Т. ПАРСОНС. О понятии «политическая власть»

Антология мировой политической мысли: В 4 т. М., 1997. Т. П. С. 479—486.

Власть понимается здесь как посредник, тождественный деньгам, циркулирующий внутри того, что мы называем политической системой, но выходящий далеко за рамки последней и проникающий в три функ­циональные подсистемы общества (как я их себе представляю) — эко­номическую подсистему, подсистему интеграции и подсистему поддер­жания культурных образцов. Прибегнув к очень краткому описанию Свойств, присущих деньгам как экономическому инструменту подобно­го типа, мы сможем лучше понять и специфику свойств власти.

Деньги, как утверждали классики экономической науки, одновре­менно представляют собой и средство обмена, и «ценностный эталон». Деньги — это символ в том смысле, что, измеряя и, следовательно,  "выражая" экономическую ценность или полезность, сами они не об­ладают полезностью в изначальном потребительском значении слова. Деньги имеют не «потребительскую стоимость», а только «стоимость меновую», т.е. позволяют приобретать полезные вещи. Деньги служат, [240]таким образом, для обмена предложениями о продаже или, наоборот, о покупке полезных вещей. Деньги становятся главным посредником только тогда, когда обмен не носит обязательного характера, подобно обмену дарами между некоторыми категориями родственников, или когда он не совершается на основе бартера, т.е. обмена равноценными вещами и услугами.

Восполняя нехватку прямой от себя пользы, деньги наделяют того, кто их получает, четырьмя важными степенями свободы в том, что ка­сается участия в системе всеобщих обменов:

1) свободой тратить полученные деньги на приобретение, какой-либо вещи или набора вещей из числа наличествующих на рынке и в пределах имеющихся средств;

2) свободой выбирать между многими вариантами желаемой вещи;

3) свободой выбирать время, наиболее подходящее для покупки;

4) свободой обдумывать условия покупки, которые в силу свободы выбора времени и варианта предложения человек может, смотря по об­стоятельствам, принять или отвергнуть. И напротив, в случае с барте­ром участник торга связан тем, что его партнер имеет или желает иметь в обмен на то, что он имел, и уступит в данный момент. Вместе с полу­чением четырех степеней свободы человек, конечно, подвергается риску, связанному с гипотетичностью предположения о том, что деньги будут приняты другими и что их ценность останется неизменной.

Первые деньги были посредником, стоявшим еще очень близко к то­вару, — самым известным примером этого являются драгоценные ме­таллы, и многие до сих пор полагают, что стоимость денег «действи­тельно» основывается на рыночной стоимости их металлической осно­вы. На этой основе тем не менее в развитых финансовых системах была возведена сложная структура инструментов кредитования, в которой только ничтожная часть сделок действительно совершалась с исполь­зованием металлических денег — они превращаются в «резерв», при­берегаемый на всякий случай, и используются главным образом для сведения международных балансов. Я подробнее остановлюсь на при­роде кредита в другой части статьи. Сейчас же достаточно сказать, что, как бы в некоторых случаях ни было важно наличие металлических ре­зервов, все современные финансовые системы функционируют, опира­ясь преимущественно не на металл как реального посредника, а на деньги «без стоимости». Более того, принятие этих денег «без стоимос­ти» основывается на определенном доверии, институционализирванном в финансовой системе. Если бы гарантия денежных обязательств [241] покоилась только на их конвертируемости в металлическую монету, тогда в подавляющем большинстве случаев они бы обесценились по той простой причине, что общее количество металла может покрыть лишь малую долю денег.

И наконец, деньги «хороши», т.е. функционируют как посредник, только в недрах достаточно определенной сети рыночных отношений, которая действительно достигла сегодня мирового уровня, но поддер­жание которой требует специальных мер обеспечения взаимоконвер­тируемости национальных валют. Такая система есть область вирту­альных обменов, в которой деньги могут быть потрачены, но не в недрах которой поддерживаются определенные условия, обеспечивающие системе защиту и управление со стороны как закона, так и ответствен­ных властей, контролируемых законом.

Аналогичным образом понятие институционализированной системы власти прежде всего выдвигает на первый план систему отношений, в рамках которой некоторые виды обещаний и обязательств, навязанных или взятых добровольно — например, в соответствии с договором, — рассматриваются как подлежащие исполнению, т.е. в нормативно ус­тановленных условиях уполномоченные деятели могут потребовать их выполнения. Кроме того, во всех установленных случаях отказа или по­пыток отказа от повиновения, посредством чего деятель пробует укло­ниться от своих обязательств, их «заставят уважать», угрожая ему ре­альным применением ситуационно-негативных санкций, выполняющих в одном случае функцию устрашения, в другом — наказания. Именно события в случае с деятелем, о котором идет речь, намеренно изменяют (или угрожают изменить) ситуацию ему во вред, каково бы ни было кон­кретное содержание этих изменений.

