ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ В РОССИИ: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ

А.И. Зевелев, Ю.П. Свириденко, Д.Б. Павлов, А.Д. Степанский

Политические партии России: история и современность./

Под ред. проф. А.И. Зевелева, проф. Ю.П. Свириденко, проф. В.В. Шелохаева. –

М.: “Российская политическая энциклопедия” (РОССПЭН), 2000. – 631 с.

Что такое “партия”?

Классификация политических партий

Периодизация историографии политических партий России

Дооктябрьская историография

Историографические обзоры

Современные исследования

Археографический обзор

Примечания

В самом общем значении слово “партия” (от латинского partis – часть) означает организованную группу людей, объединенных общими идеями и интересами. То же относится и к “политической партии”, которая представляет собой организацию политического характера (что предполагает борьбу за власть), выражает интересы определенного класса или социального слоя, объединяя наиболее активных его представителей в борьбе за достижение поставленных целей. Главная цель партии – завоевание власти. Для ее реализации партия должна иметь программу действий план преобразования общества, четкие принципы своей организации (устав), а также располагать определенными оргструктурами как в центре, так и в регионах. Организации партии (ЦК, Президиум, местные комитеты) должны наличествовать не номинально, а реально, проявляя себя в способности к проведению сколь-нибудь массовых политических акций (стачка, бойкот, выборы, демонстрации), которые направлены на решение той или иной тактической задачи или достижение программной цели партии. Она стремится провести своих представителей в парламент и другие, законодательные и представительные организации, а затем создать в них свои дееспособные фракции.

Один из отечественных исследователей политической истории России писал: “Политические партии суть свободные общественные группы, образующиеся внутри правового государства для совместного политического действия на почве общих всем индивидуумам интересов и идей”. Автор также считал, что уже по определению наличие только одной партии, партии в единственном числе, есть нонсенс¹.

В 1906 г. попытку сформулировать понятие “партия” предпринял Ю.О. Мартов. Он отметил, что это “союз людей единомыслящих, ставящих себе одни и те же цели и сговорившихся соединить свои силы для согласованной деятельности в государственной жизни”. По его мнению, политические партии образуются с целью оказать внимание на жизнь государства в условиях, когда “граждане получают возможность заниматься открыто политической деятельностью принимать участие в ведении государственных дел”².

Свое понимание партии (правда, только большевистской) выразил и И. Сталин. Если в 1921 г. он ограничился лаконичной, но выразительной формулой: партия – это “орден меченосцев”³ то уже в 1924–1926 гг. ее определение стало развернутым и законченным: партия – передовой отряд рабочего класса, его же организованный [c.5] отряд, высшая форма классовой организации пролетариата, орудие диктатуры пролетариата, единство воли, несовместимое с существованием фракций, она укрепляется тем, что очищает себя от оппортунистических элементов⁴.

Вообще, заметим, марксистская литература исходила из того, что в определении сути партий первенствующее значение имеет классовый подход, иными словами, предполагалось, что всякая партия должна иметь определенную социальную базу, выражать интересы тех или иных классов, слоев, групп. В действительности партии необязательно возникали на “однородной” социальной основе и далеко не всегда адекватно отражали интересы тех групп, представителями которых они номинально являлись. Во-первых, некоторые партии объявляли себя общенародными, внеклассовыми, и это вовсе не означало, что они “скрывали свою классовую сущность”, как утверждали их марксистские критики. Во-вторых, нередко партии возникали на национальной или даже конфессиональной основе, что также ставит под сомнение универсальность тезиса о классовой природе любой партийной организации.

Историографический анализ различных дефиниций понятия “партия”⁵ позволяет предложить следующую: партия – активная часть общества (группа людей), в большинстве случаев единомышленников, объединенная в политическую организацию, ставящую своей целью реализацию политических интересов не только своих членов, но и определенной части народа. Функциональное назначение партии – завоевание и осуществление государственной власти; при этом партия руководствуется набором идеологем.

Партии чаще всего возникают эволюционно – на базе ранее существовавших кружков, групп, течений, движений. Создание партии не обязательно завершается после организационного оформления на съезде, конференции и других форумах. Характерно, что процесс инволюции – распадения партий – происходит по нисходящей – те же группы, объединения и наконец гибель.

Общественно-политическое движение – это объединение людей, преследующих определенные цели и добивающихся их совместными действиями, но не оформивших свои организационные отношения в программе и уставе. Оно создается тогда, когда существующие государственные и общественные институты не удовлетворяют политические потребности известной части социального электората. Политическое движение в большинстве случаев – ступень на пути создания партии.

Для возникновения партий необходимы соответствующие объективные и субъективные факторы. Важнейший объективный фактор – наличие определенного уровня социально-экономического развития, создающего основу для четкой дифференциации интересов общества. Не случайно большинство партий возникло на капиталистической стадии развития человеческого общества, точнее – в эпоху становления и утверждения капитализма.

Среди субъективных факторов отметим осознание своих политических интересов передовыми элементами общества. Основная масса людей к этому еще может быть не готова – значение партии в том, что она, популяризируя свои цели и принципы, создает фон, необходимый [c.6] для политической рефлексии. Исторический опыт свидетельствует, что нередко устремления класса (слоев, групп) раньше сознают не их непосредственные представители, а выходцы из других классов (слоев, групп), более образованные и способные к выражению смутных чувств и неструктурированных идей. Прежде всего, это интеллигенты; именно они в большинстве случаев становятся создателями и вождями партий.

В последнее время исследователи пытаются развести термины “многопартийность”, “многопартийная политическая система”, “система политических-партий”. Наиболее полно об этом писал В.И. Миллер. Он считал, что многопартийность еще не есть партийная система. Развивая эту мысль, он доказывал, что “многопартийность предполагает существование в стране нескольких политических партий, не отвечая на вопрос об их участии во власти, в формировании государственной политики”. “Многопартийная же политическая система” означает, что “предполагается участие ряда партий в осуществлении политической власти, причем независимо от того, выступают ли они в правительственном блоке или составляют оппозицию”.

Автор также наметил некоторые признаки многопартийной политической системы. Это наличие партийных фракций в парламенте, муниципалитетах и других аналогичных учреждениях; существование партийной оппозиции. К ним добавим: система партий опирается на определенный электорат; наличие борьбы или сотрудничества между партиями за власть. Система политических партий означает совокупность политических партий, определенную их палитру, с различными оттенками – от консервативных до революционных (или в обратном порядке), от умеренных до радикальных. К этой общей формуле примыкает мысль о том, что характерной чертой системы партий является многообразие идей и взглядов. Кроме того, система партий является основополагающим принципом гражданского общества, признаком демократического строя⁶.

Обращаясь к современности, Миллер высказал предположение, что нынешнее обилие партий в России в будущем вряд ли сохранится, а процесс дифференциации неизбежно сменится интеграцией.

И еще об одном. Деятельность партий в СССР регулировалась Положением о добровольных обществах и их союзах, утвержденным ВЦИК и СНК только 10 июля 1932 г. По отношению к ВКП(б) – КПСС оно формально применялось по аналогии. Легитимационная норма о партии большевиков появилась лишь в Конституции СССР 1936 г., зафиксировавшей идею о руководящей и направляющей роли ВКП(б). Она была закреплена и в 6-й статье Конституции СССР 1977 г., особо подчеркнувшей, что КПСС является “ядром политической системы социалистического общества”. Несмотря на то, что деятельность партии ограничивалась рамками Конституции СССР, КПСС превратилась в партию-государство. Она фактически устанавливала законы страны, определяя ее внутреннюю и внешнюю политику.

Вступивший в силу 1 января 1991 г. Закон СССР “Об общественных объединениях” установил, что политическая партия как разновидность общественных объединений создается и действует на основе [c.7] добровольности, равноправия ее членов, самоуправления, законности и гласности. Так была создана правовая и политическая основа формирования многопартийности. [c.8]

Важнейшей методологической проблемой в изучении политических партий является их классификация. Она обусловлена, прежде всего, следующими критериями социально-политического и идейно-нравственного характера: цели и задачи партии, ее социальный состав, стратегия и тактика, в том числе и взаимоотношение с существующей властью, трактовка злободневных вопросов современности например аграрного, финансового рабочего, национального), религиозные доктрины, а также политические мотивы поведения руководящих деятелей партии (вождей).

Как уже говорилось, большевики свою классификацию основывали на единственном критерии – классовом. Уже в 1906 г. Ленин поставил знак равенства между “научным” и “классовым” подходами, этого взгляда он придерживался и в дальнейшем⁷. Абсолютизацию принципа классовости партий он оправдывал тем, как ему казалось, фундаментальным и неопровержимым фактом, что политическая борьба в стране носила классовый характер. При этом он отбрасывал соображения относительно того, что, например, пролетариат “посылал” своих представителей в разные партии, что партии в большинстве случаев имели в своих рядах выходцев из разных, нередко противоборствующих социальных слоев, что наконец в выборе между той или иной партией немалую роль играли национальный, нравственно-этический, религиозный, географический и другие моменты.

Длительное время утверждалось, что Ленин подразделял все современные ему политические партии на четыре группы: пролетарские, мелкобуржуазные, буржуазные, помещичье-монархические. В свою очередь буржуазные делились им на либерально-буржуазные и реакционно-буржуазные. Анализ ленинских текстов показывает, что такого жесткого деления он не давал. Оно скорее характерно для фразеологии “Краткого курса истории ВКП(б)”. В статье “Опыт классификации русских политических партий” Ленин называет следующие типы партий: “1) черносотенцы; 2) октябристы; 3) кадеты; 4) трудовики и 5) социал-демократы”. В той же работе он проводит и такое деление: партия сознательного, социалистического пролетариата, партии радикальной или радикальничающей мелкой буржуазии, партии либерально-буржуазные, партии реакционно-буржуазные. Та же классификация повторяется семь и восемь лет спустя в двух статьях: “Избирательная кампания в IV Государственную думу” и “Политические партии России”⁸. Ю.Мартов, чей подход основывался на отношении различных политических сил к существующему государственному строю, методам и формам его реформирования, предлагал несколько иную классификацию: партии реакционно-консервативные, умеренно-консервативные, либерально-демократические и революционные⁹. [c.8]

Современные историографы иногда классифицируют российские партии начала века, исходя из наличия трех политических лагерей. Таким образом выделяют правительственные партии (помещичье-монархические и буржуазно-консервативные), либерально-оппозиционные (буржуазно-либеральные) и революционно-демократические (мелкобуржуазные и пролетарские). В ряде работ последних лет (например в энциклопедии “Политические партии России. Конец XIX – первая треть XX века”. М., 1996) была предложена классификация партий в зависимости от их идеологической ориентации: консервативные, либеральные и социалистические. При этом, однако, недооцениваются различия в конечных целях, формах и методах деятельности таких, например, партий социалистической ориентации, как большевики и меньшевики, а также не учитываются в должной мере политические расхождения между национальными партиями. Различались между собой и партии консервативной и либеральной ориентации.

Современный уровень знаний позволяет предложить следующую классификацию: консервативные, либеральные, центристские и социалистические партии и движения. В России конца XIX начала ХХ вв. номинально действовало около 300 партий – общероссийских и национальных. Если до 1905 г. в стране возникло 4 общероссийских и 47 национальных партий и движений, а до февраля 1917 г. их число уже составляло 45 общероссийских и 113 национальных партий и движений, с марта по октябрь 1917 г. – 8 общероссийских и 46 национальных партий и движений, то с конца 1917 г. по 1925 г. список российских политических партий пополнился еще 7 общероссийскими и 76–79 национальными организациями, большинство которых тяготело к социалистической ориентации. Таким образом, в период с 1882 г. по 1925 в России функционировало 60 общероссийских и 228–231 национальных партий и движений число последних входили образованные партии республик Средней Азии и Казахстана и Федерации национальных партий (групп) – английской, чехословацкой, немецкой, румынской и др.)¹⁰. Анализ количества и “качества” партий показывает, что далеко не все из почти 300 партий были партиями или течениями, соответствующими этим понятиям, т.е. имеющими свою программу, разветвленную сеть в регионах России, печатавшими свои газеты или другие издания и т. п. Часть из них, притом немалая, до октября 1917 г. сумела даже зарегистрироваться в Минюсте или действовала полулегально, преследуя цели, имевшие мало общего с целями партии. Не исключено, что некоторые партии создавались либерально настроенной интеллигенцией, охваченной эйфорией революции 1905–1907 гг. или мнившей себя Милюковыми, Лениными, Дизраэлями, а затем по истечении революции полагавшей свою партийную карьеру завершенной.

Что же касается советского времени, начального его периода то часто и особенно в сельской местности крестьяне создавали деревенскую или волостную партийную ячейку и называли ее (своей недостаточной грамотности) не волостной организацией, а партией (особенно это было характерно для партии левых эсеров). Но был и [c.9] еще один аспект рассматриваемого вопроса – драматический. Как ныне стало известно, ЧК и ОГПУ “фабриковали” партии для повышения собственного веса в глазах ЦК партии и местных партийных организаций, а иногда и по их заказам. (Яркий пример тому – зачисление группы известных экономистов и аграриев Кондратьева-Чаянова в не существовавшую на деле антисоветскую партию. То же самое относится к “Союзному бюро РСДРП”.) Кроме того, в современной России как и в дореволюционное время, многопартийности не ассоциировалась и не связывалась с понятием “система политических партий” и прежде всего вследствие, как уже отмечалось, отсутствия гражданского общества. перманентный процесс “рассыпания” ряда партий (особенно это видно на примере партий, постоянно твердящих о своем демократизме) и возникновения на их основе других партий с уже модернизированным названием. Лишь небольшое число партий – КПРФ, “Яблоко”, Аграрная партия России, ЛДПР, НДР – имеет свои фракции в Государственной думе.

Несмотря на значительное число партий в России, общее количество их членов было невелико. В 1906–1907 гг. оно составляло примерно 0,5% от общей численности населения страны. Между первой и второй революциями наметилась тенденция к сокращению как общего числа партий, так и количества их членов.

Только после Февраля это положение меняется: наблюдается рост партий и их членов до 1,2% – 1,5% от численности населения страны. Идет процесс возрождения периферийных организаций, особенно в национальных регионах. Наличие большого количества партий отражало общие закономерности процесса их образования на стадии восходящего капитализма и предопределялось специфическим социально-экономическим и политическим положением России. В начале XX в, она уже была капиталистической страной, густо переплетенной остатками феодальных отношений (особенно в Средней Азии, на Кавказе и других окраинах). Это, естественно, определяло качественный состав населения России. Важны такие наблюдения: рабочий класс постепенно становится “классом для себя”, несмотря на неотделенность его части от сельскохозяйственной жизни; городские средние слои – интеллигенция, чиновники, мелкая буржуазия, ремесленники – играли в политической жизни большую роль, чем в более развитых (в капиталистическом отношении) государствах Западной Европы; слабость буржуазии была результатом ее зависимости от царизма; армия в условиях мировой войны характеризовалась высокой степенью организованности солдатских масс; крестьянство все больше вовлекалось в политическую жизнь страны.

На формирование партий оказали влияние три российские революции, накануне и в ходе которых пробуждалось самосознание гигантских масс населения. Необходимо учесть и многонациональный состав России – более 100 наций и народностей, что не могло не способствовать созданию множества национальных партий.

Но не только этот фактор объясняет феномен возникновения богатой палитры партий и движений. Решающее значение имело то обстоятельство, что Россия явилась страной “второго эшелона” развития капитализма, которой приходилось догонять более развитые [c.10] страны. Вследствие этого наблюдалось переплетение докапиталистических, раннекапиталистических и развитых капиталистических отношений. Это же порождало в социальной структуре общества пестроту и нестабильность ее составляющих, а также маргинальный характер отдельных групп населения. Наконец нужно учитывать и то, что российская интеллигенция, игравшая ведущую роль во всех без исключения политических партиях страны, была расколота по социальным, политическим, духовным и религиозным признакам¹¹. При этом всегда субъективный фактор, в том числе и выдающаяся роль отдельных партийных лидеров, имели огромное значение в процессе создания политических партий в России.

Одной из актуальных проблем истории российских партий является выяснение времени их ухода с политической арены. В литературе имеется несколько точек зрения, однако обращает на себя внимание неоднозначность терминологии, применяемой при характеристике данного явления: “политическое банкротство”, “полное идейно-политическое банкротство”, “идейно-политический крах” и др.¹²

В советской историографии воспроизводилась точка зрения Ленина, который относил “политическое банкротство” меньшевиков и социалистов-революционеров к периоду, наступившему после июльского кризиса 1917 г.¹³ Однако дальнейшая история этих партий как будто опровергает ленинское суждение на этот счет. Элементы кризиса, возможно, имели место, но “банкроты” продолжали жить и действовать – причем довольно небезуспешно, если судить, например, по итогам выборов в Учредительное собрание.

И еще об одном замечании Ленина следует упомянуть. По его мнению, контрреволюционная деятельность меньшевиков и эсеров в годы гражданской войны, с одной стороны, и гибкая тактика большевиков – с другой, вызвали дальнейшее углубление кризиса и распад в рядах первых, самоизоляцию их лидеров. Однако в статьях и выступлениях 1921–1922 гг. (“Заметки публициста”, Доклад на Х съезде РКП(б) и др.) Ленин говорил об активизации мелкобуржуазных партий, а неизбежность их полного идейно-политического краха относил к будущему¹⁴. В современной историографии вопрос о времени ухода с арены политических партий России и установлении однопартийной системы трактуется по-разному. Одни считают, что это произошло в марте 1918 г. – время выхода из состава Совнаркома левых эсеров в знак протеста против Брестского договора. По мнению других – летом того же года во время изгнания из Советов правых эсеров и меньшевиков. Третьи полагают, что многопартийная система существовала до середины 20-х годов, т.е. до того времени, когда все партии, кроме большевистской, перестали фактически существовать. Приведенные мнения показывают, что для одних критерием многопартийной системы является наличие нескольких партий, участвующих в политической жизни, для других решающим признаком многопартийности служит участие в той или иной форме ряда партий в органах власти. В.Миллер обратил внимание на некоторое усиление элементов многопартийности при переходе к нэпу. Вывод автора сформулирован так: со второй половины 1918 г. в России стала складываться однопартийная политическая система, но [c.11] определенная система политических партий сохранялась и в начале 20-х годов¹⁵. Этот вывод, на наш взгляд, соответствует действительности, если из него исключить термин “система политических партий”, которой в начале 20-х годов уже на деле не было.

