Хвостов В.М.

ОБЩАЯ ТЕОРИЯ ПРАВА

ПРОИСХОЖДЕНИЕ, РАЗДЕЛЕНИЕ И ПРИМЕНЕНИЕ ПРАВА

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПРАВА

Хвостов В.М. Общая теория права. С. 54 – 61,73 – 78, 80 – 85.

 

[...] Под именем права разумеются те социальные нормы нашего поведения, которые отличаются принудительностью в высшей степени. Принудительность этих норм состоит в том, что они имеют тенденцию господствовать над членами человеческого общежития независимо от согласия каждого из них подчиняться этим нормам. Член союза, отказывающийся повиноваться этим нормам, может быть вынужден к этому разными средствами, находящимися в распоряжении права; за свое неповиновение праву он может поплатиться даже своею жизнью.

Само собой разумеется, что нормы человеческого поведения могут получить такую силу лишь в том случае, когда за ними стоит какой-нибудь общепризнанный авторитет, наделенный достаточным могуществом, чтобы сообщать эту силу своим велениям. Таким авторитетом может являться только высшая власть человеческого союза. Иными словами, право возможно лишь тогда, когда человеческое общество достигло степени развития, обращающей его в волевую организацию. И притом эта волевая организация должна быть настолько сильна, чтобы обращаться к членам союза с велениями принудительного характера в указанном смысле слова.

Такой силой одарена верховная власть в государстве. Поэтому мы в настоящее время привыкли считать понятия права и государства коррелятами. Мы считаем за право те нормы поведения, которые взяты под защиту государственной властью и в силу ее авторитета претендуют на господство над членами союза независимо от их желания подчиняться этим велениям. Таким образом, хотя содержание не всех норм права, как мы увидим в учении об источниках права, вырабатывается органами государства, но значение норм права получают, во всяком случае, лишь те правила поведения, которые взяты под защиту государственной властью. Это не значит, впрочем, что в истории право также тесно связано с понятием государства. В настоящее время государство является главным носителем права. Но для возникновения права нет безусловной необходимости в появлении государства в смысле оседлого союза свободных людей, объединенных подчинением верховной власти. Если союз, находящийся в кочевом состоянии, настолько развился, что в нем создались известные общие нормы поведения и притом принудительные для членов союза в указанном выше смысле, то мы и здесь можем говорить о праве. Но, конечно, до появления оседлого госу[457]дарства трудно ожидать полного развития права со всеми особенностями этого понятия. Кочевой союз обыкновенно недостаточно сплочен для создания общих норм и власть его недостаточно сильна для придания этим нормам характера принудительности.

Из сказанного ясно, что принудительность права не следует разуметь в грубом, механическом смысле. Не нужно представлять себе дело и так, будто нормой права считается лишь то правило поведения, которое исполняется только из страха наказания и за которым стоит неизменно санкция в виде такого наказания за неповиновение. Нормы права принудительны лишь в том смысле, что за ними стоит могущественный авторитет в лице верховной власти, веления которого обязательны для нас помимо нашего желания. Но все эти нормы представляют собою сложное целое. Они имеют задачей установить прочный порядок в государстве. Поэтому они обнимают не только отношения государства к членам союза и членов союза между собою, но и отношения подданных к государству, а также и самое устройство государства. Отсюда ясно, что во всей системе юридических норм неизбежно должны оказаться и такие веления, за которыми не стоит санкции наказания за отсутствием органа, способного наложить такое наказание.

Таковы те нормы, которые определяют положение высших органов в государстве, их права и обязанности, например, положение монарха. Не существует наказаний, карающих за нарушение этих норм. Тем не менее, это – нормы юридические, ибо они также поставлены под авторитет верховной власти и составляют необходимое завершение общей системы принудительных норм социального поведения, из которых состоит право.

