КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ОППОЗИЦИЯ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ: ГЕНЕЗИС, ПРОТИВОРЕЧИВОСТЬ, ПЕРСПЕКТИВЫ

Виртуальный методический комплекс./ Авт. и сост.: Санжаревский И.И. д. полит. н., проф

Политическая наука: электрорнная хрестоматия./ Сост.: Санжаревский И.И. д. полит. н., проф.

АВТОРЕФЕРАТЫ ДИССЕРТАЦИЙ ДОКТОРА ПОЛИТИЧЕСКИХ НАУК

Во Введении рассматриваются факторы, обусловливающие актуальность избранной темы диссертационного исследования, дается характеристика степени ее научной разработанности в научной литературе, формулируется основная рабочая гипотеза исследования, определяются объект и предмет исследования, его цели и задачи, методология исследования, научная новизна. Формулируются основные положения, выносимые на защиту, теоретическая и практическая значимость работы, характеризуются формы апробации материалов диссертации.

В первой главе «Теоретические основания исследования коммунистической оппозиции в современной России» рассматриваются основные подходы к исследованию дилеммы «власть – оппозиция», существа и генезиса политических партий, а также в сравнительном плане анализируется проблема «партий-преемниц» в постсоциалистическом пространстве.

В § 1 «Теоретические основания исследования феномена оппозиции» автор, опираясь на классические положения политической науки, рассматривает оппозицию как саму по себе обладающую признаками системности, рассматриваемую на основе известной AGIL-схемы Т.Парсонса, что дает возможность рассмотреть оппозицию с точки зрения взаимодействующих и образующих ее начал.

Анализируя существующие походы к пониманию роли и сущности оппозиции, автор приходит к выводу, что полноценное выполнение оппозицией ее функций как в рамках всей властной системы, так и в качестве системы относительно самостоятельной, требует решения герменевтической проблемы «понимания» организованной частью оппозиции интересов и установок ее стихийного начала, преодоления отношения к нему как «другому» и выстраивания с ним интегративных отношений, что позволяет решить задачу превращения оппозиции в единый субъект, способный последовательно и целостно противостоять власти.

Рассматривая в качестве условия реального противостояния власти относительную соразмерность по отношению к ней оппозиции, автор анализирует вопрос о критериях завершенности оппозиционной субъектности, при которых оппозиция способна предстать как коллективное политическое начало, решающее вопрос собственной идентификации и легитимации. В том числе - проблемы согласия стихийного оппозиционного начала на осуществление организованным началом оппозиции некоторой неформальной власти по отношению к нему.

Осуществление последней предполагает достаточно высокую степень интеграции данных начал оппозиции. Это требует их относительной интеграции на трех уровнях: социальном (представление более или менее крупных социально-экономических интересов); интерпретационном (когда артикуляция агрегированных интересов воспринимается представляемыми социальными образованиями); поведенческом (обладание организованным началом признаваемыми легитимными рычагами воздействия на поведение масс и определенным единством поведенческих алгоритмов с ними).

Разные комбинации интеграции названных уровней определяют степень завершенности или незавершенности оппозиционного субъекта.

На основании этих выводов автор делает заключение, что универсальные характеристики оппозиции, заключающиеся в типе ее системности, определяются комбинацией интеграции тех или иных из названных уровней. Анализируя положения работ Дж. Сартори, О. Кирхаймера, Х. Линца, Ф. Бэргхорна, принимая в качестве базовой для характеристики оппозиции классификационную пару «системная - внесистемная», автор приходит к выводу, что сама по себе характеристика «внесистемности» недостаточна, требует разделения на две: собственно «внесистемную», при которой оппозиция образует некую автономную систему, способную существовать наряду с властной, и «антисистемную», когда ее оформление в систему означает «уничтожение» противостоящей властной системы.

Наличие или отсутствие интеграции на том или ином уровне триады «социальное – интерпретационное – поведенческое», в конечном счете, и определяет тип оппозиции в соответствии с предлагаемой автором классификационной триадой «системная – внесистемная – антисистемная».

В § 2 «Теоретические основания исследования феномена партии», рассматривая партию как основную форму оформления организованной части оппозиции, опираясь на классические партологические положения Дж. Ла Паломбары, С. Липсета, С. Эльдерсфельда, Дж. Брайса, К. фон Бейме, Д. Сартори, К. Лоусона, Д. Эптера, Р. Макридиса, Ж. Блонделя, М. Дюверже, автор отмечает, что хотя основой партийного деления следует считать классовое деление общества, однако это предполагает известные ограничения самого классового подхода, если мы сталкиваемся с социумом, в котором еще не сложилось новое классовое деление, а партии в силу тех или иных причин уже возникли.

Выделяя ситуацию образования партий в условиях политических и экономических метаморфоз в СССР и странах Восточной Европы в конце XX века, автор отмечает, что в этом случае создание партий может опережать возникновение и самоидентификацию соответствующего класса. Партобразование вынуждено как бы повторять прежний исторический генезис и первоначально базироваться на иных, доклассовых основаниях, ранее зафиксированных историей. Делается вывод, что в этих условиях партиям свойственна в известном смысле «неполная роль», заключающаяся в первоначальном отсутствии массовой базы и тяготении к выражению доклассовых расколов. В этом случае агрегация и артикуляция интересов, выполняемые партией, строятся не от исходной социальной матрицы к политическому выразителю, а в противоположном направлении: встает задача найти свою социальную среду, причем возможно, что партия, образованная одним расколом, находит свою поддержку в среде раскола иного, более широкого.

Опираясь на «генетическую» модель С. Липсета и Ст. Роккана, описывающую четыре раскола, образующих современную партийную конфигурацию, автор предлагает рассматривать в качестве пятой критической точки расколов кризис социализма в конце XX века. Ему свойствен «раскол по вере», который с учетом роли идеологии можно считать подобием раскола между церковью и государством. Причем реакция «верующего» сегмента опередила реакцию социальных образований на проводимые трансформации.

