АВТОРЕФЕРАТЫ   ДИССЕРТАЦИЙ   ДОКТОРА   ПОЛИТИЧЕСКИХ   НАУК

АНОНС       ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ     ОСНОВНЫЕ ПУБЛИКАЦИИ АВТОРА ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ

СТРУКТУРА И СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Глава 1. Теоретико-методологическое обоснование национальной доктрины как политологического базиса развития национального самосознания и государственности

Глава 2. Этноязыковые проблемы формирования государственности осетинского народа в контексте этнополитических и национальных процессов

Глава 3. Общность национальной культуры и национального самосознания осетинского народа

Глава 4. Политическое воссоединение осетинского народа и совершенствование государственной власти Осетии 

Глава 5. Геополитические аспекты развития государственности осетинского народа

Заключение

Диссертация имеет структуру, обусловленную целью и задачами исследования. Работа состоит из введения, пяти глав, каждая из которых сопровождается выводами и рекомендациями, обобщающего заключения, списка использованной литературы.

Во Введении обосновывается научная и политическая актуальность избранной темы, ее значимость, оценивается степень научной разработанности проблемы, определяются объект и предмет исследования, намечены цель, задачи исследования.

Глава 1. Теоретико-методологическое обоснование национальной доктрины как политологического базиса развития национального самосознания и государственности

 Глава посвящена научному обоснованию концептуально-методологи-ческих и теоретико-методических подходов к формированию «национальной доктрины» как политологической категории. Здесь дается определение понятия национальная доктрина, подробно характеризуются его системные свойства.

Формирование гражданского общества не отрицает, а, напротив, предполагает определение всеми народами приоритетов своего социально-политического развития. В Осетии (Алании), как и в России, решение этой ключевой задачи во многом свелось к поиску некой «национальной идеи». Именно поиском «национальной идеи» как на федеральном, так и на региональном уровне весь конец двадцатого столетия была занята творческая и научная интеллигенция страны. Обращает на себя внимание многообразие подходов и определений различных авторов, пытающихся сформулировать внутреннее содержание того, что есть «национальная идея». Под «национальной идеей» понимают в отдельности соборность народа, его «укоренение», приверженность к той или иной религии, здоровый образ жизни, приобщение к культурным и политическим ценностям Запада или Востока, построение общества среднего класса и  т.д. и т.п. Такой разброс мнений объясняется тем, что само понятие «национальная идея» не относится к строго научной категории, оно зиждется исключительно  на чувственном восприятии окружающего мира, являясь бессознательным началом в психике индивидуума или психическом складе этноса, и в большей степени относится к мифотворчеству. На «национальную идею» не распространяются закономерности, характеризующие развитие научной идеи.  Поэтому ее внутреннее содержание изначально не поддается осмыслению через категории, которыми оперируют социальные и гуманитарные науки.

По существу, «национальная идея» констатирует объективно существующую данность, независящую от чьей бы то ни было воли. Говоря иначе, «национальная идея» – это способность человека ощущать себя представителем конкретной нации. «Национальную идею» нельзя придумать, забыть, потерять и снова найти, т.е. она существует ровно столько, сколько живет тот или иной этнос (нация). «Национальная идея» отражает коллективную идентичность народа и исчезает тогда, когда исчезает сам объект (этнос). В этом отношении сохранение «национальной идеи» является обязательным условием коллективной (народной) идентичности. Поэтому следует считать бессмысленными попытки навязать социуму новую «национальную идею» или скорректировать существующую. Стремление обосновать новую «национальную идею» неизбежно приводит автора на позиции социального мифотворчества, являющегося антиподом социальных наук, а, следовательно, и научного метода  познания действительности. Социальное мифотворчество ведет к непредсказуемым последствиям и неуправляемым процессам. Следовательно, переход от бесплодных и беспочвенных поисков «национальной идеи», навязанных российскому обществу, к формированию как на федеральном, так и на региональном уровне научно-обоснованной «национальной доктрине», является актуальной задачей нашего времени.

Вышеизложенное предопределяет необходимость разработки основных направлений развития государственности осетинского народа, решения сложных этнополитических проблем, исключающих вненаучные трактовки социально-политической действительности. В своей основе данные предложения должны способствовать укреплению связей человека со своей национальной культурой, языком, традициями, территорией совместного проживания при недопущении дискриминации граждан по национальному, расовому признаку. С учетом постановки изучаемой проблемы применительно к прогнозируемому государственному образованию Республики Алания, которая,  как уже было сказано выше, мыслится в виде результирующей политического процесса по воссоединению РЮО и РСО−Алания, речь должна идти о формировании и функционировании этнонационального самосознания. Данное утверждение зиждется на необходимости учета интересов всех социальных, национальных групп населения данных субъектов, составляющих де-факто одну социально-политическую общность.

Непротиворечивый характер национальной доктрины вытекает из того, что национальная консолидация рассматривается здесь в качестве объективного процесса, способствующего внутреннему сплочению всех народов, социальных общностей вокруг общих интересов, задач, исторического прошлого. Очевидно, что данный подход предупреждает развитие этноцентристских теорий, национальных предубеждений, ведущих к националистическим проявлениям. Сказанное исключает порочную идейную основу, на которой формировалось бы национальное самосознание с националистической ориентацией осетинского народа. Реализация вышеизложенных подходов в социально-политической практике будет способствовать созданию в Республике Алания одинаковой для представителей разных этнических групп институциональной среды.

Составление «национальной доктрины» придает более осмысленный целенаправленный характер общественно-политическим процессам, способствует созданию социальных систем, обеспечивающих всестороннее, поступательное развитие личности и общества. Следовательно, необходимо различать понятие «национальная доктрина» как документа, принимаемого соответствующим государственным органом, и «национальной доктриной», как политологической научной категорией. Первичным, по-видимому, является рассмотрение «национальной доктрины» с научной точки зрения. Только на основе полученных научных данных может быть сформулирована «национальная доктрина» в виде официального документа, принимаемого светской властью.

Национальная доктрина призвана дать целостную национальную картину мира, акцентируя внимание на месте и роли в ней конкретной нации (социально-политической общности). Являясь своеобразным системообразующим центром по отношению к общественному сознанию, национальная доктрина обладает следующими функциями:

– когнитивная (познавательная);

– аксеологическая (оценочная);

– аффективная (эмоциональная);

– прогностическая – обоснование будущего политико-государственного устройства общества, как идеала, к которому необходимо стремиться;

– защитная – обеспечивающая поступательное (эволюционное) развитие социально-политической общности в условиях глобализирующего мира и роста различных видов угроз.

С учетом вышеизложенного «национальная доктрина» является своеобразной идеологической надстройкой социальных и гуманитарных наук над мифологической реальностью – «национальной идеей».

Историческое формирование Осетии как полиэтнического образования накладывает свои специфические требования к внутреннему содержанию национальной доктрины. Данные требования вытекают из необходимости учета общепризнанных демократических норм, интересов всех национальных, социальных, конфессиональных групп, составляющих народ Алании (Осетии). Поэтому в настоящем исследовании речь идет о необходимости формирования «Национальной доктрины Алании», где аланы (осетины) выступают в качестве титульной нации, а не «Национальной доктрины алан». Поскольку сама аланская идентичность рассматривается как результат длительного процесса этногенеза, обусловившего ее гетерогенный характер, и, учитывая общий мировой контекст, «Национальная доктрина Алании» предполагает естественное приобщение к культуре титульной нации других этнических групп при уважении культурных и религиозных различий в частной жизни и соблюдении законов в общественной. В качестве доминирующей идеи здесь выступают интересы всех граждан, составляющих народ прогнозируемого государственного образования Республики Алания.

С учетом вышеизложенного очевидно, что достижение сформулированной цели диссертационного исследования и решение поставленных в нем задач, носящих многоуровневый и многоплановый характер, требует использования системного подхода. Ярко выраженный социальный характер рассматриваемой системы предопределяет ее значительную неопределенность, а совокупность воздействий на ее развитие как объективных, так и субъективных факторов придает ей вероятностный характер. Данное обстоятельство предопределило необходимость рассмотрения мифологического и научного мышления синхронно.

Сложный характер социальной системы – «национальная доктрина», требует её изучения с позиции детерминизма. Учитывая наличие различных концепций и принципов, используемых при изучении социальных явлений, процессов, приоритет следует отдать синтезу внешних и внутренних детерминантов (факторов, причин, условий). Особенности, присущие развитию социальных процессов в рамках системного подхода, делают очевидными целостность, образующих данную систему основных элементов. Изучаемая система формируется при непосредственном участии и под влиянием субъективного фактора, т.е. сознательной, целенаправленной деятельности человека.

В качестве модели самоорганизации системы следует считать синтез двух классов базовых моделей, включающих в себя как внешние, так и внутренние детерминанты. К внешним факторам в исследуемой системе были отнесены тенденции глобального развития и их влияние на изучаемый регион, субрегиональные военно-политические, экономические связи, развивающиеся под воздействием мировых центров силы. Внутренние факторы включают в себя количественные и качественные характеристики территории, как зоны жизнедеятельности конкретной устойчивой общности, сложившиеся экономические связи, язык, как средство человеческого общения, психический склад этноса, проявляющийся в общности национальной культуры.

На уровне жизнедеятельности общества как сложной целостности выделяются объективные и субъективные политические детерминанты. Здесь объективные факторы проявляются через специфику функционирующей политической системы, особенности политических партий. Субъективные политические детерминанты включают в себя ценностные ориентации, мотивы, способствующие активизации политической деятельности индивида.

Ввиду неразработанности самого понятия «национальная доктрина» становится актуальной задача по формулированию ее внутреннего содержания. Определено, что здесь ключевой категорией выступает «нация», ее основные признаки: язык, территория, культура, экономическая жизнь. Данные признаки рассматривались нами исключительно в контексте жизнедеятельности конкретной устойчивой общности людей. Следовательно, научное обоснование «национальной доктрины» становится возможным лишь на основе анализа и синтеза этапов исторического развития той или иной нации, основных признаков, ее составляющих, и оценки их текущего состояния (положения). По данным направлениям и строилось настоящее научное исследование, нацеленное на составление «национальной доктрины». Таким образом, национальная доктрина призвана стать одним из основных политологических документов, способствующих прогрессу всех сфер жизни общества, поступательному развитию народов и образуемых ими государств (национальных автономий).

Применительно к нациям было сформулировано следующее определение. Национальная доктрина – это система взглядов на роль и значение основных составляющих понятия нация в обеспечении полноценного развития того или иного этноса, социально-политической общности, его государственности, а также принципы, определяющие механизм политического и экономического регулирования жизнедеятельности образуемого им субъекта международных, федеративных отношений на современном этапе его исторического развития. Предложенная формулировка учитывает наличие на современной политической карте мира двух типов государственных образований моноэтничного и полиэтничного. В первом случае, в соответствии с известным принципом XIX в. «одна национальность – одна нация – одна территория – одно государство» речь должна идти о конкретном этносе, во втором, о социально-политической общности (нации), где титульный этнос выступает в качестве социально-политической доминанты государственного строительства.

