Тарановский В.Ф.

УСТАНОВЛЕНИЕ ПОНЯТИЯ О ПРАВЕ

Тарановский В.Ф. Энциклопедия права. С. 54 – 61. 102– 106.

 

[...] Установление понятия или его определение заключается в указании родового признака (genus proximum) и видового отличия (differentia specifica) определяемого явления. Установление понятия о праве будет заключаться в последовательном отыскании указанных признаков правовых явлений.

На первую очередь ставится вопрос, каков родовой признак права, или, говоря иначе, к какому ближайшему роду явлений относятся явления правовые? [438]

Отправляясь от различия явлений естественных и общественных, мы не усомнимся ртнести право ко второму роду. Общественные явления настолько многообразны и сложны, что принадлежностью к ним устанавливается для права все же отдаленный, а не ближайший род явлений. Для отыскания последнего требуется некоторый дальнейший анализ.

В процессе общественной жизни легко различаются две стороны: деятельность индивидов и ее упорядочение, или координация действий индивидов. Деятельность составляет необходимый признак жизни всех животных организмов, в том числе и людей. Координация действий индивидов составляет необходимый признак общественной жизни, и без нее последняя была бы невозможна. Координация действий индивидов достигается, благодаря наличности определенных правил, или норм, которые регулируют деятельность индивидов, вводят в нее известную согласованность, устанавливают определенный порядок, без которого общежитие было бы немыслимо. Эти правила мы назовем нормами общественными, или социальными. Присваивая им такое название, мы этим указываем, что нормы эти слагаются в общественной среде, определяют жизнь людей в обществе и имеют целью поддержание и развитие общественной жизни. Социальные нормы составляют формальный момент общественной жизни. Содержание общественной деятельности определяется теми целями, которые вообще преследует человеческая жизнь; такими целями являются материальное и духовное преуспеяние, которого добиваются люди.

Имея в виду указанное различие содержания и формы общественной жизни, мы без колебаний отнесем право к форме. В самом деле, под правом мы разумеем не самое созидание материальных и духовных ценностей и их потребление, а лишь определенную форму деятельности людей, созидающей эти ценности, и определенную форму, обеспечивающую распределение последних. Таким образом, оказывается, что ближайшим для права родом будет понятие социальной нормы.

Установив ближайший для права род явлений, мы должны перейти ко второй части той задачи, которую представляет собою определение права, – к установлению видового его признака.

Право есть не что иное, как один из видов социальной нормы. Ближайшее определение права заключается, следовательно, в установлении того признака, по которому право отличается от прочих социальных норм.

В составе социальных норм мы различаем два основных вида: нравственность и право. Такое двухчленное деление социальной нормы легко может вызвать возражение в виде указания на боль[439]шую сложность понятия специальной нормы и, следовательно, на наличность еще и других ее видов кроме нравственности и права. Нам необходимо остановиться на рассмотрении возможных возражений и оправдании принятого нами двухчленного деления.

Прежде всего, может быть сделано указание на религию как на регулятив общественной жизни и особый вид социальной нормы. Не подлежит никакому сомнению, что религия имеет существеннейшее значение для личной и общественной жизни людей и потому глубоко влияет на предписания социальных норм. Вполне признавая это положение, мы тем не менее не можем признавать ее особой разновидностью социальной нормы. Дело в том, что религия определяет собою не только форму, но и материю общественной жизни. В соответствии с исповедуемым представлением о Творце-Промыслителе и конечной цели видимого мира, религия устанавливает цель земной жизни и применительно к ней определяет самое содержание человеческой деятельности. Поскольку же она устанавливает социальные нормы, мы получаем религиозную нравственность и божественное право. Следовательно, религия не образует особой разновидности социальной нормы, но сообщает двум основным ее разновидностям особую квалификацию.