Возникает проблема интеграции двух разных, хотя и родственных расколов: раскола «по вере» и социально-экономического, которая в первую очередь осуществляется на социокультурной основе и реализуется в оформлении не «политической», а «социокультурной партии». Рассматривая разницу исполнения функций этими двумя видами партий, автор отмечает различие в трех отношениях: 1. по принимаемой роли действия, которое для «социокультурной» партии оказывается ритуальным; 2. по отношению к результату, который для нее вторичен по отношению к процессу как исполнению ритуала; 3. по исходной конструкции действия, которое партия такого типа выстраивает не в соответствии с его эффективностью, а в соответствии со своими символическими началами. Все вместе это резко снижает эффективность осуществляемой интеграции.

Рассматривая ситуацию, когда образующие партию и ее возможную базу расколы родственны, но первый из них в снятом виде опережает второй, автор приходит к выводу, что в ней интеграция расколов, осуществляемая на социокультурных основаниях, оказывается не полной. Идеология не вырастает из интереса, а интегрируется с ним внешними обстоятельствами.

При отсутствии полноценной интеграции расколов оформляются три уровня оппозиционности: «веры» (параметры «раскола по вере), стихийных установок массы (отражающей собственно социально-экономический раскол) и уровень интегрированного данной партией политического поведения (выражающегося в нем достигнутой степени интеграции названных расколов), проявления которых анализируются автором.

Специфически интегрированный «социокультурной партией» оппозиционный субъект обладает относительно малой устойчивостью и приобретает черты, описанные А. Вятром применительно к движению, несет в себе предрасположенность к затуханию, подвержен разрушению интеграции образующих его расколов в случае перехвата властью рычагов социокультурной интеграции и достигнутой легитимности оппозиции.

В § 3 «Проблема партий-преемниц в постсоциалистическом пространстве» анализируется, в сравнении с проблемой утраты власти правящими партиями в странах Восточной Европы и СССР, определение их преемниками места в пространстве политических альтернатив и на основе этого – специфические черты этого процесса в СССР (России).

С известной условностью можно выделить три варианта утраты компартиями власти: 1. дезорганизация партийного руководства, отказ от жесткого противостояния оппонентам, утрата монопольной легитимности и самой власти (Польша, ГДР, Венгрия, Чехословакия); - 2. изменение самоидентификации, проведение несвойственного им курса в экономике, утрата легитимности – и утрата власти в ходе последующего кризиса (Болгария, Югославия); - 3. попытка сохранения самоидентификации, жесткое противостояние с противниками и свержение (Румыния).

Представляется обоснованным, что наиболее типичными из всех вариантов можно считать Россию, Венгрию, Чехословакию и Болгарию.

При этом в них соединялись те или иные элементы разных вариантов, а Россия отчасти продемонстрировала синтез всех трех.

Однако на смену этим партиям во всех случаях пришли «партии-преемницы», играющие заметную роль в политической жизни. В работе отмечается, что ситуации поражения компартий и образования их преемниц могут быть различены по следующим основаниям.

Первое. Конфигурация идеологических альтернатив, в которой преемница определяла свое новое позиционирование. Второе. Момент проведения «учредительных выборов». Третье. Конфигурация селективных и коллективных стимулов. Четвертое. Варианты легитимации преемственности.

Четыре названные страны представили четыре варианта судьбы «партий-преемниц». В двух случаях партии пошли по пути изменения самоидентификации, выразившейся в формальной социал-демократизации. В Венгрии это не помогло партии сохранить власть, в Болгарии власть на некоторое время была сохранена, но позднее утрачена. В обоих случаях партиям удавалось возвращаться к руководству, но уже ничем в своей политике не напоминая старые правящие партии.

В двух случаях партии сохранили прежнее коммунистическое название. В Чехословакии компартии удалось, хотя и на вторых ролях, но сохранить политическое влияние. В России – вплотную подойти к возврату власти в середине 90-х гг. и остаться ведущей оппозиционной силой. Попытка создания в России «партии-преемницы» под некоммунистическим названием (Социалистическая партия трудящихся) оказалась неэффективной.

В работе делается вывод, что ситуация в России оказалась обладающей особой спецификой, выразившейся, в частности, в образовании феномена мощной коммунистической оппозиции, не только подошедшей в середине 90-х. гг. к взятию власти в стране, но и поставившей в национальную повестку дня вопрос о восстановлении прежнего социального устройства.

В работе показывается ряд особенностей становления современного коммунистического движения в России. Первая: в отличие от стран Восточной Европы здесь еще до утраты власти КПСС образовался ряд структур, объединявших ее левое крыло и ставших центрами образования «партий-преемниц». Вторая: доминирование в КПСС коллективных стимулов над селективными, определившее массовость «верующего» компонента. Третья: запрет КПСС в 1991 г., который в массовом сознании членов партии актуализировал образ коммуниста как способного противостоять враждебным внешним условиям. Четвертая: восприятие запрета, в результате, как покушения на ядро внутреннего сознания, придавшее сопротивлению во многом экзистенциальный характер. Пятая: оформление, в результате существования нескольких влиятельных центров консолидации коммунистов, нового сочетания коллективных и селективных стимулов. Шестая: последовавший за запретом шок экономических реформ, который наложился на существование организующихся центров сопротивления власти.

В России, в отличие от других постсоциалистических стран, образовался феномен, который по имени его организационного начала можно обозначить как «феномен коммунистической оппозиции». Под ним в данном случае имеется в виду не движение за коммунизм как таковой, а приобретшее политические формы оппозиционное субъективирование, имеющее социокультурную природу и черты.

Во второй главе «Формирование коммунистической оппозиции и обретение ею завершенных черт в период 1991-1995 гг.» проводится анализ ее ценностных и темпераментных черт, развитие ее от уровня ценностного протеста до субъекта, вступающего в политическое противостояние с властью при неоднозначном позиционировании по отношению к доминирующим общественным предпочтениям.