Исходя из общей постановки проблемы и переходя от общих выводов к более частным определено, что национальная доктрина Российской Федерации (России) – это система взглядов на роль и значение основных признаков, характеризующих понятие нация в обеспечении полноценного развития народов России, составляющих ее национальное многообразие при доминирующей роли государствообразующего русского этноса и складывающихся на этой основе межнациональных, федеративных отношений.

Вышеприведенные определения обнаружили диалектическую связь национальной доктрины России с национальной доктриной народов, составляющих ее национальное многообразие. Сказанное, надо думать, минимизирует возможность для эскалации националистических и расистских проявлений. Они вполне приемлемы для политической науки, так как отражают объективные закономерности и тенденции развития национальной (этнонациональной) общности, являющейся одним из центральных акторов политических и этнополитических процессов и конфликтов, которые, в свою очередь, оказывают непосредственное влияние на формирование политических институтов. Подобный подход к решению «этнонациональной», «этнополитической» проблематики вытекает из особенностей составляющих Россию этноисторических общностей, что предопределило как полиэтничность, так и федеративную природу (характер) ее современной государственности. Ведь именно федерализм, как отмечает немецкий правовед М. Боте, «выступает как форма, которая позволяет в границах большого государственного образования сохранить исторически сложившееся многообразие и своеобразие традиций, обычаев и культуры различных групп и слоев населения или наций»¹. Поэтому данные определения были положены в основу диссертационного исследования.

Для имперского мышления предложенная идея (формирование национальной доктрины России) может представляться нелогичной, странной. Однако в  условиях Российской Федерации, где реально сосуществуют разнообразные культуры коренных народов, каждая из которых является самоценной, такой подход, по-видимому, не имеет разумной альтернативы. Ее практическая реализация будет служить  не  только  укреплению  института  гражданской нации при сохранении этнического и культурного разнообразия, но и способствовать формированию современной национально-цивилизационной идентичности геополитического пространства, именуемого Евразией. Понятия Евразия и Россия рассматриваются как синонимы, как один из полюсов многополярного мира.

Общие ценности, скрепляющие гражданскую нацию, могут появиться лишь вследствие взаимодействия множества культур, ее составляющих. Поэтому культурные, этнические различия в многонациональном государстве, должны не нивелироваться, а поддерживаться. Сказанное в определенной мере сочетается с

концепцией мультикультурализма, являющейся одной из наиболее дискуссионных в современной политической мысли. Поддержание культурного многообразия сообществ, формирующихся на основе этничности и идентичности, рассматривается здесь в качестве одного из необходимых условий, способствующих развитию общей гражданской основы современной нации. Отсюда, целеполагающей функцией национальной доктрины следует считать состояние, при котором Российская Федерация станет интегральной составной частью для каждой из входящих (образующих) в нее наций, а каждая из этих наций превратится в интегральную составную часть федерации. Поскольку в России исторически сложились две противоположные стратегии укрепления российской государственности, а именно: централизм и унификация; регионализм и децентрализация, то вышеизложенный подход позволит найти оптимальное соотношение между ними.

Научно-практическое решение данной задачи актуализируется в связи с тем, что именно в рамках этих двух стратегий сложилось основное проблемное поле политического дискурса в современной России. Путь от децентрализации 90-х годов к жесткой централизации (2000–2008 гг.) политической власти, наглядно  демонстрирует  всю незавершенность процесса по формированию в стране единой национальной идентичности. Рассмотрение федеративного устройства России в виде непрерывного социально-политического процесса, который дает способы и методы решения вопросов политической повестки дня, позволило Л.М. Дробижевой сформулировать следующую дефиницию: «Тенденции унитаризма, так же, как проявление сепаратизма или региональной автаркии, вредны для сохранения России как единого правового, экономического и культурного пространства»².

Отсюда вытекает пятая функция национальной доктрины – интегративная, способствующая системному и комплексному рассмотрению основных признаков, формирующих понятие «нация» в их взаимодействии и развитии. Интегративная функция обеспечивает согласование действий всех других функций. Будучи ведущей функцией, ее позитивное воздействие наиболее ярко проявляется, как пишет Н.П. Медведев, «в период конструирования и формирования на

циональной государственности, когда процесс формирования политических институтов имеет наиболее выраженный характер»³. Сказанное коррелируется с текущей общественно-политической ситуацией в изучаемом регионе, т.к. РСО–Алания, РЮО относятся к «переходным обществам» как по происходящим здесь

социально-экономическим преобразованиям, так и по вектору доминирующих политических и этнонациональных процессов.

Интегративная функция национальной доктрины, надо думать, вытекает из общей проблемы взаимоотношения содержания и формы. Наличие «частных» составляющих национальной доктрины, реализующихся только через общее – национальное (этнонациональное), приводит к появлению у их совокупности искомых свойств. Множественность элементов национальной доктрины как целостной социальной системы, их качественное своеобразие и придает ей интегративность, возникающую вследствие взаимодействия составляющих ее элементов. Здесь познание свойств, присущих данным элементам, выступает необходимым условием познания целого − национальной доктрины.

Формирование национальной доктрины, формулирование ее целеполагающей функции во многом зависит от уровня осмысления этой задачи со стороны  элитных  и  массовых  групп  населения  изучаемого региона. Их действия не могут носить спонтанный характер, т.к. они находятся под влиянием большой группы как внутренних, так и внешних факторов объективного и субъективного свойства.

В рамках изучаемого региона к внутренним факторам следует отнести:

во-первых, ресурсный потенциал территории РСО–Алания, РЮО (человеческие, природные, научно-технические) и складывающуюся на этой основе

отраслевую структуру экономики, состояние ноосферы, систему управления этими ресурсами. Последняя напрямую связана с уровнем развития политических, государственных институтов, что непосредственно влияет на эффективность воспроизводства ресурсного потенциала;

во-вторых, уровень стратификации общества, основные политические и социальные доминанты элитных и массовых групп;

в-третьих, специфика национальных, политических процессов, которые протекают на Северном Кавказе и в целом в Российской Федерации, переживаю-

щей период глубоких социально-политических трансформаций;

в-четвертых, состояние духовно-культурной сферы, где решается вопрос  «для  чего  жить»  в  отличие  от  материальной  сферы,  где  решается «как

жить». Именно здесь формируются национальные традиции, символы, идеи, архетипы и политическая культура общества в целом.

Поскольку принцип территориальной целостности и этнического самоопределения диалектически взаимосвязаны, то с учетом специфики изучаемой проблемы целесообразно рассматривать не сугубо этническое самоопределение народа (Республики Северная Осетия–Алания, Республики Южная Осетия), а его этнотерриториальное самоопределение. Следовательно, к важнейшим внешним факторам, влияющим на данный процесс, следует отнести:

во-первых, складывающийся расклад военно-политических сил на Кавказе и в частности на Южном Кавказе, с учетом заинтересованности ведущих мировых центров силы;

во-вторых, неоднозначность восприятия элитными массовыми группами, представляющих интересы глобальных политических игроков, путей решения проблемы «непризнанных государств»;

в-третьих, обострение проблемы энергетической безопасности в мировом хозяйстве и вытекающая отсюда заинтересованность международных корпораций, транснациональных финансово-промышленных групп в свободном доступе к новым источникам сырья и топлива;

в-четвертых, рост национального самосознания в мире (Западная Европа, Азия, Латинская Америка, СНГ и др.), как закономерная ответная реакции на действия глобализации и стремление защитить свою национальную культуру от нивелирования.

Воздействие перечисленных факторов на исследуемый процесс не носит вневременного характера, что предполагает их диалектическое переосмысление на каждом новом историческом этапе развития изучаемой социально-политической общности. Соответственно, требует своего правильного осмысления логика развития общественного сознания на рубеже веков и тысячелетий в контексте выработки приоритетных направлений развития государственности осетинского народа.

Глава 2. Этноязыковые проблемы формирования государственности осетинского народа в контексте этнополитических и национальных процессов

 В главе проведен анализ существующей концепции диалектов осетинского (аланского) языка⁴ и на этой основе разработана новая целостная концепция, рас крыты движущие силы тенденций в этнополитической борьбе за историко-культурное наследие осетинского (аланского) народа.

Проведенными исследованиями установлено, что истоки существующего противоречия в сфере диалектологии осетинского (аланского) языка заключаются в далеком историческом прошлом, когда осетины (аланы), в силу трагических для них военно-политических событий, лишились большей части своей исторической родины и на несколько столетий оказались изолированными в горах Центрального Кавказа (XIV – XVIII вв.). Потеря традиционных политических, экономических, культурных связей с соседними народами и государствами, а также внутренняя изоляция в горных теснинах отдельных обществ оказало губительное влияние на развитие нации, ее языка и культуры. Одним из отрицательных итогов этого разрушительного процесса явилась утрата общего самоназвания – алан, что привело к дифференциации народа по общинным, языковым и другим особенностям.

Всеволод Миллер в своих широко известных «Осетинских этюдах», вышедших в свет в 1882 году, сообщает: «По-иронски говорят восточные общества (тагаурцы, алагирцы, куртатинцы), по-дигорски – западные общества по реке Ираф, по-туальски – южные общества»⁵. В дальнейшем исследователь, конкретизируя свои выводы по «осетинской» диалектологии, говорит о существовании двух основных диалектов: дигорского и иронского, а туальский относит к подречию  иронского  диалекта.  Вскрывая  причинно-следственную  связь,  обусловившую данную дифференциацию, ученый предполагает существование в прошлом народа,  называвшего  себя  иронами и говорившего на одном языке. Этому  предположению в дальнейшем суждено было получить блестящее подтверждение в трудах отечественных и зарубежных специалистов. Научными исследованиями В.И. Абаева, Э. Бенвениста, Г. Бейли, Г.В. Вернадского, Ж. Дюмезиля, Г.Ю. Клап-рота, Ю.А. Кулаковского, В.Ф. Миллера, И.И. Оранского, В.Б. Пфафа, Г.Д. Тогошвили, Г.Ф. Турчанинова, Я. Харматта, А. Шегрена, А.А. Шифнера и др.⁶ однозначно доказана этно-историческая общность современных «осетин» с древним народом, принадлежащим к индоиранской ветви индоевропейской языковой семьи, носящей имя алан, от древнеиранского ариан – ирон – алан.