Другое возражение против двухчленного деления социальной нормы будет заключаться в приведении таких ее разновидностей, как т. н. нравы, правила приличия, правила чести, мода. Ближайший анализ покажет, что нет основания признавать эти правила самостоятельными разновидностями социальной нормы, так как все они объемлются главным образом нравственностью. Нравы – это не что иное, как обиходная мораль, прочно укоренившаяся, вошедшая в плоть и в кровь данной группы людей и противополагаемая тем, обычно более возвышенным, нравственным требованиям, которые в принципе признаются, но на практике большею частью не осуществляются. Правила приличия составляют часть нравов и регулируют внешнее доказательство того уважения к чужой личности, которое требуется нравственностью. Честь есть определяемая общественным положением лица специальная восприимчивость к тем или другим моральным и юридическим обязанностям и притязаниям; вследствие этого правила чести распределяются между нравственностью и правом. Мода, поскольку она выходит за пределы эстетики, всецело относится к нравам.

Таким образом, мы не видим достаточного основания к умножению разновидностей социальной нормы и остаемся при двухчленном ее делении на нравственность и право. В соответствии с этим мы понимаем задачу отыскания видового признака права в смысле установления различия его от нравственности. [440]

Вопрос о видовом признаке права вызывает в науке разногласие: высказываются различные мнения, создаются разнообразные теории. Чтобы разобраться в этом разногласии критически и составить себе обоснованное мнение о своеобразии права, мы должны проследить его особенности со всех тех сторон, с которых вообще может быть рассматриваема социальная норма.

В построении социальной нормы можно различать следующие четыре основных момента: 1) мотивационное действие нормы на волю индивида, 2) основание обязательности нормы, 3) способ осуществления ее велений, 4) ее цель. Четыре указанных момента являются существенными для понятия социальной нормы и вполне соответствуют основным моментам психологического построения человеческих поступков. Социальная норма регулирует поступки людей, следовательно, она является одним из мотивов, побуждающих индивидуальную волю к деятельности. Норма приемлется индивидуальной волей в качестве мотива потому, что индивид признает эту норму для себя обязательной по тем или иным основаниям. Авторитетное веление социальной нормы осуществляется в поступках, которые человек совершает по добровольному влечению к соблюдению нормы или по другим привходящим соображениям; этим обусловливаются способы осуществления нормы. Наконец, раз социальная норма регулирует и направляет деятельность людей, то функция ее определяется известной целью, осуществлению которой служат предписания нормы.

Мы и рассмотрим юридическую норму со стороны четырех указанных моментов и таким образом выясним с достаточной полнотой видовые признаки права.

До этого рассмотрения нам придется остановиться предварительно на нормативном характере права в виду того, что высказывается в литературе мнение, будто право не имеет значения нормы социального поведения, обязательной для всех. [...]

[...] Ближайшим родовым понятием для права является понятие социальной нормы. Понятие права входит в объем понятия социальной нормы. Значит, право есть социальная норма, т.е. правило должного поведения людей в общественной среде. Мы можем выразить эту мысль еще иначе и сказать, что право имеет нормативный характер, исполняет нормативную функцию в обществе.

Право предъявляет определенные требования ко всем участникам общежития и этим путем непосредственно руководит их деятельностью, направляя ее к единой цели, признаваемой в данном общественном союзе. Оно устанавливает форму брака, определяет взаимные отношения между членами семьи, обеспечивает обладание имуществом, регулирует соглашения и договоры, указывает поря[441]док перехода имущества по наследству. Обязанности отдельных лиц по отношению к власти, участие их в самом властвовании, а также притязания на содействие власти точно так же подлежат юридической регламентации. Словом, нормативная функция права не вызывает, казалось бы, сомнений. Тем не менее, в науке высказывается мнение, которое не только подвергает сомнению нормативный характер права, но и прямо отрицает его. Нам необходимо остановиться на этом мнении и разобраться в нем критически.

На первый взгляд нам представляется совершенно непонятным, каким образом можно отрицать вещь столь очевидную, как нормативная функция права. Нужно поэтому предварительно выяснить тот путь мышления, который приводит иных представителей науки к такому отрицанию, столь противоречащему нашему повседневному опыту.

