Предыдущий | Ильин И.А. Общее учение о праве и государстве | Следующий
Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 5 Глава 6 Глава 7
Мы можем условиться объединить нормативное и логическое рассмотрение права в общем термине юридического рассмотрения, противопоставляя, однако, это юридическое рассмотрение отнюдь не моральному, эстетическому и т.д. Термин «юридического» в нашем условном использовании его отнюдь не предполагает готовым определение понятия права, как это и видно из всего хода наших рассуждений; наоборот, метод, обозначенный нами этим термином, сам впервые открывает возможность получить узкое, но строго логическое и методологически-чистое определение понятия права. Рассматривать как норму и как суждение можно не только право, но и мораль, и логическое, как таковое, и эстестическое, словом, все те сферы познания, которые имеют по своему предмету нормативный характер; и там этот методологический ряд может быть (тоже, конечно, условно) охарактеризован как специфически моральный, логический, эстетический и т.д. Одним словом, когда мы характеризуем нормативное и логическое рассмотрение права как «юридическое», то этот термин имеет у нас значение «формально-методологическое», а не «материально-предметное».
И вот, если мы признаем, что возможно и ценно методологическое обособление этого «юридического» ряда от временных рядов, трактующих так или иначе правовую действительность, то мы увидим, что в понятии права(как нормы и суждения) вскрыта тем самым известная сторона, которая не терпит сближения с понятием силы. Ибо мыслить право как силу значит мыслить право как нечто реальное, а юридический ряд характеризуется в своей методологической сущности именно полным и последовательным отвлечением от всего реального, от всякой»онтологии», как таковой. Отвлекаться же от реального ряда с тем, чтобы незаметно или бессознательно вводить реальные понятия обратно, есть операция явно несостоятельная. Или юридическое изучение права допустимо, и тогда оно должно последовательно сохранять до конца свою методологическую определенность, которую мы стремились установить выше, или же оно должно быть отвергнуто как таковое – принципиально и вообще; но тогда визучении права образуется незаполненная познавательная каверна.
22
Устанавливая этот отрыв «юридического» анализа от психологического, исторического и политического, как движущихся в реальном ряду, мы видим себя совершенно свободными от упрека в придании праву какой-то новой вневременной реальности, от упрека в анти-историзме[1], в предоставлении логике какого-то исключительного господства в политических учреждениях (возражение Деландра[2] Лабанду[3]), в вере в реальные дефиниции (возражение Гирке[4] Лабанду[5]) и т.д. Нормативное и логическое рассмотрение права не видит в нем чего-либо реального ни в каком отношении, мало того, самая постановка вопроса о том, не реально ли право в этих методологических рядах – не имеет смысла: оно здесь ни есть, ни не есть, ему не приписывается ни бытие, ни небытие, ибо предикат «реального» мертв для этого ряда. При этом отрыв права от исторической и психологической и всякой другой действительности есть, как и всякий другой методологический прием, условная операция, преследующая возможно большее логическое осознание изучаемого предмета и методологическое очищение приемов исследования ради продуктивности научного познания. Выводы, добытые «юридическим» анализом относительно правовых норм, само собой разумеется, будут отнесены впоследствии в рамки исторической эпохи и временных условий, ибо юрист никогда не забудет о совершенной им в начале «искусственной» и условной изоляции. Но именно это предварительное и последующее обращение познающей мысли к сознанию единства предмета и к сознанию необходимой сопринадлежности отдельных сторон его – сначала к «иррациональному» синтезу непознанного предмета, как данному, и потом к «рационалистическому» синтезу познанного предмета, как заданному – обеспечивает возможность соблюдения строгой методологической последовательности и чистоты в изолировании и изучении отдельных сторон познаваемого предмета. Необходимым коррелятом[6] методологического плюрализма является методологическая чистота в познании, и «заданный» синтез познанного предмета (в нашем случае «права» в самом общем и широком значении этого слова) будет естественно тем более исчерпывающим, глубоким и тем совершеннее отражающим бесконечную сложность «иррационалистически» представляемого, «данного» предмета, чем детальнее
23
последний был дифференцирован в процессе познания и чем последовательнее и строже была проведена эта методологическая дифференциация. Насколько важно до вступления в известный методологический ряд и по выходе из него помнить о том, что в сущности познаваемое едино и цельно, настолько же может быть полезно забыть об этом единстве и об этой цельности в пределах отдельного познавательного ряда, и это касается особенно тех рядов, которые построяются по принципу «методологического индифферентизма».
