К. МАРКС.

К критике гегелевской философии права

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 26—30.

Введение

[...] Утопической мечтой для Германии является не радикальная ре­волюция, не общечеловеческая эмансипация, а, скорее, частичная, только политическая революция, — революция, оставляющая нетро­нутыми самые устои здания. На чем основана частичная, только поли­тическая революция? На том, что часть гражданского общества эмансипирует себя и достигает всеобщего господства, на том, что оп­ределенный класс, исходя из своего особого положения, предприни­мает эмансипацию всего общества. Этот класс освобождает все обще­ство, но лишь в том случае, если предположить, что все общество на­ходится в положении этого класса, т.е. обладает, например, деньгами и образованием или может по желанию приобрести их.

Ни один класс гражданского общества не может сыграть эту роль, не возбудив на мгновение энтузиазма в себе и в массах. Это тот момент, когда данный класс братается и сливается со всем обществом, когда его смешивают с обществом, воспринимают и признают в качестве его все­общего представителя; тот момент, когда собственные притязания и права этого класса являются поистине правами и притязаниями само­го общества, когда он действительно представляет собой социальный разум и социальное сердце. Лишь во имя всеобщих прав общества от­дельный класс может притязать на всеобщее господство. Для завоева­ния этого положения освободителя, а следовательно, для политическо­го использования всех сфер общества в интересах своей собственной сферы, недостаточно одной революционной энергии и духовного чувст­ва собственного достоинства. Чтобы революция народа и эмансипа­ция отдельного класса гражданского общества совпали друг с другом, чтобы одно сословие считалось сословием всего общества, — для этого, с другой стороны, все недостатки общества должны быть сосре­доточены в каком-нибудь другом классе, для этого определенное сосло­вие должно быть олицетворением общих препятствий, воплощением общей для всех преграды; для этого особая социальная сфера должна считаться общепризнанным преступлением в отношении всего об­щества, так что освобождение от этой сферы выступает в виде всеоб­щего самоосвобождения. Чтобы одно сословие было par exellence¹ со-

 _________

¹ По преимуществу (лат.).

словием-освободителем, для этого другое сословие должно быть, на­оборот, явным сословием-поработителем. Отрицательно-всеобщее значение французского дворянства и французского духовенства обу­словило собой положительно-всеобщее значение того класса, который непосредственно граничил с ними и противостоял им, — буржуазии.

Но ни у одного особого класса в Германии нет не только последова­тельности, резкости, смелости, беспощадности, которые наложили бы на него клеймо отрицательного представителя общества. В такой же степени ни у одного сословия нет также той душевной широты, которая отождествляет себя, хотя бы только на миг, с душой народа, того вдох­новения, которое материальную силу воодушевляет на политическое на­силие, той революционной отваги, которая бросает в лицо противнику дерзкий вызов: я — ничто, но я должен быть всем. Основу немецкой морали и честности, не только отдельных личностей, но и классов, об­разует, напротив, тот сдержанный эгоизм, который отстаивает свою ограниченность и допускает, чтобы и другие отстаивали в противовес ему свою ограниченность. Отношение между различными сферами не­мецкого общества поэтому не драматическое, а эпическое. Каждая из них начинает осознавать себя и располагаться, со всеми своими особы­ми притязаниями, рядом с другими не тогда, когда ее угнетают, а тогда, когда современные отношения создают — без всякого содействия с ее стороны — такую стоящую ниже ее общественную сферу, которую она в свою очередь может угнетать. Даже моральное чувство собствен­ного достоинства немецкой буржуазии основано лишь на сознании того, что она — общий представитель филистерской посредственности всех других классов. Поэтому не только немецкие короли вступают на престол mala propos¹, каждая сфера гражданского общества переживает свое поражение прежде, чем успевает отпраздновать свою победу, она устанавливает свои собственные преграды прежде, чем успевает пре­одолеть поставленную ей преграду, проявляет свою бездушную сущ­ность прежде, чем ей удается проявить свою великодушную сущ­ность, — так что даже возможность сыграть большую роль всегда ока­зывается уже позади прежде, чем эта возможность успела обнаружить­ся, и каждый класс, как только он начинает борьбу с классом, выше его стоящим, уже оказывается вовлеченным в борьбу с классом, стоящим ниже его. Поэтому княжеская власть находится в борьбе с королевской,

 _________

¹ Некстати (фр.).

бюрократ — в борьбе с дворянством, буржуа — в борьбе с ними со всеми вместе, а в это время пролетарий уже начинает борьбу против буржуа. Буржуазия не дерзает еще сформулировать со своей точки зре­ния мысль об эмансипации, когда развитие социальных условий, а также и прогресс политической теории объявляют уже самую эту точку зрения устаревшей или, по крайней мере, проблематичной.

