Попытки осмысления политической организации значительных географических пространств известны с древнейших времен (Геродот, Фукидид, Страбон, Полибий). Новое время дало примеры более строгого подхода к влиянию географических (континентальное, островное или прибрежное местоположение страны и размеры ее территории, протяженность береговой линии и границ, тип коммуникаций, ландшафт, климат) и демографических факторов на социально-политическую жизнь народов (Ш. Монтескье, Г. Гердер, К. Риттер, Г.Т. Бокль, Э. Реклю, Ф. Ратцель и др.). Однако становление геополитики как науки относится ко второй половине прошлого – первой половине нынешнего века.

Шведский государствовед Р. Челлен (1864-1922), американский адмирал А. Мэхэн (1840-1914), англо-американский теоретик Х.Макиндер (1861-1947), немец К. Хаусхофер (1869-1946) – наиболее видные геополитики-классики. Именно они предложили концепции и научный аппарат этой дисциплины. Среди них:

Подводя итоги классическому этапу в становлении геополитики как науки, рассматривающей пространство с точки зрения интересов государства (империи), возможности применения государственной мощи с целью ее наращивания и более отдаленном географическом пространстве, следует отметить размежевание геополитики и политической географии как науки, рассматривающей государство (политику) с точки зрения “больших пространств”. Отметим в связи с этим некоторые закономерности, вскрытые классической геополитикой:

В конечном счете история подтвердила, что даже очень большая геополитическая мощь не позволяет контролировать бесконечно большие пространства, а все известные попытки установления мирового господства заканчивались крахом (А. Македонский, Чингисхан, Наполеон, Гитлер) в силу объективных пределов самодостаточности.

Послевоенная (Ялтинская) система до развала Советского Союза несмотря на локальные конфликты и крушение колониальной системы способствовала стабильности биполярного идеологически разделенного мира (СССР и США с их союзниками). Существует заслуживающая внимания концепция, что биполярная геополитическая структура мира была не просто полувековым фактором стабильности, но и является оптимальной моделью расстановки геополитических сил вообще. “Периодическая таблица государств (геополитических элементов)” В.Б. и И.В. Тихомировых¹ трактует проблему таким образом, что все существующие государства планеты (по крайней мере около ста наиболее значительных) занимают вполне определенные уровни в соответствии с экономическим потенциалом каждого (валовый национальный продукт). При этом на каждом уровне (орбите) может размещаться строго определенное количество стран (2, 2, 6, 2, 6, 2, 10...). Предложенная схема исключает “однополюсный” геополитический расклад сил в мире, рассматривает гегемонию одной сверхдержавы, например, США в качестве абсурда, напоминающего “однополюсный” магнит. Из таблицы следует, что верхний уровень сегодня занимают США и КНР. Последняя с ее 12-14% ежегодного прироста ВНП заняла место СССР, а Россия провалилась в силу известных событий на третий уровень, тогда как объединенная Германия прочно утвердилась на втором.

Смысл подобного сопоставления станет яснее, если учесть, что моря и океаны составляют три четверти поверхности планеты, что и сегодня свыше половины мирового промышленного производства сосредоточено в 200-километровой прибрежной зоне, что и сегодня морские перевозки дешевле сухопутных, что большие континентальные пространства сложны для создания транспортной, коммуникационной и управленческой инфраструктуры.

Важнейшей проблемой геополитики остается сочетание универсальной (мировой), региональной (цивилизационной) и страновой (государственной) безопасности. Национально-государственный уровень достаточно ясно связан с реальными национальными интересами государства, как геополитического субъекта. Ясно и то, что путь к осознанию неоднозначно понимаемых общечеловеческих интересов лежит через посредничество уже более трудно осознаваемых интересов среднего (посреднического) регионального уровня. Для стран Запада это в сфере национальной безопасности выглядит достаточно просто: национальное военное ведомство – НАТО – Совет Безопасности ООН.