Одной из сложнейших методологических проблем является трактовка ленинской концепции истории партий и политических движений России. В советской историографии весь сложный, противоречивый и неодназначный путь развития партий и движений был еще в недалеком прошлом сведен к овладению исследователями ленинской концепцией, краеугольным камнем которой было положение о том, что большевистская партия “по богатству опыта не имеет себе равной в свете”¹⁶.

К абсолютизации этого положения историографию привели несколько обстоятельств. В широком плане, она явилась результатом смены политико-идеологических ориентиров (или проще – политико-идеологических догматов). Если в 20-е годы наблюдался известный плюрализм мнений, хотя все ощутимее давали себя знать претензии большевиков на монопольное владение истиной, то после появления письма Сталина в журнале “Пролетарская революция” (1931) происходит обвальная “смена вех”, а публикация сталинского письма “Об учебнике истории ВКП(б)” (1937) и выход в свет “Краткого курса истории ВКП(б)” (1938) знаменовали тот факт, что сталинская трактовка истории партий и движений отныне становится единственной и неоспоримой. Ее суть заключалась в двухчленном тезисе: а) единственной партией, чья история заслуживает изучения, является ВКП(б); б) все остальные партии как по своим программно-тактическим установкам, так и по той роли, которую они сыграли в истории России, реакционны, следовательно, надобность в их специальном исследовании отсутствует.

“Краткий курс” пронизывало несколько основополагающих идей. Во-первых, партия на всем протяжении своей истории действовала безошибочно и победоносно; во-вторых, история ВКП(б) есть история непримиримой борьбы с ревизионистами и оппортунистами; в-третьих, цель партии – построение социализма в его сталинской интерпретации; в-четвертых, у партии было, есть и будет два вождя – Ленин и Сталин. Таким образом “энциклопедия основных знаний в области марксизма-ленинизма” (так характеризовался “Краткий курс” в постановлении ЦК от 14 ноября 1938 г.) превращалась в энциклопедию сталинизма¹⁷.

XX съезд КПСС (1956 г.) и постановление ЦК “О преодолении культа личности и его последствий” (30 июня 1956 г.) первоначально образовали вакуум в исследовании истории партий и политических движений. Однако, начиная с 60-х гг., на кафедры и в научные институты приходит новая генерация историков. Наблюдается своеобразный ленинский ренессанс в историографии. Издаются Полное (в 55 томах) собрание сочинений Ленина (на самом деле, разумеется, далеко не полное), его десятитомная Биографическая хроника, “Ленинские сборники”, а также многотомная история КПСС. От сталинской концепции истории российских партий исследователи [c.12] возвращаются к ленинской, что представляло собой несомненный, хотя и неполный прогресс.

Превращение марксизма-ленинизма, одной из множества научных теорий, в догму “оскопило” историческую науку. Ссылка на свои “марксистко-ленинистские позиции” (под которыми часто подразумевались очередное постановление ЦК или даже передовица газеты “Правда”) служила оправданием теоретической беспомощности и отказа от самостоятельного поиска исторической истины. Тотальное господство “единственно верной” концепции вело к тому, что большинство работ стало практически идентичными, различие состояло лишь в расширении или сужении источниковой базы, введении в оборот каких-либо новых фактов. Тиражирование стереотипных идей и выводов стало характерной чертой советской историографии, что, в свою очередь, формировало катехизисное мышление и обусловливало цитатный способ изложения материала. Подбор соответствующих (иногда – и не соответствующих) цитат из произведений классиков марксизма-ленинизма – вот что определяло официальную репутацию исследователя.

В итоге такого “творчества” происходило не столько постижение ленинской методологии, сколько заимствование у Ленина готовых выводов без их критического осмысления в рамках конкретно-исторического анализа. Кроме того, не оставалось места для собственного анализа фактов и событий и для личного суждения об их месте в истории, и, таким образом, историческая память о Ленине превращалась в мифологическую. [c.13]

При определении периодов и этапов историографии истории политических партий и движений до сих пор применялась общая периодизация истории исторической науки (с небольшими модификациями): дооктябрьский период; 1917 г. – середина 30-х годов; середина 30-х годов – 1985 г., знаменуемый приходом к власти Горбачева. Последний этап именовали “современным” до тех пор, пока не наступил август 1991 г. и с политической арены не ушли КПСС, Горбачев и его команда.

В нынешних спорах о периодизации находит отражение концепция “кризиса исторического познания”, истоки которого восходят не то к Ленину, не то к господству “краткокурсовой” историографии (Сталину). Этот кризис, как полагают, продолжается и в 90-х годах. Не отрицая трудностей, которые в современных условиях переживает историческая наука, нельзя не заметить, что на отдельных ее направлениях имеются серьезные успехи. Да и сам “кризис” не статичное явление – в нем различаются фазы внутреннего развития. Трудно также согласиться с утверждением, будто во второй половине 50-х – начале 70-х восторжествовала не “ленинская концепция исторического процесса”, а “модернизация сталинских идей, их очищение от [c.13] особенно одиозных формулировок”, а также с выводом, что “во второй половине 70-х годов в очередной раз стало ясно, что историческая наука вращается в кругу традиционных представлений, на основе которых невозможно осмыслить и истолковать отдаленное и недавнее прошлое”¹⁸.

В качестве одного из доказательств ссылаются на учебник “История КПСС” (1–7 издания) под редакцией Б.Н.Пономарева. Действительно, в его последнем издании, на волне ресталинизации, была восстановлена модель “Краткого курса”. В то же время не следует упускать из виду, что во второй половине 70-х годов “традиционные” представления о ряде так называемых “мелкобуржуазных” партий претерпевают изменения, они корректируются К.В.Гусевым и Л.М.Спириным, Н.ГДумовой, В.В.Шелохаевым, обновляются подходы к изучению партии конституционных демократов. Начинается подготовительная работа по созданию обобщающих трудов по данной проблематике.

Конечно, ведущая тенденция – приводить все работы в соответствие с ленинскими идеями и взглядами – оставалась неизменной. По-прежнему твердили о несостоятельности оппонентов Ленина, к какой бы партии они не принадлежали. Как и ранее, термины “крах”, “банкротство” оставались самыми распространенными в литературе, посвященной истории непролетарских партий. В то же время нельзя отрицать, что в научный оборот был введен большой массив новых источников, обширный фактический материал.

В исторической публицистике 90-х годов высказывается мнение, что время от октября 1917 г. до августа 1991 г. сливается в единый период, поскольку установившийся после революции тоталитарный строй сохранился почти неизменным вплоть до падения КПСС, а историческая наука вынуждена была играть роль идеологического обеспечения деятельности партии.

В этом суждении много правды, однако нельзя сбрасывать со счетов и то, что за 1917–1991 гг. наблюдались существенные прорывы в историческом познании. Например, в литературе 20-х годов заметен плюрализм мнений, а после XX съезда КПСС в науку пришло новое поколение исследователей – “шестидесятников”, многие из которых оставались верными идеям демократии и гуманизма, что находило отражение в их научных трудах по истории политических партий. В 80-е годы, в условиях “перестройки”, коллективными усилиями ряда ученых под руководством академиков И.И.Минца и М.В.Нечкиной история политических партий стала интенсивно обсуждаться на форумах и в периодике.

В существующей историографии зачастую не учитывается особый период – дооктябрьский. Между тем именно в это время был создан ряд крупных работ по рассматриваемой проблеме. Это книги и статьи лидеров меньшевизма, кадетов, анархистов, эсеров и других партий.

При создании научной периодизации необходимо также учитывать организационные аспекты. Например, большое значение для изучения непролетарских партий имели симпозиумы, проведенные в г. Калинине (Тверь) (1975, 1979, 1981), и явившиеся их непосредственным результатом сборники статей: “Непролетарские партии [c.14] России в 1917 году и в годы гражданской войны” (М., 1980); “Непролетарские партии России в годы буржуазно-демократических революций и в период назревания социалистической революции” (М., 1982); “Большевики и непролетарские партии в период Октябрьской революции и в годы гражданской войны” (М., 1982).

Вышеприведенная периодизация, как и любое другое утверждение, разумеется, не претендует на бесспорность, она отнюдь не безупречна, тем более что недостаточно учитывает такой важный момент в развитии науки, как появление трудов, содержащих новые идеи, новую постановку вопроса, приведших к изменению концепций. Поэтому не случайно все чаще стали повторяться предложения с целью уточнения периодизации акцентировать внимание на появлении книг или статей, переориентировавших исследовательский поиск.

Итак, предлагается следующая периодизация: дооктябрьский период; послеоктябрьский, подразделяемый на этапы – 1917 – 20-е годы, 30-е – конец 50-х годов, конец 50-х – начало 90-х, 90-е годы. [c.15]

Вскоре после завершения II съезда РСДРП (1903 г.) закладываются основы социал-демократической историографии. Первыми историками РСДРП стали те, кто стоял у ее истоков: Г.В.Плеханов, П.Б.Аксельрод, В.И.Ленин, Ю.О.Мартов, ЛД.Троцкий, В.А.Акимов (Махновец), АН.Потресов¹⁹. Как и партия, литература, по ее истории сразу же разделилась на большевистскую²⁰ и меньшевистскую²¹. Главными сюжетами, в которых отразились основные моменты междоусобной полемики, стали итоги II съезда, два ленинских произведения – “Что делать?” и “Шаг вперед, два шага назад”, история формирования других российских партий – конкурентов социал-демократов.

Уже в первых работах Плеханова, Аксельрода, Мартова, Троцкого и других просматриваются проблемы, которые впоследствии становятся узловыми для меньшевистской литературы; с наибольшей четкостью они были изложены в пятитомнике “Общественное движение в России в начале XX века” (СПб., 1909–1914).

Первым, кто попытался осмыслить историю II съезда РСДРП, был Аксельрод. Ветеран революционного движения, он не отличался ярким публицистическим даром, но был, однако, ведущим историком-теоретиком меньшевизма. В трех статьях, опубликованных на страницах “Искры”, он, в отличие от Ленина, исходил из того, что российская социал-демократия еще не успела стать организацией рабочих масс, и сформулировал задачу: сам рабочий класс должен выступить активным борцом с эксплуататорами; миссия же РСДРП, считал он, состоит в том, чтобы способствовать этому, и тогда она станет “действительно пролетарской партией”. Что же касается ленинских идей, то Аксельрод показал, что они основываются на централистской модели построения партии, в которой рядовым членам отводится роль “колесиков” и “винтиков” (по терминологии самого Ленина). Возможно, из тактических соображений он дипломатично [c.15] смягчил столь суровый приговор, выразив надежду, что “наши разногласия с приверженцами Ленина в значительной мере покоятся на недоразумениях” (“Искра”, № 68).

Идеи П.Б.Аксельрода были развиты в работах Троцкого, Акимова и Мартова. Внимание указанных авторов привлек ленинский план построения партии, изложенный в брошюре “Что делать?”. Если Троцкий (“Наши политические задачи”) считал, что Ленин в общих чертах дал ответ на вопрос “с чего начать?”, но не смог сформулировать, “как это сделать”, то Акимов (“Очерки развития социал-демократии в России”) показал, что главным содержанием ленинского плана является идея формирования партии как “заговорщической организации”. Этой цели была, по его мнению, подчинена мысль о “профессиональных революционерах”, которых Троцкий образно называл “политическими заместителями пролетариата” и “замкнутой кастой”. План же Мартова характеризовался ими как план, направленный на создание партии демократического типа.

Большое внимание все меньшевистские авторы уделяли предыстории и самому ходу II съезда РСДРП. Троцкий считал, что съезд был “реакционной попыткой” навязать партии формы и методы работы, которые пригодны в ограниченных пределах борьбы с “экономизмом” и “кустарничеством” за создание нейтралистской организации профессиональных революционеров. Столь категорический вывод уравновешивался не лишенным основания замечанием о том, что съезды партии “так же мало, как и абсолютные монархии, способны остановить течение истории” (“Наши политические задачи”). Акимов-Махновец обратил внимание на то, что Ленин и его сторонники выдвинули перед “рабочедельцами” и Бундом ультимативное требование отказаться от своих взглядов, а перед последним – и от своей организации, что было неприемлемым и что вынудило бундовцев покинуть съезд.

Мартов главное ;внимание уделил теоретическому обоснованию своего плана создания партии, а также своей формулировке первого параграфа Устава РСДРП. Ведущими в его рассуждениях были идеи, высказанные в той или иной форме на самом съезде: развитие предложения о создании партии, построенной на демократических принципах, в противовес ленинским идеям, высказанным в “Что делать?”, а затем в работе “Шаг вперед, два шага назад” – о партии “якобинского” характера, не связанной с широкими массами трудящихся.

Мартов провел довольно развернутый компаративный анализ истории почти всех партий, начиная от реакционно-консервативных и кончая социал-демократическими. Он сравнивал документы, прежде всего программные заявления разных партий, чтобы установить сходство и различие между ними (впрочем, в предисловии он резонно заметил, что о “партиях надо судить не по их программам, а по их действиям”).

Другой примечательной особенностью этой же работы является стремление автора выяснить классовые интересы партий. Здесь подходы Мартова и Ленина совпадают, хотя академический стиль [c.16] первого позволяет ему избегать однозначных и бескомпромиссных оценок, столь свойственных стилю второго.

Мартов дал основательный очерк политических партий России, а последний пассаж его работы и ныне звучит весьма актуально. Все партии России, пишет он, “обращаются к народу, все они говорят о том, что стараются улучшить русскую жизнь и обеспечить благо государства”, но на самом деле это далеко не так, и поэтому “каждый гражданин должен понять, чьи интересы защищает каждая партия, и примкнуть к той, которая вернее и полнее защищает интересы, близкие ему самому. Только тогда он не будет игрушкой в руках собственных врагов”.

Другой блок дооктябрьских работ был представлен пятитомником “Общественное движение в России в начале XX века” под редакцией Мартова, Маслова, Потресова (начал выходить в свет в 1909 г.). Работа над изданием затянулась до 1914 г. и не была завершена в связи с началом Первой мировой войны. Авторский коллектив попытался осмыслить предпосылки, ход и итоги первой российской революции, позиции в ней различных классов и партий. История собственно политических партий отражена в первом и третьем томах и частично во втором (Ч. 1).

В первом томе помещена обстоятельная статья А.Егорова (Мартова) “Зарождение политических партий и их деятельность”, начиная от народовольцев, социал-демократов 90-х годов и до периода 1900– 1904 гг. В ней были сформулированы теоретические положения, получившие долгую жизнь и не утратившие научного значения даже в наши дни. Вместе с тем отдельные страницы не лишены субъективизма и поэтому не выдержали проверку новым корпусом источников. На основе доступных автору фактов, почерпнутых в том числе из собственного политического опыта, автор пришел к выводу, что “группа "Освобождение труда" на рабочую массу (в России. – Ред.) влияния не имела” и рабочее движение в это время “развивалось без связи с социал-демократией”. Он также подметил, что невнятность политических воззрений делегатов I съезда РСДРП выразилась в том, что Манифест (основной документ съезда) было поручено писать Струве, а не группе Освобождение труда.

Мартов первым привлек внимание к тому, что на II съезде были представлены не партийные организации, а их руководящие центры; интеллигентский состав съезда, в свою очередь, обусловил то, что на нем мало места заняло обсуждение тактических вопросов; ленинцы вели на съезде раскольническую работу; были созданы две фракции единой партии, различавшиеся тактикой; брошюра Ленина “Земская кампания и план "Искры" и ответ на нее Плеханова” закрепили этот процесс; январь 1905 г., вследствие раскола, застал социал-демократов врасплох.

Третий том “Общественного движения в России в начале XX века” (1914) содержал анализ истории всех главных политических партий России (в том числе и национальных): конституционных демократов (автор А. Мартынов); народнических (П.П.Маслов); Союза 17 октября (Ф. Дан и Н. Череванин); правых (В. Левицкий); [c.17] социал-демократов (Л.О.Мартов) и др. В качестве основных положений тома можно назвать следующие:

– первая российская революция создала “живительную почву” для возникновения в России партий, отличающихся не только по социально-классовому составу, но и по средствам и методам достижения конечной цели – государственной власти;

– почти все партии пытались выдать себя за носителей прогрессивных идей, а некоторые из них (например кадеты) стремились объединить все демократические силы, социал-демократы, напротив, противопоставляли себя другим партиям;

– думская тактика партий (ей в данном томе уделяется значительное внимание) определялась приливами и отливами революционной волны и расстановкой политических сил за стенами российского парламента;

– крах тех или иных партий и течений (кадетизма, например) был в значительной мере связан с провалом их думской тактики;

– первая революция стала звездным часом для социал-демократов, так как подтвердила их способность решающим образом влиять на ход событий, возглавить широкие массовые движения (хотя эта способность в какой-то мере оказалась неожиданной для самой партии);

– после 1903 г. большевики много внимания уделяли подготовке партийных кадров; меньшевики же сосредоточились на более широкой задаче – воспитании пролетариата;

– созданные в ходе революции советы рабочих депутатов воплотили в себе идею меньшевиков об открытых массовых организациях и одновременно знаменовали провал бойкота выборов в I Государственную думу;

– в 1912 г. сторонники Ленина конституировались в отдельную партию, порвав всякую организационную связь с другими частями социал-демократии, но сохранив название РСДРП;

Вышеперечисленные идеи пятитомника оказали решающее влияние не только на октябрьскую историографию, но и нашли свое дальнейшее развитие в трудах историков начала 20-х годов. [c.18]

Литература по истории политических партий России включает в себя множество наименований. Она большей частью проанализирована в историографических обзорах. Поэтому целесообразно прежде всего рассмотреть указанные сочинения. К настоящему времени создано несколько обобщающих историографических трудов и обзоров по группам и отдельным партиям²². Этим трудам, написанным начиная с середины 60-х – 70-х годов, свойственны следующие характерные особенности.

Хотя после XX съезда КПСС (1956 г.) советские обществоведы стали освобождаться от сковывающих их тяжелых пут и вериг “краткокурсовой” методологии, последние были слишком тяжелы и обладали колоссальной инерционной силой, чтобы просто сбросить их и забыть, как кошмарный сон. К тому же хрущевская “оттепель” очень [c.18] скоро сменилась брежневской ресталинизацией, что дезориентировало большинство историков, по-прежнему остающихся “бойцами идеологического фронта” – то есть людьми, чутко улавливающими направление идеологических веяний в постановлениях ЦК и передовицах “Правды”. Несомненно, историография политических партий, как и вся историческая наука, оставалась политизированной. Это особенно проявлялось при выяснении так называемой “актуальности” темы, ставшей обязательным атрибутом любой статьи, книги, диссертации.