Во Франции достаточно быть чем-нибудь, чтобы желать быть всем. В Германии надо быть ничем, если не хочешь отказаться от всего. Во Франции частичная эмансипации есть основа всеобщей. В Германии всеобщая эмансипация есть conditio sine qua nоn¹ всякой частичной. Во Франции свобода во всей ее полноте должна быть порождена действи­тельным процессом постепенного освобождения, в Германии — невоз­можностью такого постепенного процесса. Во Франции каждый класс народа — политический идеалист и чувствует себя прежде всего не особым классом, а представителем социальных потребностей вообще. Поэтому роль освободителя последовательно переходит — в полном драматизма движении — к различным классам французского народа, пока, наконец, не дойдет очередь до такого класса, который осуществит социальную свободу, уже не ограничивая ее определенными условия­ми, лежащими вне человека и все же созданными человеческим обще­ством, а, наоборот, организует все условия человеческого существова­ния, исходя из социальной свободы как необходимой предпосылки. В Германии, напротив, где практическая жизнь так же лишена духовного содержания, как духовная жизнь лишена связи с практикой, ни один класс гражданского общества до тех пор не чувствует ни потребности во всеобщей эмансипации, ни способности к ней, пока его к тому не принудят его непосредственное положение, материальная необхо­димость, его собственные цепи.

В чем же, следовательно, заключается положительная возмож­ность немецкой эмансипации?

Ответ: в образовании класса, скованного радикальными цепями, такого класса гражданского общества, который не есть класс граждан­ского общества; такого сословия, которое являет собой разложение всех сословий; такой сферы, которая имеет универсальный характер вследствие ее универсальных страданий и не притязает ни на какое осо­бое право, ибо над ней тяготеет не особое бесправие, а бесправие во­обще, которая уже не может ссылаться на историческое право, а

 ________________

¹ Необходимое условие (лат.).

только лишь на человеческое право, которая находится не в односто­роннем противоречии с последствиями, вытекающими из немецкого го­сударственного строя, а во всестороннем противоречии с его предпо­сылками; такой сферы, наконец, которая не может себя эмансипиро­вать, не эмансипируя себя от всех других сфер общества и не эманси­пируя, вместе с этим, все другие сферы общества, — одним словом, такой сферы, которая представляет собой полную утрату человека и, следовательно, может возродить себя лишь путем полного возрож­дения человека. Этот результат разложения общества, как особое со­словие, есть пролетариат.

Пролетариат зарождается в Германии в результате начинающегося прокладывать себе путь промышленного развития; ибо не стихийно сложившаяся, а искусственно созданная бедность, не механически согнувшаяся под тяжестью общества людская масса, а масса, возни­кающая из стремительного процесса его разложения, главным об­разом из разложения среднего сословия, — вот что образует пролета­риат, хотя постепенно, как это само собой понятно, ряды пролетариата пополняются и стихийно возникающей беднотой, и христианско-германским крепостным сословием.

Возвещая разложение существующего миропорядка, пролета­риат раскрывает лишь тайну своего собственного бытия, ибо он и есть фактическое разложение этого миропорядка. Требуя отрица­ния частной собственности, пролетариат лишь возводит в принцип общества то, что общество возвело в его принцип, что воплощено уже в нем, в пролетариате, помимо его содействия, как отрицательный ре­зультат общества. Пролетарий обладает по отношению к возникающе­му миру таким же правом, каким немецкий король обладает по отно­шению к уже возникшему миру, когда он называет народ своим наро­дом, подобно тому как лошадь он называет своей лошадью. Объявляя народ своей частной собственностью, король выражает лишь тот факт, что частный собственник есть король.

Подобно тому как философия находит в пролетариате свое мате­риальное оружие, так и пролетариат находит в философии свое духов­ное оружие, и как только молния мысли основательно ударит в эту не­тронутую народную почву, совершится эмансипация немца в человека.

Из всего этого вытекает:

Единственно практически возможное освобождение Германии есть освобождение с позиций той теории, которая объявляет высшей сущностью человека самого человека. В Германии эмансипация от сре­дневековья возможна лишь как эмансипация вместе с тем и от час[640]тичных побед над средневековьем. В Германии никакое рабство не может быть уничтожено без того, чтобы не было уничтожено всякое рабство. Основательная Германия не может совершить революцию, не начав революции с самого основания. Эмансипация немца есть эмансипация человека. Голова этой эмансипации — философия; ее сердце — пролетариат. Философия не может быть воплощена в дей­ствительность без упразднения пролетариата, пролетариат не может упразднить себя, не воплотив философию в действительность. [...]

 

Печатается по: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 421—429.

 

 

К КРИТИКЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ

Предисловие

[...] В общественном производстве своей жизни люди вступают в оп­ределенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — про­изводственные отношения, которые соответствуют определенной сту­пени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структу­ру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества при­ходят в противоречие с существующими производственными отноше­ниями, или — что является только юридическим выражением послед­них — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной револю­ции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке. При рассмотре­нии таких переворотов необходимо всегда отличать материальный, с естественнонаучной точностью констатируемый переворот в экономи­ческих условиях производства от юридических, политических, религи­озных, художественных или философских, короче — от идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разре­шение. Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе пере[641]ворота по ее сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из про­тиворечий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными от­ношениями. [...]