Власть, таким образом, является реализацией обобщенной способ­ности, состоящей в том, чтобы добиваться от членов коллектива вы­полнения их обязательств, легитимизированных значимостью послед­них для целей коллектива, и допускающей возможность принуждения строптивых посредством применения к ним негативных санкций, кем бы ни являлись действующие лица этой операции.

Читатель заметил, что для определения власти я употребил понятие «обобщение» и «легитимация». Добиться обладания полезным пред­метом, выменяв его на другой предмет, не означает совершить денеж­ную сделку. Таким же образом из моего определения следует, что до­биться удовлетворения своего желания, определено оно как обязатель­ство объекта или нет, посредством простой угрозы со стороны превос-[242]ходящей силы не составляет акта властвования. Я хорошо знаю, что большинство представителей политической науки выбрали бы другое определение и увидели бы здесь пример властвования [...], но я намерен придерживаться собственного определения и изучать вытекающие из него следствия. Способность обеспечивать удовлетворение желания должна быть обобщенной, чтобы можно было назвать ее властью в том смысле, который я придаю этому термину, а не быть только функцией отдельного применения санкции, которую в состоянии наложить одно лицо, и, наконец, использованный посредник должен быть «символи­ческим». На второе место среди свойств власти я поставил легитима­цию. Это с необходимостью вытекает из моего понимания власти как «символической», которая, будучи обмененной на что-нибудь действи­тельно значимое для эффективности сообщества, а именно на повино­вение, не оставляет приобретателю выгоды, т.е. лицу, выполнившему обязательство, «никакой ощутимой ценности». Это значит, что ему не остается ничего другого, кроме совокупности антиципации, а именно: при других условиях и в других случаях он может напомнить об опреде­ленных обязательствах со стороны иных сообществ. В системах власти легитимация является, таким образом, фактором, аналогичным дове­рию при взаимном согласии на принятие денежной единицы и ее ста­бильности в финансовых системах.

Оба критерия объединены тем, что если легитимность обладания и использования власти подвергается сомнению, то это ведет к исполь­зованию все более сильных средств, способствующих достижению по­виновения. Эти средства должны быть все более и более Эффективны­ми «внутренне» и, следовательно, лучше приспособленными к особым ситуациям объектов исходя из их недостаточно общего характера. Кроме того, в той мере, в какой эти средства являются внутренне эф­фективными, легитимность постепенно становится все менее важным фактором их эффективности; в конце этого развития находится приме­нение — вначале различных видов принуждения, затем силы как само­го по сути своей эффективного из всех средств принуждения.

[...] Теперь мы в состоянии затронуть последнюю из тех важных про­блем, которые было решено разобрать в рамках настоящей статьи и ко­торая состоит в том, чтобы выяснить, является ли власть задачей с ну­левой суммой в том смысле, что в системе всякое приращение власти единицей А является действенной причиной утраты соответствующего количества власти другими единицами — Б, В, Г... Сравнение с день­гами, на котором мы настаивали с самого начала, могло бы помочь в [243] поисках ответа, который при некоторых обстоятельствах будет явно ут­вердительным, но ни в коем случае не будет таковым при любых обсто­ятельствах.

Случай с деньгами ясен: при разработке бюджета, призванного рас­пределить имеющийся доход, всякое выделение средств по какой-то одной статье должно осуществляться за счет других статей. Вопрос в том, чтобы выяснить, действуют ли подобные ограничения в экономи­ке, понимаемой как глобальная система. В течение долгого времени многим экономистам так и казалось; и это был самый серьезный недо­статок прежней «количественной теории денег». Самой явной полити­ческой аналогией здесь является распределение власти в рамках обо­собленного сообщества. Вполне очевидно, что если А, который ранее занимал положение, сопряженное с реальной властью, перемещен рангом ниже и на его месте теперь находится Б, то А утрачивает власть, а Б ее получает, причем общая сумма власти в системе остается неиз­менной. Многие теоретики, в том числе Г. Лассуэлл и Ч. Райт Миллс, полагали, что это правило является одинаково справедливым для всей совокупности политических систем.