В § 1 «Ценностные и темпераментные основы коммунистической оппозиции» проводится анализ стартовых условий формирования исследуемого явления, воспроизведение черт позднесоветской социокультурной реальности как его отличительной характеристики, доминирующая ориентация на выражение установок «раскола по вере».

Анализируя стартовые условия возникновения коммунистической оппозиции и опираясь на работы ряда современных исследователей, автор делает вывод, что первоначально она зарождается как эмоционально-психологическая реакция партийной массы на запрет КПСС. Она не столько была сориентирована на собственно политическую деятельность, сколько преследовала цели самоидентификации и самоактуализации «верующего» компонента, утверждения в собственных глазах (и в глазах общества) факта своего существования.

Характер политической оппозиции ей придает добавление к этой психологической реакции уже и реакции широких масс на экономический поворот начала 1992 г. При определенном совпадении они изначально были разнородны и противоречивы. Устранение этой разнородности требовало от коммунистов: 1. представить доктрину, объединявшую интересы обоих произошедших расколов и способную выступить альтернативной доктриной развития страны; 2. интегрироваться в единую оппозиционную систему; 3. предстать перед обществом в качестве дееспособного альтернативного целостного политического начала.

Автор показывает, что компоненты формирующегося коммунистического движения (его элита, актив и массы), выступившие относительно организованной частью, в своих темпераментных и ценностных установках воспроизводили достаточно инертные черты позднесоветской реальности. Последняя сформировала у них характер не субъекта-преобразователя, а субъекта-подданного. Его элита в массе своей была лишена навыков исполнения функции целеполагания, актив - сориентирован на инструктивную деятельность, в массе доминировала установка не столько на изменение социальных условий, хотя они ее и не устраивали, сколько на отрицание новых слов и суждений.

При этом и элита, и актив комдвижения, сформированные в условиях аппаратно-бюрократической деятельности, воспроизвели ее характерные черты, в первую очередь – пассивно инструктивный настрой и ориентацию на минимизацию ошибок, минимизацию творческой деятельности.

По мнению автора, организованная часть формирующейся оппозиции, обладая чертами высокой информационной устойчивости и политической обороноспособности, несла в себе высокую инертность, снижавшую способность к новаторскому действию и политическому наступлению.

Парадокс заключался в том, что на роль непримиримой оппозиции претендовало начало, обладавшее чертами субъекта-подданного.

Опираясь на данные социологии, автор отмечает, что раскол в отношении к проводимой с 1992 г. политике существовал внутри всех социальных групп.

Коммунисты в этих условиях являлись, в первую очередь, носителями «раскола по вере», движением «ценностей», защищавшим свои ценности, символы и язык в большей степени, нежели социально-экономические требования пострадавшей от социальной трансформации массы.

Между коммунистами и широкой массой, при известном совпадении настроений, определился ряд барьеров, вытекавших из 1. разницы языка и социокультурного типа; - 2. восприятия их социально родственной частью общества как отстраненного и назидательного начала, претендующего на духовную власть ней; - 3. отсутствия у них зримого интеллектуального превосходства над властью; - 4. отсутствия в них притягательности силы.

В преодолении этих барьеров коммунистическое движение сталкивалось с рядом сложностей, вытекающих из противоречия между его консервативным политическим темпераментом и изначально радикальными установками исповедуемой доктрины, из ориентации на ценностную защиту образов прежней жизни, а не на формирующиеся в новых условиях интересы. Хотя в полной мере эта противоречивость могла проявиться лишь при относительно высокой степени развития субъекта и первоначально не воспринималась как очевидная.

В § 2 «Становление коммунистической оппозиции. Первые проявления противоречивости» анализируется проблема самоидентификации центров коммунистического движения и борьба между ними за преемственность в ходе восстановления партийных структур, приобретение им черт завершенной оппозиции и переход от противостояния «в себе» к противостоянию с властью.

Автор отмечает, что ни один из существовавших к моменту запрета КПСС внутрипартийных центров не ставил задачу актуализации коммунистической доктрины применительно к новой технологической эпохе, ведя полемику друг с другом в основном по вопросам истории.

Однако наличие этих центров позволило после запрета оперативно начать работу по восстановлению партийных структур, когда между ними развернулась конкуренция по поводу преемственности. Был образован ряд новых компартий (РКРП, Союз коммунистов, РПК, ВКПБ), но основная борьба развернулась между сторонниками: 1. восстановления собственно КПСС, 2. оформления только российской партийной структуры на базе КП РСФСР и 3. объединения коммунистов в рамках новых компартий. После Июньского (1992 г.) Пленума ЦК КПСС и последовавшей в октябре 20-й Всесоюзной партконференции развернулось массовое движение явочного восстановления структур КПСС.

Автор отмечает, что в центр вышло противостояние между Оргкомитетами 29-ого Съезда КПСС и 2-ого Съезда КП РСФСР, вылившееся в оформление КП РФ на ее 2-м съезде и преобразование КПСС в Союз коммунистических партий – КПСС на ее 29-м съезде. Преимущество оказалось у сторонников КПСС, чья установка на игнорирование негативной позиции власти к партии в большей степени соответствовала эмоционально-психологическому протесту партийной массы.

Завершив этап самоидентификации, коммунистическое движение вступило в самостоятельное противостояние с властью, хотя пока еще по поводу не ее замещения, а определения правил игры, что наиболее полно выразилось в отношении к «учредительным выборам» 12 декабря 1993 г.

По мнению автора, именно эта ситуация привела к кардинальному изменению баланса сил внутри коммунистической оппозиции.

Заняв позицию бойкота, левое крыло коммунистов (СКП-КПСС, РКРП, РПК и т.д.) не учло особенности настроения масс, видевших в выборах возможность оказать воздействие на власть. КП РФ, напротив, действуя в рамках политического темперамента, ориентированного на минимизированное действие, приняла участие в выборах, что совпало с этими настроениями.