Думается, что история остается открытой для поиска и создания новых цивилизационных форм и геополитических конфигураций. И, видимо, самое время перейти от констатации фактов к некоторым теоретическим предпосылкам сделанного выбора. К ним относятся рациональные стороны цивилизационно-культурологической парадигмы в духе идей Н.Я. Данилевского, П. Сорокина, О. Шпенглера, А. Тойнби, теории мир-системного анализа И. Валлерстайна, геополитического и цивилизационно-культурологического синтеза С. Хантингтона.

Тойнбианская парадигма в ее современном варианте предстает в виде перечня из пяти региональных цивилизационных организмов, каждый с соответствующим ядром духовной культуры, каждый равен друг другу перед лицом истории, имеет право на рождение, жизнь и смерть. Подобные представления вполне демократичны, не оставляют места европоцентризму. Вот те цивилизации, которые складывались исторически: индо-буддийская, китайско-конфуцианская, арабо-мусульманская, западно-христиан-ская, славяно-православная. С их локализацией на современной политической карте мира не возникает проблем.

Подмечая высокую разрешающую способность цивилизационного подхода, Хантингтон подчеркивает центральную роль религиозных идей и национальных политических культур в современном мире, предостерегает от смешивания модернизации с вестернизацией: “Презумпция Запада, что по мере модернизации другие народы станут “такими же, как мы”, – это частица западного высокомерия, иллюстрирующего столкновение цивилизаций” (19). Что же касается России, то, оставаясь атлантистом, как, например, и Г. Киссинджер и опираясь на традиционные геополитические идеи о значении континентальной Евразии (и, соответственно, островной Америки), он предостерегает от попыток восстановления бывшего Советского Союза.

После гражданской войны и утверждения большевизма в России в русской эмигрантской преимущественно молодежной среде возникло в 20-е годы интеллектуальное движение, известное как евразийство (П.Н. Савицкий, Н.С. Трубецкой, Г.В. Вернадский, П.П. Сувчинский, Л.П. Карсавин). Согласно евразийским представлениям извечная борьба между “лесом” (оседлые славяне лесной полосы) и “степью” (урало-алтайские кочевники) увенчалась в монгольский период победой “степи”, но в XV веке “лес” (Московия) взял исторический реванш. С тех пор Московское государство стало главной ценностью русской политической истории.

Евразийцы пересматривали традиционные представления о политических последствиях ордынского правления на Руси, считали западную часть монгольской империи истинной предшественницей российской государственности, а “киевскую идею” оценивали как провинциальную. Европеизацию России они считали более вредной, чем полезной для страны, для русской культуры, а проводником безответственной европеизации и пришедших с нею коммунистических идей считали западнически ориентированную часть российской интеллигенции. Многие переклички с идеями евразийцев мы находим у Л.Н. Гумилева, который не без гордости называл себя “последним евразийцем”.

В отличие от монархически настроенной русской эмиграции евразийцы усматривали в трагедии революции и гражданской войны глубокий исторический смысл, а будущее России видели не в качестве европейской державы, а в роли лидера антиевропейского движения, что придавало им сходство с советской геополитической доктриной противоборства с капиталистическим Западом и объединения с национально-освободительным движением Востока. Некоторые из евразийцев считали, что Россия неизбежно отвергнет бесчеловечность и мерзость большевизма, возродит православие, совершит всенародное покаяние за грех безумного Октябрьского восстания. Другие же думали, что советская власть есть компромисс между большевиками и русским народом, который использовал большевизм, чтобы спасти территориальную целостность и возродить империю. Однако в возможность сохранения единства страны на длительную перспективу не верили, предвидели неминуемый крах большевизма, свертывание российского государства до его славянского и даже только великорусского ядра, хотя не считали, что это приведет русский народ к национальной катастрофе.