Таким образом, известную часть юридических норм мы признаем таковыми лишь потому, что они исходят от того же авторитета, от которого исходят все юридические нормы, т.е. от верховной власти, и составляют необходимое завершение системы принудительных норм. Сюда относятся все нормы, определяющие устройство самой верховной власти. Какую же, однако, практическую ценность имеют подобные нормы, если за ними не стоит никакого органа, который следил бы за их исполнением и карал бы за их нарушение? Это нас приводит к другому важному признаку права. Юридические нормы суть такие, которые не только обязательны для подданных, но считаются обязательными и для верховной власти. Их связующая сила обоюдна: они связывают и подданных, и ту власть, которая взяла их под защиту. Это значит, что верховная власть, раз только она признала известную норму нормой права, обязуется сама сообразоваться с ней и не отступать от нее, пока эта норма не будет изменена или отменена установленным для этого 458] порядком. Только при этом условии нормы права действительно внесут в жизнь государства устойчивость и порядок. Подданные должны знать наперед, с какими велениями государства им придется считаться в своих действиях, и должны быть уверены в том, что эти веления не будут меняться произвольно. Только при соблюдении верховною властью собственных предписаний можно рассчитывать на развитие в подданных уважения к закону и чувства законности. Развитие же такого чувства в конце концов выгодно и для самой верховной власти, ибо, чем оно сильнее, тем реже будут встречаться со стороны подданных случаи нарушения права, тем реже самому государству придется прибегать к карательным мерам относительно подданных. В этом и состоит различие так называемого правового государства от деспотии. В деспотии существуют веления верховной власти в смысле общих принудительных предписаний, обращенных к гражданам. Но эти предписания не считаются обязательными для самой власти и могут быть постоянно ниспровергнуты минутным ее капризом. Поэтому и в населении не может развиться чувство уверенности в праве и уважения к праву, но вместо этого развивается наклонность к фатализму: не твердые нормы считаются управляющими жизнью человека, но слепой случай, действия которого заранее нельзя ни учесть, ни предотвратить.

Какие, однако, существуют ручательства в том, что органы верховной власти действительно будут придерживаться тех норм, которые они сами признали нормами права?

Здесь мы встречаемся с вопросом о так называемых гарантиях публичного права. На этот вопрос современная наука права дает следующий ответ: сила общественного мнения, с одной стороны, распределение функций власти между органами, правильная постановка ответственности органов власти, правильное устройство законодательства, управления и суда, с другой стороны – вот те гарантии, от которых зависит, будет ли право исполняться или же только существовать на бумаге.

До сих пор мы говорили только о праве, применяющемся в пределах государства. Но право выходит и за эти пределы. В отношениях между самыми государствами, суверенными и друг от друга независящими, также установились известные правила поведения. Отчасти эти правила вытекают из соглашений между государствами, отчасти же они освящены стародавними международными обычаями. Эти правила не только касаются мирных сношений между государствами, но они стремятся подвергнуть известной регулировке даже способы разрешения междугосударственных споров вооруженной силой, т.е. войну. Все эти нормы, определяющие порядок мирных и военных отношений между государствами, составляют [459] область так называемого международного права. За этими нормами не стоит уже, по-видимому, внешний авторитет; нарушение их не обложено никакими наказаниями; при исполнении международных договоров действует так называемая clausula reЬus sic stantiЬus. дозволяющая каждому контрагенту отступить от дальнейшего соблюдения трактата, раз это соблюдение признается вредным для жизненных интересов государства; нет, наконец, той организованной силы, которая могла бы заставить суверенное государство вступить в международное общение или воспрепятствовать ему из него выйти. Установление такой высшей организованной силы было бы противно самой идее международного права, ибо уничтожило бы суверенитет отдельных государств и сделало бы из международного общения единое государство. Всеми этими чертами право международное отличается от внутригосударственного права. В нем нет принудительности в том смысле, в каком мы ее считаем необходимым признаком внутригосударственного права. Напротив, этими чертами международное право сближается с другой категорией норм поведения, которая существует и внутри государства и о которой речь будет ниже: именно, с нравами. Если, тем не менее, мы и международное право причисляем к области права, то это имеет следующие основания.