В результате: 1. КП РФ, приняв участие в выборах без конкурентов на коммунистическом поле, подтвердила претензию на статус «партии-преемницы»; 2. Получив фракцию в парламенте, КП РФ сфокусировала на себе внимание протестных настроений; 3. В руководстве СКП-КПСС одержали внутрипартийную победу ее сторонники, что привело к утрате самостоятельного партийного значения СКП-КПСС в России.

В итоге, включившись в зримое публичное противостояние с властью, КП РФ все больше стала восприниматься обществом как единственная реальная альтернатива существующей власти и проводимой ею политике.

Анализируя социологические данные, характеризующие общественные настроения середины 90-х гг., автор делает вывод, что в обществе в этот период начинают доминировать стихийно оппозиционные настроения, по своему вектору все более актуализирующиеся в левом поле.

Данные опросов показывают, что в 1993-1995 гг. происходит резкое падение поддержки как курса правительства, так и президента Ельцина. Заметно растет число представителей групп, определяемых исследователями как «социалисты», при их явном доминировании над «капиталистами».

Анализ существующих в обществе ориентаций на уровне устойчивой аксиологии дает основание отметить доминирование ценностей, в принципе родственных внутренним установкам коммунистического движения. Однако в избранных коммунистами пропагандистских установках преобладал акцент не на ценности, интегрирующие представителей «раскола по вере» и социально-экономического, а на самоидентифицирующие их идеологические установки, в известной мере разделяющие оппозицию с обществом.

КП РФ, выступившей на первый план в комдвижении, не удалось осознать всю степень «просоциалистичности» общественных ожиданий. Сделав акцент на национал-патриотические установки, принятые в абсолютизированном и не наполненном проектным и социально-экономическим содержанием виде, ей не удалось интегрировать весь объем стихийной оппозиционности общества.

В § 3 «Контуры общественных ожиданий и позиционирование коммунистической оппозиции в их поле в середине 90-х гг.» на основании приводимых социологических данных анализируются контуры доминирующих ожиданий общественного устройства, самоопределение коммунистической оппозиции в поле идеологических альтернатив в ходе электорального цикла 1995-1996 гг., кризис внесистемной роли оппозиции.

На основе данных социологических исследований автор показывает, что в оценках общества существовала поддержка демократизации общественной жизни, но при желании сохранения сильного СССР и ведущих позиций государства в экономике, негативное отношение к крупной частной собственности и избранию Б. Ельцина президентом РСФСР, отрицательное отношение к приватизации. Доминировало представление о желательности социалистических целей общественного развития.

Однако, рисуя вполне социалистическую картину своих ожиданий, большинство общества не стремилось голосовать ни за левых коммунистов, ни за КП РФ, которые не олицетворялись ею с этими ожиданиями.

Причину этого автор видит в том, что утвердившиеся в этот момент общественные ожидания оказались как шире фундаменталистких установок левого крыла коммунистов, так и левее, «социалистичнее» избранной КП РФ национал-патриотической доктрины, выдвижение которой в условиях распада государства было понятно, но которая не была наполнена конкретным социально-экономическим содержанием.

По мнению автора, формирующееся расхождение установок коммунистического движения с ожиданиями стихийно-оппозиционных настроений сыграло ключевую роль в ходе электорального цикла 1995-1996 г.

Организованные левые силы выступили в ходе парламентских выборов 1995 г. четырьмя блоками (КП РФ, Коммунисты - Трудовая Россия - за Советский Союз», Аграрная партия и блок «Власть – Народу»). Однако их совместная интеграция коллективного поведения масс достигла лишь 32 % голосовавших. Ни одной из четырех сил не удалось найти политическое самоопределение, которое могло бы покрыть доходящий до 60 % левый компонент общества.

Автор отмечает, что, вступив в президентскую кампанию, лидеры коммунистов сделали ставку на интеграцию «советско-социалистической» и «национал-патриотической» групп. Однако они не учли неоднородность последней, состоявшей как из «красных», так и из «белых» патриотов, и оставили в стороне «умеренно-социалистическую группу», на парламентских выборах реализовавшуюся в 12 % голосовавших, но в общем социальном поле доходившую до 38 %. Как показывают приводимые данные, голоса «национал-патриотов» добавили во 2-м туре коммунистам около 5 % голосов, тогда как умеренно-левых оттолкнула национал-патриотическая риторика КП РФ.

Основываясь на приводимом анализе, автор полагает, что ни КП РФ, ни левое крыло коммунистов (Блок КТР-СС – РКРП, РКП-КПСС, РПК) не сумели в полной мере сделать выводы из итогов прошедшего электорального цикла.

Достигнув к 1996 г. высшей точки своего влияния, коммунистическая оппозиция выступила в качестве самостоятельной политической и ценностной системы, относительно успешно конкурирующей с системой власти. Однако, оставив в стороне умеренно-левый массив общества, она не смогла в полной мере осуществить интеграцию образовавших ее общественных расколов.

По мнению автора, в обществе сложились не две (властная и оппозиционная), а три противостоящие системы, включая систему не интегрированных стихийно-оппозиционных ожиданий. Кризис внесистемной роли коммунистической оппозиции выразился, в первую очередь, именно в том, что ей не удалось мобилизовать весь объем последних, а своих ресурсов для замещения власти у нее оказалось недостаточно.

Автор выдвигает тезис, что не коммунистическая оппозиция оказалась заперта в «электоральном гетто», а ее лидеры и актив, не сумев оценить всю степень левизны общества, оказались заперты в «социокультурном гетто». Преувеличивая готовность общества голосовать за принимаемые ими установки и ценности, они недооценили его реальную левизну, существование в нем огромного умеренно-левого массива.

В третьей главе «Коммунистической оппозиция на этапе ее максимального парламентского влияния в 1995-1999 гг.» рассматривается формирование противоречия между принятой системной ролью и внесистемной самоидентификацией коммунистической оппозиции во 2-й половине 90-х гг., когда линия ее противостояния с властью выстраивалась вне линии противостояния последней с обществом, завершившееся переходом к противостоянию с радикализацией общественных ожиданий и новым образом власти.