Поскольку, по большей части, сталинская концепция уступила место ленинской, господствующей стала теоретико-методологическая посылка о том, что сверхзадача историографии – установить, овладел ли тот или иной исследователь ленинской концепцией истории (России, КПСС, политических партий) или не овладел. Для получения утвердительного ответа на этот сакраментальный вопрос (а от него часто зависела дальнейшая карьера), исследователь не добывал вывод об исторической правоте большевиков в процессе изысканий, но исходил из него априори. Конечно, для этого и вследствие этого приходилось закрывать глаза на промахи большевиков и, напротив, оглуплять оппонентов, нарочито выпячивая их ошибки и просчеты программного и тактического свойства (или то, что при наличии воображения можно было счесть таковыми). Можно заметить также, что совсем не случайно и вовсе не по странному капризу книгоиздателей монографии по истории политических партий получали стереотипные названия: “Борьба ленинской партии против...”, “Борьба коммунистической партии с...”, “Крах партии...” или “Банкротство партии...”.

Должно было пройти определенное время для появления историографических статей, а затем и обобщающих трудов. Первая книга о партии левых эсеров К.В. Гусева была опубликована в 1963 г., а первая историографическая статья Л.М. Спирина – в 1966 г. Авторами историографических трудов становились исследователи истории политических партий; анализ совокупности историографических публикаций показывает, что в этот период проделана значительная работа по систематизации и оценочной характеристике литературы по истории российских политических партий; при этом заметно повышенное внимание к проблемам многопартийности 1917 г. и к истории партий эсеров и левых эсеров.

Впрочем, в 80-е годы появились труды и по историографии помещичьих и буржуазных партий. Им посвящена часть книг “Борьба ленинской партии против непролетарских партий и течений (дооктябрьский период). Историографические очерки” (Л., 1987) и “Борьба коммунистической партии против непролетарских партий, групп и течений (послеоктябрьский период)” (Л., 1982), а также статьи авторского коллектива (Волобуев, Леонов, Уткин, Шелохаев и др.)

Характерная черта названных работ – попытка обобщить литературу, трактующую классовую сущность помещичье-монархических партий и их руководства, начиная от Совета объединенного дворянства, Союза русского народа и других и кончая кадетами, которые квалифицировались как буржуазная партия. Другой особенностью их [c.19] является следование своеобразным историографическим эталонам, в качестве которых выступали очерки Л.М. Спирина “Крушение помещичьих и буржуазных партий в России (начало XX века – 1920 г.)” и статьи К.В. Гусева. Авторы вышеназванных очерков довольно полно осветили комплекс вопросов, отраженных в литературе по истории партий как правительственного лагеря, так и оппозиционных к нему (межпартийные отношения, парламентская деятельность, тактика и др.).

В статьях В.В. Шелохаева и его соавторов справедливо замечено, что к настоящему времени историки в значительной мере осветили такие вопросы, как социальный состав и база буржуазных партий, их программы, процесс политической консолидации либеральной буржуазии и т.д. Уточнение их численности и состава позволяет охарактеризовать распространенность местных организаций буржуазных партий, соотношение партийных сил в различных регионах, структуру той или иной партии. В решении этих важных проблем сделаны лишь первые шаги, в то же время известным успехом является обстоятельный ответ на вопрос о причинах поражения кадетской альтернативы в буржуазно-демократической революции.

Исследователи констатировали, что изучение буржуазных и помещичьих партий требует комплексного подхода, который должен включать следующую совокупность проблем: классовую природу политических партий, их социальный состав, численность, территориальное размещение, формирование идеологии и теоретическое обоснование программ, стратегия и тактика, средства и формы агитационно-пропагандистской деятельности в массах и среди различных социальных слоев и групп, выявление причин результативности (или нерезультативности) этой деятельности, отношения партий между собой, а также факторы, определяющие эти отношения. (Заметим, что в равной мере эти задачи относятся и к другим партиям.)

Новые подходы к литературе, отражающей историю буржуазных партий, намечены в историографическом обзоре Х.М. Астрахана. Автор сосредоточился на анализе политики кадетов в предоктябрьский период, отраженной в литературе 70-х годов. Деятельность этой партии рассматривалась в духе ленинского положения о том, что после Февральской революции кадеты, став правительственной партией, объединили вокруг себя “всех правых, всех помещиков и капиталистов”²³. Этот тезис проиллюстрирован материалами корниловского мятежа.

Историографическому анализу подвергся большой пласт работ, посвященных так называемым мелкобуржуазным партиям²⁴. На новом этапе первым приступил к изучению партии левых эсеров К.В. Гусев. Вместе с Л.М. Спириным они заложили историографические традиции в исследовании данной темы.

Новые суждения о партиях эсеров, меньшевиков и анархистов приведены в ряде историографических обзоров, посвященных периоду 20-х – начала 30-х гг. Почти всех исследователей, как отмечено в обзорах, интересовал вопрос о правительственном блоке большевиков и левых эсеров. Общий вывод по проблеме на начальном этапе ее изучения звучал так: несмотря на колебания левых эсеров, блок [c.20] сыграл положительную роль. Однако эта оценка сводилась на нет утверждением, будто блок облегчил борьбу против левоэсеровской контрреволюции и помог большевикам “организационно связаться с крестьянством”. Данная постановка вопроса – пример того, как верная теза отрицается ложной антитезой.

Историографические обзоры обошли вниманием (не по вине их авторов) такую особенность развития исторической мысли 20-х годов:

у истоков советской историографии небольшевистских партий и публикаций их документов оказались ВЧК–ОГПУ, включавшие в себя группы “референтов” по изучению партий, как действующих, так и прекративших свое существование после 1917 г., их разветвлений за рубежами России. В издаваемых обширных (тенденциозных по своему характеру) обзорах прилагались документы партий и их печатных органов²⁵. Не замечена в обзорах еще одна особенность историографии: главное внимание в литературе 20-х гг. уделялось партии эсеров и отчасти анархистам. Редко писалось о меньшевиках, бундовцах, не говоря уже о других дооктябрьских партиях. Это не было случайным. Готовился и был проведен в 1922 г. процесс над эсерами, и потребовалось идеологически его “подготовить”.

Уже в 20-х гг. наметилась тенденция квалифицировать деятельность меньшевиков и эсеров как эволюцию от соглашательства к контрреволюции²⁶. Эта мысль повторяется Х.М. Астраханом. В ленинградском сборнике “Борьба коммунистической партии против непролетарских партий, групп и течений” (1982; послеоктябрьский период) он сформулировал вывод, что указанные партии в “Октябрьской революции предали коренные интересы тех слоев населения, на которые эти партии пытались опереться”. Естественно, этот вывод логически обусловливал следующий: “После победы Великого Октября меньшевики и эсеры оказались в лагере, враждебном диктатуре пролетариата и советской власти”.

История других партий в эти годы изучалась слабо. Объяснений этому явлению несколько. Одно из них несомненно. Учрежденный в 1922 г. Главлит (советская цензура) уже в первые месяцы своего существования дал указание, содержащее запрет на распространение в России вышедших на Западе книг, статей и воспоминаний оказавшихся там деятелей небольшевистских партий – кадетов П.Н. Милюкова и И.В. Гессена, эсера В.М. Зензинова, октябриста М.В. Родзянко и др. В 1926 г. Отдел печати ЦК РКП(б) категорически потребовал “недопущения опубликования и всемерном ограничении ввоза из-за границы произведений меньшевистского и анархо-эсеровского характера”. В то же время помимо воли ЦК партии, по-видимому, под влиянием Л.Б. Каменева и Н.К. Крупской в третьем и четвертом томах “Ленинского сборника” под рубрикой “Из эпохи "Искры" и "Зари"” публикуется 150 документов Г.В. Плеханова, Л.Б. Аксельрода, Ю.О. Мартова, А.Н. Потресова за 1900–1903 гг. В другом сборнике – “Наши противники”²⁷ – публикуются отрывки из книг П.Б. Струве, Ю.О. Мартова, Л.Б. Аксельрода, Ф.И. Дана, Ф.А. Череванина и других представителей общественной мысли. В Энциклопедическом словаре Гранат наряду с автобиографиями руководителей российских партий упоминаются и частично анализируются их исторические, философские [c.21] и публицистические труды (см. переизданный в 1989 г. 40-й и 41-й тома словаря Гранат. “Деятели СССР и революционного движения России”).

С середины 30-х до середины 50-х годов о мелкобуржуазных партиях писалось крайне редко. Господствующим стало мнение, что история контрреволюции не является заслуживающей внимания темой исследования. Основное внимание уделялось тактике большевиков по отношению к этим партиям, которая трактовалась лишь в плане их изоляции от народных масс. Даже РСДРП зачастую называлась “социал-фашистской” партией. Поскольку все мелкобуржуазные партии рассматривались как сплошная контрреволюционная масса, это, естественно, мешало раскрыть ту роль, которую они сыграли после Октябрьской революции в разработке теоретических проблем новой экономической политики и других вопросов строительства нового общества²⁸.

В историографическом очерке Т.А. Сивохиной отдельным сюжетом выделяется отражение в литературе количественного состава партий меньшевиков, анархистов и эсеров, что стимулировало дальнейшую историографическую работу по этой проблематике.

Некоторые категоричные выводы Х.М. Астрахана о кадетах не выдержали проверку временем. Так, он солидаризировался с наметившимся в 20-е годы тезисом, будто кадетская партия в 1917 г. была ведущей силой российской контрреволюции, хотя очевидно, что на такую роль претендовали в первую очередь монархисты и другие правые партии и организации.

Литература 1975–1985 гг. о меньшевиках и эсерах, их история в годы первой российской революции проанализированы в уже упоминавшейся статье В.В. Шелохаева и его соавторов.

В первой монографии С.В. Тютюкина о Г.В. Плеханове²⁹ рассмотрены некоторые общие вопросы истории меньшевизма. Выделяя в меньшевизме три течения – правое (Аксельрод, Череванин, Потресов), “центр” (Мартов, Мартынов, Дан) и левое (Троцкий, Парвус), – автор обосновывает положение об “особой” позиции Плеханова внутри меньшевизма. Органически не приемля его “якобинства”, меньшевистские лидеры охотно признавали Плеханова (имея, конечно, для этого все основания), наряду с Аксельродом, своим “духовным отцом” и в то же время стремились не допустить его влияния на организационные дела. Это имело теоретико-методологическое значение для понимания роли меньшевизма в революции.

В.В. Шелохаев и его соавторы считают, что наибольший успех был достигнут в изучении неонароднических партий в монографиях К. Гусева, В. Гинева и других исследователей³⁰. Анализ аграрных программ и других документов эсеров позволил Шелохаеву, Волобуеву, Миллеру и другим прийти к выводу, что те боролись за установление в России власти либеральной буржуазии, а себе отводили роль парламентской оппозиции в будущей системе политического устройства. Эта констатация нуждается в перепроверке и уточнении. Проведенный анализ показал, что в 1905–1907 гг. партия эсеров эволюционировала, стремясь превратиться из группы народничествующей интеллигенции в массовую организацию. Однако эволюция была далека [c.22] от завершения. Последующие изыскания определят, насколько далеко зашел этот процесс и как он проявлялся на разных этапах революции. Исследования последних лет подтвердили необходимость корректировки бытовавшего в литературе мнения об эсерах как исключительно заговорщической и террористической организации. В дальнейшем изучении нуждаются и вопросы о месте и роли этой партии в системе политических сил, взаимодействии с другими политическими организациями, партиями и движениями, масштабах и степени их влияния на различные слои общества.

Внимание историографов привлекают сюжеты о деятельности партий в период подготовки Октября и после завершения революции³¹. В работах 70-х годов Х.М. Астрахана, П.И. Соболевой и других³² история меньшевиков, эсеров, анархистов и других социалистических партий продолжает трактоваться в прежнем методологическом ключе – они социал-соглашатели, стремившиеся свергнуть советскую власть. Фактически доказательств этих тезисов не приводится. “Компенсация” – за счет цитат из разных произведений Ленина³³. В этих условиях, например, не учитывались разногласия в оценках Октября между правыми, левыми и центристскими течениями внутри меньшевистской партии.

В книге “Борьба коммунистической партии против непролетарских партий и течений”³⁴ проанализированы труды об анархизме, изданные в 20-х годах, начиная с брошюры Я.А. Яковлева-Эпштейна “Русский анархизм в великой русской революции” и кончая трудами Л.М. Спирина и других современных авторов. В них акцентировано внимание на следующих крупных вопросах: история анархизма, наличие среди анархистов большого количества течений и групп. По справедливому выражению Я.А. Яковлева, “чуть ли не каждый анархист представлял свое собственное течение”. Показаны и причины активизации анархизма в первые годы советской власти, их временного союза с большевиками.

Анализ приведенных историографических обзоров (до конца 80-х гг.) дает основание констатировать, что они охватили литературу по всем наиболее крупным политическим партиям России. Их авторы руководствовались методологией и периодизацией, заложенными в науке после XX съезда КПСС, – “непогрешимой” ленинской концепцией истории советского общества и общественной мысли России. При этом присутствует обязательный рефрен: в трудах советских историков анализируется история борьбы большевиков против попыток кадетов, эсеров, меньшевиков, анархистов и других партий свергнуть советскую власть; в то же время отсутствует стремление выявить, хотя бы в теоретическом плане, взаимоотношения между различными партиями, причины внутрипартийного размежевания в рядах некоторых из них, особенно на переломных этапах истории России. [c.23]

В силу того, что советская историческая наука, особенно ее привилегированная часть – история РСДРП – РСДРП(б) – ВКП(б) – КПСС, – была инкорпорирована в тоталитарную систему, главное [c.23] ее назначение состояло в оправдании и возвеличивании существующего в стране режима, а также в “воспитании трудящихся в духе верности идеям марксизма-ленинизма”, партии и ее вождям. Постоянным рефреном звучали “борьба за...” и “борьба против...” – как между собой шутили историки, “борьба борьбистская”: “за” Ленина–Сталина, “против” врагов, мнимых и реальных – троцкистов, зиновьевцев, правых, левых и даже “право-левых”. Этот рефрен определял проблематику истории и историографии в 50–80-х годах, которая сосредоточивалась на проблемах трех российских революций, революционного движения в России, показательно-образцовой истории большевиков.

Остановимся на нескольких историографических монографиях, которые претендовали на подведение итогов в изучении истории политических партий России и оказывали в 80–90-е гг. определенное влияние на дальнейшее изучение проблемы. В связи с этим придется отступить от принятой периодизации и вернуться к книге конца 70-х гг. В коллективной монографии “В.И. Ленин и история классов и политических партий в России” (М., 1970) анализируются ленинские произведения и показывается, как ленинскими идеями овладевали советские историки. Она подтвердила, что целью исторической науки является освоение ленинской концепции политических партий в качестве непререкаемых истин, которые нельзя превзойти, но к которым можно приблизиться. Тем самым задача историков сводилась к тому, чтобы проиллюстрировать эти истины фактическим материалом.

Поскольку, кроме Ленина, источниками истины признавались только Маркс и Энгельс, книга демонстрировала скептическую снисходительность даже к таким видным марксистам, как Плеханов и Каутский, которые, по словам авторов, пытались продолжить исследования Маркса о классах и партиях, но справиться с этой задачей не смогли.

В книге проанализирована и литература, созданная в советский период, до 70-х годов включительно. Основные рассуждения здесь таковы. Эсеры и меньшевики в ходе и после гражданской войны “вновь (здесь и далее курсив наш. – Ред.) стали во главе контрреволюций”; “международный империализм и внутренняя контрреволюция все свои надежды опять возложили на мелкобуржуазные "демократические" партии”. В книге утверждается, что крах этих партий, как и предвидел Ленин, вполне закономерен и является логическим завершением предыдущего пути.

В книге без комментариев приведено впервые опубликованное в Полном собрании сочинений письмо В.И. Ленина наркомюсту Д.И. Курскому “О задачах Наркомюста в условиях новой экономической политики”. В нем в качестве одной из мер борьбы против меньшевиков и эсеров предлагалась “обязательная постановка ряда образцовых (по быстроте и силе репрессий)... процессов в Москве, Питере, Харькове и нескольких других важнейших центрах...”³⁵. Объективная оценка на страницах книги этого документа способствовала бы научному анализу истории партий и движений. [c.24]

Крупным обобщающим трудом по истории политических партий России является коллективная монография “Непролетарские партии России. Урок истории” (М., 1984). Само название работы свидетельствует о том, что ее авторы попытались отойти от терминологического стереотипа, согласно которому все партии, за исключением большевистской, именовались помещичьими, буржуазными или мелкобуржуазными.

Несомненной заслугой авторов (среди них мы находим самых авторитетных исследователей – К.В. Гусева, Л.М. Спирина, В.В.Комина, С.В. Тютюкина и др.) является попытка увязать возникновение и деятельность многочисленных партий с процессом капиталистического развития России. Новым элементом выглядел анализ взаимоотношений партий на различных этапах их истории. Если в предыдущих работах мало внимания уделялось проблемам внутрипартийной жизни, то в рассматриваемой монографии этот пробел был отчасти восполнен (хотя и в неодинаковой мере по отношению к различным партиям). Довольно подробно проанализирована деятельность местных партийных организаций ряда партий, начиная с момента их создания и до ухода с политической арены.

Анализу подвергнуты лишь наиболее крупные и влиятельные партии, которые, в соответствии с принятой классификацией, разделены на три основные группы: помещичьи, буржуазные и мелкобуржуазные. Национальные партии, в зависимости от их политической ориентации, выделены в отдельную группу, и в отличие от общероссийских партий их история, за исключением, может быть, истории Бунда, представлена довольно схематично. Литература на национальных языках осталась вне поля зрения авторов.

В книге решались и некоторые теоретические вопросы: дано определение понятия “политическая партия”, проведена периодизация и т.д. Да и в фактологическом плане работу нельзя считать “повторением пройденного”, т.к. в научный оборот вводился обширный материал.

