Вышинский А.Я.

ВОПРОСЫ ТЕОРИИ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА

Вышинский А.Я. Вопросы теории государства и права. М., 1949,

С. 8–11,16–19, 27– 28,39, 41, 50–52

[...] Бергбом, Гирке, Мейер, Гумплович; Еллинек, Иеринг, Антон Менгер, Краббэ, Дюги, Петражицкий, Кельзен, Карнер и т.д. и т.п. – каждый по-своему определяют право, не будучи в состоянии сделать ни шагу вперед, ни шагу дальше убогой идеалистической концепции, бьющейся в тисках отвлеченностей: «дух», «идея», «воля», «общая воля», «частная воля», «социальная солидарность», «социальная функция» и т.д. и т.п.

Все бессилие буржуазной правовой мысли особенно ярко выражается в полном банкротстве буржуазных ученых юристов в объяснении самого происхождения права.

Гегель говорит о праве как порождении духа, идеи.

«Почвой права является вообще духовное, и его ближайшим местом и исходным пунктом – воля, которая свободна, так что свобода составляет ее субстанцию и определение, и система права есть царство реализованной свободы, мир духа, порожденный им самим как некая вторая природа».

Право, по Гегелю, – «...вообще свобода как идея».

«Право есть нечто святое вообще, святое только потому, что оно есть наличное бытие абсолютного понятия, самосознательной свободы».

«Право есть, во-первых, непосредственное наличное бытие, которое дает себе свободу непосредственным способом:

а) Оно – владение, которое есть собственность; свобода здесь есть свобода абстрактной воли вообще или, именно поэтому, некоего единичного, относящегося лишь к себе лица.

б) Лицо, отличая себя от себя, относится к некоторому другому лицу, и оба притом обладают друг для друга наличным бытием именно лишь как собственники. Их в себе сущее тожество получает существование через переход собственности одного в собственность [359] другого при наличии общей воли и сохранении права, – получает существование в договоре.

с) Воля, как (а) в своем соотношении с собою отличная не от другого лица (в), а внутри себя самой, есть она же; как особенная воля, отличная от себя и противоположная себе как в себе и для себя сущей,– неправда и преступление.

Вся последующая буржуазная наука права до сих пор топчется на этом гегелевском ничего не говорящем определении, ни на шаг не подвинувшись вперед.

В русской дореволюционной юридической литературе господствовали те же абсолютно ненаучные взгляды, что и в западноевропейской буржуазной теории.

Достаточно указать на таких юристов старой России, как Чичерин, Градовский, Коркунов, Петражицкий. Вместо определения понятия права Коркунов говорил о разграничении интересов, как основной задаче права, стирая грань между правом и нравственностью.

Петражицкий считает природу права непознаваемой. Природа права, говорит он в своей «Теории права и государства», сбивает юристов на ложный путь, не допускает познания себя...

Тем не менее ключ к познанию права Петражицкий упорно ищет и находит в... психологии. По Петражицкому, право – это психическое переживание, сознание, эмоции.

«Под правом в смысле особого класса реальных феноменов следует разуметь, – пишет Петражицкий, – те этические переживания, эмоции которых имеют атрибутивный характер».

Право Петражицкого – это «интуитивное право», а интуитивных прав столько, сколько индивидов.

Едва ли нужно было бы останавливаться на этой теории, если бы с ней не была связана целая полоса в истории права послеоктябрьского периода, полоса грубых извращений и антинаучных упражнений квазимарксистских юристов, угрожавших затопить своими идеалистическими, психологическими и всякими иными «теориями» и «теорийками» науку советского права.

В этой связи нельзя не упомянуть имя проф. М. А. Рейснера.

Проф. Рейснер в своих работах по праву грубо извратил марксизм, бесцеремонно подменив его махизмом.

Не Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, а Мах, Авенариус и Богданов являются в действительности учителями Рейснера, хотя Рейснер и старается тщательно скрыть это обстоятельство, выдавая свою эклектическую похлебку за настоящий марксизм.

Свою заслугу в области теории права проф. Рейснер видит в том, что он учение Петражицкого об интуитивном праве «...переработал [360] в том смысле, что поставил его на марксистское основание» ...благодаря чему интуитивное право превратилось в «...самое настоящее классовое право...».

Однако это превращение интуитивного, идеалистического права в «классовое» право пролетариата, как это понимает проф. Рейснер, существует лишь в сознании самого проф. Рейснера.