Распад Советского Союза – это особая тема, но некоторый свет на данный процесс проливают признания Г. Шахназарова: “Само сообщество, которое мы называем мировым, становится по сути именно таким только теперь, после того, как вберет в себя все составные компоненты миропорядка. Причем “соединение” Востока и Запада, как принято называть, представляет собой лишь первый этап грандиозной операции (курсив мой. – А.У.), за которым последует другой, может быть еще более сложный, а именно: интеграции Севера с Югом. Иначе говоря, речь идет о мировом процессе становления новой цивилизации” (23). Оставим без внимания личный выбор Г. Шахназарова в пользу единой “новой цивилизации”. Если это “возможный сценарий будущего”, то не будет ли “цена свободы” народов Китая, Индии, Арабского мира, аналогичной “цене свободы” народов СССР? Очень серьезно “подставил” своего бывшего босса М. Горбачева его бывший главный политический советник. Потому, что кто-то должен ответить на вопрос, рожденный грандиозной поговоркой известного политолога: если это “операция”, то в каких штабах она разрабатывалась, какова была доля участия в этой “операции” политической правящей элиты СССР?

Конечно, “одна шестая” была богата территорией, но вот был ли Советский Союз империей, это, как говорится, еще вопрос. Мы отметаем пропагандистское клише “империи зла”, так как со времен Н. Макиавелли не принято говорить о добрых или злых государствах и политике.

Для определения Советского Союза как империи, нет фактических оснований. Более того, в политической науке еще не сформировался адекватный научно-категориальный аппарат для описания этой нетривиальной формы государственности. Это не значит, что вопрос об имперском будущем евразийского пространства вовсе лишен смысла. И уж в любом случае рассмотреть его предстоит в системе геополитических и цивилизационных координат.

Сегодня в нашей стране радикальным демократам-западникам противостоят три концепции правых почвенников:

1) этноцентричная идея России только как “государства русских” (основанием здесь является то, что, имея в составе своего населения 82% этнических русских, по всем западным меркам РФ является государством моноэтническим);

2) имперская субкультура в двух своих ностальгических вариантах (идея возврата к “единой и неделимой” России или к “союзу нерушимому”);

Последняя идея представляется и наиболее перспективной и наиболее конструктивной, если будет соблюден ряд условий:

– поставить продуманные социо-культурные фильтры, прозрачные для технической информации Запада, но не пропускающие западные нормы, ценности, идеалы (то есть в новых условиях и в другом месте воспользоваться опытом Японии в период проведения в 1868 году “реформ Мэйдзи”);

– остановить бессмысленную и опасную войну радикальных демократов против имперского наследия России и преобразовать его в демократический федерализм, поскольку разрушение больших имперских пространств чревато соскальзыванием в доцивилизованное положение;

– этнократии, возникшие на базе местной номенклатуры, должны оставить нерентабельные и пагубные для всех стран “ближнего зарубежья” попытки прорваться в постиндустриальное общество в обход России;

– используя геополитические наработки ранних евразийцев, наследие классической геополитики, постоянно иметь в виду, что атлантизм будет и впредь стремиться к противопоставлению Германии и России, как двух претендентов на хартленд, к отрыву Восточной Европы от России, к ее дальнейшему раздроблению; постоянно учитывать, что у Евразийского пространства есть своя логика, что претензии на хартленд отчетливо заявлены в Туранском (турецком по происхождению) проекте, что сегодня можно только догадываться о геополитических амбициях Китая.

В ряду геополитических констант важное место занимают те, что связаны с этнической (национальной) дифференциацией населения планеты в целом и отдельных стран. Дело в том, что в геополитике главными действующими силами выступают государства, существующие де-юре или де-факто, а также только становящиеся таковыми. Они являются целостным и относительно самостоятельным (а то и самодовлеющим) организмом со своими интересами, ценностями и устремлениями.

Между тем не только направленность, сила и содержание интересов и устремлений государств, но и само их возникновение и существование, укрепление и разрушение во многом обусловливаются национальными и этническими факторами. Вот почему государственное конституирование этнических, национальных общностей выступает как одна из общих тенденция создания, функционирования и развития суверенного национального государства.