Отрицатели исходят из условий образования права и в них находят данные, которые, по их мнению, лишают все право, или, по крайней мере, известную его часть, характера нормы обязательного поведения. Право, указывают они, является таким продуктом общественной жизни, который вырабатывается в условиях организованного властвования. Общественный союз, в котором властвование организовано, мы называем государством. В государстве мы различаем властвующих и подвластных. Властвует повсюду более сильное меньшинство над более слабым большинством. Основываясь на превосходстве силы, как физической, так к интеллектуальной в особенности, властвующие подчиняют себе подвластных, заставляя последних работать на себя и вообще извлекая из подвластных всевозможные выгоды. Выгоды властвующих составляют прямую цель общественной организации. Ввиду этого властвующие не знают никаких норм обязательного поведения и руководятся в своей деятельности исключительно соображениями фактической целесообразности. Между тем обычно говорят о публичном праве, как о совокупности норм, регулирующих организацию власти и ее отношение к подвластным. Такое утверждение не соответствует действительности. Государственная власть основывается на силе, и деятельность ее представляет собою ничем не стесняемое искание выгоды властвующих. Никаких норм для нее не существует. Юридическая регламентация существует лишь для взаимных отношений между подвластными. Их семейные и имущественные отношения регулируются нормами т. н. частного права. Устанавливаются эти нормы государственной властью, которая создает их в собственном интересе, сознавая, что упорядочение взаимоотношений между подвластными облегчит ей эксплуатацию последних в пользу властвующих. Частное право обладает нормативным характером, так как оно [442] проистекает из авторитета власти, обязательного для подвластных Таким образом, оказывается, что нормативная функция свойственна только одной области, – праву частному, а в публичном праве ее совершенно не имеется.

Приведенное воззрение было высказано известным социологом Гумпловичем, который приписывал властвованию более сильного меньшинства над более слабым большинством значение незыблемого закона общественной жизни. Будучи не только социологом, но и юристом, Гумплович понимал, что нормативный характер составляет неизбежный признак всякой социальной нормы, следовательно, и права. Ввиду этого отрицание нормативного характера в публичном праве приводило его к непризнанию этой области права правом. Если «частное право» мы называем правом, говорит Гумплович, то «публичное право» мы должны назвать как-нибудь иначе, напр., – государственной нормой (Staatsnorm), или государственным установлением (Staatssatzung). Задача частного права заключается в нормировании той области, в которой государственная власть не заинтересована; говоря иначе, в нормировании предоставленной государством» отдельным лицам свободы и в устранении могущих возникнуть из нее столкновений; поэтому частное право есть извне наложенная безотносительно обязательная норма, царящая над интересами партии, принуждающая, волю всех и в случае столкновения сдерживающая свободу лица. Напротив того, публичное право не есть норма, стоящая над властью, и не имеет целью ограничивать ее проявление; оно лишь констатирует обычный порядок ее проявления. Публичное право – это просто произвольный, применяющийся к данным отношениям образ действий государственной власти, имеющий в виду ее собственный интерес и направленный на удержание власти за ее наличными обладателями. Частное право есть следствие сознательной творческой деятельности государственной власти, устанавливающей норму поведения для подвластных. Публичное право, напротив того, творится государственной властью бессознательно; на степень публичного права возводится вызванная теми или иными обстоятельствами чисто фактическая деятельность властвующих.

В действительности и частное, и публичное право объемлются всеми и повсюду в одном общем понятии права. Если настаивать на утверждении Гумпловича, что публичное право лишено нормативного характера, то для удержания за ним значения права придется утверждать, что право вообще лишено нормативной функции. Так и сделал один из прямолинейных последователей Гумпловича, юрист Шейн. [443]

Основание для построения своей более прямолинейной теории Шейн мог найти у самого Гумпловича. Дело в том, что, хотя Гумплович и противопоставлял частное право публичному, тем не менее он же указывал, что частное право развилось из публичного путем постепенного выделения и обособления. Ухватившись, очевидно, за эту мысль, Шейн пришел к выводу, что частное право есть не что иное, как образ действий государственной власти в случаях соприкосновения ее с семейными и имущественными отношениями подвластных. Указанное соприкосновение возникает в случае споров между подвластными по поводу их семейных и имущественных отношений. Государственная власть берет на себя разрешение таких споров в судебном порядке. Образ действий государственной власти при отправлении этой судебной функции и создает частное, или т. н. гражданское право. Оно отнюдь не регулирует семейной и имущественной жизни подвластных, которые преследуют в этих областях свои самостоятельные цели и действуют по мотивам, не имеющим ничего общего с гражданским правом. Подвластные принимают в соображение постановления гражданского права и учитывают их как возможное фактическое осложнение своей деятельности, но от этого гражданское право не становится нормой должного поведения для подвластных.