В § 1 «Формирование противоречия между принятой системной ролью и внесистемной самоидентификацией» автор отмечает произошедшее во второй половине 90-х гг. своего рода «выпадение» коммунистического движения из противостояния общества и власти, отразившее свойственное оппозиции неприятие радикализма, анализирует черты коммунистической оппозиции в период ее максимального парламентского влияния.

Оппозиция получила возможность играть ключевую роль в противостоянии складывающихся элитных кланов и сделала ставку на интеграцию во власть, тем самым, переходя к исполнению внутрисистемной оппозиционной роли. Автор полагает, что тем самым она ушла с линии непосредственного противостояния власти и протестных настроений общества, одновременно сохранив известное противостояние власти. Ее сохраняющаяся внесистемная самоидентификация воспринималась властью как сохраняющаяся угроза, но системная роль увеличивала ее дистанцию по отношению к возраставшим протестным настроениям.

Нравственный посыл, который выступал стимулом их действия в начале 90-х гг., оказался снят, и мотив существования стал занижен до «существования ради существования» и символического позиционирования в качестве иносистемы, в то время когда на уровне своих структур и персоналий оппозиция начинала становиться частью властной системы.

Инертность и определенная нерешительность политики отразили такую свойственную оппозиции характеристику, рождавшуюся из воспроизведения черт позднесоветского темперамента, как неприятие радикализма. В работе отмечается, что под радикализмом имеется в виду не установка на силовые и экстремистские методы политической борьбы, а радикальные требования и действия, направленные на коренное изменение существующего порядка. Проблема, по мнению автора, заключается в том, что, являясь носителем образа стабильного и бесконфликтного общества, коммунистическая оппозиция радикальность воспринимала как начало чуждого ей конфликтного мира.

Не выдвигая требований по коренному изменению противостоящей ей реальности, коммунистическая оппозиция отставала от все более радикализующихся настроений масс. Это относится как к КП РФ, так и к критикующим ее за умеренность левым компартиям, для которых эта критика выступала лишь определенным оправданием их собственного бездействия.

Можно сделать вывод, что, защищая ядро своих ценностных предпочтений, оппозиция защищала не альтернативный проект, а привычный ей мир с его традициями и ценностями. В результате воспроизводилось противоречие между радикальностью исповедуемой идеологии и собственным отрицанием радикализма требований и их отстаивания.

С учетом подходов классической политической науки в исследовании выделяются характерные черты коммунистической оппозиции на этапе ее наивысшего влияния в зависимости от: характера институциональных условий ее существования; отношения к режиму и целей оппозиции; типа режима; характера оппонирования власти; определения в дилемме «ответственность-безответственность», ее идентификации; избираемой стратегии и тактики. При этом автор рассматривает эти параметры как на формальном, так и на практическом, неформальном уровне.

На втором, практическом уровне оппозиция, пользуясь широкими возможностями в системе власти, отказывается от признания режима в качестве нелегитимного, несмотря на приобретение им черт олигархического авторитаризма, не ставит задачу его устранения, приближаясь, в определении Х. Линца, к характеристике полуоппозиции. Ее позиционирование напоминает черты определения «полуответственной оппозиции», по Дж. Сартори, и «безответственной» оппозиции, по К. фон Бейме. Узнаваемость социальными адресатами снижена, в отношениях с правительством она ориентирована лишь на изменение его состава и аспектов политики, выбор электоральной стратегии не подкрепляется курсом на мобилизацию коллективного поведения масс, а принятие в тактике отношения «наименьшего зла» дополняется отстаиванием лишь частных требований.

В § 2 «Коммунистическая оппозиция в условиях нарастания социально-политического противостояния второй половины 90-х гг.» рассматривается определенная дефектность агрегации общественных настроений оппозицией в условиях кризисного развития 1998 г., проблема артикуляции общественных ожиданий и конфигурация левых в канун избирательного цикла 1999-2000 гг.

В работе делается вывод, что отрыв коммунистической оппозиции от настроений общества зримо проявился в кризисном развитии 1998 г.

Ни во время весеннего правительственного кризиса, ни после экономической катастрофы августа 1998 г. коммунистическая оппозиция не решилась пойти на обострение ситуации и возглавить общественные настроения, которые весной сулили ей убедительную победу на возможных досрочных выборах, а осенью – позволяли добиться отставки Б. Ельцина и осуществить смену политической системы. Делается вывод, что решающим оказались как особенности менталитета лидеров оппозиции, не воспринимавших действия с большими политическими рисками, так отставание оппозиции от степени радикализации общественных ожиданий.

В обоих случаях коммунисты не сумели агрегировать нараставшие протестные настроения масс и апеллировать к их поддержке.

Левое правительство парламентского большинства, образованное при их участии, стабилизировало ситуацию и позволило правящей элите сохранить власть, но даже не пыталось осуществить радикальные экономические требования, поддерживавшиеся в тот момент большинством.

Коммунисты не выдвинули последовательных, отвечавших их идеологии требований, хотя социологические данные показывают, что настроения складывались в поддержку смены и политического, и экономического строя. За отставку президента осенью 1998 г. выступали 85,4 % населения, парламент поддерживали 56,9 %. Свыше 80 % считали себя пострадавшими в результате экономического кризиса. Национализацию стратегических отраслей поддерживали 87 %, установление государственного контроля над ценами – 76,5 %, национализацию крупных предприятий – 75,5 %, запрет купли-продажи земли – 70,5 %, изъятие богатств у «новых русских» - 64,9 %. Сопоставимое большинство выступало против чрезвычайных антипротестных действий власти. Большинством высоко оценивался брежневский период истории.[1]

Однако коммунистическая оппозиция не смогла ни агрегировать эти настроения, ни артикулировать их и осталась в рамках социально неконкретизированной «национально-патриотической доктрины».