Самым очевидным и серьезным фактом, разбившим теорию нулевой суммы, было учреждение кредита коммерческими банками. Случай этот настолько важен в качестве демонстрационной модели, что требу­ет краткого разъяснения. Когда вкладчики вкладывают свои деньги в банк, они не только помещают их в надежное место, но и передают в распоряжение банка, который может дать их в долг. Поступая так, де­позиторы ни в коей мере не теряют права собственности на свои деньги. Вклады возвращаются в полном размере по заявлению вкладчика, причем единственные общепринятые ограничения здесь определяются режимом работы банка. Банк все же использует часть вкладов для предоставления кредита под проценты, в силу чего он не только пере­дает в распоряжение заемщика энную сумму денег, но и принимает в большинстве случаев обязательство требовать возврата займа только в полном соответствии с заключенным договором, который в целом ос­тавляет за заемщиком свободу действий, ничем не нарушаемую в тече­ние условленного срока, или обязывает его произвести обговоренные заранее выплаты ввиду амортизации займа. Другими словами, одни и те же деньги начинают выполнять «двойную функцию»: они рассмат­риваются как собственность и депозиторами, хранящими документы на вклады, и банкиром, получившим право одалживать эти деньги, как «свои собственные». Таким образом, происходит возрастание суммы [244] денег в обороте, измеряемое количеством текущих займов по отношению к объему бессрочных вкладов.

[...] Таким же образом попытаемся теперь провести точный анализ систем власти. Мое предположение состоит в том, что существует круговое  движение между политической сферой и экономикой; суть его в обмене фактора политической эффективности — в данном случае участия в контроле над продуктивностью экономики — на экономический результат, состоящий в контроле над ресурсами, способном, например принять форму инвестиционного займа. Это круговое движение регулируется посредством власти в том смысле, что фактор, представленный подлежащими исполнению обязательствами, в частности обязательством оказания услуг, с лихвой уравновешивает результат, представленный открывшимися для эффективного действия возможностями.

Мое предположение состоит в том, что одно из условий стабильности этой системы циркуляции состоит в равновесии факторов и результатов властвования с той и с другой стороны. Это — иной способ сказать, что данное условие стабильности в том, что касается власти, формулируется идеальным образом как система с нулевой суммой, хотя то же самое неверно, по причине инвестиционного процесса, для вовлеченных в оборот денежных средств. Система кругового обращения присущая политической сфере, понимается тогда как место привычной мобилизации ожиданий относительно их исполнения; эта мобилизация может осуществляться двумя способами: либо мы напоминаем обстоятельствах, которые вытекают из прежних договоренностей, являющихся в некоторых случаях, как, например, в вопросе о гражданстве правоустанавливающими; либо мы берем на себя в установленных пределах новые обязательства, заменяющие старые, уже выполненные. Равновесие характеризует, конечно, всю систему, а не отдельные  части.[...]

Существует ли политический эквивалент банковской системы ¾ средство, которое пробило бы брешь в круговом обороте власти, позволив внести весомые добавки к тому количеству власти, которое держится в системе? Смысл моих рассуждении в доказательстве того, что такое средство существует и что его источник находится в системе поддержки, т.е. в зоне обменов между властью и влиянием на нее,  между политической системой и системой интеграции.

Прежде всего я предполагаю, и это особенно наглядно в случае с демократическими избирательными системами, что политическая и поддержка должна рассматриваться как обобщенная уступка власти, ставящая [245] в случае, победы на выборах избранных лидеров в положение, аналогичное положению банкира. «Вклады» власти, сделанные изби­рателями, могут быть отозваны — если не тотчас, то хотя бы на следующих выборах и на условии, аналогичном режиму работы банка. В некоторых случаях выборы связаны с условиями, сопоставимыми с бартером, точнее говоря, с ожиданием выполнения некоторых конкретных требований, отстаиваемых стратегически мыслящими избирателями, и ими одними. Но особенно важно, что в системе, которая является плюралистической с точки зрения не только состава сил, осуществляющих политическую поддержку, но и проблем, подлежащих разрешению,  такие лидеры получают свободу действия для принятия различных, обязательных для исполнения решений, затрагивая в этом случае и другие группы общества, а не только те, чей «интерес» был удовлетворен непосредственным образом. Эту свободу можно представить как ограниченную круговым потоком: другими словами, можно сказать, что фактор власти, проходящий по каналу политической поддержки, будет самым точным образом уравновешен его результатом — политическими решениями в интересах тех групп, которые их специально требовали.