В то же время, как писал русский философ И. Ильин: “Никогда и нигде племенное деление народов не совпадало с государственным. Вся история дает тому живые и убедительные доказательства. Всегда были малые народы и племена, не способные к государственному самостоянию. Многие малые племена только тем и спаслись в истории, что примыкали к более крупносильным народам, государственным и толерантным: отделить эти малые племена значило бы – или передать их новым завоевателям и тем самым окончательно повредить их самобытную культурную жизнь, или погубить их совсем... Ни история ни современное правосознание не знает такого правила: “Сколько племен, столько и государств”.

Но человечество не может существовать в ситуации абсурда. Поэтому не удивительно, что практически нигде в мире территории расселения этносов и государственные границы не совпадают полностью. Правда, история знает попытки привести их в соответствие друг с другом. Одной из них в масштабах Европы была Версальская система, созданная после первой мировой войны.

Однако последующие годы показали, что Версальская система не утверждала безусловность принципа национальной государственности в строительстве мирной Европы.

Тем не менее тенденция к реализации этого принципа остается непреодолимой. Так, в 50-х и 60-х г.г. нашего столетия национальные движения привели к краху системы колониализма.

С распадом биполярной системы на планете возродились такие идеи, как право наций на самоопределение и демократию и одновременно – всевозможные формы национализма и трайбализма. Не только национальные элиты, но и широкие массы видят в собственной государственности гарантии сохранения и развития народа как целостного самобытного образования со своей системой ценностей и приоритетов. Во имя ее создания в политическую жизнь в качестве ее самостоятельных субъектов активно включаются и крупные этносы (нации), и малочисленные этнические (национальные) группы. Все они проявляют высокую активность и требовательность в защите, реализации своих национальных интересов.

Геополитической проблемой являются межэтнические конфликты. Национальные движения, однажды зародившись, имеют тенденцию к радикализации своих требований, и если они не удовлетворяются, к ужесточению форм борьбы за их реализацию. Опыт мировой истории учит, что при этом они не ограничиваются ненасильственными средствами. В национально-освободительном движении на всех его этапах, как известно, большое место занимали вооруженные восстания и освободительные войны. Вначале немного статистики. По подсчетам английского социолога-международника Э. Луарда, за период с 1400 г. по настоящее время примерно половина случившихся в мире вооруженных конфликтов произошла между государствами. За четыре же послевоенных десятилетия из 127 “значительных” войн лишь 37 принадлежали к категории международных. По данным Дипломатической академии МИД РФ, удельный вес собственно международных насильственных конфликтов, происшедших в 1945-1989 гг., еще меньше: только 22 из 147 крупных вооруженных конфликтов имели исключительно межгосударственный характер, а остальные – преимущественно внутригосударственный.

Многочисленные факты последнего десятилетия и прежде всего изменение политической карты мира вследствие распада СССР, Югославии и Чехословакии, объединение Германии вызывают еще больший интерес к роли и значению этнических факторов в геополитических процессах. В их общей оценке едва ли не проходной фразой стало признание того, что ХХ век – век национализма. “Этнические конфликты, – по оценке Генерального секретаря ООН Б. Бутроса-Гали, – одна из наиболее сложных проблем нашего времени”.

Данная констатация подчеркивает чрезвычайно сложные и крайне противоречивые процессы в области межэтнических и межнациональных отношений. Здесь исключительно болезненно заявляют о себе множество острейших проблем, несвоевременное или неправильное решение которых порождает драматические и трагические ситуации, то здесь то там взрывающиеся напряженными конфликтами вплоть до открытых вооруженных столкновений. Так, события в Чечне и вокруг нее властно заявили об огромной роли этнических и национальных факторов в жизни современной России.

Между тем межэтнические тяжбы, столкновения и войны не имеют ни территориальной, ни временной, ни социально-политической локализации. Они не являются исключительным продуктом определенного исторического периода, допустим, конца нынешнего столетия, одного социально-политического режима, например, “тоталитарного социализма” или конкретного геополитического организма, скажем, “российско-советской империи”. Мировая история с древнейших времен и до наших дней дает множество доказательств этого, и кто знает, что еще ждет человечество впереди! По крайней мере, известный американский ученый О. Тоффлер главную опасность для США видит как раз в неспособности его страны по-новому решать этнические проблемы. Именно в силу этого, считает он, Соединенные Штаты в будущем разделятся на две части – Восток, тяготеющий к Европе, и Запад, ориентированный на Японию и Тихоокеанский регион.