Разъяснив, таким образом, частное право и принимая мнение Гумпловича относительно права публичного, Шейн объявляет все право лишенным нормативного характера. Он определяет право как совокупность правил деятельности государства и поясняет свое определение таким истолкованием понятий «правила» и «государства», при котором не может быть речи о какой бы то ни было нормативной функции права.

Слово «правило» употребляется в двояком смысле: с одной стороны, оно обозначает веление, долженствующее служить мерилом для действующего; с другой стороны, оно обозначает способ, образ, каким обыкновенно действуют при известных обстоятельствах, с устранением момента долженствования. Поясняя свое определение права, Шейн указывает, что в нем слово «правило» понимается именно в последнем смысле, и в правилах государственной деятельности не предполагается никаких велений, обращенных к государству или к кому бы то ни было. Право это фактический образ деятельности государства, деловой распорядок государственной жизни, вполне аналогичный порядку фабричному или строевому; право не определяет, что должно делать, но указывает лишь, когда, что и как делается. Право содержит лишь те правила, которые государство установило или которые оно непроизвольно выразило, в своих действиях. Под государством, поясняет далее Шейн, следует [444] понимать не весь общественный союз определенной организации, но лишь властвующую его часть: правительство, парламент, чиновников административных и судебных, войско. Поведение этих формальных и материальных обладателей государственной власти и составляет деятельность государства. Фактический распорядок этой деятельности и есть право.

Изложенное воззрение на право содержит в себе два основных положения: 1) право не нормирует деятельности подвластных, 2) право не может быть нормой поведения государственной власти. Оба эти положения не выдерживают критики с точки зрения тех самых предпосылок, из которых они исходят.

Если деятельность государственной власти направлена на извлечение выгод из подвластных в пользу властвующих, то правила этой деятельности, понимаемые даже в смысле делового, служебного распорядка, неизбежно станут нормой, регулирующей деятельность подвластных. Ведь властвующие могут извлекать выгоды из подвластных не иначе, как путем требования с последних определенных услуг в свою пользу, и деятельность государственной власти сводится при этом к установлению рода и размера этих услуг и наблюдения за их исполнением. Образ деятельности государственной власти и будет той нормой, которая будет определять требуемое, или должное поведение подвластных по отношению к властвующим.

Государственная власть организуется неизбежно на началах иерархического подчинения. Высшие ее представители, или обладатели т. н. верховной власти, устанавливают правила государственной деятельности, которые осуществляются целым рядом подчиненных органов власти. Для последних правила государственной деятельности, т.е. право, будут нормами должного их поведения. При отсутствии таких норм деятельность властвующих была бы лишена всякой координации, взаимно бы себя парализовала и подорвала бы положение власти. Следовательно, внутри государственной организации нормативная функция права оказывается несомненной и неизбежной. Остается, таким образом, открытым только вопрос о том, является ли право нормой поведения для носителей верховной власти. Если даже решить этот вопрос отрицательно в духе Гумпловича и Шейна, то все же этим не устраняется нормативная функция права в пределах подчиненной организации властвования и среди подвластных.

Таким образом, категорическое отрицание нормативного характера права оказывается несостоятельным с точки зрения тех самых предпосылок, из которых оно исходит. Если же мы обратим критику и на исходные предпосылки, то несостоятельность учения обнаружится еще с большею силою. [445]

Исходной предпосылкой служит в разбираемом нами учении резкое противоположение властвующих и подвластных и ограничение цели государственной организации обеспечением выгод одних лишь властвующих. На самом деле ни первое, ни второе из предпосланных положений не имеет безусловного значения. И в начальных стадиях государственной жизни, облеченной в форму древнего народоправства, и на высоких ступенях ее развития, в виде современного обобществления власти с допущением к участию в ней представителей широких народных масс, властвование и подчинение власти не прикреплены к неподвижным группам меньшинства и большинства, но представляют собою состояния чередующиеся, отражая в себе не исключительное преобладание одной силы, но равновесие различных общественных сил. При этих условиях государственная власть не может ограничивать своей деятельности обеспечением выгод властвующих. Она поневоле вынуждена учитывать и интересы подвластных, по крайней мере, настолько, чтобы путем предоставления подвластным сколько-нибудь сносного существования удерживать их в повиновении. В основе государственной жизни лежит, таким образом, некоторый неизбежный компромисс. Из неизбежности компромисса вытекает неизбежность того или иного вида самоограничения государственной власти и, следовательно, возможность нормативного действия права и по отношению к государственной власти.