Нормы международного права исходят от того же авторитета, от которого исходят и нормы внутригосударственного права, т.е. от верховной власти государства. Международное право покоится на самообязывании государств, вступивших в международное общение. Эти государства сами признают для себя обязательными известные нормы поведения в сношениях с другими такими же государствами. Тут нет высшей силы, которая заставила бы государство держаться этих обещаний. Но мы видели, что нет такой силы и над нормами внутригосударственного права, которыми определяется положение высших органов власти. И, однако, как внутри каждого государства есть известные гарантии, в большей или меньшей степени обеспечивающие соблюдение норм общественного права, так существуют подобные же гарантии и для норм международного права. Сознание собственных интересов побуждает суверенное государство к вступлению в международное общение и препятствует ему выход из этого общения. То же сознание, в связи с боязнью вооруженного или иного столкновения, мешает ему без нужды отступать от заключенного соглашения. Таким образом, на деле международное право применяется, и случаи его нарушения являются сравнительно редкими. С другой же стороны, как право публичное, хотя и лишено в своих верхушках организованной принуждающей силы, является тем не менее необходимым завершением всего [460] остального внутригосударственного права, указывая самую организацию верховной власти, так и право международное является завершением права публичного, определяя место данного государства в отношениях с подобными же союзами и обеспечивая неприкосновенность его внешнего бытия.

Вот почему трудно выкинуть нормы международного права из области норм права вообще, не нарушая их внутреннего единства, хотя и приходится признать, что многими своими чертами международное право уже приближается к области нравов; с значительным основанием оно могло бы быть окрещено именем междугосударственных нравов.

В заключение скажем несколько слов о проблеме так называемого естественного права. Говоря о праве до сих пор, мы все время имели в виду нормы, применяющиеся на практике и снабженные авторитетом верховной власти. Можно ли говорить еще о каком-либо праве, сила которого была бы независима от этого внешнего авторитета? На этот вопрос мы, не колеблясь, отвечаем отрицательно. Лишь те нормы, за которыми стоит авторитет верховной власти и которые применяются в качестве таковых, заслуживают имени права. То, что носит название «естественного права», не есть на самом деле право, ибо оно ни для кого не обязательно и нигде не применяется. Естественным правом именуется обыкновенно право, соответствующее высшей справедливости. И именно на этом свойстве естественного права стараются обосновать его мнимую обязательность. Мы далеки от того, чтобы отрицать значение принципа справедливости для развития права и не имеем ничего против определения Штаммлера, согласно которому право есть «Zwangsversuch zum Richtigen. Но в то же время мы настаиваем на том, что все наши представления о содержании справедливых норм, пока они не получили санкций верховной власти, не составляют еще права. Эти представления содержат в себе критику существующего права и попытки построения желательного, лучшего права. Но они – не право и не могут быть ни для кого обязательны уже в силу своей изменчивости. Эти представления изменчивы не только по странам и эпохам: это признают и современные защитники естественного права, отказавшиеся уже от идеи отыскания права вечного и повсюду применимого. Но они изменчивы и в каждую данную эпоху, ибо каждый член общества по-своему понимает справедливость и то, что ей в данном случае соответствует. Конечно, бывают моменты в народной жизни, когда известное представление о справедливости овладевает массой. В такие моменты возможны перевороты в области права, которые, если даже происходят с нарушением существовавшего доселе права, в сознании народа сейчас же обле[461]каются силою права. Такие явления показывают только, что значение самого права относительно и что всю историю развития человеческих отношений нельзя подогнать под юридические шаблоны: помимо юридических имеют место и чисто фактические процессы. Но эти факты не дают нам основания рядом с положительным, действующим правом говорить еще о каком-то естественном праве с чисто субъективным содержанием. Такая терминология приведет лишь к тому, что самое понятие права расплывется, утратит свою определенность и потеряет всякое научное значение. [...]

ПРОИСХОЖДЕНИЕ, РАЗДЕЛЕНИЕ И ПРИМЕНЕНИЕ ПРАВА

[...] Юридические нормы неодинаковы по своему содержанию и потому допускают самую разнообразную классификацию. Основное деление всего права есть деление его на право публичное и частное или гражданское.

В основе этого деления лежит понятие интереса, которое вообще играет большую роль в праве и потому нуждается в предварительном выяснении. Под именем интересов мы разумеем субъективно ощущаемые, возникающие из потребностей отношения между ощущающим потребности субъектом и объектами, в которых ощущается потребность, т.е. объектами, при посредстве которых потребность должна быть, по мнению субъекта, удовлетворена. Так, потребность в пище, ощущаемая, как голод, создает интерес голодного в находящемся перед ним блюде; чувство холода вызывает интерес в теплой одежде. Конечно, интересы существуют и удовлетворяются и независимо от всякого права. Есть масса таких интересов, в удовлетворении которых право не может создать никаких облегчений (например, интерес в хорошей погоде, в перемене времен года, в благодарности и дружественном отношении других лиц). Эти интересы удовлетворяются или не удовлетворяются в зависимости от чисто фактических условий. Но во многих случаях право может оказать свою помощь в удовлетворении интересов. Эта помощь состоит в том, что оно – своими запретами или приказами – заставляет других людей не мешать заинтересованному субъекту удовлетворять своему интересу или даже прямо содействовать ему в этом. Если право вступается таким образом, то самый интерес делается интересом, юридически защищенным. Такие интересы могут быть и чисто чувственными (потребность в пище, одежде), и идеальными (потребность в образовании). [462]