В этой связи очевидно, что не только теоретический, но и сугубо практический интерес представляют собой вопросы политического характера этничности, в частности, этнических факторах геополитики.

Несовпадение естественных географических границ с политическим делением мира, с пространствами, которые организованны, конституированны в государства с территориями расселения этнических общностей, выводит положение последних, связанные с ним этнические движения и конфликты, из разряда сугубо внутренних дел отдельных государств. С давних пор и по настоящее время они представляют собой острую проблему геополитики.

С одной стороны, прологом многих политических процессов современного мира, повлекших за собой геополитические столкновения и перегруппировку сил, было стремление этнической группы изменить свое социальное и политическое положение. Не станем совершать далекие исторические экскурсы. Напомним лишь, что попытка Ирака захватить Кувейт вызвала решительное и активное противодействие мирового сообщества, а государственное самоопределение народов бывшей социалистической Югославии породило тугой узел противоречий, в орбиту которых втянуты многие государства.

Практически никогда внешняя политика государств не бывает этнически нейтральной. Нередко она прямо вдохновляется этническими соображениями. Справедливо выражение, что высшие эшелоны власти при планировании государственной политики мыслят “этнически”.

Наличие этнических сородичей за рубежом побуждает правительства к установлению с ними солидарных связей, которые отнюдь не сводятся только к гуманитарным вопросам. Попытка же властей пренебречь такими связями создает для них серьезные трудности во внутреннем плане. Соответственно этому, положение тех или иных национальных групп становится предметом мировой политики, двусторонних и многосторонних межгосударственных соглашений.

В то же время различные государства в собственных политических интересах вмешиваются в этнические процессы в зарубежных странах (СССР в Эфиопии, США в Ливане, Индия в Шри-Ланке, Россия в Таджикистане, Армения в Карабахе и т.д.) В свою очередь, большинство правительств часто пытаются объяснить причины своих этнических конфликтов иностранным вмешательством во внутренние дела их государств.

Все это означает, что межнациональные и межэтнические споры все очевиднее перерастают в межгосударственную, геополитическую проблему. Ее решение так или иначе затрагивает многие страны и народы, в том числе находящиеся за пределами государств, в которых зародился и развертывается этнический, национальный конфликт. Государственные границы уже не могут никого защитить от последствий возможных этнических конфликтов, связанных с ними насилий. Это значит, что ни одна страна, тем более многонациональная, не может позволить себе игнорировать этнические проблемы и противоречия.

В стремлении предотвратить такие последствия, ООН выступает против любых действий, направленных на расчленение или нарушение территориальной целостности или политического единства суверенных и независимых государств, которые в своих действиях соблюдают принцип равноправия и самоопределения народов. Это значит, что движение за национальное самоопределение, создание национальной государственности имеет правовую основу лишь в том случае, когда направлено на ликвидацию угнетения и дискриминации. Отечественные юристы подчеркивают, что “в соответствии с современной практикой для применения принципа равноправия и самоопределения народа к конкретным ситуациям и установления, является ли та или иная группа населения народом, обладающим правом на самоопределение, необходима коллективная легитимация в рамках ООН или, например, СБСЕ”.

Таким образом, этнические факторы оказывают разностороннее и существенное влияние на формирование и развитие государств, на их интересы, мотивы и саму деятельность на международной арене, а следовательно, на геополитическую ситуацию и геополитические процессы в мире. Признание таких реалий объединяет ученых, изучающих эту проблематику. Однако предметный анализ самих механизмов, характера и результатов влияния этнических факторов, взаимозависимости этнических и геополитических процессов нуждается в дополнительных и новых исследованиях. Они чрезвычайно важны и актуальны, так как будут служить выработке и утверждению таких оптимальных моделей организации мирового сообщества, которые смогут обеспечить учет этнических (национальных) различий, порождаемых ими интересов каждого народа, а это необходимо для сохранения и укрепления международного мира и сотрудничества.