В исторической же действительности такого «превращения», когда идеализм опирался бы на марксистское основание, никогда не происходило без того, чтобы само это основание не было полезностью разрушено.

Так произошло и в данном случае.

Вследствие такой, в корне ошибочной, прямо противоречащей марксизму-ленинизму точки зрения на сущность права, Рейснер мог утверждать, что основой нашего правопорядка со всеми его особенностями и классовым принципом послужили «декрет о суде» (№ 1) и обращение победившего в Октябре 1917 г. пролетариата к «интуитивному праву».

Невольно вспоминаются следующие слова Маркса: «...общество покоится не на законе. Это – фантазия юристов. Наоборот, закон, в противоположность произволу отдельного индивидуума, должен покоиться на обществе, он должен быть выражением его общих, вытекающих из данного материального способа производства интересов и потребностей».

Для Рейснера не существует реальных правовых явлений, как явлений опосредствования общественных отношений. Источником права для Рейснера являются не производственные отношения, а психика, ощущение, эмоции, идеи.

Почти 80 лет назад в предисловии «К критике политической экономии» Маркс писал, что «...правовые отношения, как и формы государства, не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого всеобщего развития человеческого духа; наоборот, они коренятся в материальных условиях жизни, совокупность которых Гегель, по примеру англичан и французов XVIII столетия, объединил под названием «гражданского общества», а анатомию гражданского общества надо искать в политической экономии».

По Марксу, правовые отношения, а следовательно, и право коренятся в материальных условиях жизни и не могут быть ни выведены, ни поняты из самих себя, из «общего развития человеческого духа».

По Рейснеру, право – функция психики – и может быть понято лишь из самого себя и человеческой психики, как его основы.

Рейснер поэтому приходил к утверждению, что высшим критерием права является справедливость, понимаемая как самодовлеющая, [361] априорная категория, обладающая всеобщим характером, который позволяет делать ее исходным пунктом для абсолютных категорических суждений.

Исходя из этих порочных теоретических положений, пересказывающих грубо идеалистические, антинаучные «истины» Маха, Авенариуса, Богданова, Фрейда, проф. Рейснер конструировал свое ««классовое право» как право различных классов, как компромисс из идеологических обрывков различных классовых идей, как «пеструю ткань, которая создана на основе правовых требований и воззрений самых различных общественных классов».

Рейснер прямо возражает против марксистского понимания права, как права господствующего класса, доказывая, что наряду с правом господствующего класса существует и право подвластного и угнетенного класса.

Рейснер противопоставляет позитивному, государственному праву право этих, других классов, имеющих якобы свое raison d' etre в классовом обществе.

Реакционный характер правовой теории Рейснера виден из его грубо антимарксистского, антиленинского понимания советского права. Не будучи в состоянии, в силу порочности своей исходной точки зрения, объяснить соотношение между правом Советского государства и диктатурой пролетариата, как особой государственной формой господства пролетариата, Рейснер ищет какую-то «социальную сторону» в определении права, которая клала бы какое-то различие между правом и государственным принуждением, между правом и властью.

Не находя такого различия, Рейснер сомневается в необходимости права там, где имеется совершенно определенная и ясная формула диктатуры.

«...Зачем, – пишет Рейснер, – правовая регулировка, раз мы имеем твердо осознанный классовый интерес и надлежащие технические способы для его осуществления».

Рейснер говорит: «...Мы остаемся по-прежнему в полном недоумении: мы так и не знаем, нужно ли нам право, в какой степени оно нам нужно, и можно ли мириться с тем, что мы почему-то пролетарскую диктатуру и классовый интерес перекрашиваем в какие-то загадочные правовые образы и формы».

В чем причина этого «недоумения», как не в забвении основ марксизма-ленинизма?

Об этом забвении, об этом грубом извращении марксизма-ленинизма свидетельствует самая постановка Рейснером этого вопроса, который можно формулировать как вопрос о совместимости права и диктатуры в пролетарском государстве. [362] Диктатура пролетариата не только не исключает правового регулирования общественных отношений, но неизбежно его предполагает.

Право выражает собой известное состояние неравенства в общественных отношениях людей.

Право при диктатуре пролетариата представляет собой определенный способ контроля со стороны общества, т.е. господствующего в обществе класса, над мерой труда и мерой потребления. [...]

[...] Рейснеризм – одна из разновидностей этого оппортунизма, буржуазного опошления марксизма, фрейдистско-махистского искажения марксизма.

Ряд принципиальных отступлений от марксистского взгляда на право мы находим и у П. И. Стучка.