Конечно, все право вызвано в жизни интересом всего того союза, в котором оно действует; право, как необходимое условие упорядоченной жизни государства, отвечает потребности всего государства. Но не на этом, так сказать, активном интересе, вызывающем самое существование права, как системы норм, взятых государством под защиту, основано деление права на публичное и гражданское. Это деление основано на различении между теми отдельными интересами, которые берутся под защиту нормами права,- составляют, так сказать, пассивный материал для права. Эти последние интересы могут быть разделены на две категории. Одни из них являются настолько важными для государства, что оно присваивает их исключительно себе, себя самого считает их носителем. Никому из частных лиц, входящих в состав государства, эти интересы не принадлежат, хотя, конечно, в качестве члена государственного союза отдельный гражданин может и лично выигрывать от их удовлетворения государством. Как носитель этих интересов, государство выступает в виде силы, стоящей над отдельными лицами и ими повелевающей.

Такой характер имеет, например, интерес обороны государства от внешних врагов, вызывающий содержание армии и флота; интерес борьбы с преступностью, приводящий к организации уголовных судов и тюремной системы; интерес народного образования, влекущий за собой появление государственных школ, и т.п. Такие интересы именуются публичными, а нормы, которыми они защищаются, составляют публичное право.

Другую категорию составляют те интересы, которые считаются достоянием отдельных частных лиц, как, например, интерес в обладании имуществом, в обзаведении семьей, в получении наследства. Правда, некоторые из этих интересов могут также принадлежать и самому государству, как целому. Но государство, в качестве носителя этих интересов, выступает уже не в роли силы, стоящей над частными лицами, а само занимает положение частного лица: оно действует при осуществлении этих интересов рядом с частными лицами и, как носитель этих интересов, свойственных частным лицам, именуется казной или фиском. Сюда относятся, например, те случаи, когда государство заключает договор о поставке каких-либо вещей, о найме помещений под присутственные места и т.п. Конечно, государство и в качестве казны, носителя частных интересов, может быть наделено разными привилегиями; но все же оно остается субъектом, стоящим наряду с частными лицами. Такие интересы называются частными или гражданскими, а нормы, их защищающие, составляют частное или гражданское право. [463] Выражаясь словами Еллинека, «различие частного и публичного права может быть сведено к той основной идее, что в частном праве отдельные индивиды противостоят друг другу, как принципиально соподчиненные; оно регулирует поэтому взаимные отношения индивидов, как таковых, между тем как публичное право нормирует отношения между различными субъектами власти или организацию и функцию субъектов власти и их отношения к подчиненным этой власти».