Сегодня стало ясно, что мировое сообщество не располагает никакими иными возможностями противодействия этническим конфликтам, кроме как так называемого контролируемого использования силы в различных формах, будь то в рамках СНГ, ООН или НАТО. Не говоря уже о том, что эти средства малоэффективны даже в тактическом плане (о чем красноречиво свидетельствует опыт Югославии) и не содержат в себе никакого конкретного решения проблемы, они означают по сути присвоение другими странами и их международными организациями права вмешиваться во внутренние дела других народов, а в иных случаях – и права решать, кто прав и кто виноват, соответственно поощряя одних и наказывая других. Причем критерием здесь выступают чаще всего не какие-то универсальные, признанные всеми народами и странами ценности, а именно геополитические интересы отдельных стран или групп стран.

В последние годы все более влиятельным становится широкое толкование геополитики как совокупности физических и социальных, материальных и моральных ресурсов государства, составляющих тот потенциал, наличие или использование которого определяет его силу и позволяет ему добиваться своих целей на международной арене.

Как таковая, сила играет исключительную роль в геополитике, а забота о ней относится к первостепенным задачам государства.

К числу реальных компонентов, которые формируют силу или мощь государства, обычно относят: географическое положение страны, ее естественные ресурсы, промышленный потенциал, количество и качество вооруженных сил, людские ресурсы (демографический фактор), национальный характер и национальную мораль, качество дипломатии, уровень государственного руководства.

Геополитический вес и геополитическое влияние государств в решающей мере определяется их военной силой. Под ней понимается степень и интенсивность воздействия государства (союза государств) на другие государства и систему международных отношений наличием или использованием средств вооруженного насилия, способностью вести вооруженную борьбу.

Роль военной силы в мировой политике столь значительна, что в обыденном сознании, а в определенной степени и в политических документах, в том числе международно-правового характера, она рассматривается как синоним силы государства.

Совокупность установлений, институтов и средств, определяющих военную силу как орудие политики различных государств, в их многообразном взаимодействии образует военный фактор. Онтологически он представляет собой сложное и противоречивое единство, по крайней мере, трех характеристик.

Эти оценки и представления далеко не всегда адекватны действительности прежде всего потому, что совокупную военную мощь в силу ее внутренней сложности практически невозможно описать с исчерпывающей полнотой и вычислить с арифметической точностью.

В-третьих, относительно самостоятельной и важной стороной военного фактора геополитики выступает политическая воля руководства (будь то лидер партии, глава государства, международный орган, например, СБ ООН или военачальник), его готовность и способность прибегнуть к вооруженным методам проведения своего курса, решительность использовать (применением или угрозой применения) имеющиеся в его распоряжении вооруженные силы. Политическая воля зависит от многих слагаемых, вплоть до психологических особенностей руководителя. Но фундамент, на котором она формируется, образуют геополитические устремления и военно-политические приоритеты, определяющие направленность и характер активности тех или иных сил в данных, конкретно-исторических обстоятельствах времени и места.

Своеобразным индикатором, позволяющим судить о политической воле, служат военные доктрины государств, программные установки по военным вопросам движений, партий и других структур, официальные заявления их лидеров и отношение общественного мнения к вооруженному насилию.

Детерминация военной сферы геополитикой не носит характер жесткого и неукоснительного предначертания, она не является “прокрустовым ложе” для военной политики. “Геополитическая заданность” действует наряду и одновременно с другими причинами, в зависимости от конкретно-исторических условий растворяясь в них, взаимодействуя с ними или возвышаясь над ними.

Знание геополитики позволяет полнее представить движущие силы военно-политических процессов в мире, помогает более эффективному решению задач обеспечения национальной безопасности и укрепления международного мира. Здесь необходимо выделить несколько аспектов.