В работе делается вывод, что после кризиса 1998 г. основной проблемой коммунистической оппозиции было завоевание огромных масс, разочаровавшихся в проводимом социально-экономическом курсе. Избирательная кампания 1999 г. разворачивалась на выгодном для нее социальном ландшафте. Вновь возник вопрос о внутрикоммунистической конкуренции в освоении этого ресурса. Коммунистические и близкие им силы сконфигурировались в четырех блоках: КП РФ, КТР-СС, «Сталинский блок – за СССР» (во главе с В. Анпиловым), Партия мира и единства (С. Умалатова).

Сравнительный анализ их предвыборных документов с точки зрения содержащихся требований, доминирующих мотивов и стиля позволяет отметить, что практически никто из представителей коммунистической оппозиции в целом не сумел отразить в них ни доминирующих в обществе ожиданий, ни широко распространенных требований и не предложил более или менее конкретизированную картину реализации своих базовых требований.

При этом в работе отмечается и сложность положения коммунистической оппозиции, которая, не решая задачу артикуляции общественных ожиданий, оказывалась в противостоянии, находящемся вне реального противостояния власти и доминирующих настроений общества.

В § 3 «Политическое самоопределение в пространстве политических ожиданий и альтернатив электорального цикла 1999-2000 гг.» проводится анализ особенностей и основных результатов парламентской кампании 1999 г., противостояние коммунистической оппозиции с общественными ожиданиями в ходе президентской кампании 2000 г. и ее самоопределение в пространстве политических и идеологических альтернатив.

Автор полагает, что особенностью кампании 1999 г. для коммунистов было то, что она практически велась не за завоевание новых избирателей, чего требовала ситуация, а за сохранение и перераспределение прежних. Причем она была осложнена тем, что ряд региональных лидеров, дистанцировавшихся в 95-96 г. от Б. Ельцина и поддерживавших оппозицию, теперь был включен в противостояние блоков ОВР и «Единство» и свою поддержку оказывал кому-либо из них.

Несмотря на то, что в ходе кампании часть общественных надежд была перенесена с КП РФ на названные элитные блоки, в целом ей удалось сохранить и улучшить свой предыдущий результат. Произошло увеличение голосов, поданных и за КП РФ, и в сумме - за КП РФ и КТР-СС.

В работе приводятся данные проведенного автором сравнительного анализа голосов по регионам. При наблюдаемом падении голосования за коммунистов в регионах с «управляемым голосованием» произошел резкий рост их поддержки в ряде новых зон. Вместе коммунисты улучшили свой результат в 51-м регионе. КП РФ - в 61-м, а леворадикальные блоки – в 26-ти. Это позволяло говорить о тенденциях усиления поддержки коммунистов, несмотря на сложные условия кампании и сокращение элитной поддержки.

При переходе из парламентской в президентскую кампанию после передачи власти В. Путину коммунисты оказались в необычной ситуации. Анализируя условия кампании, автор отмечает, что если раньше, выступая против власти, они в целом опирались на отрицательное отношение к ней большинства общества, в этот раз, выступая против нового образа власти, они выступали против надежд, возлагаемых на нее обществом.

Анализируются причины, в силу которых, выбирая между вариантами бойкота выборов, поддержки кандидатуры Е. Примакова и самостоятельным выступлением, коммунисты избрали последний вариант. Отмечается, что основным соперником Г. Зюганова на этот раз оказался его результат, полученный в 1996 г. «Программа-минимум», ориентированная на сохранение места второй политической силы страны, требовала получить результат, близкий ему. «Программа-максимум» - выйти во 2-й тур, где попытаться получить поддержку «Яблока» и ОВР, вырваться из «электорального гетто» и переформатировать КП РФ в лидера новой широкой оппозиции.

Сталкиваясь с угрозой потери части прежних избирателей, симпатизировавших В. Путину, оппозиция должна была: 1. отмобилизовать голоса коммунистического электората, для чего – радикализовать свою позицию; 2. минимизировать потери на патриотическом поле, освоенном соперником; 3. совершить интеграционную экспансию на общедемократическое поле; 4. найти гибкую позицию, обходящую высокую популярность В. Путина. В работе отмечается, что в ходе кампании 2000 г. коммунистической оппозиции удалось во многом по-новому осуществить свое самоопределение в поле идеологических альтернатив.

Анализ предвыборной программы Г. Зюганова показывает, что ее удалось подчинить решению этих задач. В отличие от кампании 96 г. он смог выстроить ее на выражении требований конкретных социальных групп, сделать более оригинальной и энергичной, отчасти выйти за рамки традиционного патриотического поля.

В результате, по официальным данным, коммунистам удалось собрать 29,21 % голосов, что на фоне самостоятельного выступления ряда персоналий, в 1996 г. поддержавших Г. Зюганова, можно считать удачей.

Анализ итогов по регионам показывает нарастание географии поддержки коммунистов по трем векторам: улучшение результатов в крупных постиндустриальных центрах, индустриальных зонах и депрессивных регионах. Это позволило говорить, что голосование за коммунистов начало менять характер с «национал-патриотического» на социальный, на их сторону начали переходить новые социальные группы.

В четвертой главе «Коммунистическая оппозиция на этапе распада достигнутой интеграции расколов и поиск нового самоопределения в поле идеологических альтернатив (2000-2006 гг.)» рассматриваются доктринально-проектные ограничения коммунистической оппозиции как результат ее ценностных и темпераментных ограничений, поиск новой роли и новой самоидентификации в противостоянии с новым образом власти, ограничения и перспективы освоения ею антисистемной роли.

В § 1 «Политические и доктринально-проектные ограничения коммунистической оппозиции в условиях нового правления в России» рассматривается исчерпание сложившихся ролей оппозиции, доктринальные ограничения агрегации раскола «по вере», изменение характеристик коммунистической оппозиции в этих условиях.

В работе отмечается, что с обретением властью нового образа, позволившего ей во многом опереться на прежде оппозиционные настроения общества, перед оппозицией встала проблема нового политического позиционирования. Перенос протестных надежд с нее на новую власть проявил непрочность ранее достигнутой интеграции расколов.