Соответственно этому различию,- не одинаков и внутренний строй публично-правовых и гражданско-правовых отношений. При нормировании гражданско-правовых отношений право, обыкновенно, довольствуется тем, что оно устанавливает известные рамки, в пределах которых частные лица могут свободно действовать, и затем предоставляет уже их усмотрению регулировать в подробностях свои отношения, не выходя из этих рамок. Таким образом, гражданское право есть сфера свободы частных лиц, здесь огромное значение играет их свободное самоопределение. Так, например, при заключении обязательственных договоров о разного рода услугах и предоставлениях развитое право предоставляет все свободному усмотрению частных лиц, какими условиями им будет угодно обставлять эти договоры и какое вносить в них содержание; право может ограничиться требованием, чтобы эти договоры не противоречили основным предписаниям морали и добрых нравов, не шли в разрез с велениями публичного права и удовлетворяли известным формальностям. Государство полагает, что частные лица, являющиеся носителями гражданских интересов, сами знают, как лучше удовлетворить этим интересам, а потому считает их личную волю и предусмотрительность достаточно надежным фактором при определении строя каждого конкретного правоотношения. Мы не раз уже указывали, что чрезмерное вмешательство государства в эту сферу было бы вредно, так как подавило бы самодеятельность граждан, а государство было бы излишне обременено несоответствующими его цели заботами. Бывают, конечно, и отступления от этого порядка. Например, если государство видит, что известные лица не являются способными к достаточно ограждающей их интересы нормировке своих отношений и потому делаются объектом недопустимой эксплуатации со стороны окружающих, то оно может придти к ним на помощь и обставить стеснительными условиями их действия в гражданском обороте. Такие меры предпринимаются для защиты лиц, слабых по своему возрасту (малолетние), полу (женщины), социальному и экономическому положению (фабричные рабочие).- Напротив, в области публично-правовых отношений господствуют иные тенденции. Публичные интересы принадлежат государству, как це[464]лому. Если государство возлагает на отдельных лиц заботу об этих интересах, то эти лица являются органами или представителями государства, а не носителями своих личных интересов. Поэтому государство обставляет более или менее стеснительными условиями их деятельность: оно старается как можно точнее определить тот путь, по которому должны следовать эти лица при заботе о публичном интересе, и мало оставляет простора их личному усмотрению.

Ввиду такого различия в строе гражданских и публичных правоотношений, проведение правильной между ними границы представляет важную задачу политики права. От государства, в конце концов, зависит определение того, к какой категории относится тот или другой интерес. Одинаково невыгодным может оказаться излишнее расширение как области частного, так и области публичного права. Нахождение правильной границы зависит от условий времени и места: то, что полезно при одних условиях, может оказаться вредным при других. Вот почему граница эта меняется в разное время и у разных народов. Отношения, которые считались частноправовыми, превращаются в публично-правовые, и наоборот. К этому следует прибавить, что и самое различие публичного и частного права не всегда одинаково отчетливо сознавалось. Римляне, впервые, точно установили это различие, но в отдельных случаях иногда допускали смешение частноправовой точки зрения с публично-правовой. А в средние века такое смешение было обычным явлением; стоит только припомнить средневековое воззрение на государственную территорию, которая рассматривалась как предмет частной собственности монарха, давалась в приданое, продавалась и т.п.

И в развитом современном праве граница гражданского и публичного права не всегда легко уловима, несмотря на отчетливое представление о принципиальном различии этих областей. Есть отношения смешанного типа, т.е. такие, которые заключают в себе много элементов гражданско-правового характера, но в которые, в то же время, замешиваются и публичные интересы, в качестве предмета, пассивно подлежащего регулированию юридическими нормами. В таком случае отношение получает смешанный характер и стоит на рубеже гражданского и публичного права: строй такого отношения делается менее зависимым от свободного усмотрения фигурирующих в нем частных лиц и нормировка его носит более принудительный характер. Примерами могут служить семейные отношения, отношения по опеке и попечительству, договоры предпринимателей с фабричными рабочими. Все это, по существу,- частноправовые отношения, но представляющие особый интерес для государства и потому обставленные особо стеснительными для частного усмотрения нормами. [465]

Внешним признаком, по которому можно отличить гражданское правоотношение от публичного, обыкновенно является способ защиты отношения. Если мы имеем дело с частными интересами, принятыми правом под свою защиту, то их охрана от неправомерных нарушений совершается исковым путем по частной инициативе. Судебная защита нарушенного частного интереса возбуждается по требованию самого заинтересованного лица, самого носителя этого интереса; защита совершается в форме гражданского процесса, в результате предъявления гражданского иска. Защита публичного интереса, охраняемого правом, ложится на органы государственной власти, которые по долгу службы (ex officio) должны вступаться за этот интерес в случае его нарушения; защита возбуждается здесь по инициативе органов государственной власти и происходит в форме административного или уголовного процесса.

Этот внешний признак может быть на практике очень полезен при разграничении публичных правоотношений от гражданских. Но одного его недостаточно. Дело в том, что право может иногда и не указать, в какой именно форме должен защищаться известный интерес, признанный достойным покровительства права. В таких случаях практика должна обратиться к рассмотрению самого существа правоотношения, чтобы определить, в какой форме оно должно получить защиту. [...]