1. Геополитическое положение и роль страны определяют ее военные ориентации и масштаб военного строительства. Широко распространенное ныне деление мира на Запад – Восток или Север – Юг при всей его сомнительной рациональности помимо прочего, по мнению многих, фиксирует едва ли не вечный источник конфликтов на земле и пространственные рубежи возможных противостояний. Вот характерные рассуждения на этот счет известного американского теоретика С. Хантингтона. Различия между цивилизациями утверждает он, “более фундаментальны, чем различия между политическими идеологиями и политическими режимами. Линии разлома между цивилизациями – это и есть линии будущих фронтов. Грядущий конфликт между цивилизациями – завершающая фаза эволюции глобальных конфликтов в современном мире” (Хантингтон С. Столкновение цивилизаций? // Политические исследования. – 1994. – № 1-2. – С.33-57).

3. Еще одно обстоятельство связано с размерами территории государства и численностью его населения. Как известно, государства приобретают статус державы глобального или регионального значения по совокупности многих признаков. Однако ни высокий уровень технологического развития, как например, у Сингапура или Тайваня; ни социально-экономическое процветание общества, которое характеризует, скажем, Данию или Швецию; ни огромные финансовые средства, как у Объединенных Арабских Эмиратов не выводят государство в число великих держав, если у них нет для того геополитической основы.

Именно обширная территория с богатыми природными ресурсами и многочисленное население становятся своеобразным резервуаром мощи и безопасности государства. Именно эти обстоятельства являются хотя и недостаточными, но необходимыми условиями для превращения государства в мировой центр силы, к которому будут тяготеть и вокруг которого будут группироваться другие народы и страны. Эти же обстоятельства, в свою очередь, требуют от государства адекватных военных усилий, надежно гарантирующих его целостность и суверенитет. Великая держава не может передоверить свою безопасность никаким внешним силам, будь то национальные структуры других государств или международные военно-политические институты.

4. Наконец, геополитическую определенность военной силе придают национальные черты и особенности народов. С одной стороны, консолидация и конституирование наций, защита национальных интересов и ценностей, обеспечение национальной безопасности выступают серьезной и постоянной мотивацией их военной активности, влияют на содержание военной политики государств.

Таким образом, геополитические факторы оказывают разностороннее и существенное влияние на военную силу государств, а следовательно, на их военную политику. Признание этого становится едва ли не общим местом для тех, кто касается соответствующей проблематики.

Большой теоретический и практический интерес представляет и обратное влияние военного фактора на геополитику. Говоря о нем, необходимо начать с того, что на протяжении веков и тысячелетий война была неотъемлемой частью человечества.

В последние годы военная сила начинает выполнять новые геополитические роли. Это связано с тем, что ООН, другие международные организации (например, СНГ) проводят миротворческие операции с привлечением вооруженных сил. Применение военной силы не останется бесследным, а вызовет изменения в геополитическом балансе сил и, соответственно, в содержании и направленности геополитических процессов.

Функциональное использование военной силы самым радикальным и наиболее зримым образом влияет на геополитику, но не исчерпывает всей зависимости геополитики от нее. Формирующее воздействие на геополитическую ситуацию в мире оказывает сам факт существования военной силы, ее количественные и качественные характеристики, взятые в контексте ее распределения между различными странами, регионами, блоками. Например, появление и распространение оружия массового поражения, прежде всего ракетно-ядерного как бы выравнивает силу владеющих ими государств, независимо от их собственно геополитических, определяемых географией характеристик. В ядерном столкновении победителей не будет – таков новый фактор геополитики, требующий от международного сообщества нового поведения, координации действий государств не только в реализации своих внешнеполитических задач, но и в решении внутриполитических дел.

Глава XII.

1. Кто является представителем геополитиков-классиков?
2. Раскройте закономерности, вскрытые классической геополитикой.
3. Назовите важнейшие проблемы геополитики.
4. Евразийство как идейное течение.
5. Что Вы понимаете под национальной идеей?