В работе, на основе систематизации обширного этнографического, этимологического материалов, была обоснована историческая и политическая правопреемственность этих терминов. Сравнительно-этимологический анализ слов Курдалагон, аллон, Ираф показал, что Kurdalægon: Kurd – Alæ – Wargon обозначает дословно кузнец аланский (alæ à аrya-) Wærgon⁷; allon представляет безупречное с фонетической стороны осетинское оформление древнеиранского аryana «арийский», авестийский airyana, древнеиндийский arya, т.е. переход ar в ll закономерно привел к alan (алан)⁸. Ираф (название реки в Алании): ир-аф, где аф восходит к древнеиранскому ар – «вода», «река», буквально ирская (осетинская) река⁹. Этнический термин  ирон (Ир)  в отличие от племенных названий дыгур  (дыгургом),  туал  (туалгом)  используется в собирательном смысле для обозначения имени народа.

На политической карте мира в Западной Азии расположено государство Иран. Основное население этого государства – иранцы – являются по происхождению и языку родственным народом иронцам (аланам), обособившимся от них в доисторические времена. Современный иранский и иронский (аланский) языки относятся к одной – иранской группе индоевропейских языков. Показательным является тот факт, что мировая историческая наука, международные политические институты определяют происхождение этнического термина иранец от древнеиранского aryana. Современное название Ирана (др. – иран. Aryаnаm – «страна ариев») происходит от названия индоевропейского народа, проникшего в течение II-го тысячелетия до н.э. на территорию этой страны (либо через Среднюю Азию, либо через Закавказье), и говорившего на индоиранском языке¹⁰.

Общепризнанное арианское происхождение этнонима иранец делает более чем очевидным всю несостоятельность попыток оспорить прямую преемственность, тождество эндоэтнонимов ариан – ирон – алан. Строго говоря, этнический

термин иранец является экзоэтнонимом. Поэтому сохранение политики двойных стандартов при определении сущности истории осетинского народа, его языка противоречит научному методу познания.

Проведенными исследованиями выявлено главное противоречие существующей концепции  «о диалектах осетинского языка», которое заключается в том, что не может существовать наряду с иронским (аланским) языком еще иронский диалект этого языка. Однако наличие иронского диалекта иронского языка явилось  основополагающим   фактором  при   рассмотрении  вопросов   развития

«осетинского» языка и культуры. Именно от этого положения, ставшего своеобразным постулатом, исходят отечественные и зарубежные специалисты, занимающиеся исследованиями в данной области.

В одном случае официальная наука определила существование в «осетинском» языке дигорского диалекта и туальского подречия иронского диалекта, исходя из географического деления: дыгургом, туалгом. В случае же с «иронским диалектом» за основу было положено одно из общих самоназваний народа – ирон адæм и его языка – ирон æвзаг. Тем самым, в исследованиях был нарушен основополагающий принцип научного метода познания – единство методологии. Несостоятельность подобного методологического подхода, его неизбежные негативные  последствия  для  судеб  народа более чем очевидны. Во многом этим обстоятельством объясняется выявленное в работе критическое положение вещей в сфере «осетинского» языка и культуры. Нетрудно представить, на каком уровне находилось языкознание и в целом самосознание, скажем, немецкого, французского или русского народов, если бы в немецком языке было официально признано наличие немецкого диалекта, во французском – французского, а в русском – русского. Вышеизложенное закономерно ведет к усилению внутриэтнической разобщенности, неспособности народа правильно определять ориентиры в развитии языка, культуры, экономики, территориально-политического устройства.

Определено, что сама эта проблема была создана в момент волюнтаристской подмены исторически сложившегося самоназвания алан на чуждый аланскому языку и истории термин «осетин». Привнесенный извне в иронскую (аланскую) среду термин «осетин» изначально не мог нести в себе объединительного начала. Именование алан (иронцев) «осетинами» на протяжении более чем 200 лет закономерно оказало и оказывает отрицательное воздействие на его национальное самосознание. Запущенность и нерешенность этой проблемы привело к ярко выраженному научному экспансионизму в алановедении. Происходит перманентная борьба за их историко-культурное наследие. С конца 80-х годов ХХ-го столетия борьба за аланское наследие приобретает политический характер.

Данные проведенных исследований позволили обосновать новую концепцию о диалектах аланского (осетинского) языка, которую предложено положить в основу проекта республиканского закона «О языках народа Республики Алания». Принятию данного закона в обязательном порядке должен предшествовать законодательный, исторический акт возвращения народу его общего самоназвания – аланы. Исходя из этого, речь в законе должна идти не об «осетинском», а об аланском языке.

Исходя из необходимости единого методологического подхода при определении названия диалектов аланского языка, в предложенной концепции за основу был положен географический (территориальный) принцип. Данный принцип позволил подразделить аланский язык на два диалекта: западно-аланский, восточно-аланский и южно-аланский говор восточно-аланского диалекта. Наличие различных переходных форм между диалектами не предполагает проведения четких границ, определяющих зону распространения того или иного диалекта. Установлено, что в отличие от классической теории, предполагающей образование общенародного языка на основе одного из диалектов и говоров, аланский общенародный язык прошел несколько иной путь развития. Закономерное движение от разнообразных диалектных форм к единому общенародному аланскому языку было завершено  ко времени становления аланской государственности. Данное обстоятельство позволило отнести дату рождения общенародного аланского языка не к первой половине XVIII века, а как минимум к началу Х века. В дальнейшем, вследствие постигшей народ национальной катастрофы (XIV в.), процесс поступательного  развития языка не только был приостановлен, но и принял обратную направленность. Различная степень замкнутости отдельных аланских обществ как между собой, так и по отношению к внешнему миру обусловила и различные темпы развития у них языка.

Анализ и синтез данных по аланистике показал, что ныне действующий общенародный аланский язык сохранил ядро основного словарного фонда, функционировавшего в средние века общенародного языка, его грамматический строй. Следовательно, существующее деление неделимого целого противоречит объективным законам развития общества, ведет к деградации аланского языка.

Этапы исторического развития аланского языка предлагается рассматривать следующим образом: диалектные формы à общенародный язык à диалектные формы à общенародный язык. Аланский общенародный язык в своем историческом развитии совершил своеобразный кругооборот по восходящей спирали, вследствие чего ныне функционирующий общенародный язык есть ничто иное, как обновленная форма действовавшего уже в средние века и ранее общенародного языка. Данное обстоятельство и сам факт функционирования в прошлом единого общенародного языка, а не двух отдельных языков двух отдельных народов, лишает научного смысла дискуссию о том, какой же диалект – восточно-аланский или западно-аланский – лежит в основе общенародного аланского языка.

С учетом проведенного анализа были определены следующие возможные варианты развития языковой ситуации в Осетии (РСО−Алания, РЮО):

1. Сохранение существующего положения вещей в сфере диалектологии осетинского языка и дальнейшая деинтеграция осетинского общества, усиление дифференциации народа Осетии по языковым особенностям;

2. Принятие с соответствующими поправками закона «О языках народа Республики Алания» и включение на этой основе осетинского (аланского) языка в сферу социально-политического, государственного развития Осетии;

3. Сверхцентрализация государственной власти в РФ, что приведет к лишению языка титульных наций статуса государственного и соответственно к выведению осетинского языка за рамки политических процессов в Осетии.

  Поскольку проблема развития общенародного осетинского языка в условиях РСО–Алания, РЮО является государственной проблемой, соответственно и ее решение должно осуществляться на институциональном уровне. Поэтому предпочтение в работе отдано второму варианту, что полностью коррелируется с темой настоящего диссертационного исследования.

Выявленные закономерности и тенденции в развитии общенародного аланского (осетинского) языка позволили говорить о нем как о важнейшем факторе, стимулирующем  развитие этнополитического сознания народа Алании (Осетии), его государственность. Данное обстоятельство усиливает политологическую значимость принятия законодательными органами Республики Северная Осетия–Алания, Республики Южная Осетия соответствующих нормативных актов, что обеспечит полноценное развитие аланского языка как языка государственного. Принятие взвешенного решения по данному вопросу актуализируется в связи с тем, что аланский язык является последним в мире живым индоиранским языком, несущим в себе культуру «Внешнего Ирана». С учетом прогностического характера настоящего исследования речь в перспективе, очевидно, должна идти о принятии закона «О языках народа Республики Алания».

Проведенный в работе анализ показал, что существующие этнополитические противоречия в восприятии историко-культурного наследия осетинского народа во многом были обусловлены политическим разделом территории Осетии в 20-х годах ХХ столетия, что является одним из проявлений тоталитаризма, господствовавшего в тот исторический период в России. Данное обстоятельство не позволяет на должном уровне вести исследования по алановедению, заниматься полноценным государственным строительством осетинского (аланского) народа. Отсутствие у осетинской нации общности территории и как следствие этого – единого культурного пространства в рамках исторически сложившегося ареала обитания (РСО – Алания, РЮО), препятствует эффективному решению вопроса его культурного развития. На официальном уровне узаконено двойное название осетинской (аланской) нации, фамилий, республики, её столицы, объявляется о двухприродности народа. Поэтому сохранение и развитие историко-культурного наследия осетинского народа возможно только на пути его политического объединения в рамках прогнозируемого государственного образования Республики Алания. Отсюда неизмеримо возрастает значимость солидарности национальной и политической элиты народа Осетии (Алании). 

Глава 3. Общность национальной культуры и национального самосознания осетинского народа

 В главе обоснована научная несостоятельность концепции о двухприродности осетинского (аланского) народа, показана общность его национальной культуры и национального самосознания.

Аксиологические оценки общности культуры осетинского (аланского) народа были получены посредством теоретических основ социологии культуры. В настоящем исследовании за основу взят принцип культурного детерминизма, согласно которому культура является движущей силой развития и жизнедеятельности всех сфер общества. Рассмотрение индивида одновременно как объекта и субъекта культурного развития и культуру – как важнейший фактор гармонизации межличностных, межнациональных, общественных отношений позволило определить место аланского народа как этноисторической общности в социально-политических процессах, происходящих на Кавказе, и конкретизировать его ценностные ориентации.

Специфика изучаемого вопроса предопределила проведение анализа существующей концепции о двухприродности «осетин», согласно которой ведущее место в их этногенезе отводится кавказской аборигенной общественной среде – субстрату. Здесь «осетинский» народ рассматривается как результат сложения двух этнических компонентов – аланского и местного кавказского, при доминирующей роли последнего. Тем самым, отрицается прямая этноисторическая, генетическая преемственность скифо-сармато-алан и иронцев. По логике этих рассуждений получается, что абхазы, адыги, аварцы, грузины, армяне и т.д. (ХIV в.) остались, соответственно, абхазами, адыгами, аварцами, грузинами, армянами (ХVIII в.), и только аланы за неполных 400 лет (ХIV – XVIII вв.) этнически переродились в неведомых и ничего не определяющих в мировой историографии «осетин». С удивительной последовательностью идеологи данной концепции не хотят замечать обширного исторического, лингвистического, археологического материала, накопленного авторитетами российской и зарубежной науки, однозначно доказавшими, что ныне здравствующий народ ирæттæ (в грузинской лексике овс-ос-осетин) и аланы средневековья – по сути один народ с общим языком, культурой, единым комплексом верований, с одной исторической судьбой. К своим ложным (порочным) представлениям авторы вышеобозначенной концепции пришли по причине одностороннего (статичного) рассмотрения исторических событий, тогда как суть исторической судьбы народов, государств и т.д. можно познать, изучая факты, укладывающиеся в динамическую систему исторического развития. Очевидно, что выявленный механистический подход нельзя считать оправданным при анализе сложных, не всегда рационально протекающих процессов этногенеза.