В 2000-е гг. патриотический образ был успешно освоен властью. Идентификация оппозиции размывалась. Утратив ключевое значение в элитной борьбе, оппозиция в случае сохранения системной роли оказывалась сателлитным компонентом власти. Перед ней вставала задача определения новой роли и новых оснований противостояния.

Делается вывод, что это требовало найти параметры антисистемного противостояния, способного поставить под вопрос властно-экономическую систему и идентифицироваться в конфликтном социально-экономическом поле, что требовало возврата к базовой марксистской методологии.

Автор отмечает, что в противостоянии с властью оппозиция артикулировала его через образы прошлого, контрастирующие с окружающей реальностью: «Сильного Государства», «Стабильности», «Морально-политического единства народа». Это действительно отражало существующие в обществе предпочтения.

Однако абсолютизация их, как показано в работе, приводила не к активизации общества, а к ставке на его пассивность. Приняв названные установки, коммунисты имманентное качество левых - «партии движения» заменяли качеством «партии порядка», одновременно не приобретая характеристик «партии наведения порядка».

Как показывает автор, и КП РФ, и слабевшие «левые коммунисты», различаясь по обращению к идеалам различных эпох прошлого, не выдвигали проект будущего развития. Перед оппозицией вставала задача возврата к прогрессистской позиции, что требовало как использования интеллектуального потенциала, накопленного ее материнской идеологией, так и адаптации ее базовых положений к реалиям информационного общества. Требовалось осознание изменений, вносимых новым этапом развития производства, новой структуры занятости, оптимальных структур политической организации в этих условиях и признания личности и ее эвристических способностей в качестве основной ценности общества.

В работе отмечается, что изменение черт политического режима и его практики в условиях нового правления привело к изменению характеристик оппозиции, определяемых параметрами, описанными в § 1 третьей главы.

На неформальном, практическом уровне оппозиция вытесняется на периферию политической жизни. Утрата ее элитных рычагов влияния ведет к попытке активизировать общество для давления на власть. При утверждении мягкого бюрократического авторитаризма, оппозиция смещается к категории «псевдооппозиции», однако практика власти все больше выталкивает ее на позиции «внесистемности»[2] авторитарному режиму.

В своей самоидентификации, по мнению автора, оппозиция зависает между «национальным» и «социальным» полями, обретая черты «всеядности» (О. Кирхаймер). При этом общество идентифицирует ее по структурированности в системе, т.е. как оппозицию популярной власти.

По целям в отношениях с властью оппозиция в практических действиях начинает ставить вопрос изменения и политической, и социально-экономической системы, начинает балансировать на грани антисистемности.

В стратегии она смещается от чисто электорального выбора к признанию необходимости протестных действий внепарламентского типа, а в тактике - от выбора «меньшего зла» к позиции «вечного меньшинства».

В § 2 «Поиск новой самоидентификации коммунистической оппозиции в противостоянии с новым образом власти» анализируется начало распада достигнутой оппозицией социокультурной интеграции расколов «по вере» и социально-экономического в новой политической реальности, ситуация кризиса самоидентификации оппозиции и поиск путей ее преодоления и освоения антисистемной роли в канун новой избирательной кампании.

Анализ ситуации 2000 г. показывает, что коммунистическая оппозиция имела возможность определения в пространстве: 1. формирования широкой антикремлевской оппозиции; 2. противопоставления себя обеим частям расколовшейся партии власти; 3. создания «Большой государственнической коалиции». КП РФ избрала третий вариант. По мнению автора, и идеологически, и политически данный вариант оказался чрезвычайно противоречив.

В практической политике он позволил власти сосредоточится на подавлении своих элитных конкурентов: губернаторской фронды, элитных финансово-промышленных кланов, независимых от власти СМИ.

Это позволило власти, по сути, осуществить перехват у КП РФ рычагов социокультурной интеграции общественных расколов: последняя уходила в тень политики и теряла оппозиционную самоидентификацию, помогая власти формировать образ выразителя протестных ожиданий.

В течение недолгого союза с властью КП РФ поддержала практически все ее начинания: ограничение роли Совета Федерации, установление контроля над ведущими электронными СМИ, подавление оппонирующих власти фракций элиты, что привело к новому кризису ее самоидентификации.

Власть сумела преодолеть элитный раскол и упрочить структуры бюрократического влияния на общество. В линии же КП РФ, после недолгого всплеска весной 2000 г., возобладала инертность и выжидательная тактика.

Это обострило и ситуацию в самой оппозиции. Руководство СКП-КПСС во главе с О. Шениным призвало коммунистов к переходу из существующих партий, в первую очередь, – КП РФ, в создаваемую ими Компартию Союза России и Белоруссии. Однако неточный учет реальных настроений в комдвижении привел не только к практическому срыву этой инициативы, но и обернулся кризисом в руководстве СКП-КПСС, обернувшемся заменой О. Шенина на Г. Зюганова на посту его руководителя.

В работе делается вывод, что, позволив власти укрепиться, утратив своих элитных союзников, КП РФ перестала представлять для нее интерес, что привело к распаду их союза, и поставило коммунистов перед необходимостью осуществления нового самоопределения и освоения антисистемной роли при более точном определении социальных адресатов.

Осуществляя самоопределение, КП РФ сумела преодолеть многие прежние ограничивающие ее рамки. Удалось выстроить союз с левокоммунистическими организациями, начать осваивать поле общедемократического оппонирования власти, существенно повысить роль социальных требований. Это выразилось в выдвижении идеи общенародного Референдума по ключевым вопросам, формулировки которых отвечали ожиданиям большинства, а в случае их принятия коренным образом меняли социально-экономическое устройство.

Оказавшись в канун кампании 2003 г. без сильных элитных, региональных и медийных союзников, КП РФ смогла выработать энергичную предвыборную платформу, выстроенную в социально-адресных тонах.

Вместе с тем ей не удалось достичь однозначности в идеологическом самоопределении. Позиция партии во многом зависла между социальной и «этнополитической» составляющими, что лишало ее целостности и наступательности. Оппозиции во главе с ней так и не удалось овладеть стратегией «пионера», формирующей социальную среду для своих интеллектуальных новинок.