В работах П.И. Стучка ряд серьезных ошибок и антимарксистских, антиленинских положений, дающих извращенное представление о существе и значении советского права в эпоху социализма.

К таким ошибкам надо отнести раньше всего определение П.И. Стучка самого понятия права.

Стучка определял право, как «...систему (или порядок) общественных отношений, соответствующую интересам господствующего класса и охраняемую организованною силою его (т.е. этого класса)».

Впоследствии П. И. Стучка вместо «системы» говорил о праве как «форме организации общественных отношений, т.е. отношений производства и обмена».

В своей статье «Заметки о классовой теории права» П. И. Стучка утверждал, что Маркс «...говорит об «отношениях производства» или, выражаясь по-юридически, отношениях собственности». Стучка доказывал, что юридические и правовые отношения это и есть производственные отношения, и что, следовательно, право и есть форма этих отношений. Но Стучка пользуется неправильным переводом цитируемого им места из предисловия «К критике политической экономии» или сам неправильно переводит немецкий текст.

П.И. Стучка выражение Маркса – «order was nur ein juristischer Ausdruk dafur ist» переводит словами: «или, выражаясь по-юридически», тогда как эти слова надлежит перевести так: «...или – что является только юридическим выражением этого...».

Разница очевидная. Разница, устраняющая всякую возможность толковать известные указания К. Маркса и Ф. Энгельса так, что правовые отношения якобы и есть производственные отношения или, что еще менее правильно, система общественных, и именно производственных отношений.[363]

Такое понимание права явно противоречит марксизму, согласно которому право есть возведенная в закон воля господствующего класса, согласно которому право есть одна из надстроек над совокупностью производственных отношений, образующих экономическую структуру общества». [...]

[...] Пашуканис со своей книжкой «Общая теория права и марксизм», Волков – с «Уголовной рефлексологией», Гинцбург – с «Курсом советского хозяйственного права», Крыленко – с антимарксистскими брошюрками по уголовному праву, Берманы и До-ценко со своими «теорийками» отмирания права и т.д. и т.п. – каждый в своей области сделали Аемало для того, чтобы извратить великое учение Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина, чтобы путем этих извращений замутить чистый источник великой, подлинно научной мысли.

Вот несколько примеров того, как различные лжеученые извращали марксистско-ленинские взгляды на содержание и природу советского права и задачи советской законности.

Разоблаченный ныне вредитель Пашуканис «доказывал», что «законодательные и административные акты, превращаясь в оперативные задания, сохраняют лишь очень слабую примесь элементов юридических, т.е. формальных».

Другой вредитель – Челяпов – писал: «В законодательстве пролетарского государства стирается всякая принципиальная грань между законом, с одной стороны, и прочими актами государственного управления – с другой».

Гурвич Г. С. отрицал значение советского законодательства, доказывая, что «...не в нем сейчас главное дело», что нам нужно не законодательство, а другое: «хорошее и дешевое управление, умный и честный чиновник, толковый администратор, орудующий хорошо пригнанной, уместной, твердой и точной административной нормой – вот это нужно стране».

Кобалевский писал, что «интересы отдельных граждан в советском государстве отходят на второй план, а на первый выступает переустройство общества на новых социально-экономических основах».

«...Деятельность администрации по охране общественного порядка и спокойствия характеризуется тем, что она не преследует цели оказания положительной услуги конкретным лицам, а сводится в основном к ограничению естественной свободы индивида в интересах ограждения существующего в стране порядка мерами административного принуждения».

Ему вторил «административист» А. Ф. Евтихеев, договорившийся до прямых антисоветских поклепов и контрреволюционной кле[364]веты на советский строй: этот «профессор» осмелился утверждать, что «права личности в советских республиках занимают сугубо подчиненное положение к правам коллектива».

«Область усмотрения в советском праве действительно очень велика». [...]

[...] Что же такое право с точки зрения марксистского учения?

«...Ваше право есть лишь возведенная в закон воля вашего класса, воля, содержание которой определяется материальными условиями жизни вашего класса»,– читаем мы в «Коммунистическом Манифесте» слова, обращенные к буржуазии и определяющие марксистское понимание права.

Право, или правовая надстройка, могут или должны быть объяснены в последнем счете из экономической структуры общества, из его производственных отношений.

«Вот этот Code penal, который я держу в руке, не Создал современного буржуазного общества. Напротив, буржуазное общество, возникшее в XVIII веке и продолжавшее развиваться в XIX, находит в этом кодексе только свое правовое выражение. Как только он перестанет соответствовать общественным отношениям, он превратится в простую пачку бумаги».