Другой побудительной причиной распространения в научной среде подобного рода представлений следует считать спорадический характер исследований вопросов происхождения осетинского (аланского) народа, присущий отечественной историографии. Спорадический характер исследований по аланистике был обусловлен длительным советским периодом, приведшим к фактическому свертыванию данного направления в советской историографии и умалчиванию основных выводов, сделанных учеными царской России и их зарубежными коллегами по вопросам происхождения «осетинского» народа. В этот период история любого народа рассматривалась исключительно с классовых позиций. История была неразрывно связана с коммунистической идеологией, в которую никак не вписывались представления об «осетинском» этносе, искусственно поделенном Советской властью на две части, как о самом ярком носителе индоевропейской традиции.

Главный вопрос, на который вот уже более пятидесяти лет безуспешно пытаются ответить апологеты концепции о двухприродности «осетин», что из себя представляли «автохтонные племена», якобы обитавшие в горах Кавказа в раннем средневековье? Ответа на этот вопрос нет по сей день и быть не может, так как исторической науке такой народ (этнос) неизвестен. Освоить две диалектные формы и один говор языка «пришлого» народа, донести их архаичное звучание до наших дней – задача из разряда нерешаемых. Воспринять у «пришлого» народа весь обрядово-ритуальный комплекс, составляющий основу его религиозных верований, уходящих своими корнями в доисторические времена – задача из разряда нерешаемых. Присвоить самоназвание «пришлого» народа, названия его родов, личных имен, имеющих очевидное иранское происхождение и звучание – задача тоже из разряда нерешаемых.

Отсюда, более чем очевидна вся несостоятельность утверждений об «ираноязычной автохтонности осетин», согласно которой ведущее место в этногенезе последних принадлежит некой мифической «кавказской аборигенной общественной среде». Отсутствие объекта исследования лишает научного смысла саму дискуссию о «двухприродном» происхождении «осетин».

Рассмотренная за длительный период времени совокупность социальных явлений в жизни аланского народа позволила выявить главную социально-политическую тенденцию в его развитии. Основополагающим фактором при этом является его приверженность индоиранской идеологии. В основе данной идеологии лежит истина (идея) – жить ради Подвига. Подвиг, в широком, духовном смысле этого понятия, свершается там и тогда, когда происходит сверхусилие, перенапряжение воли (духа) и физических сил человека или народа. Именно этим мгновениям человечество обязано появлению бессмертных произведений искусства и литературы, научных открытий, меняющих наши представления об устройстве окружающего мира, свершениям в ратных делах, рождению новых этносов и пассионариев. Подвиг олицетворяет победу светлого начала над тьмой.

Данная «духовная константа» человеческой цивилизации  подразумевает под собой и уважение к женщине, старшему, и любовь к ближнему своему, неприятие воровства, убийства, зависти, ложного свидетельства (клеветы), прелюбодейства, неуважительного отношения к своим родителям, верность дружескому, супружескому долгу, долгу перед отечеством и т.д. Индивидуум свершением Подвига посвящает свою жизнь не себе, а людям, его окружающим, их жизни на земле. Только доблестная деятельность человека, обусловленная сверхнапряжением и даже самопожертвованием, придает ему не только огромную, несопоставимую ни с чем духовную силу, но и обусловливает в последующем его духовное бессмертие и «вечную жизнь». Поэтому за утратой человечеством понимания основного и главного смысла своего существования – жить ради Подвига – следует его духовная и идеологическая дезориентация. Приверженность данной истине, вдохновляющей с доисторических времен поколения аланского народа на активное социально значимое действие, свидетельствует о наличии непрерывной причинно-следственной связи в его общественно-политическом, историко-культурном развитии.

Обобщение и систематизация научного материала по алановедению позволили выявить основные трансформации этнических и этнокультурных признаков осетинского (аланского) народа, произошедшие с момента их локализации исключительно в горах Кавказа (1395 г.) и до вхождения Осетии (Алании) в состав Российской империи (1774 г.). За вышеуказанный период времени произошли лишь незначительные изменения в традиционной культуре и антропологических свойствах. Данное обстоятельство было обусловлено преимущественно жизнью народа, исключительно в замкнутом пространстве горного ландшафта, характеризующегося суровостью климата и природы, на протяжении более 300 лет. Надо полагать, именно это обстоятельство позволило Ж.Э. Дюмезилю высказать следующее суждение: «… преемственность фольклорных традиций осетин выдержала такое испытание временем, равному которому я не знаю»¹¹. С точки зрения этнической антропологии частичные трансформации происходили под влиянием как естественно-географической, так и социально-культурной среды. Народ был лишен возможности выхода на предгорья и равнины Северного и Южного Кавказа, что обусловило практически полное свертывание к концу  ХIV столетия устоявшихся широких мирохозяйственных, культурных связей с многочисленными этносами и этносоциальными общностями.

Практически неизменными остались ядро основного словарного фонда, грамматический строй аланского языка, духовное мировоззрение, самоназвание народа, его родов и личных имен, в которых зафиксирована североиранская культурная традиция. Материальные следы данной традиции в изучаемом регионе датируются примерно 2 тыс. до н.э. Сказанное позволило отнести аланский (осетинский)  народ  к  реликтовому  народу индоиранской группы индоевропейской семьи. Очевидно, что социальная структура скифо-сармато-аланской или североиранской общности с течением времени (II т. до н.э.  – II т. н.э.) закономерно претерпевала и претерпевает определенную эволюцию. Однако данное обстоятельство не может служить основанием для ее обезличивания.

Став в глубокой древности материальной основой для формирования специфических особенностей аланской народности, Кавказ, его центральная часть и сегодня продолжает выполнять эту важнейшую функцию. Данное обстоятельство в известной мере оказало влияние на ее антропологические и психические особенности. В то же время при всем многообразии воздействий на культуру осетинского (аланского) народа инокультурных этнических сообществ и даже цивилизаций, она, в своей основе, и сегодня остается «североиранской», являя собой характерный пример устойчивости этнического комплекса. На определенном этнополитическом, историческом этапе развития осетинской нации общность территории ее совместного проживания превратилась из условия в ее необходимый признак.

Отталкиваясь от всего вышеизложенного, в работе были сформулированы следующие стратегии развития народа Осетии (Алании) в системе социально-политических трансформаций начала ХХI столетия:

− поддержка и развитие осетинского (аланского) языка, как  языка  государственного, являющегося последним в мире живым индоиранским языком;

− содействие процессам, направленным на сохранение и укрепление этнической идентичности осетинского (аланского) народа, как одного из главных факторов, способствующих этнополитической консолидации народа Осетии и формированию гражданской нации;

− разработка ориентиров регионального и субрегионального развития Осетии с целью исключить возможность её политической и экономической изоляции;

− освоение различных форм и направлений международного сотрудничества, нацеленных на систематизацию и дальнейшее изучение историко-культурного наследия «Внешнего Ирана».

Сохранение и укрепление этнической, национальной идентичности осетинского народа, впрочем как и любого другого народа, обеспечивающей преемственность традиционной культуры и современности следует считать императивом политического развития Осетии. Данный этнополитический процесс является естественной защитной реакцией на глобализацию международных отношений и последствия глубочайших социально-политических трансформаций, произошедших на постсоветском пространстве. Поэтому выявленный в ходе настоящего исследования факт, согласно которому «аланы (XIV в.) есть аланы (XXI в.)» выводит решение политической проблемы этнотерриториального самоопределения народа Осетии (Алании) на качественно новый уровень. Данное обстоятельство позволяет политическому руководству Российской Федерации, Республики Северная Осетия–Алания, Республики Южная Осетия на более объективной основе ставить и решать вопрос как о международном признании политического суверенитета РЮО, так и о создании нового государственного образования Республики Алания. 

Глава 4. Политическое воссоединение осетинского народа и совершенствование государственной власти Осетии 

В главе исследуются различные аспекты политического воссоединения осетинского (аланского) народа в исторически сложившихся границах – Республика Северная Осетия – Алания как субъект Российской Федерации и Республика Южная Осетия как государство, стремящееся к международному признанию.

Насильственное включение и длительное пребывание (70 лет) Южной Осетии в составе Грузинской ССР позволило ставить вопрос о наличии в действиях народа Республики Южная Осетия, стремящегося к воссоединению с Республикой Северная Осетия–Алания, элементов сепаратизма. Отсюда, проведенное в работе соотношение «самоопределения» как феномена политики и права и «сепаратизма» на примере народа − Республика Северная Осетия–Алания, Республика Южная Осетия − позволило более объективно подойти к решению ключевого вопроса, определяющего дальнейшее развитие его государственности. Самоопределение и сепаратизм являются диаметрально противоположно направленными силами. В первом случае речь идет о прогрессивных тенденциях, во втором – о деструктивных. Стремление к самоопределению, по-видимому, изначально заложено в природе любого народа. Данное положение подтверждается ходом всей многовековой истории становления человеческой цивилизации. Именно процессом самоопределения народов обусловлено как само возникновение международных, межгосударственных границ, так и их сегодняшние очертания. Поэтому, в отличие от сепаратизма, самоопределение народа само по себе означает его поступательное развитие. Комплексный исторический, политико-правовой анализ соотношения самоопределения и сепаратизма способствует выходу из порочного круга «неразрешимого» противоречия между требованием международного права к сохранению территориальной целостности государств и правом самоопределения народа. Данный механизм может стать теоретико-практической основой для баланса интересов сторон этнополитического конфликта и принятия объективного решения международным сообществом наций.

Отнесение военно-политических, социально-экономических и историко-культурных событий, происходящих в рамках территорий РЮО и РСО–Алания, к процессу самоопределения осетинского (аланского) народа подтверждается выявленными в работе следующими объективными обстоятельствами.