Нормативная функция права стоит вне всякого сомнения: право всегда и повсюду устанавливает должное поведение людей в общественной среде. Необходимо при этом помнить, что элемент должного понимается здесь не в абсолютном смысле, а в относительном, т.е. не как требование соответствия неподвижному идеалу, составляющему непреходящую цель общежития, а как требование соответствия преходящим целям различных общественных союзов, которые и создают право для обеспечения вырабатываемых ими условий общежития. [...]

[...] Связь права и нравственности заключается прежде всего в единстве их происхождения и цели. И право, и нравственность порождаются условиями человеческого общежития и развиваются под влиянием изменений, происходящих в общественной среде. Если мы окинем взглядом долгий процесс общественного развития, идущий от стадной группы звероловов до современного нам промышленного и государственного быта, то увидим, что на длинном его протяжении изменялись и перерождались все нормы социального поведения, как юридические, так и моральные. И право, и нравственность стремятся к одной и той же цели, – к охране существования и к содействию развитию общества на началах справедливости. Вследст[446]вие этого между правом и нравственностью устанавливается общность содержания. Неприкосновенность чужой личности, семейная связь, распределение имущественных благ, задача власти, отношение к ней со стороны подвластных, – все эти основные вопросы общежития подлежат одинаково и юридической, и моральной регламентации.

Единая социальная задача достигается, однако, в праве и в нравственности различными путями. Нравственность действует путем наложения односторонней обязанности, право устанавливает не только обязанность, во и притязание. Наличность притязания создает добавочный стимул для Исполнения обязанности и обеспечивает, таким образом, непременное осуществление тех моральных велений и того социального добра, которые составляют содержание права.

Атрибутивный характер права налагает особый отпечаток на устанавливаемые им обязанности. Наличность притязания ставить исполнение юридической обязанности вне безусловной зависимости от морального настроения обязанного лица. Так как исполнение юридической обязанности является не только соблюдением нравственного долга обязанным, но и удовлетворением притязания управомоченного, то вполне понятно, что при установлении обязанности право не может принимать в соображение всех субъективных особенностей обязанного. Поэтому все юридические обязанности устанавливаются в общих типических чертах. Исполнение их рассчитано на среднего, так сказать, человека данного общества, и при осуществлении их не принимаются в соображение субъективные особенности обязанного. По той же причине юридические обязанности носят всегда характер строго определенный. Определенности требует именно притязание. Установление неопределенных притязаний невозможно, потому что оно привело бы к злоупотреблению, к эксплуатированию обязанного управомоченным. Право стремится установить равновесие в сожитии и сотрудничестве людей. Оно должно поэтому указывать каждому точные пределы его обязанностей и притязаний. Нравственность не знает притязаний; она предписывает одни лишь обязанности и потому не ставит им никаких объективных пределов, предоставляя осуществление их исключительно моральным усилиям обязанного. Поясним сказанное примером. И нравственность, и право устанавливают, положим, обязанность благотворения. Нравственность не облекает ее в типические формы и не полагает осуществлению ее никаких пределов. Право, раз оно признает обязанность благотворения, немедленно облекает ее в известные типические формы и заключает в известные типичные пределы. Так, правовою обязанностью признается благо[447]творение в пользу определенной категории лиц, которые по известным основаниям признаются бедняками; осуществление этой обязанности находит себе строго определенное выражение в уплате общинного или государственного налога в пользу бедных. Соответственно этому за строго определенной категорией лиц признается при известных точно определенных условиях притязание на вспомоществование известного размера от общины или государства. С типичностью и точною определенностью неразрывно связана третья особенность юридических обязанностей, – их формализм.