Существует все же другая составляющая свободы избранных лидеров, которая и является здесь решающей. Это свобода использовать влияние — например, благодаря престижу должности, не совпадающему с объемом причитающейся ей власти, — чтобы предпринять новые попытки «уравнять» власть и влияние. Это использование влияния для укрепления общего предложения власти. Как это можно себе представить?

Важно то, что связь между средствами, используемыми для позитивных и негативных санкций, есть инверсия случая с созданием банковского кредита. Там речь действительно шла об использовании власти, конкретизированной в обязательности исполнения кредитных соглашений, которая и позволяла «почувствовать разницу». Здесь же речь идет о способности выборочного осуществления влияния посредством убеждения. Похоже, что этот процесс выполняет свою роль посредством функции управления, которая — с помощью отношений, поддерживаемых с различными аспектами структуры электорального корпуса сообщества, — порождает и структурирует новый «спрос» в смысле специфического спроса на решения.

Тогда можно сказать, что подобный спрос — применительно к тем,  кто принимает решения. — оправдывает растущее производство власти, что стало возможным именно из-за обобщенного характера мандата [246] политической поддержки; поскольку этот мандат выдан не на основе бартера, т.е. в обмен на конкретные решения, но вследствие того «уравнения» власти и влияния, которое установилось посредством вы­боров, он является средством осуществления, в рамках конституции, того, что на правительственном уровне кажется наиболее соответству­ющим «всеобщему интересу». В этом случае руководителей можно сравнить с банкирами или «брокерами», которые могут мобилизовать обязательства своих избирателей таким образом, что совокупность обязательств, взятых всем сообществом, увеличивается. Это возраста­ние должно все же быть оправданным мобилизацией влияния: нужно, чтобы оно одновременно воспринималось как соответствующее дейст­вующим нормам и применимое к ситуациям, «требующим» действия на уровне коллективных обязательств.

Критической для оправдания проблемой является в определенном смысле проблема консенсуса, его воздействия на тот ценностный прин­цип, каким выступает солидарность. Критерием, соответствующим этому ценностному принципу, становится, следовательно, консенсус.

В этом случае возникает задача нахождения основы, позволяющей нарушить круговую стабильность системы власти с нулевой суммой. Решающим для этого является то, что подобное может произойти, когда сообщество и его члены готовы взять на себя новые, подлежащие исполнению обязательства за рамками и сверх тех, которые были в силе раньше. Тогда возникает насущная потребность оправдать подобное расширение и трансформировать «чувство» того, что необходимо что-то предпринять, в обязательство предпринять эффективное действие, содержащее при необходимости принудительные санкции. В этом про­цессе сильный деятель представлен избранными руководителями — в той мере, в какой к ним применима аналитически независимая харак­теристика позиции власти, присущей выполняемой ими функции, оп­ределяющая лидера как человека, обремененного поиском необходи­мого обоснования для политических программ, которые не были бы приняты в случае кругового оборота власти.

Можно предположить, что сравнение с кредитом, наряду с прочими, оказывается верным с точки зрения его временного измерения. По­требность в большей эффективности, необходимой для выполнения новых программ, составляющих добавку к общей нагрузке сообщества, влечет за собой изменения на уровне организации посредством нового сочетания производственных факторов, развития новых организмов, ангажированности персонала, выработки новых норм и даже модификации [247] основ легитимации. Следовательно, избранные лидеры не могут считаться по закону ответственными за немедленное выполнение, и, наоборот, нужно, чтобы источники политической поддержки оказали им доверие, т.е. не требовали немедленной «оплаты» — в момент сле­дующих выборов — той доли власти, которую имели их голоса, реше­ниями, продиктованными их собственными интересами.

Правомерно, может быть, называть ответственность, принимаемую в этом случае, ответственностью руководства, подчеркнув ее отличие от административной ответственности, сосредоточенной на повседнев­ных функциях. В любом случае я хотел бы представить процесс возрас­тания власти способом, строго аналогичным экономическому инвести­рованию в том смысле, что «возмещение» должно повлечь за собой по­вышение уровня коллективного успеха в направлении, выявленном выше, а именно: повышение эффективности коллективного действия в зонах с обнаружившейся ценностью, о которой никто не подозревал, если бы лидер не пошел на риск, подобно предпринимателю, решивше­муся на инвестиции. [...]

Печатается по: Политология: хрестоматия / Сост. проф. М.А. Василик, доц. М.С. Вершинин. - М.: Гардарики, 2000. 843 с. (Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается начало текста на следующей  странице печатного оригинала данного издания)