Первое. Народ РЮО и РСО–Алания имеет единый национальный язык, одну культуру, испокон веков проживает на своей исторически сложившейся территории на северных и южных склонах Центрального Кавказа. Аланский народ един своим национальным самосознанием и историко-политическими устремлениями. Эффективное экономическое и социальное развитие как севера, так и юга Алании невозможно без наличия единства в сфере ее государственно-политического статуса. Сохранение и полноценное развитие наций и народов, являющихся объективными общественными категориями, невозможно без единого правового поля, в рамках которого происходит реализация граждан­ских прав и свобод личности. Воссоединение РЮО и РСО–Алания не может быть отнесено к сепаратизму, т.к. при этом не нарушается политическое, экономическое, конституционное единство других унитарных государств, включая и провозглашенную в 1991 году Республику Грузию. Территория РЮО впервые в своей истории официально вошла в состав Грузии в 1922 году по решению союзных органов власти, все государственно-правовые акты которого Республика Грузия с 1991 года в одностороннем порядке отказалась признавать.

Второе. Референдумы 1992, 2006 гг., проведенные по вопросу вхождения РЮО в состав РФ, получил поддержку абсолютного большинства граждан республики и отвечает всем стандартам международного права. Таковы исторические устремления, поддерживаемые народом Республики Южная Осетия в отличие от сепаратизма, который выражает специфические интересы узкой группы лиц. Проведенным референдумам не предшествовали этнические чистки грузинской части населения РЮО, что имеет принципиальное значение с точки зрения их законности. То есть, референдумы носили всенародный характер. В течение последних 16-ти лет данные ориентации населения РЮО не претерпели изменений.

Верховный Совет Северо-Осетинской ССР в своем постановлении «О признании Республики Южная Осетия» от 06.03.1993 г. поддержал политические устремления народа РЮО. В 2004 г. Парламент РЮО, Совет Парламента РСО–Алания приняли ряд обращений к органам государственной власти России о необходимости принятия политического решения по вхождению РЮО в состав Российской Федерации. На прошедшем 19 сентября 2007 г. в г. Цхинвал РЮО VI съезде осетинского народа была принята декларация «О праве Южной Осетии на безопасность, самоопределение и надежное будущее». Отсюда очевиден массовый характер движения за политическое объединение двух разрозненных частей Осетии (Алании).

Третье. РСО–Алания и РЮО территориально имеют общую совместную границу. Поэтому, самоопределение осетинского (аланского) народа в границах своих республик не нарушает органического исторического территориального единства других народов, государств, в том числе и Республики Грузия. Признание государственного суверенитета РЮО, вхождение РЮО в состав РФ не может привести к разрыву политических, культурных связей в рамках одной национальной территории, т.к. с давних пор связи южных алан с грузинами, сванами, мегрелами, армянами, аджарцами и другими этническими группами, проживающими в Грузии, по своей природе являлись отношениями различных субъектов, различных народов. Предполагаемое объединение, напротив, как раз приведет к воссозданию искусственно нарушенного волюнтаристским решением Советской власти от 1922 г. органического территориального единства аланского (осетинского) народа. Нет проблемы объединения грузинского этноса, существует проблема объединения аланского этноса. Поэтому историческое стремление аланского народа как севера, так и юга Алании к самоопределению, в рамках территории своих государственных образований, никакого ущерба грузинской государственности не наносит.

Четвертое. Самоопределение аланского народа в рамках исторически сложившегося ареала обитания не является самоцелью, это единственный реальный способ сохранить свою национальную идентичность, свой родной язык, культуру. Три факта геноцида аланского (осетинского) народа (1920, 1989, 2008 гг.) более чем убедительно доказывают неспособность грузинской национальной элиты обеспечить равноправное сосуществование различных наций и народностей в составе грузинского государства. В этих условиях альтернативой праву народа Юго-Осетии на самоопределение выступает  ассимиляция, сегрегация и геноцид.  Только единение алан севера и юга сделает возможным прогресс в их духовной и материальной жизни. Комплиментарность аланского народа, вобравшего в себя культуру многих народов, общеизвестна, что снимает и проблему его самоизоляции в контексте рассматриваемого вопроса. Сказанное полностью коррелируется с содержанием принятой Генеральной Ассамблеей ООН 9 декабря 1981 г. Декларацией, согласно которой всем государствам вменяется обязанность «… в полной мере поддерживать право народов на самоопределение, свободу и независимость, равно как и их право вести с этой целью политическую и вооруженную борьбу»¹². Данное право в одинаковой мере распространяется как на большие, так и на малые нации.

Пятое. Самоопределение народа Южной Осетии, как было сказано выше, опирается  на  результаты  референдумов,  проведенных  в  РЮО в 1992, 2006 гг., т.е. оно учитывает интересы всех социальных, национальных групп населения республики. Сегодня десятки тысяч как легальных, так и нелегальных мигрантов, в том числе  лиц грузинской национальности, устремились с территории Грузинской республики в Российскую Федерацию. Около 25 процентов  валового внутреннего продукта (ВВП) Республика Грузия обеспечивает за счет денежных переводов рабочих-мигрантов (гастарбайтеров), работающих в России. Данная сумма намного превышает суммы всех иностранных инвестиций и доходы от экспорта этого государства. В условиях стагнации экономической жизни в Грузии, Армении, Азербайджане экономические интересы и требования социального прогресса объективно привели в движение на север, в Россию значительные  массы жителей Закавказья и других республик бывшего СССР. В текущий период в Российской Федерации официально зарегистрировано только 400 тыс. гастарбайтеров, а нелегально трудится, по разным оценкам, от 5 до 12 млн. Таким образом, стремление к политическому объединению осетинского (аланского) 

народа в рамках единого государственно-политического образования (РФ) есть уже не только требование, связанное с реализацией основополагающих прав и свобод личности, – оно отвечает условиям социального и экономического прогресса, сложившимся к началу XXI века.

Шестое. С учетом вхождения единой Осетии (Алании) в состав Российской империи после двусторонних переговоров осени 1774 года, отмены советской конституции, по которой Южная Осетия насильственно, вопреки воли своего народа, была включена в состав Грузинской ССР, денансирование последней (1991 г.), решения грузинского царя Ираклия II о присоединении Грузии к Российской Империи, актов советского правительства об образовании как самой ГССР, так и Юго-Осетинской автономной области в ее составе (1922 г.), нарушения Грузинской ССР при выходе из состава СССР условий  действующего на тот момент Закона СССР «О порядке выхода союзной республики из состава СССР», в соответствии с которым необходимо было получить согласие всех автономных образований, входящих в ее состав, а также результатов проведенных в Южной Осетии референдумов, становится очевидным отсутствие каких бы то ни было международно-правовых норм, препятствующих положительному политическому решению вопроса по воссоединению РЮО и РСО–Алания.

Анализ объективно-субъективных и идеально-материальных результатов самоопределения народа Юго Осетии (1920−2008 гг.) свидетельствует, с одной стороны, о высоком уровне развитости ее внутренней структуры и содержания, а с другой стороны, о тоталитарной сущности общественно-политических отношений, господствующих в Республике Грузия, что препятствует реализации этого императивного принципа международного права, зафиксированного в гл. 1, ст. 2 Устава ООН. Здесь право на национально-государственную организацию всей социальной и духовной жизни народа Юго Осетии подменяется правом на это исключительно титульной  (грузинской) нации. Рассмотрение адептами единой и неделимой Республики Грузия феномена самоопределения народа Республики Южная Осетия исключительно в границах бывшей Грузинской ССР входит в противоречие с самой сутью этого процесса, как составной части исторического процесса, находящегося в постоянном развитии и обновлении.

Проведенный политологический анализ показал, что социально-политические процессы, происходящие на территории Республики Южная Осетия, Республики Северная Осетия–Алания, не содержат в себе ни одного признака, подпадающего под определение сепаратизма. В их основе лежат объективные геополитические, историко-культурные, социально-экономические причины. Данные процессы, несмотря на весь их драматизм, способствуют развитию целостного аутентичного самосознания осетинского народа и, тем самым, стимулируют поступательное развитие его государственности. Они ведут к политической мобилизации и превращению народа Осетии в целом в субъект политического действия за свое  воссоединение и создание новой государственности – Республики Алания. Поэтому стремление Республики Южная Осетия к политическому воссоединению с Республикой Северная Осетия–Алания является закономерным процессом, отвечающим коренным интересам самоопределяющегося народа Осетии (Алании) и глобальным общемировым тенденциям. Длительное, начиная с конца 80-х гг. ХХ столетия, отсутствие территориального верховенства власти в Грузии более чем убедительно подтверждает правоту данного заключения.

С учетом всего вышеизложенного, существование Республики Южная Осетия в качестве «непризнанного государства», «территории с неопределенным политическим статусом» на протяжении 18 лет (1990 – 2008 гг.) – это нонсенс современных международных отношений. Поэтому России, как глобальному игроку на Кавказе, с целью сохранения здесь своего влияния целесообразно стимулировать демократические процессы по самоопределению народа Южной Осетии, а не препятствовать им. Важным этапом в этом процессе явилось признание РФ  независимости РЮО (26.08.2008 г.).

В 1994 году можно было только предполагать об уровне эффективности вводимого в Северной Осетии института президентства. Однако проведенные в диссертационной работе исследования позволяют констатировать – в истории государственной власти Осетии (Алании) не было аналогов столь неэффективной политической системы. Подтверждением тому является протестный характер голосования населения РСО–Алания на президентских выборах 1998 г. Только 9,9% участвовавших в выборах избирателей отдали свои голоса за действовавшего тогда президента РСО–Алания, остальные  проголосовали против.

В дальнейшем отход от демократических принципов управления усилился, что стимулирует развитие антагонистических настроений в обществе. Оказались нарушенными основные принципы местного самоуправления. Населению было отказано в праве самим избирать глав администраций районов и муниципалитетов. То есть, президентской вертикалью была устранена, пожалуй, единственная конституционная возможность для граждан республики выразить свое отношение к «власти», ощутить себя, через сопричастность к выборной процедуре, представителями одного народа (нации). По сей день парламент республики функционирует на непрофессиональной основе, допуская совмещение депутатства с работой в коммерческой сфере, что выхолащивает саму суть представительного собрания. Отход от демократических принципов формирования гражданского общества оказывает отрицательное влияние на развитие национального самосознания народа Осетии в целом.

Функционирование президентской власти в условиях РСО–Алания (1994–2005 гг.) закономерно привело к принижению роли и значения Парламента, Комитета конституционного надзора РСО–Алания, главных гарантов народовластия и соблюдения конституционного порядка. Многие положения Конституции РСО–Алания и республиканских законов вошли в прямое противоречие с Конституцией РФ и федеральными законами. Только после вмешательства в 2000 г. Президента РФ удалось привести законодательные акты РСО–Алания в соответствие с законодательством РФ¹³. Ничем не оправданное присутствие президента РСО–Алания в верхней палате Федерального Собрания РФ привело к его отстраненности от решения внутриреспубликанских проблем, к негласному перераспределению властных полномочий на уровне исполнительной власти республики.