Без всяких оговорок утверждалось также, что большевики не ставили и не могли ставить своей целью ликвидацию всех других партий, поскольку ни однопартийность, ни многопартийность не являются принципами стратегии и тактики коммунистической партии по отношению к непролетарским партиям. Отсюда вытекал и следующий тезис: “Большевикам было чуждо чувство мести по отношению к своим политическим противникам и стремление во что бы то ни стало уничтожить все другие политические партии. Они никогда не исключали возможности союза с непролетарскими партиями и группами и всегда шли навстречу тем из них, которые, сохраняя идейные разногласия с коммунистами, выступали за демократические преобразования, в поддержку власти трудящихся”. Это – идеологизированное изложение исторических событий. Достаточно напомнить, что именно большевики, Ленин в 1917 г. отказались от предложения меньшевиков об организационном слиянии двух партий.

О причинах политического краха непролетарских партий России авторы пишут так: “Идеологи буржуазных и мелкобуржуазных партий оказались бессильны перед объективным историческим процессом, [c.25] не укладывающимся в их субъективистские догматические схемы. Они не верили в силу рабочего класса России, в его способность построить социализм”; “В ходе подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции и в первые годы советской власти контрреволюционные буржуазные партии были разгромлены, а мелкобуржуазные потерпели идейно-политический и организационный крах, который явился логическим завершением пройденного ими за четверть века пути”. Приведенные подробные цитаты свидетельствуют о том, что книга “Непролетарские партии России. Урок истории” не дала ответа на один из важнейших вопросов истории политических партий России – ликвидации многопартийности в стране.

В старом методологическом ключе выполнены и разделы о социальном составе партий. О меньшевиках, например, говорится, что их ядром была мелкобуржуазная интеллигенция, которая оказывала влияние на небольшую (курсив наш. – Ред.) часть высококвалифицированных, тяготевших к мелкой буржуазии рабочих, с одной стороны, и полуремесленные группы пролетариата – с другой. Другим слоем пролетариата, подвергшимся оппортунистическому воздействию, были рабочие – выходцы из сельской местности, не приобщившиеся еще к революционной борьбе. Наукой и практикой доказано, что высококвалифицированные рабочие не обязательно становятся опорой оппортунизма, а в данном случае – меньшевизма. Кроме того, не все полуремесленные группы шли за меньшевиками.

Авторы попытались ответить на вопрос: почему небольшая часть рабочих не только поддерживала меньшевиков, но и активно работала в их рядах? В связи с этим они пишут, что в российском пролетариате имелись слои, восприимчивые к оппортунистическим идеям. Это в целом верно, но можно резонно возразить: а в какой стране с наличием пролетариата этого явления не было с самого зарождения рабочего движения? Обойден молчанием и тот факт, что меньшевиков поддерживала часть офицеров царской армии. Меньшевизм представлен как типичный блок пролетарских и мелкобуржуазных элементов. В таком же духе речь идет и о социальном составе других партий. В свете вышесказанного видно, что одной из актуальных задач историографии остается изучение социального состава партий, равно как и причин их ухода с политической арены³⁶.

В понимании вопроса о “недетской болезни” КПСС уже в конце 80-х гг. свою роль сыграл сборник “Суровая драма народа” (М., 1989). В книге под одной обложкой были собраны наиболее весомые работы того времени о сталинизме. Авторы пытались постичь сущность этого социального феномена, разобраться в механизме его формирования и развития, природе и причинах внедрения в различные сферы социальной и духовной жизни, а также условиях преодоления сталинщины.

Несмотря на то, что авторов книги объединяло неприятие сталинизма, они порою высказывали взаимоисключающие точки зрения, однако не выходящие “за рамки социалистического плюрализма”, и звали к “ленинскому пониманию обновления советского общества”. [c.26]

В начале 90-х гг. появляется работа, выполненная с позиций объективного изложения и посвященная истории трех партий российской либеральной буржуазии – кадетов, октябристов, прогрессистов. Речь идет о книге В.В. Шелохаева “Идеология и политическая организация российской либеральной буржуазии” (М., 1991).

Автор отказался от стереотипа – раскрывать политическую историю партий сквозь призму “большевикоцентризма”, что дало возможность выявить общее и особенное в программных документах, стратегии и тактике трех названных партий. Если кадеты, как показано в книге, мечтали о перенесении на русскую почву методов и приемов социального и политического лавирования западноевропейской и американской либеральной буржуазии, то прогрессистам, и особенно октябристам, был свойственен социальный и политический консерватизм. Впервые в историографии дан системный анализ идеологии российского либерализма. Автор раскрыл связи идеологических установок с партийными программами.

Кроме того, показаны динамика численности, состав и “география” основных либеральных партий. На основе ранее использованного и нового корпуса источников исследована эволюция социального состава местных комитетов, ЦК и думских фракций. Выявлены политические и финансовые связи центральных партийных органов с представителями торгово-промышленного класса и российского бизнеса. Комплексный подход к теме позволил реалистичнее, чем это делалось раньше, выявить степень оппозиционности либерализма как в целом, так и каждого его течения и направления в отдельности.

Большой научный интерес представляют выводы, сформулированные автором: в 1907–1914 гг. буржуазные партии переживали организационный кризис, наиболее болезненно протекавший у кадетов.

Попытку по-новому изложить причины и следствия несостоявшегося союза (консенсуса) меньшевиков и большевиков предпринял В.Х. Тумаринсон³⁷. Исторический опыт свидетельствует: виновны в этом и та и другая части РСДРП. Автор же всю ответственность “сбрасывает” на Ленина. Это в значительной мере было вызвано тем, что он оказался под сильным влиянием книги Д. Волкогонова “Ленин. Политический портрет” (в 2 книгах. М., 1994), написанной по определенному социальному заказу – еще больше, чем это сделали представители реакционной части западной историографии, очернить вождя большевиков и всю деятельность большевистской партии в начале 20-х годов.

Другой причиной такой позиции Тумаринсона явилась узость источниковой базы. Автор, пишущий и о большевиках, и о меньшевиках, фактически не использовал в своей работе фонды ЦК КПСС и крайне редко обращается к архивным материалам даже из фондов меньшевиков. В то же время он часто ссылается на “Социалистический вестник”, издававшийся за рубежом, начиная с 1921 года.

В работе в целом верно показано различие в понимании большевиками и меньшевиками степени зрелости и готовности России к социалистической революции. Правда при этом, как считает автор, была на стороне меньшевиков. [c.27]

Автор, естественно, большое внимание уделил Ю.О. Мартову, бывшему не только вождем меньшевиков, но и их совестью и честью, совершенно лишенным жажды власти (что так редко среди вождей).

В новейшей историографии высказано возражение попыткам Тумаринсона представить Мартова как “Гамлета демократического социализма”. Такой эпитет присвоен ему Л.Д. Троцким и Н.Н. Сухановым, а в наше время этой оценки придерживается англо-израильский историк И.Гетцлер³⁸. И. Урилов в книге о Мартове справедливо отмечает, что гамлетовской проблемы “быть или не быть” для Мартова не существовало, и когда речь шла о принципиальном для него вопросе, он всегда руководствовался твердыми нравственными принципами.

Некоторые исторические сюжеты в книге В.Х. Тумаринсона трактуются довольно произвольно. Он, например, утверждает, что “выводить образование фракций меньшевиков и большевиков из расхождений по первому параграфу Устава, хотя он и был в центре споров на съезде, – оснований нет”³⁹. Понимая шаткость своей позиции, автор буквально на следующей странице уже заявляет, что именно при голосовании по этому вопросу “и образовались две фракции – большевиков и меньшевиков”⁴⁰.

Претендуя на оригинальность, автор пытается дать свое определение меньшевизма как варианта международного демократического социализма. Но известно, что задолго до него об этом писал профессор К.Н. Тарновский⁴¹.

“Белым пятном” в историографии до недавнего времени было изучение истории национальных политических партий, что, естественно, ограничивало полноту и разносторонность освещения проблемы “История политических партий России”. Попытка восполнить этот пробел была предпринята в 1996 г. на международной конференции (с участием историков России, стран СНГ, США, Финляндии) и в изданной на основе ее материалов книге “История национальных политических партий России” (М., 1997). В ней проанализирована история партий социал-демократического направления, в том числе Бунда, Украинской демократическо-радикальной партии и Украинской социал-демократической рабочей партии, а также Азербайджанской партии Мусават, Армянской партии Дашнакцутюн, политических партий Финляндии, Прибалтики, политических движений (в Казахстане – Алаш, в Узбекистане – Шура-и-Исламия и “Джадидов”), политических партий уральского региона. В книге отсутствуют материалы о деятельности ряда партий и, в частности, Белоруссии, Грузии и др. Значимость этой книги усиливается тем, что в ней имеются разделы, связанные с изучением теоретико-методологических аспектов истории национальных партий, – о феномене многопартийности в России, классификации и типологии национальных партий и формировании их идеологии, а также сведения о количественном составе партий.

В книге ставится вопрос о необходимости создания специальной “партийной карты”, позволяющей представить “географию” политических партий, соотнесенную с социальным, национальным и конфессиональным составом населения, его традициями, культурой, [c.28] бытом, а также намечены пути дальнейшего изучения темы. Особо подчеркнута необходимость уточнения понятийного аппарата и, в частности, таких понятий, как “национальная партия”, “национальное направление” и др.

К концу 90-х годов появились крупные монографии о вождях и теоретиках политических партий, два сборника статей и энциклопедический словарь по этой же проблематике⁴². Начата также работа по написанию портрета ныне действующего президента России⁴³. Отметим, что заслуга в издании названных трудов принадлежит издательству “РОССПЭН”.

Перефразируя афоризм известного французского историка Марка Блока, гласящий, что история – это наука о людях во времени, можно сказать, что историограф – это ученый, изучающий творчество историка и во времени, соотнеся его с последствиями развития исторического знания. Такое определение пригодно к разделу истории исторической науки, посвященному персоналиям.

В монографии (второй по счету) С.В. Тютюкина, посвященной Плеханову, автор на аналитическом уровне раскрыл процесс перехода своего героя от идеологии народничества к марксизму. Эта тема не нова в литературе, она неоднократно затрагивалась в ряде работ. Автор же избрал свой метод ее решения, построенный главным образом на анализе произведений Плеханова, рассматриваемых в строгой хронологической последовательности. Одновременно автор предостерегает читателя от упрощения плехановской концепции революции. Тютюкину удалось показать исторически обусловленное становление в России марксизма как течения политической мысли, а затем и партии в лице РСДРП.

Что касается роли Плеханова в применении марксизма к российской действительности, то здесь Тютюкин разработал ряд важных проблем, касающихся взаимоотношений пролетариата с двумя его союзниками в борьбе с царизмом – крестьянством и интеллигенцией, роли революционной партии в борьбе за власть, истории отечественной мысли и др.

По мнению Тютюкина, Плеханов одним из первых увидел, что не оправдались прогнозы Маркса и Энгельса о возможности сравнительно быстрого перехода от капитализма к социализму, стремительной пролетаризации населения, катастрофических кризисах перепроизводства и насильственного разрушения старого общественного строя. Далекий от идеализации своего героя, автор показал, что взгляды Плеханова по вопросу о социальной революции и социализме были крайне абстрактными, что он оставил без внимания многие новые явления в экономике и политике. Суровым, но справедливым выглядит вывод, что Плеханов постепенно “все больше превращался в догматика” (с. 370).

О Плеханове-политике в работе пишется скупо, и тому имеется известное оправдание. Плеханов был лишен черт харизматического лидера, и он не сумел стать вождем сильной политической партии, без чего, как замечает автор, “в XX веке политический успех практически невозможен”. [c.29]

Значительное место в монографии занимает проблема взаимоотношений Плеханова с Лениным, которые, как известно, были не простыми. Они определялись несколькими факторами и в первую очередь различным пониманием характера и уровня развития капитализма в России. Отсюда – различные оценки относительной готовности народных масс к социалистической революции. В то время как Ленин и большевики “торопили” историю, Плеханов в свойственной ему афористической манере замечал, что “русская история еще не смолола той муки, из которой со временем испечен будет пирог социализма”.

В книге подчеркивается, что Плеханов не принял диктатуру пролетариата и одним из первых пришел к выводу, что она представляет собой не диктатуру трудящихся, а диктатуру группы и что “тактика Смольного есть тактика Бакунина, а во многих случаях просто-напросто тактика Нечаева”.

Историческое наследие Плеханова рассмотрено менее подробно, хотя известно, что он был историком народнического и социал-демократического движения в России. Автор сосредоточился в основном на анализе его капитального труда – “История русской общественной мысли”. Завершая сюжет о Плеханове, отметим, что Ленин признавал, “что нельзя стать сознательным, настоящим марксистом без того, чтобы изучать все написанное Плехановым по философии, ибо это лучшее во всей международной литературе марксизма” (Ленин В.И. ПСС, т. 42, с. 290).

Монография И.Х. Урилова, как это явствует уже из названия, раскрывает две ипостаси Мартова: политика и историка⁴⁴. Большая часть работы посвящена Мартову-политику. На основе многочисленных фактов, многие из которых впервые введены в научный оборот, автор обоснованно приходит к выводу, что Мартов был выдающимся представителем российской социал-демократии, трагической фигурой революционного движения, человеком высоких моральных качеств.

Одним из ведущих сюжетов монографии, как и в работе С.В. Тютюкина, стал “Мартов–Ленин”. Соратники по “Союзу борьбы за освобождение рабочего класса”, отчасти и по газете “Искра”, они после II съезда РСДРП, где Мартов одержал победу при голосовании по первому параграфу Устава РСДРП, становятся идейными противниками. Их противостояние Уриловым трактуется однозначно: Мартов – интеллигент и интеллектуал – был всегда прав; Ленин – диктатор – всегда ошибался. Эта трактовка, естественно, переносится с вождей на партии: меньшевики точнее большевиков оценивали перспективы революционного движения в России, считались с законами исторического развития; большевики игнорировали их – вот в чем кроется причина их ухода с исторической арены. Суть рассуждений автора сводится к тому, что советские историки, опиравшиеся на ленинскую методологию, зашли в тупик; труды же Мартова дают возможность по-новому осмыслить прошедшие десятилетия.

Мартову-историку в книге меньше повезло, несмотря на то, что, по разным подсчетам, его перу принадлежит от 94 до 179 работ. Только на страницах “Искры” он опубликовал 90 статей по кардинальным вопросам революционного движения в России и истории международного [c.30] родного социализма. Главное внимание Урилов уделил двум книгам Мартова: “История российской социал-демократии” (1918) и “Записки социал-демократа” (1919). Монографии С.В. Тютюкина и И.Х. Урилова показали, сколь плодотворен путь изучения истории политических партий сквозь призму биографий их вождей. Это относится и к труду В.В. Шелохаева, в котором представлена галерея выдающихся политических деятелей либерального толка конца XIX – начала XX веков. Это – П.Н. Милюков, П.Б. Струве, М.И. Туган-Барановский, А.И. Шингарев, Н.А. Бердяев и другие. Их устремления автор формулирует в терминах современной политологии (формирование гражданского общества, создание эффективной рыночной экономики и правового государства, обеспечение прав национальных и конфессиональных меньшинств) и итожит моделью “подлинно великой России”. Такого рода “актуализация” позволяет предположить, что, размышляя о проблемах России, “которую мы потеряли”, автор не упускает из виду Россию сегодняшнюю.

В работе большое место занимает анализ путей переустройства России, намеченных в выступлениях, статьях и книгах либералов. При этом автор, в отличие от своих предшественников, показывает, что в этом вопросе не было единомыслия. Одни, например, отдавали приоритет легальным методам борьбы с царизмом, другие не уклонялись от “нелегальщины” и даже не исключали своего участия в революции. Этим и многими другими фактами автор подтверждает свой вывод о том, что имело место “расщепление” либеральной модели на ряд субмоделей, – вывод, не только углубляющий наше понимание сути русского либерализма, но и проливающий свет на некоторые политические процессы современности.

Объективная потребность в переосмыслении истории политических партий России после падения КПСС и образования новых партий, часть которых заимствовала у своих исторических предшественников не только названия, но и ряд программных положений, побудила группу исследователей из Центра политической и экономической истории России к изданию двух книг под общим названием “Политическая история России в партиях и лицах”. Особенностью данного проекта является соединение под одной “крышей” очерков истории наиболее крупных партий и биографических эссе, посвященных выдающимся партийным лидерам – от Плеханова до Милюкова.

Публикация “Политической истории России в партиях и лицах” была своеобразной подготовкой к созданию энциклопедии “Политические партии России. Конец XIX –первая треть XX века”⁴⁵. Здесь помещено более 900 статей. Кроме кратких, в рамках жанра, очерков о 130 политических партиях и 127 их печатных органах, большое внимание уделено персоналиям – лидерам и видным функционерам партий и политических движений. В Энциклопедии помещено 8 приложений, в которых дается перечень, пусть и не исчерпывающий, политических партий России, персональный состав их руководящих органов, сведения о партийной периодической печати. Выход в свет данного труда явился заметным событием в исторической науке, он во многом помогает “достучаться” до феномена обилия партий и общественных объединений в конце 80-х годов XX века. [c.31]

О современной российской многопартийности уже написано несколько книг и ряд статей. Среди книг выделяются работы Ю.Г. Коргунюка и С.Е. Заславского, А.Л. Андреева, М.Р. Холмской⁴⁶.

В книге М.Р. Холмской акцентируется внимание на двух главных направлениях современных коммунистов – ортодоксальном, ориентированном на ценности и идеалы сталинизма (представленном Российской коммунистической рабочей партией В. Тюлькина, "Трудовой Россией" В. Анпилова и в значительной мере Роскомсоюзом А. Пригарина и А. Крючкова), и реформаторском (к которому автор относит КПРФ во главе с Г. Зюгановым).

Холмская справедливо считает, что коммунистическая многопартийность вызвана субъективным и объективным факторами. Если первый определяется амбициями лидеров партий, то второй коренится в разнообразии социальных групп, составляющих базу коммунистического движения. Данный тезис не вызывает возражений. Полемическим является утверждение, что КПРФ принадлежит к коммунистическому лагерю “лишь формально” (с.76), т.к. она признает многоукладность экономики России, частную собственность и т.д. Думается, что для Зюганова и его соратников такая позиция лишь тактический, а не стратегический подход к устройству будущности России.

В целом работа Холмской подтверждает общепринятую констатацию: коммунистическое движение в России является наиболее структурированной, достаточно мощной по численности политической силой.