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПРАВА

[...] Право есть система норм, предназначенных для практического применения, для удовлетворения известным жизненным запросам. Поэтому свое содержание право черпает прямо из жизни. Чем сложнее делается жизнь человеческого общества, тем сложнее и богаче содержанием становятся и регулирующие ее течение юридические нормы.

Только то право может рассчитывать на практический успех, которое откликается на запросы, выдвигаемые народной жизнью, избирает средства, пригодные для удовлетворения этих запросов, и по содержанию своему понятно народу, среди которого оно должно применяться. Таким образом, выработка права предполагает основательное знакомство с народной жизнью в данный момент времени. Право, не отвечающее запросам жизни или не соответствующее культурному уровню народа, было бы правом мертвым; такие нормы, хотя бы создание их вызывалось самыми идеальными и высокими побуждениями законодателя, не могли бы с успехом приме[466]няться на практике. В игнорировании этого характера права и состояла важнейшая ошибка школы естественного права, которая господствовала в юриспруденции XVII и XVIII века. Представители этого учения мечтали о создании идеального права, которое бы вытекало из основных черт неиспорченной человеческой природы и соответствовало бы требованиям естественного разума. А так как человеческая природа считалась всегда и повсюду равной, то предполагалось, что такое идеальное право было бы вечным и неизменным, могло бы повсюду применяться. Исторически сложившееся право, с точки зрения этого воззрения, представлялось лишь продуктом ошибок и непонимания, более или менее безобразным уклонением от идеала. Мудрый законодатель должен бы был его уничтожить и заменить естественным правом, выведенным из требований разума.

Основная ошибка этого воззрения состояла именно в том, что неверно было исходное положение о равной повсюду человеческой природе. На самом деле природа эта вовсе не всегда и не везде одинакова. Нельзя подводить под один масштаб умственную и этическую физиономию дикаря и культурного европейца. Самый склад мышления способен меняться по мере культурного прогресса. Нечего уже и говорить об изменении техники, форм народного хозяйства и окружающей среды. Вот почему все попытки создать естественное право завершились неудачей; авторы их, в сущности, воспроизводили действующее право, придавая ему более или менее субъективную окраску. Таким образом, крупным шагом вперед является германская историческая школа в юриспруденции, возникновение которой в первой четверти XIX века связывается с именами двух ученых -Савиньи и Пухты. По учению исторической школы право не есть нечто произвольное или данное по откровению. Право есть историческое явление. Оно представляет собою продукт органического раскрытия народного духа, развивается так же, как и другие продукты народного духа, например, язык и нравы. Поэтому право по существу – национально и имеет различное содержание в разные эпохи. Нужно отметить, впрочем, что в учении исторической школы правильна была лишь основная идея об историческом характере права. Самый же процесс возникновения права представители этой школы рисовали не вполне правильно. История права представлялась процессом органического развития, постепенного раскрытия народного духа. Самый народный дух есть величина слишком метафизическая и неуловимая, чтобы с ней могла оперировать наука. История права, с точки зрения этой теории, получает вид слишком схематического, логического процесса. Моменту сознательного законодательного творчества придавалось слишком мало значения, на [467] первый план чрезмерно выдвигалось обычное творчество народных масс, которое по характеру своему ближе подходит к теории раскрытия народного духа. В то же время усиленно подчеркивался национальный характер права. И то, и другое положение не соответствует фактам: обычай играет сравнительно большую роль лишь в примитивном праве, да и в нем не вполне отсутствует момент совершенно сознательного творчества; национальному характеру права не соответствуют общеизвестные факты, указывающие на огромное значение заимствования в развитии права (рецепция римского права новыми народами). Да и вообще, весь процесс развития права вовсе не похож на мирное, диалектическое развитие начал, заложенных в народном духе. Право вырабатывается в результате борьбы противоположных интересов, в его развитии бывают периоды застоя и даже регресса. Органическим процессом развитие права можно назвать лишь в том смысле, что и этот процесс подлежит действию социальных законов, которыми определяется вообще ход развития человеческих обществ.