Коммунистическая оппозиция была подведена к осознанию необходимости переориентации на выражение интересов социально-экономического раскола, однако субъективные установки не позволяли преодолеть ограниченное поле верований и социокультурных предпочтений.

В § 3 «Освоение коммунистической оппозицией антисистемной роли: ограничения и перспективы» рассматриваются причины поражения КП РФ в электоральном цикле 2003-04 гг., еще более актуализировавшего проблему антисистемного определения в поле идеологических альтернатив и социально-проектного потенциала такого определения оппозиции.

Анализируя итоги выборов 2003 г., автор оспаривает точку зрения об «отборе» у КП РФ голосов блоком «Родина». В то же время, по его мнению, поражение нельзя объяснить ни результатом фальсификации, ни понижением протестных настроений, что опровергается социологическими данными, ни исключительно ошибками в стратегии и слабой организационной работой.

Центральную роль в поражении, по мнению автора, сыграло то, что, выступая против власти, соответственно – возлагаемой на нее общественной надежды, коммунисты не представили проектной альтернативы последней.

Им не удалось: ни ярко проартикулировать социально-классовые интересы широких слоев; ни предложить стратегическую альтернативу курсу власти, ни перенести центр своей работы в массы избирателей; ни реализовать появившиеся в ее новом интеллектуальном ядре наработки.

Решение проблемы антисистемной проектной самоидентификации становится ключевым для будущего коммунистической оппозиции.

В работе делается вывод, что поражение оппозиции в 2003 г. означало распад социокультурной интеграции расколов, достигнутой в 90-е гг.

Президентские выборы 2004 г., на которых КП РФ выступила со слабым кандидатом и достаточно безликой стратегией, показали, что коммунисты обладают заметным электоральным гиперядром, однако их поддержка упала практически до уровня собственно «раскола по вере».

Потенциал устойчивости компартии продемонстрировал и успешный выход из партийного кризиса 2003-2004 гг., поставившего ее перед опасностью раскола.

Анализируя деятельность КП РФ после поражения 2003 г., можно сделать вывод, что она сумела начать свое антисистемное самоопределение. На этом пути она признала: невозможность реформирования нынешнего государства и необходимость создания нового на основе общественной самоорганизации; существование в стране буржуазно-демократической оппозиции; необходимость ориентации на постиндустриальные реалии, изменения партийного языка и учета новой классовой дифференциации общества.

Приводимые социологические данные дают основание утверждать, что современное российское общество: во-первых, в большинстве, склоняется к левой политической ориентации; во-вторых, сохраняет массовый раскол по отношению к самому курсу проводимых трансформаций; в-третьих, в отношении к символическим личностям и событиям истории сохраняет близость к коммунистической идеологии; в-четвертых, видит больше минусов, чем плюсов в результатах последних 15 лет.

Вместе с этим, они дают основание утверждать, что чрезвычайно высокая популярность В. Путина не передается ни власти, ни ее структурам, ни проводимой ею политике. Одновременно популярность реальной коммунистической оппозиции остается достаточно низкой, хотя и возрастает в сравнении с выборами 2003 г.

Среди исследователей существует два мнения о перспективах коммунистической оппозиции в России: одни видят его в социал-демократизации, другие - в «красном голлизме», понимая под ним умеренный левый национализм. Оппонируя им, автор связывает эту перспективу с возвращением коммунистами авангардистского характера своему движению, выдвижением коммунистического проекта постиндустриального общества, который включал бы в себя: 1. видение будущего, отличного от сегодняшнего вектора развития; 2. апелляцию к сегодняшним и стратегическим интересам основной массы населения; 3. ликвидацию расхождения между радикальностью левой идеи и консервативностью темперамента ее носителей.

В Заключении диссертации подводятся общие итоги проведенного исследования, формулируются основные выводы. Отмечается, что можно считать подтвержденной исходную гипотезу, согласно которой явление, обозначаемое как «коммунистическая оппозиция», наиболее успешно может быть исследовано при ее рассмотрении как системы, состоящей из продуктов генетически неоднородных расколов, подвергшихся частичной интеграции. Оправдало себя использование в исследовании трех взятых в соединении аналитических подходов - системного, герменевтического и генетического, характеризуемых в этом единстве как «системно-генетический подход».

Проведенное исследование позволяет сделать вывод о характерных чертах генезиса коммунистической оппозиции: 1. она образуется как продукт двух родственных, но нетождественных расколов общества в 1991-1992 гг.; 2. в ее генезисе можно выделить три основные фазы – внесистемного противостояния с властью, выполнения системной политической роли и исчерпания обеих этих ролей, поиска антисистемности; 3. названные расколы в ходе этого генезиса не были интегрированы полностью.

Делается вывод о наличии у коммунистической оппозиции в современной России следующих противоречий: 1. между ценностной природой приоритетов оппозиции и социально-экономической природой ее массовой поддержки; 2. последнее выразилось в противоречии между консервативным политическим темпераментом коммунистического актива и радикальными ожиданиями социальных групп, пострадавших от кризисного развития; 3. между апелляцией коммунистов к прошлому общественному устройству и прорывным характером их базовой идеологической доктрины, объективной потребностью общества в постиндустриальном прорыве.

В работе делается вывод, что возможные перспективы коммунистической оппозиции обусловливают следующие моменты: 1. совпадение ее базовых установок с приоритетными ожиданиями широких слоев российского общества; 2. это совпадение позволяет достичь более прочной интеграции указанных расколов при преодолении консервативного политического темперамента и переориентации на выражение социально-экономических ожиданий общества; 3. эти перспективы могут быть реализованы при самоопределении коммунистической оппозиции в векторе выдвижения нового исторического варианта коммунистического проекта, отражающего реалии постиндустриального общества.

[1] НГ-Сценарии. 1998. № 11. Полоса 5.

[2] По Х. Линцу, но в оговоренной автором терминологии - антисистемности