В книге Ю.Г. Коргунюка и С.Е. Заславского партийно-политическая жизнь России рассматривается в историческом ракурсе. Авторы подробно характеризуют не только историю возникновения и деятельности самих партий, но и некоторых их парламентских фракций. Они также попытались спрогнозировать дальнейшее развитие многопартийности, однако время, прошедшее с момента выхода этого труда, показало, что не все прогнозы оправдались. Так, не осуществился предсказанный ими переход к двухпартийной системе, не наблюдаются и тенденции к реставрации монопартийности, как и структурирования 5–6 “относительно крепких, вероятнее всего, кадровых партий”.

В книге А. Андреева количество анализируемых объектов значительно сокращено, и основное внимание уделено тем партиям, которые, по мнению автора, вносят реальный вклад в развитие политической жизни России. При этом Андреев сосредоточился на анализе организационных структур и идеологических предпочтений различных партий. Он формулирует вывод, согласно которому в странах с устойчивой политической системой расстановка партийных сил происходит достаточно медленно и становится заметной лишь при сопоставлении 10-летних циклов, а в России судьба многих политических образований и их лидеров “подобна метеорам: ярко вспыхнув над горизонтом, они моментально сгорают, не оставляя, подчас, и следов”.

Наиболее представительной работой по истории крайне правых организаций является монография C.А. Степанова (Степанов С.А. [c.32] Черная сотня в России. 1905–1914 гг. М., 1992). Эта книга является в отечественной и зарубежной историографии комплексным исследованием политических союзов и организаций, получивших собирательное название “черная сотня”. Объектом изучения стала деятельность "Союза русского народа", "Союза Михаила Архангела", Русской монархической партии; автором была предпринята попытка синтеза исходных теоретических положений монархизма с программными установками черносотенных организаций, что ранее не практиковалось в научной литературе.

Монография написана на архивных источниках, значительная часть которых в силу политических причин была недоступна исследователям и впервые введена в научный оборот автором. Опора на документы самих черносотенных организаций, внутрипартийное делопроизводство, личные архивы их лидеров позволили осветить некоторые неизвестные или малоизвестные стороны деятельности крайне правых. Была выявлена сложносоставная структура черносотенных союзов и установлена их численность, которая во второй половине 1907–1908 гг. перевалила за 400 тыс. человек. Вместе с тем автор отмечает: “Погоня за численностью, стремление отрапортовать о поголовном присоединении к союзу целых селений, улиц или кварталов приводила к тому, что большинство членов состояло в черносотенных организациях чисто номинально” (с. 109).

Сделав сравнительный анализ состава руководящих органов крайне правых, начиная с Главного совета Союза русского народа и кончая его уездными отделами и сельскими подотделами, автор пришел к выводам, значительно отличающимся от традиционных представлений о социальном облике черносотенцев: “Значительная часть руководителей черной сотни принадлежала к интеллигенции. Это были преподаватели, врачи, юристы и инженеры” (с. 112). Основную массу рядовых черносотенцев составляли крестьяне и отчасти рабочие, причем крайне правым удалось закрепиться на крупнейших промышленных предприятиях,

На конкретных примерах Степанов доказывает несостоятельность укоренившегося в историографии мифа о полном совпадении позиции крайне правых и правительства. Он показывает, что при совпадении их стратегических интересов между правыми и правительством зачастую существовали тактические разногласия. Кроме того, в недрах самих черносотенных союзов вызревали куда более серьезные конфликты, которые вначале привели к расколу правого движения на два соперничавших течения, а в итоге и к полному параличу этой политической силы.

В работе наблюдается некоторая нечеткость в употреблении терминов “крайне правые”, “монархисты”, “националисты”. Между тем история взаимоотношений правых с националистами не получила должного рассмотрения. Книга выиграла бы при расширении хронологических рамок до февраля 1917 года, когда черносотенцы окончательно сошли с политической сцены. В целом же монография С.А. Степанова, безусловно, явилась значительным событием в историографии крайне правых партий. [c.33]

Двумя завершающими книгами к моменту написания учебника являются сборник статей “Советская историография” (1996) и книга В.И. Миллера “Осторожно: история!” (1997).

В первой из них нет специальных статей по истории политических партий, но эта тема в той или иной мере затрагивается рядом авторов. Одной из центральных идей статьи Ю.Н. Афанасьева “Феномен советской историографии” является тезис о том, что сталинизм – это тот же ленинизм, между ними нет водораздела, нет разницы.

Проблема эта между тем не так одномерна, как утверждает автор. В литературе, особенно последних лет, существуют три взгляда. Первого из них, как видно, придерживается Ю.Н. Афанасьев. Другие исследователи считают, что между Лениным и Сталиным было много общего, но в то же время и немало различного. Третьи утверждают, что в позициях вождей были различия, хотя подчас к этому добавляется, что эти различия не носили принципиального характера.

Полемика в основном ведется по следующим вопросам: о характере государства в послеоктябрьской России, в рамках которого могут допускаться рыночные отношения – нэп; террор и злодейство как допустимые формы борьбы; психологические сходство и различие Ленина и Сталина.

“Антиленинцы” (назовем их так условно) считают, что Ленин и Сталин стояли на позициях строительства антидемократического и антирыночного государства, или, другими словами, “Сталин достроил ту систему власти, фундамент которой был заложен при Ленине”; тот и другой исповедовали и проводили в жизнь террор. Хотя, известно, что Ленин придерживался такой позиции по отношению к “классовым врагам”, Сталин же – ко всем, кого он считал “врагами народа”, в том числе и к своим бывшим соратникам по партии (были ли у него “соратники”?).

Представители другого направления считают, что Ленин был политическим деятелем мирового уровня, искал и находил решения по сложнейшим вопросам строительства новой России, руководствуясь формулой: “конкретный анализ конкретной ситуации”. Сталин же - политический антипод Ленина – опирался на созданный им бюрократический аппарат в партии и государстве, превратив диктатуру пролетариата в диктатуру партии или, точнее, в диктатуру горстки лично ему преданных деятелей, которые и входили в Политбюро ЦК партии. И что особенно важно: Сталин не выполнил и не мог выполнить “Завещание” Ленина и в первую очередь уничтожил первые ростки новой экономической политики, посредством которой Ленин считал возможным построить “социализм с человеческим лицом”. Более того, в своих статьях последнего периода Ленин указывает на совместимость социализма и капитализма, пишет о необходимости коренной перемены (курсив наш. – Ред.) “точки зрения на социализм”.

Что же касается вопроса о терроре, именуемом “красным террором”, в условиях гражданской войны, когда власть Советов не единожды висела “на волоске”, он был вынужденной мерой, хотя во многих случаях и неоправданной, а то и излишней (скажем, по [c.34] отношению к ряду представителей интеллигенции, служителей культа, руководителей политических партий и движений). При сталинском же ГУЛАГе происходили массовые аресты, репрессии и расстрелы, и проводились они в мирное время. Не без основания высказано мнение, что Сталин рано или поздно уничтожил бы и Ленина (до сих пор в литературе не имеется достаточно научных объяснений побудительных мотивов этих без преувеличения варварских деяний Сталина).

О политических портретах Ленина и Сталина. Сошлемся на суждения А.Д. Сахарова о Ленине. Он писал: “Я согласен с высказыванием Бердяева, что исходный импульс Ульянова и большинства других деятелей революции был человеческий, нравственный. Логика борьбы, – продолжал он, – трагические повороты истории сделали их действия и их самих такими, какими они стали”. Сталин, конечно, здесь должен быть вынесен “за скобки”. За скобки потому, что в Ленине и в его истинных соратниках “трезвость политика сочеталась с почти романтическим пафосом, устремленностью к тому, что составляло его идеал”. Сталин же “не знал увлечений, был всегда себе на уме и целиком "от мира сего"”⁴⁷. В историографии убедительно показано, почему и как Сталин использовал имя Ленина в своих целях. Нет сомнения в том, что построенная Сталиным тоталитарная система не возникла на пустом месте, а явилась преемницей ряда важных начинаний в послеоктябрьской России. В плане концепции и материалов нашего учебника это касается роспуска всех партий, кроме большевистской, и репрессий по отношению к оставшимся в России их лидерам (исключением из этого правила был один Мартов).

В доказательствах “антиленинцев” и отчасти политологов и историков других взглядов отсутствует то, что в методологии квалифицируется как “историзм”. В их трудах историческая обстановка в России 20-х гг. не отличается от положения в стране в конце 30-х гг. Одновременно не разграничиваются взгляды Ленина до Октября 1917 года и периода новой экономической политики. Как подчеркивает Ю. Буртин, “Ленин Октября, Ленин перехода к нэпу и Ленин начала 1923 г. – это во многом разные лица, они не только контрастируют по ряду важнейших линий, но и резко спорят между собой”⁴⁸. (Вспомним: длительное время не проводилась грань между молодым и зрелым Марксом.) В связи с этим сошлемся на то, что для “позднего” Ленина “социализм и нэп в социально-экономическом плане почти тождественны”⁴⁹.

Нельзя не учитывать и то, что руководящим органом партии большевиков при Ленине все же было Политбюро, а при Сталине – только Сталин. Изменилась и сама партия. Она явственно разделялась на две части – сталинская “верхушка” и рядовые ее члены.

Наконец, советская историография не сводится только к личностному фактору. Ее феномен состоит и в наличии, несмотря на строжайший партийный контроль, разных идей и взглядов. Об этом пишется в статьях А.Н. Сахарова, А.П. Логунова, Н.Н. Маслова, Н.В. Старикова, С.О. Шмидт в книге “Советская историография”. Кризис советской науки ими связывается со сталинским жестким прессингом [c.35] по отношению к изучению истории партий и “недремлющим оком” ЦК партии, стоящим на защите ортодоксальных идей и взглядов, душащим живую мысль.

О последней книге В.И. Миллера уже упоминалось. Здесь же отметим, что автор рассмотрел один из коренных вопросов межпартийной жизни – причины, по которым ни меньшевики, ни эсеры фатально не смогли стать правящими партиями в октябре 1917 г. Меньшевики, имея в своем составе 200 тыс. членов и располагая своими организациями почти во всех регионах страны, потерпели поражение потому, что не стремились к политической победе, считая, что Россия еще не готова к социалистическим преобразованиям. Именно поэтому, как отметил автор, они отказались “от реализации народных чаяний (скорейшего заключения мира, передачи земли крестьянам и т. д.), неизбежно утрачивали доверие масс и тем самым подготавливали свое поражение” (с. 97).

Эсеры же, являясь самой крупной и одновременно влиятельной политической силой, к Октябрю болели, по словам своего лидера В.М. Чернова, “властебоязныо”. Автор считает, что эсеры не рискнули “реализовать свою собственную программу”, откладывали решение коренных вопросов революции до Учредительного собрания, в то же время не приняли радикальных мер для его скорейшего созыва, шли на уступки кадетам, всячески стремившимся оттянуть выборы (с. 188). Мысли Миллера о тактике меньшевиков и эсеров важны для понимания феномена октября 1917 г.

Миллер задался и “мучивших” вопросом историков: “почему же победили большевики?” Естественно, что всестороннего ответа он не дал. Но его рассуждения на этот счет заслуживают внимания. Дело, конечно, не в ошибках их политических противников, как считают некоторые историки, а в том, что программа большевиков соответствовала чаяниям масс.

Актуальность труда В.И. Миллера состоит в его (правда, скупых) выходах на современность. Один из его обобщающих выводов звучит так: нынешние социал-демократы (скажем от себя – и другие политические силы общества), предлагающие “сначала помочь властям построить капитализм, а потом отстаивать интересы трудящихся методами, характерными для буржуазного общества, вряд ли способны привлечь симпатии и поддержку людей” (с.101).

Подводя общие итоги развития историографии истории политических партий России, можно сказать, что к концу 90-х годов в этой отрасли исторических знаний наметились существенные положительные сдвиги:

– в основном преодолена “краткокурсовая” методология, включавшая в себя трактовку истории политических партий исключительно с позиции исторической правоты большевизма;

– объектом изучения стали “антинародные” партии и движения, в разряд которых ранее включались даже партии социалистической ориентации, не говоря уже о партиях правого фланга;

– начала изучаться история национальных партий; [c.36]

– издаются, обобщающие труды, относящиеся к разделу “персоналии”. Большой научный резонанс получила “Энциклопедия политических партий России”;

– стала изучаться тема “Историография историографии”;

– в историографических трудах все чаще анализируется источниковая база исторических сочинений, повысился уровень их археографической отработки. Это стало возможным после выхода в свет таких академических изданий, как “Программы политических партий”, документальных многотомных материалов о меньшевиках, эсерах и других партиях;

– наметилась тенденция преодоления очернительства зарубежной историографии, выявляются ее различные направления: объективная;

книги и статьи не научного, а политизированного характера; достижения мировой научной мысли включаются в отечественную историографию.

Анализ историографических обзоров и основных обобщающих трудов показывает, что история политических партий России нуждается в дальнейшем изучении на основе нового корпуса источников и нового исторического мышления, свободного от идеологических стереотипов⁵⁰. Одной из центральных задач является постижение российской многопартийности в конкретных социально-политических условиях ее функционирования. История политических партий приобретет полновесное звучание при выяснении отношений между ними, их сравнительной оценки и общественного веса. Это даст возможность выявить общее и особенное в программных установках различных партий и в методах их деятельности.

Требуется исследование роли и места политических партий в мировом революционном движении и, в частности, влияния РСДРП на социалистические партии II Интернационала.

Отдельно отметим, что изучение истории политических партий с позиций актуальности вовсе не означает, что история – это политика, “опрокинутая в прошлое”, и что следует переносить на прошлое оценки сегодняшнего дня. Гносеологически такой подход противоречит общеметодологическим принципам объективности и историзма. Эти же принципы несовместимы со стремлением некритически повторять (или, что еще хуже, заимствовать) идеи зарубежной историографии по истории политических партий.

Таким образом, можно констатировать, что в изучении истории политических партий России тактические “прорывы” на отдельных направлениях не превратились еще в стратегическое “наступление”. Возможно, здесь сказался недостаток времени, необходимый для “перестройки” исторического мышления или, шире, для смены поколений исследователей. Не исключено также, что “наступление” блокируется конъюнктурной игрой со “знаками”, когда то, что вчера оценивалось позитивно, сегодня оценивается негативно, и наоборот. Отмеченные моменты касаются прежде всего истории КПСС.

Одним из условий создания трудов по рассматриваемой проблематике, основанных на новом мышлении, является дальнейшее развитие теории и методологии историографических и источниковедческих исследований. Написание подлинно научной истории политических [c.37] партий России должно явиться живительным источником в изучении не только общественной жизни Отечества, но и поиска путей его демократического обновления, что, несомненно, будет способствовать его возрождению как могучей державы мира. [c.38]

Под опубликованными документами обычно понимаются (и учитываются в библиографических указателях) любые документы (или комплексы документов), преданные гласности путем тиражирования их полиграфическими или компьютерными средствами – независимо от целей, времени и условий такого тиражирования (издания). На практике историк в своей работе сталкивается с двумя категориями опубликованных документов. С одной стороны, это документы, опубликованные синхронно времени их создания с целью оперативного оповещения современников. С другой же стороны, уже несколько столетий существует практика ретроспективной публикации утративших практическую актуальность документов – специально для нужд историка, т. е. в качестве исторического источника. Именно второй категорией занимается следующая историческая дисциплина – археография.

Археографическая практика включает в себя как первопубликацию архивных документов, так и републикацию старых синхронных (оперативных) публикаций (при этом по возможности проводится сверка с архивными подлинниками). Обзоры археографических публикаций нередко включают (в качестве предыстории) и публикации оперативные.

Хронологические рамки данного обзора обусловлены вышеприведенной формулировкой понятия “публикация исторического документа” и охватывают период с 1920-х до конца 1990-х годов. Конечно, документы российских политических партий начали появляться в печати задолго до первых послеоктябрьских лет. Еще в годы первой российской революции были изданы первые сборники партийных программ⁵¹. Периодическая и непериодическая печать, в том числе нелегальная, систематически публиковала материалы партийных съездов, конференций, заседаний ЦК, работы партийных публицистов; с началом функционирования российского “парламента” широкой огласке стали предаваться выступления с думской трибуны партийных лидеров, декларации и обращения фракций, проекты законов, разработанные в недрах различных политических группировок. Все эти материалы, при всей их важности для исследователя политической истории России, являются оперативными и не могут считаться археографической публикацией партийных документов, понимаемой в вышеформулированном смысле.

У истоков советской историографии небольшевистских партий и публикации их документов стояли, как уже отмечалось, деятельность таких далеких от науки учреждений, как ВЧК – ОГПУ и ЦК РКП(б). В рамках разведывательного и охранного секретно-оперативного управления функционировал Особый Секретный отдел, имевший в [c.38] своем составе специальные номерные подразделения, занятые борьбой с группой партий определенной ориентации. Часто эта “борьба” велась с организациями, которые прекратили существование задолго до прихода большевиков к власти (например Союз 17 октября), и, таким образом, превращалась в сражение с тенью. Здесь же были созданы группы “референтов” по изучению истории и современной практики небольшевистских партий.

Результатом их деятельности явились пространные циркуляры, регулярно рассылавшиеся на места и представлявшие собой нечто среднее между инструктивными письмами и популярными эссе на тему о контрреволюционности очередной жертвы режима. В циркулярах нередко содержались очерки истории возникновения и деятельности этих партий (например, в одном из циркуляров, посвященных партии социалистов-революционеров, изложение начиналось с деятельности Аграрно-социалистической лиги на рубеже XIX–XX вв.), рассматривались их основные программно-тактические установки в прошлом и настоящем, особенности организационного строения, содержались обзоры партийной печати, приводились сведения о течениях внутри партий и околопартийных группировках. В приложениях к циркулярам помещались обширные подборки партийных документов. Таким образом, в “чекистский” оборот было введено около ста документов, напечатанных целиком и с подлинников, взятых при обысках и арестах, а также добытых “агентурным путем”. Собранные и изданные в середине 30-х гг., эти циркуляры вместе с приложениями в совокупности составили два полновесных тома.

Другим способом “служебного” тиражирования документов небольшевистских партий в 20-е годы явились тематические номерные “Бюллетени”, готовившиеся и издававшиеся Информационным отделом ВЧК – ОГПУ также для рассылки на места. Как и циркуляры, эти бюллетени имели гриф секретности и предназначались для очень узкого и специфического круга читателей.