В условиях, когда наблюдается столь значительная асимметрия между процессами институализации системы государственной власти, местного самоуправления и реальными социально-политическими потребностями общества в РСО–Алания произошло формирование общественно-политических отношений, характеризующихся внутренней противоречивостью. Общественная мораль, уважение к закону, религиозным нормам, чувство гражданского долга – все это отошло на второй план. Определяющим критерием значимости индивида стала степень его приближенности к элитным кругам, сформировавшейся к концу 90-х  годов авторитарной, бюрократическо-олигархической общественной системе. Данная система характеризуется социальной неэффективностью, неспособностью адекватно реагировать на запросы массовых слоев населения. Проведенный в работе анализ соотношения сфер ответственности и связанных с ними конституционных полномочий властной вертикали РСО–Алания с практическими итогами реализации этих полномочий подтвердили данное положение. Вышеизложенное закономерно привело к досрочному сложению полномочий (отстранению от должности) второго по счету президента РСО – Алания (2005 г.).

Таким образом, наличие Конституции Республики Северная Осетия–Алания, института президентской власти (главы республики), Парламента, сочетающего в себе законодательные и представительные функции, не гарантировало гражданам республики соблюдения их основополагающих прав и свобод. Внутреннее содержание общественно-политического устройства РСО–Алания к 2008

году так и не стало соответствовать уровню развития ее производительных сил. В рассматриваемый период это обстоятельство привело к стагнации в развитии последних и системному социально-политическому, экономическому кризису. Формирование жизнеспособной  системы местного самоуправления, как  необходимого этапа в построении правового государства, являющейся органической частью механизма сдержек и противовесов для органов государственной власти в РСО–Алания, было свернуто так и не начавшись. На наш взгляд, здесь мы имеет дело с всеобъемлющим политическим контролем, ведущим к полной унификации взглядов граждан. Несмотря на то, что переход к новой модели политико-государственного устройства начался почти полтора десятилетия  назад, в массовом сознании  так и не произошло качественных сдвигов, предполагающих осознанное восприятие своих собственных социальных и политических интересов. Поэтому политическая социализация народа Осетии идет медленно, большинство населения и сегодня руководствуется конформистской моделью поведения.

Социологический анализ показал, что выбор обществом Северной Осетии стратегии внутреннего развития и своего положения в трансформационных координатах ХХI века происходит на неблагоприятном социально-политическом фоне. Первое. Отказ современной политической элиты изучаемого региона от проекта модернизации общественных отношений в направлении правового государства, что делает низкоэффективными ее усилия по консолидации различных общественных сил. Второе. Значительная ценностная дифференциация элитных и массовых слоев населения. Третье. Усиление имущественного расслоения различных социальных слоев населения, что создает дополнительные трудности в политическом самоопределении Алании (Осетии).

С учетом того, что безопасность личности трудно отделить от безопасности общества и государства, и наоборот, следует считать одним из приоритетных направлений обеспечения безопасности совершенствование политического, государственного устройства общества. Конституирование форм государственного устройства и правления с учетом уровня развития личности и общественного сознания в целом через принятие соответствующих нормативно-правовых актов, есть наиболее безболезненный, относительно быстрый путь решения вышеобозначенной проблемы. Данное обстоятельство будет способствовать решению и другой ключевой задачи, повышение социальной активности личности. Поэтому в текущий период актуальным является вопрос об устройстве государственной власти.

В работе представлен комплекс мер по переходу к парламентской республике, что предполагает создание профессионального парламента, состоящего из двух палат: избираемой нижней палаты и неизбираемой верхней палаты – «Совета старейшин»; сформулирован вывод о том, что «Совет старейшин» – это организация людей, объединенных общностью интересов, согласием в вопросах морали и права, основанном на большом жизненном опыте, на мудрости народной, ответственности перед народом. Поэтому выдвижение от территориальных обществ «Совета старейшин» своих представителей в верхнюю палату республиканского парламента должно происходить на основе консенсуса (согласия). Верхняя палата, обладая правом законодательной инициативы, утверждает все законы, принятые нижней палатой, кроме финансовых. Интеграцию «Совета старейшин» с высшим законодательным и представительным органом власти предложено провести на основе конституционной реформы.

Целесообразно, чтобы главой республики являлся премьер-министр, он же глава правительства, выдвигаемый партией, получившей на выборах наибольшее число голосов избирателей. Победившая на выборах партия формирует правительство на срок действия депутатских полномочий. В отличие от сложившейся в РСО–Алания и РЮО президентской власти, избираемый премьер-министр несет прямую ответственность за принимаемые решения как перед избирателями, так и перед своей партией. Премьер-министр и его кабинет, непосредственно подконтрольные парламенту, в этих условиях будут осуществлять ответственное управление. Данное обстоятельство делает предпочтительней установление власти парламента и премьер-министра, нежели власти президента (главы республики), имеющей свою администрацию, стоящую над парламентом и правительством.

Парламентарное правление, являясь необходимым этапом модернизации всей общественно-политической системы, обеспечит безболезненную трансформацию функционирующей сегодня асоциальной политической системы в систему, где реализация ресурсного потенциала изучаемого региона будет осуществляться в интересах массовых групп населения. В этих условиях станет возможным введение принципа ответственности вышестоящих перед нижестоящими. Поэтому двухпалатный парламент явится консолидирующим началом для всего народа Осетии (Алании) и станет важным этапом в развитии институциональных основ прогнозируемого государственного образования Республики Алания.

 Глава 5. Геополитические аспекты развития государственности осетинского народа

 Глава посвящена исследованию особенностей реализации военно-политического, социально-экономического, историко-культурного (религиозного) факторов, которые определяют направленность этнополитических, этносоциальных и экономических процессов в изучаемом регионе. Рассмотрение этих факторов во взаимосвязи и взаимодействии в интересующем нас аспекте было проведено с позиции территориального сознания, как самоотождествление людей, этносов с определенной территорией – Родиной. Обоснована историческая и политическая правомерность осуществления Россией контроля над геостратегической, геоэкономической территорией Кавказа.

Исследованиями установлено, что динамика исторического, этнополитического развития Алании (Осетии) и Кавказского региона в целом привели к несопоставимости размеров территории Алании наших дней с территорией Алании начала н.э. и периода средневековья. По мнению В.Б. Пфафа, З.Н. Ванеева, Б.А. Калоева и др., окончательный уход алан-осетин с этих территорий и их локализация исключительно в горах Центрального Кавказа произошла к концу XIV века (1395 г.)¹⁴.Однако и сегодня расположение территории Алании (Осетии) в центральной части Центрального Кавказа предопределяет столкновение на этой небольшой по размерам территории геополитических интересов многих государств и даже цивилизаций.

Усиление в XVIII в. позиций России на международной арене объективно привело к необходимости приобретения ею новых естественных границ. Данный  процесс во многом обусловил расширение ее территории на юг. В этот исторический период проблема естественных границ на юге страны тесно переплетается со стремлением России выйти к Черному и Каспийскому морям. Один из наиболее удобных транспортных коридоров, обеспечивающих выход России в Закавказье и далее к Черному морю, и сегодня пролегает по территории Алании (Осетии). Надо полагать, данное обстоятельство и предопределило значительный интерес царского самодержавия к этому региону и народу, его населяющему. Поэтому последующие века стали процессом мирного и немирного подчинения населения севера и юга Осетии (Алании) геополитическим интересам Российского государства в этом регионе.

Лишившись во второй половине XIX века права самостоятельно устраивать свои территориальные дела, решать как внутренние, так и  внешние территориальные споры, Осетия (Алания) впервые в своей многовековой истории полностью утратила контроль над своей территорией, как системообразующим элементом общесоциальной юридической категории государства, а вместе с этим и  свой суверенитет. Данное обстоятельство закономерно привело к окончательной утрате Осетией своих государственных и естественных границ, что и сегодня является определяющим фактором в ее социально-политическом и экономическом развитии.

Установление в России нового государственно-политического строя (1917 г.) не повлияло на направленность ее национальной политики  в изучаемом регионе. Политологический анализ показал, что с наделением Грузинской ССР правом суверенитета в рамках своих полномочий и включением в ее состав Юго-Осетинской автономной области, географическая разобщенность двух частей одного народа (аланского) была закреплена уже в конституционной форме. На всю территорию Южной Осетии была распространена юрисдикция Грузинской ССР, что в одночасье привело к изменению действующих в Южной Осетии правовых норм. Автоматически Грузия приобрела новые, исключительно благоприятные естественные границы, расположенные в центральной части Главного водораздельного хребта, что открыло ей доступ к транскавказской магистрали, которую Грузия никогда в своей истории не контролировала.

Вывод из-под юрисдикции России геостратегических территорий продолжался на протяжении всего ХХ столетия. Россия  теперь уже в лице РСФСР и РФ последовательно утрачивала на юге и свои естественные границы. Наиболее успешно последние десятилетия экспансионист­ская политика по отношению к территории России проводилось лидерами Грузии. Приняв форму «ползучей» экспансии, они не только де-юре распространили свой государственный суверенитет на территорию Республик Южная Осетия, Абхазия, но и продолжили захват территории России, расположенной уже на северных склонах Главного Кавказского хребта. За годы Советской власти и 90-е годы им удалось сместить (перенести) административную границу Грузии на 40 км севернее Крестового перевала в сторону г. Владикавказа. Ключевым вопросом притязаний Грузии является осуществление теперь уже полного господства над Дарьялом, что приведет к утрате Россией доступа к Военно-Грузинской дороге. Сегодня уже вся южная часть этого ущелья территориально относится к Казбекскому району Грузии.

Таким образом, если, согласно историческим хроникам и данным археологии, южные границы территории Осетии (Алании) некогда проходили возле древней столицы Грузии – Мцхета, расположенной у слияния рек Арагвы и Куры, т.е. в 26 км севернее ее современной столицы г. Тбилиси (по нынешней Военно-Грузинской дороге), то сегодня, миновав Главный Кавказский хребет, граница переместилась на Северный Кавказ в предместья г. Владикавказа – столицы Республики Северная Осетия–Алания. Соответственно произошла искусственная трансформация сугубо закавказского народа грузин (картвел) в северокавказский народ.

Использованный в работе территориальный подход к анализу событий, характеризующих ход непрекращающейся борьбы за геостратегическое господство над территорией, естественными границами Осетии (Алании) с древнейших времен по настоящее время, позволил выявить их исключительную военно-политическую значимость. Они и сегодня являются движущей силой, определяющей основную направленность военно-политических и национальных процессов в изучаемом регионе.