Указанные особенности вытекают из атрибутивного характера права и потому являются неизбежными свойствами всякой юридической обязанности. Содержание последней совпадает с соответственной моральною обязанностью, но наделяется при этом указанными выше особенностями. Те моральные обязанности, которые не могут стать типическими, не подлежат в силу этого превращению в обязанности юридические. Не поддаются поэтому юридической регламентации такие нравственные веления, как заповедь любви, жалости, милосердия, самопожертвования и т.п. Из них нельзя вывести типической обязанности, невозможно придать им определенный размер и облечь их в известные внешние формулы. Наконец, что всего важнее, невозможно наделять людей притязаниями на любовь, жалость, милосердие со стороны других, потому что подобные неограниченные и неопределенные притязания чрезмерно подавляли бы обязанную личность и развращали бы личность управомочен-ных. Нечего и говорить уже о тех практических затруднениях, которые вызывались бы осуществлением подобных притязаний, и о тех злоупотреблениях, для которых открывался бы при этом самый широкий простор.

Есть случаи, когда право, по-видимому, устанавливает обязанности, так сказать, беспредельные. Таковы, напр., обязанности солдата и капитана корабля жертвовать своей жизнью на войне и при крушении судна. Необходимо, однако, заметить, что и эти обязанности в праве вводятся в известные определенные рамки: закон точно говорит, чего именно он требует. Солдат обязан идти на войну и выполнять известные действия, сопряженные с риском жизни, но не существует для него юридической обязанности героического самопожертвования. Если он принимает своей грудью штыковой удар врага, направленный в его товарища, он действует в силу нравственного долга самопожертвования; юридической обязанности здесь нет, нет и соответственного притязания.

Когда мы говорим, что не все моральные обязанности поддаются типическому формальному определению и потому не могут превратиться в юридические, мы этим не хотим сказать, что такие нрав[448]ственные обязанности остаются совершенно чуждыми праву. Мы указываем только, что они не поддаются непосредственной юридической регламентации во всем их объеме. Не переходя в право целиком и непосредственно, эти моральные обязанности служат тем не менее источником установления производных юридических обязанностей соответственного характера. Так, напр., из нравственной обязанности любви и милосердия выводятся юридические обязанности защиты детей, малолетних, оказания помощи больным, нищим и т.д.

Как мы уже говорили, право ведет к той же цели, что и нравственность, только своим особым путем. Своеобразие этого пути, вызываемое практическими условиями общежития, не нарушает связи права с нравственностью и не ставит его в принципиальное противоречие с последней. Юридические обязанности являются своеобразным отражением нравственных обязанностей и потому не могут противоречить последним ни в типическом своем содержании, ни в конкретном осуществлении. Иначе обстоит дело с правовыми притязаниями. В отдельных конкретных случаях осуществление их может расходиться с требованием нравственности. Приведем для примера упоминавшееся уже в предыдущем параграфе притязание сытого кредитора к голодному должнику. Подобные противоречия в отдельных случаях являются следствием формализма права. Они не делают, однако, противоречия между правом и нравственностью ни принципиальным, ни безвыходным. Дело в том, что притязание только предоставляется лицу управомоченному, но осуществление его не вменяется ему в обязанность. Право не настаивает на исполнении всех притязаний и поэтому не становится в принципиальное противоречие с нравственностью. Управомоченный может отказаться от своего притязания, и таким образом открывается выход из конкретного противоречия между установлением права и велением морали.

Несмотря на указанную связь права с нравственностью, жизнь дает нам постоянно примеры противоречия между ними, и именно коренного противоречия между юридическою обязанностью и нравственным долгом. Противоречия эти переживаются отдельными людьми и ставят их в глубоко трагические положения, встречаемые в повседневной жизни и нашедшие себе отражение в драматической литературе (припомним Антигону). Мы должны остановиться на этих противоречиях и выяснить их значение с теоретической точки зрения.

Противоречия, о которых идет речь, бывают троякого рода: 1) предписания права противоречат субъективной морали данного лица, 2) они противоречат морали того общественного класса, к [449] которому принадлежит лицо, призываемое к исполнению определенной юридической обязанности, и 3) предписания права противоречат той морали, которую признает сам законодатель.

Первый случай отнюдь не опровергает выставленного положения о связи права с нравственностью. Как результат коллективного творчества, право отражает в себе коллективную, общепринятую нравственность. Оно может противоречить той или другой индивидуальной морали, но причина противоречия в данном случае коренится не в принципиальной неморальности права, а в расхождении данной индивидуальной морали с общественной нравственностью, на которую опирается право.