Появление указанных материалов можно было бы расценить как курьезный исторический факт, если бы не то влияние, которое они оказали на советскую историографию небольшевистских партий в концептуальном плане. Конечно, составители всех этих материалов ставили перед собой отнюдь не научные, а вполне практические цели: показать “контрреволюционность” и “антинародную” сущность этих партий в прошлом, их непримиримую враждебность “рабоче-крестьянскому” правительству в настоящем и на основе этого сформулировать способы и методы борьбы с ними. Уже по одному этому они не могут быть названы ни историческими произведениями, ни публикациями исторических источников. Составителей чекистских циркуляров и бюллетеней мало заботило явное, а во многих случаях и вопиющее несоответствие содержания публиковавшихся ими документов их собственным оценкам и выводам. Так, в № 2 бюллетеня Информотдела ВЧК, специально посвященном отношению меньшевиков к кронштадтским событиям, были воспроизведены показания арестованных накануне Ф.И. Дана и Н.А. Рожкова. Из этих показаний следовало, что РСДРП не только не принимала участия в выступлении кронштадтских матросов, но и принципиально осуждала всякие [c.39] попытки добиться демократизации режима вооруженным путем. Это не помешало чекистам заключить, что 2 марта 1921 г. против советской власти “выступила анархо-эсеро-меньшевистско-беспартийная контрреволюция”⁵². Ту же формулу о “меньшевистски-эсеровски-беспартийной массе” мы находим в ленинских рассуждениях о социальной природе кронштадтских событий, как, впрочем, и прямое указание на причастность к ним эсеров и меньшевиков. “Место им в тюрьме”, – заключал Ленин⁵³, выводы которого, как видим, базировались на информации и оценках чекистов.

С деятельностью “органов” непосредственно связано появление целого комплекса других документов и материалов, которые либо представляли политику небольшевистских партий в искаженном свете, либо являлись прямой фальшивкой. Напомним, что обвинительное заключение по делу ЦК ПСР (1922 г.) было построено на показаниях агентов ВЧК Г.И. Семенова и Л.В. Коноплевой, а в основу сфабрикованного “дела Союзного бюро РСДРП” (1931 г.) легли сведения, “выбитые” следователями на допросах бывших меньшевиков. Опубликованные документы этих судебных процессов и ряда более ранних чекистских следственных дел⁵⁴ снабдили официальную пропаганду изрядным количеством подлинного, но исторически недостоверного материала. Так закладывалась документальная база для разработки истории “вырождения”, “банкротства” и “краха” “непролетарских” партий, в действительности павших жертвой большевистского террора.

Важным источником распространения ложной информации о небольшевистских партиях явились покаянные письма, заявления, мемуары и исторические сочинения партийных ренегатов, часто написанные с санкции или под давлением властей и охотно ими публиковавшиеся. Так, воспоминания упомянутого эсера Семенова⁵⁵ были опубликованы по прямому указанию Политбюро ЦК РКП и при ближайшем участии ВЧК⁵⁶. К этому же разряду можно отнести покаянное письмо бывшего эсера Б.В.Савинкова⁵⁷, речи, воспоминания и исторические сочинения бывших членов меньшевистского ЦК Б.И. Горева⁵⁸ и И.М. Майского (Ляховецкого)⁵⁹ и др. Не менее охотно в начале 20-х годов печатались воспоминания и публицистические произведения бывших деятелей либеральных партий, пересмотревших свои прежние взгляды, особенно “сменовеховцев”⁶⁰.

Основным каналом распространения официальных идей и оценок деятельности небольшевистских партий являлись работы, во множестве публиковавшиеся представителями правящей партии и чекистами в открытой печати и, как правило, приуроченные к периодически проводившимся кампаниям травли политических противников большевизма⁶¹.

Таким образом, совместными усилиями чекистов и партийных публицистов в 20–30-е годы были заложены основы того тенденциозного освещения истории российского либерального, социалистического и анархистского движений, которое господствовало в советской историографии вплоть до конца 80-х годов, а эпизодически проявляется и доныне. Уже тогда под эти “исследования” была подведена и соответствующая база источников, не претерпевшая [c.40] существенных изменений в течение всего времени существования официальной советской историографии.

Санкционированное и инициированное “сверху”, тенденциозно-фальсификаторское направление в изучении истории небольшевистских партий хотя и занимало ведущие позиции, но было не единственным в советской историографии 20-х – начала 30-х годов. Параллельно 'и как бы на втором плане в ней присутствовало и стремление к объективному изучению этой истории, основанному на знакомстве с первоисточниками. Эта тенденция нашла выражение в публикациях воспоминаний и автобиографий деятелей небольшевистского лагеря⁶² и их исторических, философских и публицистических работ, а в отдельных случаях – и документов самих этих партий.

Поскольку, как известно, большевистская фракция была не единственной в РСДРП в дооктябрьский период ее существования, в документальные публикации, посвященные истории правящей партии, включались материалы будущих крупных деятелей и лидеров меньшевизма. Так, в томах 3 и 4 “Ленинского сборника” под рубрикой “Из эпохи "Искры" и "Зари"” была опубликована подборка писем членов редакций этих печатных органов⁶³. В публикацию вошло около 150 документов – писем П.Б. Аксельрода, В.И. Ленина, Ю.О. Мартова, Н.А. Носкова, А.Н. Потресова, Г.В. Плеханова за 1900– 1903 гг. Традиции тщательной археографической подготовки и оформления публикуемых материалов, заложенные составителями сборника, получили продолжение в последующих изданиях дооктябрьских документов РСДРП⁶⁴.

В 20-е годы подготовку и издание документальных сборников в основном осуществлял Главархив Наркомпроса (с 1922 г. – Центрархив Президиума ВЦИК). Интересующая нас тематика в его изданиях представлена не была, за исключением нескольких сборников, посвященных истории Советов в 1917 г.⁶⁵, сборника И.С. Малчевского об Учредительном собрании⁶⁶, а также публикации Б.Б. Граве “Буржуазия накануне Февральской революции”⁶⁷.

Продолжением работы Б.Б. Граве явилась новая публикация архивных документов – протоколов ЦК кадетской партии за 1905–1906 гг.⁶⁸. Неполная и далеко не идеальная в археографическом смысле (протоколы были опубликованы с неоговоренными изъятиями, купюрами и погрешностями в расшифровке исходного рукописного текста), эта публикация тем не менее в течение десятилетий оставалась единственной в своем роде и широко использовалась отечественными и зарубежными исследователями вплоть до начала 90-х гг.

Завершили серию документальных публикаций по истории буржуазно-либеральных организаций подготовленная В. Рейхардом подборка октябристских документов⁶⁹, вышедший в 1932 г. сборник “Буржуазия и помещики в 1917 г.”⁷⁰, в котором были собраны стенограммы частных совещаний членов Государственной думы за период с начала мая по август 1917 г., а также коллекция документов под общим названием “Прогрессивный блок в 1915–1917 гг.”, опубликованная в журнале “Красный архив” в 1932–1933 гг. [c.41]

Заметное место среди документальных изданий 20-х годов занимает двухтомный сборник документов и материалов “Наши противники”, появившийся в 1928–1929 гг. в издательстве Коммунистического университета им. Я.М. Свердлова⁷¹. Сборник составили статьи из либеральной (“Освобождение”, “Полярная звезда”), неонароднической (“Революционная Россия”) и меньшевистской (“Искра”, “Голос труда”) периодики, брошюры и отрывки из книг представителей различных направлений общественной мысли (П.Б. Струве, Ю.О. Мартова, Я.В. Махайского, Ф.Л. Череванина, П.Б. Аксельрода, Ф.И. Дана и др.). В числе опубликованных были кусковское “Credo”, программа и устав Петербургского Союза борьбы за освобождение рабочего класса, программы Союза Освобождения и ПСР, программные статьи из эсеровской “Революционной России”, включая цикл статей с обоснованием программы социализации земли и даже знаменитый, нашумевший “Террористический элемент в нашей программе” – статью, вышедшую из-под пера основателя эсеровской Боевой организации Г.А. Гершуни. Хотя хронологически материалы сборника не выходили за пределы периода первой русской революции, они давали весьма основательное представление об основных течениях социалистической и либеральной общественной мысли России начала XX в. Каждый раздел сборника был снабжен предисловием, а его материалы откомментированы. Думается, что по подбору документов, их полноте и разнообразию, а также по богатству научно-справочного аппарата этот сборник не потерял своего научного значения и по сей день.

Большое внимание в 20-е годы было уделено литературному наследию Г.В. Плеханова. Первая после его смерти серьезная публикация такого рода была осуществлена в Париже в 1921 г.⁷² Через четыре года Р.М. Плеханова издала 2 тома переписки покойного мужа с П.Б. Аксельродом⁷³. Наконец, в 1923–1927 гг. в серии “Библиотека научного социализма” и под редакцией Д.Б. Рязанова увидело свет 24-томное Собрание сочинений Плеханова, до сего дня остающееся самым полным собранием работ патриарха российской социал-демократии.

Самой значительной документальной публикацией 20-х годов по истории российской социал-демократии явился сборник материалов “Социал-демократическое движение в России”, основу которого составили документы из личного архива А.Н. Потресова⁷⁴. Сборник включил около 300 документов: переписку Г.В. Плеханова, А.Н. Потресова, П.Б. Аксельрода, Ю.О. Мартова, В.И Ленина и др. за 1895-1914 гг., протокол заседания Совета РСДРП (июнь 1904 г.) и т. д. Самостоятельную ценность представляют примечания и комментарии к документам, подготовленные Б.И. Николаевским.

Основную часть документов по истории небольшевистских партий, изданных в 20-е гг., составили воспоминания их деятелей, публиковавшиеся на страницах журналов “Каторга и ссылка”, “Былое”, “Красный архив”, “Пролетарская революция”, а также выходившие отдельными изданиями или в составе юбилейных сборников. В итоге, к середине 30-х гг. советские исследователи получили в свое распоряжение целую библиотечку документальных изданий, в основном [c.42] посвященных российским социалистическим партиям и анархистским организациям в виде документов личного происхождения деятелей этих партий. Хронологически эти материалы в подавляющем большинстве относились к периоду первой русской революции. Значительно хуже в отечественных документальных публикациях 20–30-х гг. оказались представлены российские либеральные и консервативные политические деятели.

В 1920–1930-е годы активный сбор и публикация мемуарной литературы шли и за рубежом. В послереволюционные годы центрами публикаторской деятельности были Берлин, Прага и Париж. В Берлине в начале 20-х годов выходило сразу несколько историко-документальных серий – сборники “На чужой стороне”, “Архив русской революции”, “Пути революции”, “Летопись революции” З.И. Гржебина. Характерной чертой эмигрантской мемуарной литературы было стремление авторов воспоминаний выйти за классические рамки этого жанра и поделиться с читателем не только воспоминаниями, но и собственной интерпретацией пережитых событий.

Из публикаций эпистолярного жанра заслуживает быть отмеченной переписка Ю.Мартова и П.Аксельрода за 1901–1916 годы⁷⁵. Эта переписка, в отличие от большинства вышеназванных изданий, была весьма квалифицированно и подробно прокомментирована. В той же серии, что и “Переписка” (“Материалы по истории русского революционного движения”), в 1924 г. под редакцией В.С. Войтинского, Б.И. Николаевского и Л.О. Дан вышел сборник документов “Из архива П.Б. Аксельрода, 1881–1896”, в комментариях к которым также содержался ценный исторический материал. Таким образом, усилиями Николаевского документальная разработка истории российской социал-демократии в России и за рубежом в 20-е годы представляла собой единый процесс.

В итоге в 20–30-е годы в советской и эмигрантской исторической литературе были заложены основы археографического освоения материалов, связанных с деятельностью отечественных политических партий. Сложился комплекс документов по истории общественного движения в России первых двух десятилетий XX в., в основном представленный документами личного происхождения самих участников этого движения. Опубликованные материалы, однако, далеко не исчерпывали этой истории во всем ее многообразии и полноте. Партийные документы в собственном смысле (за исключением социал-демократических и принадлежавших правящей партии) публиковались лишь от случая к случаю, без какого-либо продуманного плана, с большими археографическими изъянами.

Советские издания в этом отношении выгодно отличались от зарубежных, в подавляющем большинстве археографически вообще не оформленных. Воспоминания, дневники, переписка за редкими исключениями освещали лишь краткие периоды политической деятельности их авторов, а то и просто ее отдельные эпизоды. В той или иной степени сознательные и целенаправленные попытки исследовательских и издательских коллективов (Всесоюзного общества бывших политкаторжан и ссылно-поселенцев, редакций советских исторических журналов и “Архива русской революции”, издательства [c.43] З.И. Гржебина) создать библиотеку документальных материалов для изучения истории общественного движения в России XX в. были реализованы лишь отчасти. “Железный занавес”, окончательно опустившийся к концу 20-х годов, на долгие годы разорвал изначально единый историко-культурный процесс документального освоения и осмысления прошлого. С тех пор советская и зарубежная археографии стали развиваться независимо друг от друга.

Общий упадок, который переживала советская археография в 1930–1940-е годы, в полной мере коснулся публикации документов небольшевистских партий. В официальной пропаганде восторжествовали воинствующее мракобесие и начетничество, возобладал взгляд на все небольшевистские политические организации как на “отдельные отряды контрреволюционных сил”, мечтающие о реставрации “помещичье-буржуазного” строя⁷⁶. Универсальной и единственной революционной силой в истории России XX в., независимо от периода, о котором шла речь, была объявлена партия большевиков с Лениным и Сталиным во главе. Прочие политические организации рассматривались как всегдашние враги большевизма и народных масс. Даже РСДРП, партия, генетически наиболее близкая правящей, вместе с другими социал-демократическими партиями II Интернационала получила ярлык “социал-фашистской”, “крупнейшей контрреволюционной силы” и, давно растоптанная властью, стала рассматриваться как якобы “еще не уничтоженный враг”⁷⁷.

В таких условиях издание каких бы то ни было документов небольшевистских партий и их деятелей стало невозможным и по политическим соображениям, и физически. Тенденция объективного изучения и освещения политической истории России оказалась придушена. При подготовке к печати документальных сборников начал проводиться жесточайший отбор, целью которого был отсев всех документов, содержавших хотя бы упоминания о каких-либо партиях, кроме большевистской. Это касалось не только тематических сборников, на долгие годы ставших излюбленным жанром советских публикаторов, но и видовых. Так, в изданном в 1942 г. сборнике “Листовки гражданской войны в СССР. 1918–1922 гг.”, подготовленном на материалах Главной редакции “Истории гражданской войны” (ИГВ), не было опубликовано ни одного документа небольшевистского происхождения. Предисловие к сборнику было написано так, чтобы не оставить у читателя сомнений в том, что никаких иных листовок, кроме большевистских, в годы гражданской войны в России вообще не издавалось⁷⁸.

В зарубежной публикаторской деятельности археографический бум 30-х годов в 40-е годы сменился резким спадом. Если не считать немногочисленных газетных и журнальных публикаций (как правило, юбилейных), заслуживают быть упомянутыми изданные в эти годы отдельными книгами воспоминания кадета Н.И. Астрова⁷⁹, речи В.А-Маклакова⁸⁰, мемуары социал-демократа П.А. Гарви⁸¹, а также историко-документальное исследование Г.П. Максимова о репрессиях против анархистов в Советской России⁸². К 1940 г. перестало существовать большинство эмигрантских журналов общественно-политической [c.44] и исторической направленности, начавших выходить в 20-е годы.

Публикация исторических документов в СССР в эти годы продолжала оставаться важным направлением агитационно-пропагандистской деятельности правящей партии. Этот период развития советской арехографии был временем господства тематических многотомных публикаций (в жанре “исследования в документах”), для которых характерен был жесткий, социально заданный отбор материалов и их группировка по тематическим рубрикам, также выдержанным в духе сталинского “Краткого курса” ВКП(б). Вместо того чтобы давать исследователям пищу для новых наблюдений и выводов, публикации были призваны лишь еще раз проиллюстрировать постулаты, давно сформулированные советскими историографами. Такой же тенденциозностью были отмечены формально безупречный научно-справочный аппарат и археографическое оформление этих изданий.

Составители 22-томного издания “Революция 1905–1907 гг.”, “разоблачив” меньшевиков как “агентов буржуазии”, прямо указывали, что формируя сборник, имели задачу проиллюстрировать “усиление влияния большевистской партии в руководстве революционным движением” и не касались вопросов внутрипартийной борьбы большевиков с меньшевиками, не говоря уже о показе деятельности последних⁸³. Если публикатор не мог обойти полным молчанием деятельность той или иной небольшевистской партии в рамках избранного им сюжета, этот раздел публикации формировался путем крайне тенденциозного подбора ограниченного числа документов с соответствующим их комментарием. Например, составители юбилейного документального пятитомника “Великая октябрьская социалистическая революция” раздел о работе Демократического совещания представили в виде 10 документов, не скрывая при этом намерения показать “несостоятельность и холопское поведение министров-социалистов”⁸⁴. Еще меньше “повезло” депутатам Учредительного собрания, стенограмма заседания которого, в оригинале составляющая свыше 100 печатных страниц, оказалась урезанной до полутора⁸⁵. Таким образом, был подвергнут цензуре документ, изданный уже в советское время.

Качественных улучшений в составе отечественных публикаций интересующих нас источников в 40–80-е годы по сравнению с предшествующим периодом не произошло. Изменения носили лишь формальный характер. Распространившаяся в это время практика издания многотомных серийно-тематических сборников документов, однако, способствовала формированию кадров опытных археографов и общему повышению публикаторской культуры. Это подтвердила дискуссия по теории археографии, прошедшая в 70-е годы на страницах журнала “Советские архивы”.

К середине 80-х годов потребность в документальных публикациях по истории российских небольшевистских партий стала вполне очевидной. Однако дальше констатации слабости источниковой базы “непролетарских” партий в плане изучения “исторического опыта” борьбы с ними советская историография не пошла⁸⁶. [c.45]

По-иному обстояли дела в зарубежной археографии. Период публикаторского безвременья здесь продолжался недолго. Уже в 1940 г., в год прекращения “Современных записок” и в связи с этим печальным фактом, в эмиграции возникла мысль об издании нового толстого внепартийного журнала, который и начал выходить в Нью-Йорке в 1942 г. под редакцией М.А. Алданова и М.О. Цетлина. После смерти Цетлина и отъезда в 1946 г. Алданова в Европу “Новый журнал” вплоть до 1959 г. бессменно возглавлял М.М. Карпович, историк, выпускник Московского университета, эмигрант “первой волны”, профессор русской истории Гарвардского университета, благодаря авторитету и знаниям которого историко-документальный отдел журнала постоянно пополнялся новыми материалами. В 50–80-е годы на страницах журнала были опубликованы воспоминания и письма десятков русских общественных и политических деятелей. Весьма содержательные, документальные публикации “Нового журнала”, однако, продолжали характерную для эмигрантской литературы традицию игнорирования каких-либо археографических норм.