Из сказанного ясно, что история права находится в тесной связи со всеми остальными сторонами истории культуры. Совершенно наглядна связь права с народным хозяйством. Под именем народного хозяйства мы разумеем планомерную деятельность народа, направленную на удовлетворение материальных потребностей населения. Право имеет своей задачей прежде всего регулировать эту экономическую деятельность, поставить ее в такие условия, при которых она совершалась бы наиболее успешно, а продукты ее распределялись бы наиболее справедливо. Ясно поэтому, что всякое изменение в характере народного хозяйства, выдвигающее новые запросы жизни, неизбежно отражается и на содержании норм права, которые должны теперь регулировать новые экономические отношения. Самые изменения в области техники, отражающиеся на характере экономической жизни, отзываются неминуемо и на праве. Достаточно припомнить по этому поводу то, что было выше сказано об образовании государства и о том значении, которое имело для строя общественных отношений, а стало быть, и регулирующих их норм изменение в характере занятий: переход к кочевому и оседлому быту. Стоит вспомнить и о тех переменах в праве, которые вызваны были великими техническими переменами и открытиями, которыми изобилует конец XVIII и весь XIX век.

Таким образом, не подлежит никакому сомнению связь права с политической экономией. Однако было бы весьма ошибочно преувеличивать эту связь и утверждать, что право целиком зависит исключительно от экономических отношений, что оно есть простая «надстройка над народным хозяйством» или простое «зеркало на[468]родного хозяйства», отражающее в себе все его перемены. Такое представление слишком односторонне. В истории права большое значение, помимо экономических отношений, играют идеи и чувства. Нужно припомнить хотя бы ту роль, которую в истории играли разного рода инстинкты, вроде, например, расовой вражды. Эти инстинкты часто не дают людям возможности мирно жить в таких условиях, которые, казалось бы, только располагают к самому мирному экономическому сотрудничеству (Испания, современная Австро-Венгрия). Не меньшую роль всегда играло и религиозное чувство. Крестовые походы повлекли за собою ряд важных изменений в хозяйстве и праве, но вызваны были они, конечно, не чисто экономическими мотивами, а главным образом религиозным чувством. Ужасные процессы против ведовства и колдовства, которые унесли тысячи жертв в начале новых веков, вызваны были, главным образом, силою распространившихся в обществе суеверных идей и представлений. О значении, которое имеет в истории права идея справедливости, нам нечего распространяться после всего сказанного раньше по этому поводу.

Притом, что особенно важно, идеи и чувства развиваются самостоятельно; их развитие вовсе не определяется всецело теми экономическими отношениями, которые в каждый данный момент сложились в народе. Напротив, бывают такие положения, что назревшая экономическая потребность не может получить удовлетворения вследствие недостаточного уровня знаний, отсутствия необходимых идей; бывает и так, что развитие идей опережает эволюцию экономических отношений и идеи, весьма симпатичные людям, оказываются практически неосуществимыми в сложившейся экономической обстановке. Вообще, сведение социальных отношений к действию одного какого-нибудь фактора, признаваемого главным и основным, неосуществимо, по крайней мере, при нынешнем уровне наших знаний, а может быть, и навсегда останется неосуществимым в пределах научного метода. Такого рода попытки приводят только к чрезмерному упрощению взглядов на процессы социальной жизни, причем это упрощение на деле не оправдывается фактами: социальная жизнь много сложнее подобных упрощенных схем.

В результате мы должны сказать, что право никогда не является простым отражением экономического быта народа в данную эпоху; запросы этого быта преломляются в праве под влиянием идей и чувств, живущих в народе.

Все, изложенное до сих пор, дает нам представление о том, откуда юридические нормы получают свое содержание. Но не менее важным является вопрос о том, как эти нормы возникают и получа[469]ют обязательную силу. Это вопрос о так называемых источниках права.

Под этим именем мы разумеем те формы, в которых возникают и получают обязательную силу юридические нормы. Основных таких форм две: закон и обычай. В международном праве такое же значение имеет, как уже не раз упоминалось, договор между государствами. Сверх того, вспомогательное значение имеет при образовании права деятельность юристов, хотя самостоятельного источника права юриспруденция не составляет.

В дальнейшем мы остановимся на учении о законе, обычае, юриспруденции и так называемой автономии. Есть еще формы образования права, вроде римского преторского эдикта, который представляет собою нечто среднее между законом и обычаем, но на таких единичных образованиях нет нужды останавливаться в общем курсе теории права. [...]

 

Печатается по: Хропанюк В. Н. Теория государства и права. Хрестоматия. Учебное пособие. – М., 1998, – 944 с. (Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается начало текста на следующей  странице печатного оригинала данного издания)