Наряду с военно-политическим фактором, ключевое влияние на развитие Алании, ее народа, политических событий, разворачивающихся здесь на протяжении многих столетий, исторически оказывают социально-экономические особенности региона. В условиях суверенизации союзных республик СССР в начале 90-х гг. и с учетом закона земледелия о равнозначимости и незаменимости факторов жизни растений (свет, тепло, воздух, элементы пищи) можно с уверенностью говорить о том, что Предкавказье с его разнообразными природно-климатическими зонами является наиболее  благоприятным регионом Российской Федерации для ведения интенсивного агропромышленного производства. Северный Кавказ – единственный регион России, где можно успешно развивать плодоводство и виноградарство; ярко выраженная зональность региона делает его исключительно благоприятным для развития основного направления растениеводческой отрасли России – селекции, семеноводства; континентальный и резко континентальный климат, присущий большинству сельхозпроизводящих регионов РФ, делает плодородные предгорные равнины Северного Кавказа, пожалуй, единственным регионом, где возможно получение стабильных урожаев сельскохозяйственных культур.

Вышеизложенное исторически стимулировало и стимулирует закономерное движение разноплеменных народов на Кавказ, к его плодородным равнинам и предгорьям. Данное обстоятельство в еще большей степени актуализирует для Российской Федерации выработку правильной внешней и внутренней политики в этом геостратегическом, геоэкономическом районе, во многом определяющем продовольственную безопасность страны.

С точки зрения теории «месторазвития»¹⁵, территорию Кавказа, сочетающую более двух ландшафтов: равнина, предгорье, горы, водная стихия, следует считать исключительно благоприятным регионом для протекания процесса этногенеза. Если придерживаться данной теории, то феномен фиксации аланского этноса с древнейших времен по настоящее время на рассматриваемой территории объясняется, во-первых, ярко выраженным сочетанием различных ландшафтов, где он, по-видимому, сложился в новую систему (этнос) с последующей экспансией на соседние территории; во-вторых, после  насильственной ликвидации Аланского государства  (XIV–XV вв.)  остатки  алан  смогли  сохраниться благодаря системе высокогорных труднодоступных ущелий, расположенных на территории Центрального Кавказа, опять же, как самостоятельный этнос, но уже изолянт, не имеющий выхода на плодородные предгорья и равнины края. Здесь находит проявление еще  одно специфическое свойство Кавказа, как территории, способствующей не только формированию новых этносов, но и длительной фиксации на данной территории, благодаря высокогорному поясу. То есть, под воздействием объективно складывающихся социально-экономических, ландшафтно-географических факторов исторически происходит формирование и развитие национальных и политических процессов в данном регионе.

Помимо особенностей, присущих земельным ресурсам Северного Кавказа, выступающих как основа воспроизводственного процесса в сельском хозяйстве, во многом определяющая закономерности развития процессов народонаселения, данная территория чрезвычайно богата полезными ископаемыми. Металлические и полиметаллические руды, расположенные в ее горной части, нефть Грозного, Баку, шельфа Каспийского моря делают этот регион зоной стратегических экономических интересов ведущих стран мира, транснациональных корпораций. Нефтяные месторождения Грозного, Баку, Каспия, ставшие, начиная с XIX века, основными поставщиками этого стратегического сырья на внутренний рынок России, в еще большей степени усилили экономическую составляющую во внешнеполитическом и внутриполитическом  курсах России на Кавказе. Только доказанные нефтяные запасы Каспия оцениваются в 2,1–4,5 млрд тонн нефти, что сопоставимо с суммарными континентальными запасами США и Северного моря. Прогнозные оценки некоторых консалтинговых компаний ориентируются на 30 млрд тонн нефти. В зоне Каспий­ского моря к 2002 году были обнаружены месторождения природного газа в объемах 3,1–4,5 трлн кубометров¹⁶.

Анализ данных, характеризующих финансовую помощь США странам Каспийского региона, Центральной Азии и Закавказья, позволил установить, что из общей суммы помощи 25% приходится на Грузию, территория которой не содержит запасов углеводородного сырья и не граничит с Каспийским морем. Данное обстоятельство позволяет рассматривать ее территорию как основной стратегический военный плацдарм США на Кавказе.

Таким образом, исторически сложившиеся социально-экономические особенности территории изучаемого региона обусловили слияние здесь как политических, военных, так и экономических интересов ведущих держав мира, международных корпораций. Небывалое доселе постоянное военно-политическое и финансово-экономическое  присутствие  США  в Каспийско-Черноморском регионе,  Грузии в корне  меняет  общую  геополитическую ситуацию на Кавказе, утвердившуюся здесь с конца XIX века. Единоличный контроль над этой территорией с ее чрезвычайно большим ресурсным  (экономическим) потенциалом, удобными транзитными магистралями рассматривается США как необходимое звено в построении монополярного мира. Грузии, аннексировавшей в XIX–XX вв. значительные стратегические территории Осетии (Алании), Абхазии и др., отведено ключевое место в этих гегемонистских планах.

Кавказ исторически является не только «горой языков», но и территорией, на которой сосуществуют различные религиозные конфессии. Здесь на относительно небольшой территории сконцентрировано большое количество разноплеменных народов, исповедующих практически все многообразие религиозных, духовных учений. Поэтому рассмотрение Кавказа с позиции его историко-культурного (религиозного) значения позволило в еще более наглядной форме представить существо этнополитических, национальных проблем, присущих этому геостратегическому региону и наметить основные пути их решения. Воздействие военно-политических, социально-экономических и историко-культурных (религиозных) факторов на общесоциальную обстановку на Кавказе противоречиво, а сравнительная оценка позитивных и негативных тенденций находится в прямой зависимости от конкретной политической ситуации в странах региона и их месте в системе международных отношений.

С точки зрения территориального подхода к развитию Российского государства, понятно его объективное стремление по приобретению естественных границ, расположенных на географическом юге ее территории – Кавказе. В то же время проведенный историко-политологический анализ этого вопроса убедительно показал, что право сильного на Кавказе не работает в равной мере, как в других регионах. Специфика ландшафтно-географического  расположения территории Кавказа, истории возникновения издревле проживающих здесь этносов, одни из которых представляют незначительные остатки некогда могущественных народов с многотысячелетней историей, знающих традиции своей государственности и внесших значительный  вклад в развитие мировой цивилизации, предъявляет свои требования к формированию политики, способной привести к умиротворению Кавказа и его гармоничному развитию. Следовательно, новый внешнеполитический курс России в изучаемом регионе, в первую очередь, должен основываться на выстраивании логической связи между ее современными жизненными устремлениями на Кавказе и своим морально-историческим правом на контроль над этой территорией.

Анализ показал, что именно это право Россией так и не было сформулировано с момента ее первого прихода на Кавказ (XVIII в.) и по настоящее время. Данное обстоятельство и сегодня является первопричиной и краеугольным камнем притязаний к проводимой Россией политике в этом регионе со стороны ее политических оппонентов. Проблема заключается в том, что на уровне общественного сознания России, в силу ряда объективных и субъективных причин, сложились представления о Кавказе, как о геополитической категории без учета вышеприведенных особенностей. По существу, знание особенностей народов и народностей, населяющих Кавказ, их истории, коснулось только узкого круга научных исследователей, профессионально занимающихся этим вопросом. Знание историографии края было как бы отделено от государственной политики, проводимой здесь центральной властью, т.е. геополитика развивалась отдельно от историографии.

В результате политическая элита России, не сильно вникающая в существо кавказской проблематики, в одночасье привела исторически сложившийся многополярный мир Кавказа к двухполярному миру. Прямолинейный внешнеполитический курс России привел к тому, что на одном из полюсов этого мира находилась Грузия с ее непомерными, ни на чем не основанными политическими амбициями, а на другом – собственно Россия. Вместе с тем, историография региона и данные проведенного исследования свидетельствует о том, что Грузия, в силу ряда объективных причин, а именно: чуждость языка, культуры, менталитета титульной нации абсолютному большинству народов как Южного, так и Северного Кавказа; отсутствие исторической практики даже по кратковременному контролю  над территорией всего Кавказа; территориальное расположение в XIX веке не в центре, а на самой южной оконечности кавказского региона, примыкающей к береговой линии Черного моря; отсутствие собственной производственной базы, как основы для развития национальной экономики; длительное пребывание под гнетом деспотичных восточных режимов (Турция, Иран) и т.д.  никогда не являлась объединительной силой в изучаемом регионе.

Поэтому Россия была вынуждена компенсировать эти многочисленные «недостатки» за счет расширения территории Картли (Грузии) в направлении Центрального Кавказа, Западного и Восточного Предкавказья. Неверный выбор Россией стратегического партнера в своей государственной политике на Кавказе привел к ослаблению здесь позиций как горских народов, так, в перспективе, и самой России. И сегодня, как показал анализ, продолжает прогрессировать ползучая экспансия Грузии на территорию Северного Кавказа, при непрекращающемся исходе отсюда русского и русскоязычного населения.

Неспособность Грузии выполнять роль политической, национальной доминанты на Кавказе есть объективная, выявленная в ходе настоящего исследования реальность. Поэтому попытки дальнейшего «ввинчивания» США и странами НАТО народов Абхазии, Юго-Осетии и других в «фундамент» грузинской государственности не отвечает национальным интересам Российской Федерации. Российское государство должно в первую очередь решать на Кавказе не проблемы Грузии, а свои собственные многочисленные политические, национальные и экономические проблемы, которые в своей основе возникли, как следствие антироссийской направленности  политического курса официального Тбилиси.

Находящиеся на протяжении последних восемнадцати лет в перекрестии кризиса мировых политических институтов, «неразрешимого» противоречия между правом нации на самоопределение и принципом нерушимости государственных границ, Абхазия, Южная Осетия и сегодня остаются без международно признанной политической и экономической субъектности. В то же время, признание рядом западных стран независимости Косово (2008 г.), приближение вооруженных сил Североатлантического альянса вплотную к южным границам Российской Федерации, через предстоящее вступление в его ряды Грузии, создает уже отнюдь не гипотетическую угрозу национальной безопасности России. Данное обстоятельство выводит на качественно новый уровень формат отношений России с Абхазией и Южной Осетией, 90 процентов населения которых являются гражданами Российской Федерации. Дальнейшее расширение нового контура межгосударственного сотрудничества правительств РФ, Абхазии, Южной Осетии обеспечит снижение эскалации напряженности этнополитических, межгосударственных конфликтов в изучаемом регионе и ускорит интеграционные процессы между РСО–Алания и РЮО в политической, экономической, культурной, социальной и других сферах.