В 50-е годы, в соответствии с новым расселением русской эмиграции, центром публикаторской деятельности стал Нью-Йорк. Здесь в издательстве имени Чехова выходят воспоминания П.А. Бурышкина, В.А. Маклакова, А.В. Тырковой-Вильямс, В.М. Чернова, В.М. Зензинова, М.В. Вишняка, двухтомные мемуары П.Н. Милюкова и биография П.Б. Струве, написанная его близким другом С.Л. Франком⁸⁷. В 1959 г. в связи с 80-летием Л.О. Дан выходит сборник воспоминаний меньшевиков “Мартов и его близкие”⁸⁸.

Кроме Нью-Йорка воспоминания русских эмигрантов отдельными изданиями публиковались в Париже⁸⁹, Франкфурте-на-Майне⁹⁰, Мадриде⁹¹. Отрывки из воспоминаний, юбилейные и т. п. статьи появлялись в “Социалистическом вестнике”, продолжавшем издаваться вплоть до 1965 г.⁹²; изредка подобные материалы публиковал и общественно-политический ежеквартальник “Грани”, выходивший во Франкфурте-на-Майне с 1946 г.

На рубеже 50–60-х годов в сбор материала по истории российских небольшевистских партий и подготовку документальных публикаций, традиционно бывших уделом русских эмигрантов и их прямых потомков, включаются зарубежные исследователи. С 1959 г. берет начало Межуниверситетский проект по изучению меньшевизма, инициаторами которого выступили Б.И. Николаевский и американский историк Леопольд Хеймсон. В 50–60-х гг. возглавляемая Хеймсоном группа исследователей провела и записала серию бесед с меньшевиками-эмигрантами, одновременно предложив им написать автобиографии, воспоминания и статьи. Собранные таким образом материалы вошли в специальный архив по истории меньшевизма, созданный в Гарримановском институте Колумбийского университета (США), а результаты проведенной работы явились основой для публикации серии исследований, сборников воспоминаний и статей⁹³.

С 70-х гг. началось широкое археографическое освоение комплекса документальных материалов по истории русских революций, сложившегося в Международном институте социальной истории (IISH) в Амстердаме. Группа американских, английских и немецких историков [c.46] в составе таких известных специалистов, как М. Перри, Р. Пирсон, К. Райс и М. Хильдермайер, разработала программу документальных публикаций, включавшую переиздание давно ставших библиографической редкостью протоколов 1-го и 2-го съездов и 1-й общепартийной конференции ПСР и 2-го съезда кадетской партии. К сожалению, эта программа оказалась реализованной лишь отчасти⁹⁴.

В самом Амстердамском институте по инициативе меньшевика-эмигранта Б.М. Сапира в 80-х годах возникла документальная “русская серия”, в которую вошли подготовленные им публикации писем Ф.И.Дана⁹⁵ и подборка материалов “Из архива Л.О.Дан”⁹⁶. Оба издания, выполненные главным образом на материалах IISH, содержат высокопрофессиональное предисловие и научно-справочный аппарат и являются незаменимым источником не только для биографов этих двух виднейших представителей РСДРП, но и для исследователей истории европейской социал-демократии в целом. В той же серии в 1989 г. голландец Марк Янсен издал фундаментальный документальный сборник “Партия социалистов-революционеров после октябрьского переворота”⁹⁷, посвященный деятельности партии правых эсеров в 1917–1925 гг. как в России, так и в эмиграции.

Таким образом, в 40–80-е годы дальнейшее археографическое освоение документов российских небольшевистских партий происходило главным образом на Западе. До первой половины 60-х гг. эта работа, как и прежде, в основном осуществлялась русскими эмигрантами и их потомками и заключалась преимущественно в сборе и публикации документов личного происхождения. Вовлечение в эту деятельность западных исследователей обеспечило преемственное продолжение и существенно изменило ее характер, стиль и методы организации. Началось археографическое освоение сложившихся к этому времени на Западе крупных собраний документов по истории российского общественного движения, в первую очередь материалов архивов Б.А. Бахметева в Колумбийском университете и Б.И. Николаевского в Гуверовском институте войны, революции и мира (США), а также Международного института социальной истории (Амстердам, Голландия).

В деятельности исследовательских коллективов ясно обнаружилась тенденция к систематическому и планомерному сбору и публикации не только дневников, воспоминаний и переписки российских общественных и политических деятелей, но и собственно партийных документов. Следует отметить и стремление преодолеть традиционное для зарубежной археографии пренебрежение к правилам публикации исторических документов. Эти позитивные сдвиги, однако, существовали лишь в качестве тенденции и не приобрели еще законченных форм. Несмотря на предпринятые попытки, сколько-нибудь полной программы публикации документов российских партий западным археографам осуществить не удалось. Стало очевидно, что без привлечения материалов отечественных архивов и участия российских специалистов широкая публикаторская программа не может быть ни составлена, ни тем более реализована. [c.47]

Условия политической свободы создали предпосылки для возобновления издания документов небольшевистских партий в самой России. Упразднение политической цензуры, рассекречивание архивных фондов и целых архивов (Русского Зарубежного исторического архива – РЗИА, текущего архива ЦК КПСС, архива КГБ и др.), падение “железного занавеса” и снятие ограничений для работы исследователей за рубежом – все это способствовало давно назревшему воссоединению двух искусственно разорванных и долгое время изолированных, мощных культурных потоков – отечественного и зарубежного. В археографической публикации источников происходят такие изменения формально-организационного и содержательного плана, которые без преувеличения могут быть названы революционными. Публикаторское дело выходит из-под государственной опеки и, свободно развиваясь, ведется людьми науки и обслуживает нужды науки. Формируются крупные публикаторские программы, над реализацией которых работают международные группы исследователей. Издаются ранее засекреченные документы отечественных архивов и материалы зарубежных документальных собраний. Общее число вновь опубликованных документов исчисляется десятками тысяч. Их ассортимент охватывает все виды и типы исторических источников. Наряду с видовыми и номинальными в новом качестве возрождаются тематические сборники, появляются фондовые публикации. Возникает целый ряд новых исторических альманахов и документальных сборников (“Звенья”, “Лица”, “Неизвестная Россия”, “Российский архив” и др.), в Россию переносятся аналогичные зарубежные издания (“Минувшее”, “Грани”), возобновляется журнал “Исторический архив”, специализирующийся на публикации архивных документов, расширяются и становятся более разнообразными соответствующие разделы в существующих специальных исторических и архивоведческих изданиях. В публикаторскую деятельность включаются толстые литературные журналы. Начав с простого репринтного переиздания книг 20-х годов, книгоиздатели переходят к реализации крупных оригинальных публикаторских проектов.

Таковы внешние параметры изменений. В содержательном плане центральным событием с точки зрения интересующей нас тематики явилось появление крупнейшего публикаторского проекта “Политические партии России. Конец XIX – первая треть XX века. Документальное наследие”. Начало его практического осуществления относится к первой половине 90-х годов и связано с деятельностью независимой научной ассоциации “Российская политическая энциклопедия” (“РОССПЭН”). Основная идея проекта заключается в археографической публикации базовых источников по истории всех крупнейших российских небольшевистских партий за все время их существования. В настоящее время проект реализуется в виде нескольких документальных серий: шеститомного издания “Протоколы ЦК и заграничных групп конституционно-демократической партии. 1905 – середина 1930-х гг.”, трехтомного “Партия социалистов-революционеров. 1900–1922 гг.”, двухтомного “Партия "Союз 17 октября". Протоколы съездов, конференций, заседаний ЦК. 1905–1915 гг.” и [c.48] однотомного сборника “Меньшевики. Документы и материалы. 1903 – февраль 1917 г.” и др.

В 1994 г., одновременно с первым томом “Протоколов ЦК и заграничных групп кадетской партии”, открывшим публикацию сборников указанного проекта, вышел в свет первый том многотомного издания документов “Меньшевики в 1917 году”, подготовленный российско-американской рабочей группой историков и архивистов,

Таким образом, в научный оборот вводится несколько тысяч документов отечественных и зарубежных архивов, представляющих собой основополагающие источники для изучения всех общероссийских политических партий. Трудно делать окончательные выводы относительно продолжающихся изданий. Однако, судя по содержанию опубликованных томов обеих серий, их археографическому оформлению и близкому к академическому способу воспроизведения документальных текстов, уже сейчас можно утверждать, что эти публикации являются крупнейшим событием в истории отечественной археографии и археографического освоения интересующих нас источников в целом.

Приметой последних лет стало археографическое освоение документальных комплексов, в прежнее время совершенно недоступных для исследователей, и среди них архива бывшего КГБ. Почин в этом отношении сделан историком А.Л. Литвиным, в 1995 г. опубликовавшим следственное дело эсерки Ф. Каплан⁹⁸. Через год под его руководством группа сотрудников архива ФСБ издала новый документальный сборник – “Левые эсеры и ВЧК”⁹⁹, состоящий из материалов архива большевистской охранки, в своем абсолютном большинстве ранее не публиковавшихся. С сожалением следует заметить, что в отличие от всех вышеперечисленных документальных изданий эти сборники, как и только что вышедший документальный сборник “Меньшевики в Советской России” (Казань, 1998), не имеют таких важнейших элементов научно-справочного аппарата, как археографически грамотно составленные заголовки публикуемых документов и легенды, текстуальные примечания, комментарии и указатели, т. е. эти сборники тяготеют к простому тиражированию документов вместо их археографической публикации. Остаются нераскрытыми и принципы отбора документов при формировании второго из них. Содержательные и ярко написанные предисловия к обоим сборникам лишь отчасти компенсируют эти недостатки.

Огромное внимание в последние годы привлекают документы личного происхождения российских общественных и политических деятелей. Отдельными изданиями или в виде подборок в журналах и альманахах публикуются дневники, воспоминания, письма, публицистические и исторические произведения видных представителей консервативного¹⁰⁰, либерального¹⁰¹ и социалистического лагеря¹⁰².

Таким образом, падение тоталитарного строя создало благоприятные условия для сближения “восточной” и “западной” традиций в изучении российских политических партий и публикации их документов. Это сближение имело благоприятные последствия для обеих сторон, способствуя освобождению отечественной публикаторской практики от идеологической “зашоренности”, а западной – от [c.49] пренебрежения археографией. По сути, уже сейчас можно говорить об археографическом освоении документального наследия российской многопартийности как о едином процессе, не разделенном на “западную” и “восточную” его составляющие.

Переходный характер российской политической системы отчетливо отразился и на публикации источников. Несмотря на большое количество изданных справочно-аналитических обзоров¹⁰³, словарей и документальных сборников, по мнению исследователей, о многопартийной системе в современной России говорить преждевременно.

Смешение понятий в современной российской многопартийности (кого считать “левыми”, кого “правыми”, кого “либералами” и т. д.) нередко ставит археографов в тупик и при попытках компоновки сборников по принципу политической ориентации. Отсюда – типичная для современных документальных сборников группировка материала по самому простому – алфавитному – принципу. Что касается состава публикуемых документов, то наряду с материалами программного характера (чаще всего воспроизводимых в виде “дайджестов”) в сборники нередко включаются малоценные партийные документы – аналитические и инструктивные разработки, второразрядная публицистика и т.п. Даже лучшие из изданных документальных сборников¹⁰⁴, несмотря на кажущуюся полноту, отражают состояние российской многопартийности лишь на момент их составления и устаревают еще до выхода в свет.

В результате 70-летней деятельности отечественных и зарубежных публикаторов и издателей к настоящему времени сложился значительный и разнохарактерный комплекс археографически опубликованных источников всех основных видов по истории российских партий. Таким образом, созданы условия для непредвзятого изучения истории российской многопартийности во всем ее разнообразии и полноте, положено начало международному сотрудничеству в разрешении серьезнейших публикаторских и исследовательских проблем. В основном подготовлен фундамент для пересмотра концепций и оценок официальной советской историографии как общего (классификация этих партий по признаку социальной природы и основных программных требований, их группировка по вопросам отношения к внутренней политике царского и большевистского правительств и т. д.), так и частного (по отношению к каждой данной партии) характера.

Вместе с тем работа по археографической публикации документов российских партий еще далека от завершения. Осуществленные публикации неравномерно охватывают партийный документы по видам и типам, по хронологии и по отдельным партиям. Так, систематическая публикация базовых партийных документов (программ, протоколов заседаний их центральных органов, съездов и конференций) начата лишь в 90-е годы и находится в стадии реализации. Единичны публикации такого широко представленного в архивах вида источников, как воззвания и листовки. Предстоит археографическое освоение документов партийных фракций в общероссийских представительных органах – Государственных думах, Учредительном собрании, Советах. За счет привлечения документов зарубежных и вновь открытых [c.50] отечественных архивов нуждается в пополнении сложившаяся на сегодняшний день библиотека воспоминаний, писем, дневников и других источников личного происхождения. Крайне бедно в документальных изданиях представлены национальные партии, а из общероссийских политических организаций – анархистские группировки.

С точки зрения хронологии наименее изученным в историографическом и археографическом плане остается послеоктябрьский период деятельности небольшевистских партий как в самой России, так и за рубежом. Документы судебно-следственных органов большевистского режима в корне подрывают провозглашенный в советской историографии тезис о “самораспаде” этих организаций. Целесообразно поэтому было бы продолжить публикацию соответствующих инструктивных и следственных материалов ВЧК – ОГПУ.

* * *

Источниковую и археографическую базу по истории КПСС можно разделить на две части, соответствующие двум основным периодам истории партии – до и после взятия власти в октябре 1917 г. В первом случае перед нами “нормальная” (до февраля 1917 г. – нелегальная) политическая партия, во втором – “руководящая и направляющая сила советского общества”, история которой должна рассматриваться в рамках единого партийно-государственного механизма. До недавнего времени о научном подходе к проблемам источниковедения и археографии истории КПСС можно было (с известными оговорками) говорить лишь применительно к “ленинской эпохе” – т. е. к первому периоду и началу второго. Дальше следовало полное господство подхода агитационно-пропагандистского.

Начало планомерной деятельности по созданию и освоению источниковой базы по истории партии связано с созданием Истпарта – Комиссии по изучению истории РКП(б) и Октябрьской революции (1920) и Института Ленина (1923). В 1928 г. Истпарт влился в Институт Ленина, а в 1931 г. последний объединился с Институтом Маркса–Энгельса (1920) в единый Институт Маркса – Энгельса – Ленина (ИМЭЛ) – позднее Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (ИМЛ). В результате деятельности этих организаций в 20-х – начале 30-х годов был введен в научный оборот обширный комплекс историко-партийных материалов. Центральное место здесь занимали Лениниана и документы высших партийных органов (прежде всего съездов и конференций)¹⁰⁵.

В соответствии с решением IX съезда партии (1920 г.) в 1920– 1924 гг. было выпущено первое Собрание сочинений В.И. Ленина (в 1926 г. вышел дополнительный 20-й том). Издание это готовилось в спешке и оказалось весьма далеким от полноты. Составители опирались в основном на опубликованные произведения Ленина, причем многие его работы были не найдены или не атрибутированы, и, напротив, ряд статей оказался приписанным Ленину ошибочно. Аппарат издания был ориентирован на “широкого читателя”, а не на исследователя. [c.51]

Существенно иной характер носило второе–третье издание Сочинений В.И. Ленина¹⁰⁶. Эти два издания были идентичными по составу, но отличались внешним оформлением (второе – “синее” – было роскошнее и дороже “красного”, третьего, получившего наиболее широкое распространение). У истоков данного издательского начинания (предпринятого по решениям II Всесоюзного съезда Советов и XIII съезда партии) стоял первый директор Института Ленина Л.Б. Каменев, обладавший хорошей археографической компетенцией (что он лишний раз продемонстрировал в конце своей жизни, работая в области истории литературы). Новое издание отличалось не только гораздо большей полнотой (2737 произведений по сравнению с 1536 в первом издании), но и высоким для своего времени научным уровнем (оно официально считалось академическим).

Приглашенный в качестве “беспартийного специалиста” крупнейший отечественный археограф профессор С.Н. Валк составил специальный “Проект правил издания трудов В.И. Ленина” (опубликован в 1926 г.), соответствовавший самым высоким профессиональным требованиям исторической науки и оказавший существенное влияние на археографическую Лениниану. Здесь рассматривались такие проблемы, как состав издания, задачи издания, издание текста (передача текста, составление заголовков и легенд), научно-вспомогательный аппарат издания (примечания, указатели, хронология, библиография, иконография, введение), распределение материала, внешний вид издания. Подобный подход призван был сделать издание подлинно академическим¹⁰⁷.

Если с точки зрения полноты корпуса ленинских произведений второе–третье издание давно устарело, то его научный аппарат и сегодня привлекает внимание историков – речь идет о ценной информации, содержавшейся в комментариях, приложениях, развернутых именных указателях. (Эти последние долгие годы служили единственным доступным источником сведений о многих лицах, “изъятых из употребления”.) Характерно, что известное постановление ЦК партии от 14 ноября 1938 г. о постановке партийной пропаганды в связи с выпуском “Краткого курса истории ВКП(б)” обязывало ИМЭЛ “в кратчайший срок исправить... грубейшие политические ошибки, содержавшиеся в приложении и примечаниях к сочинениям В.И. Ленина, например к XIII тому”. Дело в том, что в указанном томе была напечатана книга Ленина “Материализм и эмпириокритицизм”, а в приложениях даны отрицательные рецензии на нее, появившиеся в печати того времени.

Наряду с собраниями сочинений Институт Ленина с 1924 г. издавал “Ленинские сборники” (к 1933 г. их появилось 20). Сюда включались материалы двух категорий: 1) вновь найденные произведения, дополнявшие ранее изданные тома сочинений; 2) подготовительные материалы к ленинским работам (например известные “Философские тетради”). Публикация последних являлась весьма трудоемкой в археографическом отношении, но составители в целом успешно справились со своими задачами.