Второй случай представляет полную аналогию с первым, только столкновение индивида с обществом заменяется здесь столкновением различных общественных классов. Единство интересов объединяет индивидов в более или менее сплоченные группы, или общественные классы. Между отдельными общественными классами существует противоположность, во всяком случае, значительное различие интересов. Противоположность и различие классовых интересов находят исход в сознательном и даже бессознательном компромиссе или соглашении, путем которого вырабатываются некоторые общие интересы для всего данного общественного союза, которые мы и назовем интересами общественными в отличие от классовых. В выработке общественных в этом смысле интересов неизменно сказывается преобладание одних общественных классов над другими. Право служить обеспечению общественных интересов, и поэтому в нем сказывается то же преобладание. Та нравственность, из которой право черпает свои принципы, будет нравственностью преобладающих в данное время общественных классов. Вполне понятно, что при таких условиях действующее право может противоречить нравственным представлениям тех общественных классов, которые не играют в данное время руководящей роли, и моральное воззрение которых не отражается поэтому в действующем праве. Но в основе этого противоречия лежит не безусловная противонравственность права, а столкновение двух различных моральных систем, из которых одна служить действительным источником данного права, а другая извне взятым критерием для суждения о нем.

Обратимся теперь к последнему случаю, когда предписания действующего права противоречат той морали, которую официально признает сам законодатель. Данный случай обнимает собою несколько разновидностей, и мы остановимся на каждой из них в отдельности.

Прежде и легче всего констатировать противоречие между действующим правом и тем нравственным учением, которое исповеду[450]ется законодателем и общественными классами, имеющими преобладающее значение в процессе правового творчества. Никто не станет отрицать, что положительное право христианских государств в значительной мере противоречит официально исповедуемой ими христианской морали. Необходимо, однако, иметь в виду, что христианская мораль, как и всякая другая альтруистическая мораль нерелигиозного характера, представляет собою высокий нравственный идеал, к которому люди стремятся, но который им не удается осуществить в жизни. В каждое данное время наряду с исповедуемым нравственным идеалом в обществе действует известная система положительной нравственности, являющаяся возможным по условиям времени и места осуществлением идеала. Непосредственным источником для права служит именно позитивная мораль. Поэтому противоречие права нравственному идеалу есть не более как следствие расхождения позитивной морали с нравственным идеалом.

Возможны, однако, отдельные случаи противоречий между вновь устанавливаемым правоположением и той позитивной моралью, которая действует в данном обществе. Это будут случаи отдельных ошибок или нравственного падения законодателя; они всегда возможны, но неминуемо влекут за собой отрицательные последствия для общественной жизни, которые подтверждают лишь необходимость связи права с нравственностью.

Наконец, гораздо более часты случаи противоречия нравственности со стороны старых, давно действующих положений права. Жизнь неустанно идет вперед, изменяются общественные условия, и вместе с ними изменяются нравственные воззрения общества. Правовое творчество не всегда поспевает за этим поступательным движением жизни, нередко отстает от него, и таким образом возникают коллизии между повышенным нравственным уровнем общества и его отсталым правом. Эти коллизии дают толчок изменениям в области права и содействуют возведению его на уровень нравственных воззрений общества.

Из сказанного мы видим, что во всех случаях существует неразрывная связь между правом и теми нравственными нормами, которыми руководится данное общество. Связь эта проявляется в заимствовании правом из нравственности критерия для установления обязанностей и притязаний. Опираясь, таким образом, на нравственность, право в то же время содействует нравственному воспитанию общества. Обеспечивая, объективное осуществление известного добра и допуская даже принудительное осуществление обязанности, право дисциплинирует общество и приучает неустойчивую волю к исполнению долга. Связь между правом и нравственностью проявляется, таким образом, не только в одностороннем [451] воздействии нравственности на право, но и в их обоюдном взаимодействии. [...]

 

Печатается по: Хропанюк В. Н. Теория государства и права. Хрестоматия. Учебное пособие. – М., 1998, – 944 с. (Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается начало текста на следующей  странице печатного оригинала данного издания)