 

Печатается по: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 6, 7.

 

 

КРИТИКА ГОТСКОЙ ПРОГРАММЫ

Замечания к программе германской рабочей партии

[...] Свободное государство — что это такое?

Сделать государство «свободным» — это отнюдь не является целью рабочих, избавившихся от ограниченного верноподданнического обра­за мыслей. В Германской империи «государство» почти столь же «сво­бодно», как в России. Свобода состоит в том, чтобы превратить госу­дарство из органа, стоящего над обществом, в орган, этому обществу всецело подчиненный; да и в наше время большая или меньшая свобода государственных форм определяется тем, в какой мере они ограничи­вают «свободу государства».

Германская рабочая партия — по крайней мере, если она принимает эту программу, — обнаруживает, как неглубоко прониклась она соци­алистическими идеями; вместо того чтобы рассматривать существую­щее общество (а это сохраняет силу и для всякого будущего общества) как «основу» существующего государства (или будущее общество как основу будущего государства), она, напротив, рассматривает госу­дарство как некую самостоятельную сущность, обладающую своими собственными «духовными, нравственными, свободными основами».

Да к тому же еще грубое злоупотребление в программе словами: «современное государство» и «современное общество», а также и еще более грубое непонимание того государства, которому она предъявляет свои требования!

«Современное общество» есть капиталистическое общество, кото­рое существует во всех цивилизованных странах, более или менее сво­бодное от примести средневековья, более или менее видоизмененное особенностями исторического развития каждой страны, более или менее развитое. Напротив того, «современное государство» меняется с каждой государственной границей. В прусско-германской империи оно совершенно иное, чем в Швейцарии, в Англии совершенно иное, чем в Соединенных Штатах. «Современное государство» есть, следо­вательно, фикция. [642]

Однако, несмотря на пестрое разнообразие их форм, различные го­сударства различных цивилизованных стран имеют между собой то общее, что они стоят на почве современного буржуазного общества, более или менее капиталистически развитого. У них есть поэтому не­которые общие существенные признаки. В этом смысле можно гово­рить о «современной государственности» в противоположность тому будущему, когда отомрет теперешний ее корень, буржуазное общество.

Возникает вопрос: какому превращению подвергнется государст­венность в коммунистическом обществе? Другими словами: какие об­щественные функции останутся тогда, аналогичные теперешним госу­дарственным функциям? На этот вопрос можно ответить только науч­но; и сколько бы тысяч раз ни сочетать слово «народ» со словом «го­сударство», это ни капельки не подвинет его разрешения.

Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому перио­ду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата.

Но программа не занимается ни этой последней, ни будущей госу­дарственностью коммунистического общества.

Ее политические требования не содержат ничего, кроме всем из­вестных демократических перепевов: всеобщее избирательное право, прямое законодательство, народное право, народное ополчение и про­чее. Это простой отголосок буржуазной Народной партии, лиги мира и свободы. Все это сплошь требования, которые, поскольку они не пере­ходят в фантастические представления, уже осуществлены. Только государство, их осуществившее, находится не в пределах Германской империи, а в Швейцарии, Соединенных Штатах и так далее. Подобного рода «государство будущего» есть современное государство, хотя и существующее вне «рамок» Германской империи.

Забыли, однако, об одном. Так как германская рабочая партия оп­ределенно заявляет, что она действует в пределах «современного наци­онального государства», стало быть, своего государства, прусско-германской империи, — да иначе и требования ее были бы в большей части бессмысленны, так как требуют ведь только того, чего не имеют, — то она не должна была бы забывать самого главного, а имен­но, что все эти прекрасные вещицы покоятся на признании так назы­ваемого народного суверенитета и поэтому уместны только в демокра­тической республике. [643]

Раз уж не хватило мужества требовать демократической республи­ки, как это делали французские рабочие программы при Луи-Филиппе и Луи-Наполеоне, — и разумно, ибо обстоятельства предписывают ос­торожность, — то незачем было прибегать и к этой уловке, которая не является ни «честной», ни достойной, — требовать вещей, которые имеют смысл лишь в демократической республике, от такого государ­ства, которое представляет собой не что иное, как обшитый парламент­скими формами, смешанный с феодальными придатками и в то же время уже находящийся под влиянием буржуазии, бюрократически сколоченный, полицейски охраняемый военный деспотизм, и сверх того еще торжественно заверять такое государство, что воображают до­биться от него чего-либо подобного «законными средствами»!

Даже вульгарная демократия, которая в демократической республи­ке видит осуществление царства божия на земле и совсем не подозре­вает, что именно в этой последней государственной форме буржуазного общества классовая борьба и должна быть окончательно решена ору­жием, — даже она стоит все же неизмеримо выше такого сорта демо­кратизма, который держится в пределах полицейски дозволенного и ло­гически недопустимого. [...]