Прецедент Косово наглядно продемонстрировал один из возможных вариантов разрешения грузино-осетинского и грузино-абхазского конфликтов, в основе которого лежит достижение политического консенсуса. По мнению экспертов, относительно мирный выход Косово из состава Сербии состоялся, во многом, по причине обещанного Белграду беспрепятственного вступления в ЕС. То есть, данные политические события стали следствием достигнутого компромисса между Сербией, ЕС, Косово, США. На этой основе в работе сформулирован вывод о том, что на пути согласования интересов как глобальных, так и региональных игроков (Россия, США, ЕС, Грузия, Абхазия, Южная Осетия, Северная Осетия, НАТО), может быть найден разумный компромисс в разрешении проблемы международного признания правосубъектности Абхазии, Южной Осетии, Косово, а также вступления Грузии в НАТО и ЕС.

Опасения отдельных российских политиков и политологов относительно того, что легитимация Россией непризнанных государств Южного Кавказа – Абхазии, Южной Осетии − приведет к развалу Ялтинско-Потсдамской модели устройства Европы, жесткому противостоянию со стороны Запада, как представляется, не основаны на реализме. Во-первых, развал всей системы послевоенного устройства мира, а не только Европы, произошел в момент развала СССР и Варшавского договора. Во-вторых, распад Югославии, признание независимого политического статуса бывших субъектов СФРЮ очертило стратегический вектор формирования новой политической карты Европы – «Европы регионов». Последнее предусматривает функционирование надгосударственных региональных правительств и не предусматривает развитие национальных государств. В-третьих, неоднократно апробированная сообществом западных государств последовательность приема новых членов в ЕС, через их предварительное вступление в военно-политический блок НАТО, в котором России по ряду объективных и субъективных причин нет места, говорит о существующих между Западом и Россией антагонистических противоречий. Основа данных противоречий зиждется в происходящей на глобальном уровне системной борьбе за экономическое (жизненное) пространство и природные ресурсы. Очевидно, что эта борьба в дальнейшем будет только обостряться, так как мировой спрос на энергоресурсы к 2035 г. возрастет на 50%, при этом 80% данного увеличения покроют ископаемые виды топлива¹⁷. В этих конкретно-исторических, политических условиях для

Российской Федерации, обладающей 25% мирового природно-ресурсного потенциала, слабым утешением выступает концепция развития европейского пространства, сформулированная одним из основателей европейской интеграции Жаном Моннэ: «Европа – это не критерий. Европа – это постоянное открытие нового». В-четвертых, полномасштабное развертывание США системы ПРО в Европе (Чехия, Польша) при полном игнорировании национальных интересов России координальным образом меняет баланс сил в пользу Североатлантического альянса. Следовательно, есть все основания полагать, что признание Россией правосубъектности Абхазии и Южной Осетии (26.08.2008 г.) не изменит сложившийся формат межгосударственных отношений РФ с Западом. Более того, состоявшееся признание Россией  Абхазии  и  Южной  Осетии  поможет  национальной  элите Грузии осознать тот непреложный факт, что первопричиной ее политической и экономической стагнации является не независимость бывших автономий Грузинской ССР от метрополии, а потеря собственного суверенитета в обмен на ожидаемую от «Запада» помощь в возврате последних под юрисдикцию грузинского государства.

Произошедшие 8 августа 2008 года военно-политические события, когда вооруженные силы Грузии в 00.10 (мск), поправ все ранее достигнутые международные договоренности, начали артобстрел и бомбардировки г. Цхинвала, координальным образом изменили военно-политическую ситуацию в изучаемом регионе. Данные события поделили не только грузино-осетинские, но грузино-российские отношения на до и после вышеуказанной даты.

Анализ текущей общеполитической ситуации на Кавказе позволил установить, что если бы 26.08.2008 г. не произошло признания Российской Федерацией правосубъектности Республики Абхазия, Республики Южная Осетия, то после реализации практически решенного вопроса о вступлении Грузии в НАТО, инициатива в этом вопросе автоматически перешла бы в руки Брюсселя. В этих условиях есть все основания полагать, что США, НАТО, страны ЕС в обмен на контроль над стратегически важным черноморским побережьем Абхазии и стратегическими перевальными транскавказскими автомагистралями Южной Осетии, незамедлительно признали бы независимый политический статус этих государств. Такое решение вопроса непризнанных государств полностью вписывается в тенденции глобального развития, предполагающие ликвидацию унитарных государств, каковой без сомнения и сегодня остается Республика Грузия. Подтверждением сказанному служит и прецедент Косово, который показывает, что, пожалуй, единственным препятствием для признания независимого политического статуса Южной Осетии, Абхазии со стороны США и их партнеров по НАТО являлась и является пророссийская направленность проводимой ими политики.

Очевидно, что расширение границ Североатлантического альянса до южных рубежей Российской Федерации крайне негативно отразилось бы и на уровне доверия жителей Северного Кавказа к проводимой руководством РФ как национальной политике, так и к ее внутри- и внешнеполитическому курсу. Более того, в случае опережающего со стороны США и их партнеров по НАТО признания правосубъектности Южной Осетии, Абхазии, у них появлялись необходимые политико-правовые рычаги для дестабилизации политической ситуации уже на Северном Кавказе. Приведенные выше доводы позволили с большой долей вероятности предположить, что в этих условиях положение о праве нации (народа) на самоопределение, проблемы разделенного осетинского народа, этноисторическая связь абхазского народа с народами адыгской группы Северного Кавказа обрели бы новый политический контекст.

Поэтому состоявшееся 26.08.2008 г. признание Россией независимости Республики Абхазии и Республики Южная Осетия следует считать своевременным и единственно приемлемым решением, способствующим как сохранению этнической, национальной идентичности осетинского и абхазского народов, так и защите национально-государственных интересов Российской Федерации. Вышеобозначенные военно-политические события и последовавшие за ними политические решения глобальных и региональных игроков изучаемого региона можно рассматривать и в качестве дополнительной доказательной базы оценок, выводов и прогнозов, которые вытекают из всей логики настоящего политологического исследования. То есть, сама социально-политическая практика современности свидетельствует о их достаточно высокой достоверности, научно-практической и политической значимости.

С учетом проведенного анализа внутриполитической и внешнеполитической ситуации  на Кавказе очевидна необходимость дальнейшего развития обозначенного политического курса Российской Федерации в этом регионе. Новый политический курс России должен учитывать многовековой опыт взаимоотношений последней с народами, здесь проживающими, особенности историографии края и общемировые тенденции, которые определяют характер современных международных отношений. Архитектура региональной безопасности на юге страны должна выстраиваться с учетом специфики выявленных детерминант развития Кавказского региона в целом и предусматривать четкий план по включению Абхазии и Южной Осетии в систему международных отношений. Надо полагать, что все вышеизложенное может стать органической частью политологического базиса государственной политики, проводимой Российской Федерацией на своих южных рубежах.

В заключении диссертации на основе систематизации материалов проведенного исследования по этнополитической конфликтологии, социально-политическим ориентирам развития государственных образований − Республика Северная Осетия–Алания, Республика Южная Осетия − были сформулированы основные выводы и рекомендации.

_______________________________________

1 Васильев В.И. Федерализм и избирательная система в Германии //Полис. 1995. №4. С. 139.

2 Дробижева Л.М. Завоевание демократии и этнонациональные проблемы России (что может и не может дать демократия) // Общественные науки и современность. – М., 2005, № 2. – С. 16−28.

3 Медведев Н.П. Национальная политика России. От унитаризма к федерализму. – М.: Молодая гвардия, 1993. С. 27.

4 Закон СО ССР «О языках народа СО ССР»//Северная Осетия. Владикавказ, 1992, 20 марта, № 55.

5 Миллер В.Ф. Осетинские этюды. − М., 1882. Ч.2, с. 30−31.

6 Абаев В.И. Нартовский эпос // Изв. СОНИИ, 1945. Т. Х. Вып. 1; Историко-этимо-логический словарь осетинского языка. − М.−Л. 1958. Т.1; Л., 1973. Т. II; Л., 1979. Т. III; Л., 1989. Т. IV; Избранные труды: религия, фольклор, литература. – Владикавказ: Ир, 1990 – 640 с.;  Бенвенист Э. Очерки по осетинскому языку / Перевод с французского. − М., 1965; Bailey H.W. A range of Iranica // W.B. Henning Memorial Volume. London, 1970; Dictionary of Khotan Saka. Cambridge, 1979; Ossetic (Nartä) // Traditions of Heroic and Epic Poetry. London, 1980; Вернадский Г.В. История России. − М., 2000. Кн. 1. Древняя Русь, Кн. 2. Киевская Русь; Основы иранского языкознания. Древнеиранские языки. − М., 1979; Дюмезиль Ж. Осетинский эпос и мифология. − М., 1976; Скифы и нарты. − М., 1990; Клапрот Г.Ю. Доклад,  в  котором  доказывается  идентичность  осетин, народности  Кавказа и средневековых алан; Перев. Т.Т. Камболова. Аланы и Кавказ. − Владикавказ – Цхинвал, 1992; Кулаковский Ю.А. Избранные труды по истории аланов и Сарматии. СПб, 2000; Оранский И.И. Введение в иранскую филологию. − М., 1960; Иранские языки в историческом освещении. − М., 1990; Пфаф В.Б. Этнологические сведения об осетинах. − Тифлис, 1872; Тогошвили Г.Д. Сослан-Давид. − Владикавказ, 1990; Турчанинов Г.Ф. Памятники письма и языка народов Кавказа и Восточной Европы. − Л., 1971; Древние и средневековые памятники осетинского письма и языка. − Владикавказ, 1990; Harmatta J. Studies in the History and language of the sarmatians. Szeged, 1970; Proto-Iranians and Proto-Indians in Central Asia in the 2nd Millennium.

7 Абаев В.И.  Историко-этимологический  словарь  осетинского  языка.  −  М.−Л.,  1958.

Т. 1., с. 610.

8 Там же, с. 47–48.

9 Там же, с. 547.

10 Большая советская энциклопедия. − М., 1972. Т. 10; Древний мир: Популярная иллюстрированная энциклопедия. – М.: Дрофа – Полюс, 2005. – С. 105.

11 Дюмезиль Ж.Э. Скифы и нарты. − М., 1990.

12 Организация Объединенных Наций. Сборник документов. − М., 1981. С. 153−154.

13 Конституционный закон Республики Северная Осетия – Алания «О внесении изменений и дополнений в Конституцию Республики Северная Осетия – Алания // Северная  Осетия.  Владикавказ, 2001, 1 августа. № 142.

14 Пфаф В.Б. Материалы для истории осетин //ССКГ. Вып. IV, V. 1870, 1871; Ванеев З.Н. К этногенезу осетинского народа // Изв. ЮОНИИ. Вып. ХIII. 1961; Калоев Б.А. Осетины (историко-этнографическое исследование). − М., 1967.

15 Гумилёв Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. − М., 1994.

16 Кошкар А. Два полюса Каспийского моря //Эксперт. − М., № 20, 27 мая 2002.

17 Наварро А. Примерить ОПЕК и ВТО //Ведомости. – М., № 111, 19 июня 2008.