Издание документов высших партийных органов развивалось в двух направлениях. Преимущественно агитационно-пропагандистские [c.52] цели преследовало издание “руководящих документов”. В 1922 г. Истпарт выпустил сборник “Российская коммунистическая партия (большевиков) в резолюциях ее съездов и конференций” (за 1898–1921 гг.). В предисловии сборник рекомендовался как “пособие для активных членов партии”. Затем эта книга переиздавалась в 1925, 1927, 1932–1933 гг. (в последнем случае – в двух томах), причем состав публикуемых документов каждый раз менялся – как в сторону расширения, так и сужения. Наибольший интерес здесь представляли решения тех партийных форумов, материалы которых полностью не публиковались.

На историка партии преимущественно были рассчитаны публикации протоколов партийных съездов, (выходившие сразу после съездов “оперативные”. В 1924–1933 гг. были научно переизданы протоколы II–VII съездов, а также изданы протоколы VII (апрельской) конференции, в свое время (в 1917 г.) вообще не публиковавшиеся. В начале 1930-х гг. в первый раз увидели свет протоколы первой конференции военных и боевых организаций РСДРП (1906 г.) и Совещания расширенной редакции “Пролетария” (1909 г.). Ряд архивных документов Центрального Комитета и Центрального органа партии появился в сборнике “Партия в революции 1905 г.” (М., 1934).

Широкий размах приобрело научное переиздание дореволюционных партийных газет. Среди них были ленинская “Искра”, “Вперед”, “Пролетарий”, “Новая жизнь”, “Казарма”, “Социал-демократ” (не полностью), “Звезда”, “Правда” (не полностью) и др. Преимущественно из газетных статей (а также брошюр) состоят сборники произведений некоторых видных партийных деятелей – В.В. Воровского, Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева, М.С. Ольминского, Г.И. Петровского, И.И. Скворцова-Степанова и др. В сборнике “Как рождалась партия большевиков” (М., 1925) была собрана брошюрная литература 1904 г. – времени, когда большевики не имели своей газеты.

Много разнообразных и интересных материалов публиковалось в истпартовских журналах “Пролетарская революция”, “Красная летопись”, “Летопись революции” и др., в многочисленных сборниках, издававшихся местными истпартами.

В целом корпус опубликованных в 20-х – начале 30-х годов источников по истории большевизма по своей структуре может оцениваться положительно и рассматриваться как своего рода модель корпуса публикаций по истории российской политической партии в целом.

Деградация историко-партийной науки в период владычества установок “Краткого курса” (середина 30 – середина 50-х годов) не могла не сказаться на процессе освоения ее источниковой базы. О сколько-нибудь позитивном развитии можно говорить лишь применительно к публикации произведений В.И. Ленина. Вновь обнаруженные его работы продолжали появляться на страницах “Ленинских сборников” и партийной периодики. В 1941 г. увидели свет первые два тома нового – четвертого издания сочинений Ленина. Уже после войны – в 1946–1950 гг. вышли тома 3–35. Кроме того, дополнительные тома 36–40 были опубликованы уже в 1957–1962 гг. В состав всех этих томов вошло 873 документа, не входивших в предыдущие [c.53] издания, но лишь 74 из них публиковались впервые. Четвертое издание явно уступало второму–третьему по уровню научного аппарата (именные указатели отсутствовали вообще).

Прочие публикации указанного периода имели преимущественно пропагандистскую направленность. Охотно публиковались листовки, удобные своим декларативным характером и отсутствием опороченных имен. На этом фоне выделяются своим научным характером два сборника, подготовленные в конце 30-х годов ленинградскими археографами. Первый из них – “Большевистская фракция IV Государственной думы” (1938) содержал обширный комплекс документов большевистского и жандармского происхождения (хотя здесь мы находим весьма характерный пробел – отсутствие материалов, связанных с провокатором Малиновским). Сборник “Большевистская печать в тисках царской цензуры. 1910–1914” (1939) построен на документах из относящихся к “Звезде” и “Правде” дел Главного управления по делам печати и Санкт-Петербургского комитета по делам печати – редкий для того времени случай публикации документов “вражеского лагеря”.

Ситуация, сложившаяся после XX съезда КПСС (1956 г.) в ряде отношений способствовала оживлению работы с источниками по истории партии. Значительно расширяются масштабы публикаторской деятельности, уровень ее заметно повышается по сравнению с предыдущим периодом. Именно в это время складывается источниковедение истории КПСС как специальная историческая дисциплина, внедрявшая научный подход к источникам (что нередко входило в противоречие с административно-командными установками). Проблемы историко-партийной археографии активно разрабатывались Археографической комиссией Академии наук и кафедрой археографии Историко-архивного института¹⁰⁸. Немало интересного появилось на страницах журналов “Вопросы истории КПСС” и “Исторический архив”,

Основную работу по публикации источников вел ИМЛ, тесно сотрудничавший с учреждениями Академии наук и архивного ведомства. На первый план здесь вышла подготовка пятого издания сочинений Ленина – так называемого Полного собрания сочинений (ПСС), предпринятого по постановлению ЦК КПСС от 8 января 1957 г. В 1960–1975 гг. появились 55 томов этого собрания.

В ПСС вошло около 9000 произведений и документов, из них более половины не включалось в предыдущие издания. Около 1100 работ опубликовано впервые (кроме того, более 200 документов приведено в научном аппарате соответствующих томов). Основные виды публикуемых источников – литературные произведения (книги и статьи), доклады и выступления, письма, деловые документы, связанные с деятельностью Ленина как руководителя партии, а затем и советского правительства. Впервые включены в ПСС подготовительные материалы – планы, наброски, выписки из литературы (“Философские тетради”, “Тетради по империализму”, “Марксизм о государстве” и др.). В ряде томов имеются приложения, содержащие как некоторые документы самого Ленина, так и документы о нем. При [c.54] подготовке издания была проделана значительная работа по обоснованию авторства и по сверке текстов с первоисточниками.

Научно-справочный аппарат каждого тома включает в себя предисловие, список неразысканных работ Ленина, список работ, в редактировании и переводе которых участвовал Ленин, список работ, возможно принадлежащих Ленину, указатель цитируемых и упоминаемых источников, а также примечания (к тексту и к содержанию), указатель имен (развернутый), даты жизни и деятельности Ленина. Перечисленные элементы аппарата требуют, как правило, сложной исследовательской работы и порой приобретают самостоятельное значение¹⁰⁹.

Положительно оценивая многие достижения составителей ПСС, необходимо тем не менее сказать, что научная публикация ленинского наследия осталась не завершенной. Прежде всего, “Полное собрание сочинений” оказалось далеко не полным. Многие имеющиеся в архивах ленинские документы не были напечатаны по цензурным соображениям. С другой стороны, комментарии (примечания к содержанию) все же явно недостаточны для академического издания – слишком многие обстоятельства остаются не разъясненными. Недостаточно обозначены и текстологические проблемы. Характерная черта – в ПСС не указаны имена составителей и членов редколлегии, что, по существу, превращает научную работу в официозный (“руководящий”) материал.

Параллельно с подготовкой ПСС продолжалось издание “Ленинских сборников”. В 1959–1975 гг. появились XXVI – XXXVIII выпуски, а в 1980 и 1985 гг. (то есть уже после выхода в свет Полного собрания) – XXXIX и XL. Последние выпуски оказались своего рода дополнением к ПСС, поскольку включили большое количество новых документов Ленина за весь период его жизни.

Во втором–пятом изданиях сочинений Ленина в состав аппарата включались даты его жизни и деятельности за соответствующий период. Со временем этот сюжет приобрел самостоятельное значение. В 1931 и 1933 гг. вышли два издания книги “Даты жизни и деятельности Ленина. 1870–1924”. Позднее появился ряд аналогичных работ, посвященных отдельным периодам его жизни. Наконец, в 1961 г. было принято решение создать фундаментальный труд “Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника”, обычно именуемый просто Биохроникой. 12 томов этого издания увидели свет в 1970– 1982 гг. Биохроника представляет значительный интерес не только с собственно биографической, но и с источниковедческой точек зрения, поскольку отражает, по существу, основной комплекс историко-партийных источников, включая ленинские работы, материалы партийных органов, прессу, воспоминания, архивные документы и т. д. Особо следует отметить включение ранее не публиковавшихся документов Ленина и о Ленине¹¹⁰.

В 1920-х гг. начиналось издание собраний сочинений некоторых других партийных лидеров. Из предполагавшихся 23 томов (в 27 книгах) сочинений ЛД. Троцкого в 1923–1927 гг. увидели свет 12 томов (в 18 книгах). Незавершенным осталось и собрание сочинений Г.Е. Зиновьева. Свет увидели тома 1–8, 15–16 из запланированных [c.55] 16-ти. Ретроспективный характер носил том 1 Л.Б. Каменева “Статьи и речи. 1905–1925”, посвященный Ленину (Л., 1925).

Только в 1946 г. по постановлению ЦК ВКП(б) начинают публиковаться Сочинения И.В. Сталина. При его жизни увидели свет 13 томов, включивших работы с 1901-го по январь 1935 года. В 1956 г. был отпечатан том 14 Сочинений Сталина, но в свете решений XX съезда КПСС до читателя он не дошел. В 1960-х гг. 16 томов Сталина были изданы в США. Наконец, в 1997–1998 гг. московское издательство “Писатель” выпустило тома 14–16, составленные Р.И. Косолаповым. Все имеющиеся издания работ Сталина нельзя считать удовлетворительными ни с точки зрения полноты, ни с точки зрения качества их археографической обработки.

С научной точки зрения крупнейшим достижением историко-большевистской археографии можно считать публикацию партийной переписки, включающую серии “Переписка В.И. Ленина и редакции газеты "Искра" с социал-демократическими организациями в России. 1900-1903 гг.” (тт. 1–3. М., 1969-1970), “Переписка В.И. Ленина и руководимых им учреждений РСДРП с партийными организациями. 1903–1905 гг.” (тт. 1–3. М., 1974–1977), а также первые тома аналогичной серии по периоду 1905–1907 гг. Издание предполагалось довести до 1917 г., но оно осталось незавершенным (своеобразным продолжением его можно считать вышедшие в 1957–1974 гг. 6 томов “Переписки Секретариата ЦК РСДРП (б) - РКП (б) с местными партийными организациями” за 1917–1919 гг.). В результате весьма кропотливого и трудоемкого поиска составителями выявлен и систематизирован огромный комплекс источников, почерпнутых из партийных архивов, фондов учреждений политического сыска, периодической печати. Найденные тексты во многих случаях требовали дешифровки, раскрытия псевдонимов и условных терминов. Больших усилий потребовало и комментирование содержания документов.

Широкий резонанс вызвало появление в 1953 г. седьмого издания (в двух частях) сборника “КПСС в резолюциях” (предыдущее издание 1940 г. не имело широкого употребления). Дело в том, что после смерти И.В. Сталина был провозглашен лозунг “коллективного руководства” партией, и отныне историко-партийная литература должна была ориентироваться не на сталинские труды, а на постановления партийных съездов и пленумов ЦК. Позднее – в 1970–1989 гг. - было осуществлено восьмое, “дополненное и исправленное”, издание, доведенное до 1988 г. (в 1990 г. вышел справочный том). Любопытной особенностью этого издания стало наличие в необходимых случаях ссылок на архивные поисковые данные документов¹¹¹.

Параллельно проводились переиздания ставших библиографической редкостью или попавших в спецхраны протоколов и стенографических отчетов партийных съездов (II–XIII и XV), а также некоторых конференций (VI, VIII, XVI). Помимо этого были подготовлены сборники “Первый съезд РСДРП. Март 1898 г. Документы и материалы” (М., 1958) и “Третий съезд РСДРП. Сборник документов и материалов” (М., 1955). В первом случае протоколы съезда, как известно, отсутствуют, второй сборник можно рассматривать как приложение к протоколам. [c.56]

Вышедшая в 1958 г. книга “Протоколы Центрального Комитета РСДРП(б). Август 1917 – февраль 1918 г.” имела свою историю. Впервые указанные протоколы появились в журнале “Пролетарская революция”, а затем изданы отдельным томом в 1929 г. При этом из текста были изъяты положительные высказывания Ленина о Троцком (последний сумел заполучить исчезнувший фрагмент и затем опубликовать его в эмиграции). В издании 1958 г. сборник был пополнен новыми документами, но, разумеется, без ранее изъятых.

Уникальным в своем роде явился сборник “Петербургский комитет РСДРП. Протоколы и материалы заседаний. Июль 1902 – февраль 1917 г.” (Л., 1986), поскольку протоколы партийных комитетов (до 1917 г.) сохранились в архивах лишь в редких случаях.

Юбилеи революций 1905–1907 и 1917 гг. обусловили выход в свет тематических сборников – таких, как “Большевики во главе политической стачки в октябре 1905 г.” (М., 1955), “КПСС в борьбе за победу социалистической революции в период двоевластия. 27 февраля – 4 июля 1917 г.” (М., 1957), “КПСС в борьбе за победу Великой октябрьской социалистической революции. 6 июля – 6 ноября 1917 г.” (М., 1957). Большое количество тематических сборников (типа “Большевики такой-то губернии в такой-то революции”) было выпущено местными издательствами. Все эти книги содержали много ценных источников, но здесь не мог не проявиться общий недостаток тематического вида публикации – отбор документов осуществлялся под заранее заданную идеологическую установку.

Эпоха перестройки и гласности породила надежды на коренное обновление науки истории КПСС (включая историографию, источниковедение и археографию). Были приняты решения о подготовке шестого издания сочинений Ленина и фундаментальной серийной публикации документов партийных съездов, конференций, пленумов ЦК. Однако планы эти не осуществились. На смену систематическим (и хорошо обеспеченным благодаря соответствующей поддержке) программам пришла ситуация неопределенности и случайности.

С середины 80-х годов книжные издания отходят на задний план, а на первом месте оказываются журнальные публикации архивных документов (чему, разумеется, способствовало, начавшееся “открытие архивов”)¹¹¹. Выходивший в 1989–1991 гг. журнал “Известия ЦК КПСС” опубликовал стенограммы закрытых заседаний VIII съезда партии, фрагменты протоколов заседаний ЦК, Политбюро и Оргбюро за 1919–1920 гг., стенографический отчет Пленума ЦК по делу Берия и наконец знаменитый доклад Н.С. Хрущева XX съезду. Другой официоз – “Вопросы истории КПСС” напечатал протоколы Шестой (Пражской) конференции РСДРП, а пришедший на смену этому журналу “Кентавр” (1991–1995) – протоколы Пятой конференции (1908–1909). Немало новых документов (в том числе ленинских) появилось на страницах других журналов (прежде всего научно-исторических). При этом, как и следовало ожидать, основное внимание уделялось сюжетам, ранее закрытым. Так, активно публиковались произведения и документы Троцкого, Каменева, Зиновьева, Бухарина, Рыкова, Томского и др. оппозиционеров. [c.57]

Коренной перелом последовал за прекращением деятельности КПСС в конце 1991 г. История КПСС как самостоятельная научно-учебная дисциплина прекратила свое существование, а соответствующие научные центры и кафедры были ликвидированы. Партийные архивы, ранее находившиеся в ведении ИМЛ или непосредственно ЦК, перешли в систему Федеральной архивной службы. Документы высших партийных органов и личные фонды крупных партийных деятелей поступили в Архив Президента Российской Федерации. (Вестник этого архива под названием “Старая площадь” с 1995 г. выходит в составе журнала “Источник”.) Все это знаменовало новый этап “открытия архивов”.

В мае 1992 г. при Президенте РФ была создана Специальная комиссия по архивам, одной из главных задач которой стало рассекречивание ранее закрытых архивов и фондов. В первую очередь это коснулось документов по запросам Конституционного суда РФ в связи с рассматривавшимся в нем “делом КПСС”. Ксерокопии указанных документов были переданы в Центр хранения современной документации (ЦХСД), образовав там фонд-коллекцию. Аннотированный справочник по их составу – “Архивы Кремля и Старой площади”. Документы по “делу КПСС” изданы в 1995 г. (ранее отдельные части публиковались в журнале “Исторический архив”). В серии каталогов, выпускаемых Государственным архивом РФ, раскрывается содержание так называемых “Особых папок” И.В. Сталина, В.М. Молотова, Н.С. Хрущева. Впервые изданы путеводители по фондам РЦХИДНИ (Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории – бывший Центральный партийный архив). Ценную информацию содержит обширный том “Архивы России, Москвы и Санкт-Петербурга. Справочник-обозрение и библиографический указатель”.

В исторических журналах опубликован целый ряд стенографических отчетов пленумов ЦК: декабрьского 1936 г.¹¹², февральско-мартовского 1937 г.¹¹³, июльского 1957 r.¹¹⁴, октябрьского 1964 г¹¹⁵ Большой интерес вызвал сборник документов “Сталинское Политбюро в 1930-е гг.” (М., 1995). 1920-е годы представлены сборником “Политбюро и церковь 1922–1925 гг.” (Новосибирск–Москва, 1997), а 60–70-е – сборником “Кремлевский самосуд. Секретные документы Политбюро о писателе А. Солженицыне” (М., 1994). Отдельные документы Политбюро публиковались в периодике. Необходимо также отметить сборник “Большевистское руководство. Переписка. 1912-1922” (М„ 1996).

В 1994–1997 гг. сравнительно много публикаций (прежде всего журнальных) посвящается отдельным событиям и темам (в том числе на региональном уровне). Отметим здесь полное преобладание советской проблематики над дореволюционной. В истории большевизма до 1917 г. внимание привлекают в основном “пикантные” сюжеты, связанные с источниками финансирования партии, провокацией и т.п. Последнее обстоятельство особенно бросается в глаза на фоне активной и квалифицированной публикации документов других дореволюционных российских партий. В результате стал ощутим риск вернуться к односторонности (только “с другой стороны”). [c.58]

В целом за последнее десятилетие массив вводимых в научный оборот источников по истории большевизма резко увеличился – прежде всего за счет новых сфер изучения. Однако рост этот происходит во многом бессистемно. Значительные трудности связаны с недостаточной последовательностью в “открытии архивов” и с финансовыми проблемами книгоиздания. Да и сами исследователи и публикаторы не всегда оказываются на высоте своих задач. Когда настоящая работа была завершена, вышли в свет два сборника: “Молотов, Маленков, Каганович. 1957. Стенограмма июньского пленума ЦК КПСС и другие документы” (М., 1998); "В.И. Ленин. Неизвестные документы. 1891-1922" (М., 1999). [c.59]

1 Гамбаров Ю.С. Политические партии России в их прошлом и настоящем. СПб., 1904. С. 3. [c.59]
Вернуться к тексту