. Главным в данном подходе является взаимодействие конкурирующих элит, сознательный выбор ими в процессе политического торга каких-либо организационных форм и институтов нового политического устройства.

Сторонники процедурного подхода исходят из посылки о том, что никакие «объективные» социальные, экономические, культурные и иные факторы не в состоянии ни объяснить, ни предсказать, кто конкретно, какие политические силы и акторы в определенной ситуации будут отстаивать недемократический статус-кво или бороться за его ниспровержение. Они считают, что действия политических акторов, инициирующих и осуществляющих демократический транзит, не предопределены даже их «объективным» положением в общественной структуре. Напротив, их «субъективный» выбор сам творит новые политические возможности.

На основе этих двух подходов А.Мельвиль[10] разработал синтетическую модель анализа демократического транзита. Используя методологию «воронки причинности», он осуществил полифакторный анализ, последовательно сужая фокус внимания от макро- до микроуровней.

В соответствии с этой методологической схемой факторы, влияющие на ход демократического транзита - от первичной либерализации режима вплоть до учреждения новых демократических институтов и процедур - могли бы быть проанализированы на следующих семи условных уровнях переменных (от наиболее широкого макроуровня до максимально суженного микроуровня, см. рис. 2.:

1. Внешняя международная среда (мировая экономическая ситуация, политико-стратегические условия и отношения, межгосударственные и международные неправительственные взаимосвязи и др.);

2. Государство- и нациеобразующие факторы (единые территория и государство, чувство национальной идентичности и т.п.) - в качестве условия и предпосылки самого движения к демократии;

3. Общий социально-экономический уровень развития и модернизации, или степень «современности» общества;

4. Социально-классовые процессы и условия (степень дифференциации и развития социальной структуры, взаимоотношения между классами и социальным группами);

5. Социокультурные и ценностные факторы, т.е. доминирующие в обществе культурно-политические ценности и ориентации.

6. Политические факторы и процессы (взаимодействие партий, общественно-политических движений и организованных групп интересов с новыми политическими институтами и процедурами, выбор ими политических стратегий и тактик);

7. Индивидуальные, личностные политико-психологические факторы (кон­кретные решения и действия и ключевых политических акторов).

Постепенное продвижение в ходе анализа факторов, влияющих на ход демократического транзита, от переменных макроуровня к переменным микроуровня должно осуществляться в соответствии с определенной методологической логикой: спуск на каждый последующий уровень анализа предполагает, что объяснительный потенциал факторов предшествующего уровня уже исчерпан. Собственно говоря, в этом сужении фокуса анализа и заключается сама идея методологической «воронки причинности». При этом перемещение с макро- на микроуровень как раз и предполагало бы постепенный переход от преимущественно структурного к преимущественно процедурному анализу. Таким образом, оба подхода могли бы быть синтезированы в рамках одной общей методологической модели, которая, в конечном счете, вывела бы анализ на многофакторную интерпретацию того, как и почему происходит (или не происходит) учреждение новой демократии (и ее последующая консолидация или неконсолидация).

Рис. 2.

Консолидация демократии близка по своей концепции к концепции стабильности или институциализации, но не подобна ей. О стабильности демократии можно судить по прошествии некоторого времени, более того, стабильность может возникнуть при доминировании какой-либо политической партии или конкретного политического лидера с харизматическими чертами, что может привести к оттеснению некоторых социальных групп от влияния на власть. Институциализация также не означает консолидации демократии, т.к. сформировавшиеся политические институты могут быть лишь ширмой для нового режима, далекого от демократии по методам осуществления власти, где решения принимаются кулуарно, а общество отчуждено от власти.

До тех пор, пока люди требуют определенности относительно будущего от своих руководителей и слепо верят их обещаниям, они склонны поддерживать авторитарное осуществление власти. И наоборот, когда руководители понимают, что ситуация всегда меняется, и воздерживаются от обещаний чудес, и когда огромное большинство населения удовлетворено такой открытой политикой, тогда общество созрело для демократии. Адам Пшеворский данное состояние характеризует как приятие неопределенности в политических действиях.[11]

При всей неопределенности результатов демократия призвана гарантировать определенность или предсказуемость демократических процедур. В этом заключается главное содержание той специфической черты современной развитой демократии, которую исследователи и определяют как консолидированность. Суть ее состоит в добровольном принятии демократических институтов и процедур всеми ключевыми участниками политического процесса как единственно правильных и всеобще приемлемых. Как отмечает А.Мельвиль, «консолидированная демократия – это именно такая, при которой никто не обладает правом «вето» на какой бы то ни было результат открытого и соревновательного демократического процесса».[12] Именно неопределенность результатов демократического процесса при определенности его процедур объясняет то обстоятельство, что в реальной политической жизни мы сталкиваемся с весьма различными типами и формами демократии и целым спектром разных политических систем  и режимов, которые располагаются между демократией и авторитаризмом.