В этом указании Маркса содержится также признание неизбежности развития права, которое, однако, не имеет собственной истории, но история развития которого органически связана с развитием «гражданского общества», т.е. тех общественных и, в первую очередь, производственных отношений, из которых и на почве которых вырастает право, вся правовая, как и вообще политическая надстройка.

Именно поэтому право не может быть выше уровня экономики дачного общества, как, впрочем, не может быть и ниже этого уровня. Оно должно соответствовать ему или быть внутренне с ним согласованным (Письмо Энгельса к Конраду Шмидту от 27 ноября 1890 г.).

Это обстоятельство исключает такое представление о развитии права, которое исходит из возможности механического перенесения правовых понятий и правовых институтов из одной экономической эпохи в другую.

С этой точки зрения легко разоблачается антимарксистская лженаучная «теория» вредителей Пашуканиса, Крыленко и др., объявлявших советское право просто реципированным буржуазным правом.

Порочность и лженаучность подобного рода «теоретических» построений объясняется извращением основных принципов марксистской теории права. [365]

Когда, например, Пашуканис говорит о двух эпохах кульминационного развития общих правовых понятий – о Риме с его системой частного права и о XVII – XVIII веках в Европе с универсализмом буржуазной правовой формы, и из анализа именно этих форм думает найти точное и исчерпывающее определение права, он сходит с исторической почвы и извращает марксизм, который учит, что каждой экономической эпохе классового общества соответствует свое право и что исчерпывающее понимание права надо искать и находить не в анализе права, хотя бы и пребывающего в самой развитой форме, а в анализе общественных и производственных отношений, породивших данную форму права.

Вот почему грубым извращением учения Маркса о праве является утверждение пашуканисов, берманов и прочих, иже с ними, о том; что якобы при переходе к коммунизму дело в отношении права идет не о переходе к новым формам права, но об отмирании юридической формы вообще.

Вредный антимарксистский характер этого тезиса чреват серьезными практическими последствиями: отсюда прямой путь к нигилистическому отношению к советскому праву, как праву буржуазному; к ослаблению правовых институтов, обреченных якобы на немедленное отмирание; к прямому разоружению пролетариата, к тому, чтобы выбить из его рук одно из наиболее острых и мощных оружий борьбы с врагами социализма.

Марксизм учит необходимости использовать право в качестве одного из средств борьбы за социализм, одного из средств переделки человеческого общества на социалистических основах.

В Советском государстве право целиком и полностью направлено против эксплуатации и эксплуататоров. Советское право – право социалистического государства рабочих и крестьян. Это – социалистическое право, призванное служить задачам борьбы с врагами социализма и делу построения социалистического общества. Свои задачи советское право, как право социалистическое, осуществляет с первого момента своего возникновения. Право – совокупность правил человеческого поведения, установленных государственной властью, как властью господствующего в обществе класса, а также обычаев и правил общежития, санкционированных государственной властью и осуществляемых в принудительном порядке при помощи государственного аппарата, в целях охраны, закрепления и развития, общественных отношений и порядков, выгодных и угодных господствующему классу.

Советское право осуществляет охрану, служит закреплению и развитию общественных отношений и порядков, выгодных и угод[366]ных трудящемуся народу, рабочим, крестьянам, трудящейся интеллигенции Советской Страны.

Марксизм учит, что пролетариату государство необходимо и для подавления эксплуататоров и для руководства громадной массой населения в деле налаживания социалистического хозяйства. Здесь исключительная роль выпадает на долю таких государственных органов как суд, деятельность которого органически связана с правовыми институтами, правилами, нормами, законами, правовыми обычаями, правовыми взглядами, правом в целом. [...]

[...] По поводу этих разоблачений Ленина Бухарин до 1925 г. молчал и только в 1925 г., спустя год после смерти Ленина, напечатал при содействии Пашуканиса в сборнике «Революция права» статью «К теории империалистического государства», ту самую статью, которую в свое время не принял к печатанию Ленин (редакцией «Сборник социал-демократа»). В примечании к этой статье Бухарин осмелился заявить, что в споре о государстве был прав не Ленин, а он.

«Позиция Бухарина, изложенная в его статье в «Интернационале молодежи», есть позиция отрицания государства в период, переходный от капитализма к социализму», – писал товарищ Сталин по поводу грубейших извращений марксизма предателем Бухариным. Бухарин протаскивал анархическую теорию «взрыва» государства вместо марксистской теории «слома», «разбития» буржуазно-государственной машины.

«Ленин исходил, – писал далее товарищ Сталин, – именно из марксистской теории «слома» буржуазно-государственной машины, когда он критиковал анархическую теорию «взрыва» и «отмены» государства вообще».

Так в 1929 г. товарищ Сталин разоблачал антимарксистскую, контрреволюционную бухаринскую, теорию «взрыва» государства.

Извращая марксистское учение о государстве, Бухарин в «Экономике переходного периода» рисовал схему отмирания государства после победы пролетарской революции в таком виде: «Внешне принудительные нормировки начнут отмирать: сперва отомрет армия и флот, как орудие наиболее острого внешнего принуждения; потом система карательных и репрессивных органов; далее – принудительный характер труда и проч....».

Ленин уничтожающе высмеял эту «схему», сделав к ней следующее замечание: «Не наоборот ли: сначала «далее», затем «потом» и наконец «сперва»?».

В свете материалов, вскрытых процессом антисоветского право-троцкистского блока, бухаринская схема отмирания государства после победы социалистической революции приобретает особо зло[367]вещий смысл, наталкивая на мысль о совершенно сознательном провокационном, предательском характере этой «теории». Не думал ли Бухарин пропагандой подобного рода взглядов облегчить врагу достижение его преступных целей, открыть врагу ворота в нашу страну, как это собирался осуществить Бухарин вместе с Троцким и левыми эсерами в период Брестских переговоров?

После победы социалистической революции перед пролетариатом и трудящимися массами в целом стоит задача максимального укрепления своего Советского государства. Подводя итоги первой пятилетки (1933). товарищ Сталин предупреждал против всякого благодушия в этом вопросе, против непонимания Необходимости работать на дальнейшее и еще большее укрепление Советского государства. Товарищ Сталин напоминал, что «...рост мощи Советского государства будет усиливать сопротивление последних остатков умирающих классов».

«Именно потому, – говорил товарищ Сталин, – что они умирают и доживают последние дни, они будут переходить от одних форм наскоков к другим, более резким формам наскоков, апеллируя к отсталым слоям населения и мобилизуя их против Советской власти. Нет такой пакости и клеветы, которых эти бывшие люди не возвели бы на Советскую власть и вокруг которых не попытались бы мобилизовать отсталые элементы. На этой почве могут ожить и зашевелиться разбитые группы старых контрреволюционных партий эсеров, меньшевиков, буржуазных националистов центра и окраин, могут ожить и зашевелиться осколки контрреволюционных оппозиционных элементов из троцкистов и правых уклонистов. Это, конечно, не страшно. Но все это надо иметь в виду, если мы хотим покончить с этими элементами быстро и без особых жертв».

Товарищ Сталин разоблачил весь вред неправильного понимания тезиса об уничтожении классов, о создании бесклассового общества и отмирания государства, как оправдание контрреволюционной теории потухания классовой борьбы и ослабления классовой власти. О людях, так рассуждающих, товарищ Сталин говорил как о перерожденцах, либо двурушниках, которых нужно гнать вон из партии.

«Уничтожение классов достигается не путем потухания классовой борьбы, а путем ее усиления. Отмирание государства придет не через ослабление государственной власти, а через ее максимальное усиление, необходимое для того, чтобы добить остатки умирающих классов и организовать оборону против капиталистического окружения, которое далеко еще не уничтожено и не скоро еще будет уничтожено».[368]

Советской науке права не мало досталось от вредителей и предателей, монополизировавших одно время в своих руках теоретическую разработку советского права. Вред, нанесенный науке советского права этими людьми, чувствуется еще и сейчас. Заново приходится разрабатывать, очищая от антимарксистского и антиленинского хлама и мерзости, работы прошлого времени, посвященные различным отраслям правоведения – от общей теории и философии права до уголовного права, гражданского права, судебного права. Эта работа уже идет на основе великого учения основоположников марксизма – Маркса и Энгельса и гениальных продолжателей их дела – Ленина и Сталина. Только на этой основе могут быть правильно решены задачи правовой науки, может получить достойное нашей великой социалистической эпохи завершение работа в области советского социалистического права. [...]

 

Печатается по: Хропанюк В. Н. Теория государства и права. Хрестоматия. Учебное пособие. – М., 1998, – 944 с. (Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается начало текста на следующей  странице печатного оригинала данного издания)