Еще один подход к определению консолидации демократии заключается в достижении компромисса между политическими партнерами, порой, с противоположными интересами. Проблема при такой интерпретации состоит в том, чтобы найти способы, благодаря которым будет уважаться свобода других людей и уменьшится ее непредсказуемость. Неопределенность должна быть приемлемой и должен быть создан климат взаимного доверия между политиками и простыми гражданами путем демонстрации ценности демократии в качестве оплота против анархии.

Обобщая исследования о консолидации демократии, проведенные в 1980-1990-х гг., Л.В.Сморгунов акцентирует внимание на следующих аспектах: во-первых, процесс консолидации демократии предполагает институционализацию новых форм и структур с использованием элементов традиционной культуры; во-вторых, консолидация демократии невозможна без соответствующей реформы административных государственных структур, так как вступает в противоречие не только с авторитарным стилем государственного управления, но и с рационализированной правовыми нормами бюрократией; в-третьих, консолидация демократии может осуществляться не только на базе либеральной модели, но и на основе сочетания разнообразных форм и моделей; в-четвертых, консолидация демократии предполагает выражение интересов не только посредством политических партий, но и через спонтанно возникающие движения, в т.ч. корпоративистские, местное самоуправление и т.д.; в-пятых, консолидация демократии предполагает включение демократизирующихся стран в международные сообщества как равных партнеров.[13]

Демократия консолидируется, когда общество начинает отвергать любые другие альтернативы, не поддаваясь на популистские обещания и не очаровываясь очередным политиком, обещающим счастье для всех и быстро. В таком обществе больше не ищут наиболее приемлемые формы политического режима, осознавая бесперспективность таких попыток.

Исследователи демократии (А.Мельвиль, У.Рейзингер, Ф.Шмиттер) справедливо считают, что консолидация демократия представляется не просто как конструирование и общественное принятие демократических процедур с неопределенностью их результатов, но и как создание условий для жизнеспособности и выживаемости демократических структур.

О`Доннелл консолидацию демократии характеризует как «эффективное функционирование демократического режима»[14], что подразумевает упрочение демократии как общественно-политической системы, предполагающее приобщение подавляющей части общества к ценностям демократии, осознание демократии как наиболее совершенной формы политического устройства по сравнению со всеми другими его формами.

А.Пшеворский обращает внимание на сочетание политических и экономических факторов: «Демократия становится консолидированной, — пишет он, — когда в данных политических и экономических условиях определенная система институтов становится единственно возможной».[15]

Х.Линц и А.Степан, в свою очередь, выделяют следующие сферы, в которых консолидированная демократия получает поддержку и воплощение: 1) гражданское общество (взаимодействие государства с независимыми общественными группами и объединениями); 2) политическое общество (демократические процедуры и институты); 3) правовое государство; 4) эффективный государственный аппарат (бюрократия, которую может использовать в своих целях новая демократическая власть); и 5) экономическое общество (т.е. система социальных институтов и норм, выступающих посредниками между государством и рынком). По их мнению, демократия становится утвердившейся на поведенческом уровне, когда ни одна значительная политическая группа не пытается свергнуть демократический режим или добиваться выделения из данного государства. На социально-психологическом уровне утверждение демократии происходит, когда перед лицом острого политического и экономического кризиса население в подавляющем большинстве своем сохраняет убежденность, что любые политические изменения должны происходить в «параметрах демократических формул». И на институциональном уровне демократию можно рассматривать как утвердившуюся, когда «все акторы политики» исходят из того, что политический конфликт должен быть решен в соответствии с установленными нормами и что нарушение этих норм будет «неэффективно и дорогостояще». То есть утверждение демократии означает, что она превращается в «рутинную и глубоко интернализированную форму социального, институционального и психологического существования».[16]

Сравнивая демократические транзиты южноевропейских и латиноамериканских стран с центрально- и восточноевропейскими, немецкий политолог Клаус Оффе обращает внимание на такие аспекты как территориальная целостность и устройство страны. Если в первых они сохранились без изменений, то во вторых наблюдался совершенно иной процесс: в странах Центральной и Восточной Европы на первый план вышли территориальные проблемы, миграционные процессы, национальные конфликты и требований сецессий. Более того, здесь после краха социализма на повестку дня встала реформа экономического устройства, связанная с необходимостью создания класса предпринимателей и собственников, причем создания путем принятия политических решений. Как пишет К.Оффе, «это задача, которая не стояла ни в одном из прежних переходов к демократии (и которая в описании этой революции как исключительно «догоняющей модернизации» явно недооценивается)».[17] Развитие в западноевропейских классических случаях имело несколько этапов, растянутых на несколько столетий: от национального государства через капитализм к демократии. В Восточной Европе это развитие должно происходить синхронно.

НАЗАД  ОГЛАВЛЕНИЕ  ДАЛЕЕ