Так, именно в нашем случае все дисциплины, движущиеся в «юридическом» ряду, трактуют и должны трактовать право в таком понимании, которое исключает в составе его признаков категории реального ряда и, в частности, категорию силы. Понятие права и другие юридические понятия не должны определяться здесь через признак силы; для юриста в тесном смысле этого слова право есть норма и суждение и не есть ни в каком отношении сила. Право как норма и суждение и право как сила – суть понятия, лежащие в методологически-индифферентных рядах. Поэтому все те конструкции правовых понятий, которые непосредственно или в замаскированном и утонченном виде вносят в юридические определения момент силы – сливают два методологически-индифферентные ряда и или должны быть признаны неюридическими (в тесном смысле) , или должны быть критически пересмотрены.
И это касается прежде всего основного юридического определения самого понятия права. Общая теория права может и должна в той части своей, в которой она рассматривает это определение, учесть и подвергнуть анализу все отдельные стороны права. Но первой и главной ее обязанностью является дать чисто «юридическое» определение права как нормы и суждения с известными видовыми специфическими признаками. Это безусловно необходимо потому, что в логическом порядке юридические (в тесном смысле) определения предшествуют другим рассмотрени-ям и определениям. Для всех остальных способов рассмотрения и, след., для всех остальных методологических рядов юридические определения являются необходимыми предпосылками, без которых те не могут и шагу ступить. Это ясно уже на двух основных реальных рядах правопознания – психологическом и социологическом.
24
Так, прежде всего в психологическом понимании право есть не что иное, как правовое переживание или переживание права. Это есть право, введенное во временный поток индивидуального сознания или ряда индивидуальных сознаний в качестве одного из их содержаний; именно в таком реальном значении и анализирует право психолог. Но понятие о «переживании правовой нормы» или «правового полномочия» (соотв. «обязанности») предполагает, что правовая норма и правовое полномочие где-то уже определены, иначе психолог не имел бы никакой определенной схемы для отграничения своего объекта. Это определение должен дать психологу «юрист», если только психолог не хочет блуждать в потемках и растворять свой объект в широкой и неопределенной атмосфере случайных прозрений. Итак, психологическое рассмотрение права предполагает готовым юридическое определение и опирается на него[7].
Точно таково же положение социологического правопознания. Если социолог рассматривает, описывает и объясняет процесс взаимодействия человеческих психик[8], то социолог-правовед будет иметь дело с правом в двух отношениях:
1. Право окажется для него явлением в том смысле, что оно, являясь индивидуальным переживанием, определяет отношения переживающего индивида к другим членам общения; в этом случае социолог берет право в том же понимании, как и психолог, но в ином аспекте – его интересует переживание права в его влиянии не на внутренний мир переживающего индивида, а на отношение индивида к окружающим и отношение окружающих к нему. В этом случае методологическое соотношение социологического и юридического ряда решается по аналогии
25
с психологическим рассмотрением: понятие индивидуального переживания права и в этом аспекте предполагает готовым юридическое определение права.
2. Право в социологическом ряду оказывается далее правовым явлением в более узком и определенном смысле. Право в этом понимании есть правовая норма, введенная через применение ее в фактический состав общественных отношений в качестве схемы этих отношений. Право в момент его применения получает новое значение, фактическое: если в юридическом ряду право было нормой, то в социологическом ряду, после применения, оно получает значение одного из моментов в реальном составе общественных отношений[9]. Оно является здесь опять переживанием, но переживается уже неопределенной совокупностью психик, переживается не только как норма, но и как фактически реализующаяся схема, и как выведенный из нормы в применении к конкретному случаю строй полномочий и обязанностей, обыкновенно с сознанием определенной санкции (в виде предстоящих реальных последствий уклонения) и т.д. Одним словом, правовое явление для социолога – это отношение людей после применения к нему нормы права и во все время ее реального «действования». Ясно, что понятие правовой нормы или (в частном случае) содержание данной правовой нормы, а след., и ее формальное значение как таковой, а также понятия, использованные в ней,– все это предполагается и здесь известным, готовым, необходимым (для отграничения объекта социологического правопознания)[10] и установленным где-то в ином месте. Итак, и социологическое правоведение предполагает готовым юридическое определение и опирается на него[11].
26
Наконец и политическое рассмотрение права, движущееся по существу своему в реальном ряду, предполагает юридический анализ выполненным. Политическая точка зрения помещает право в телеологическую цепь, т.е. в ряд целей и средств[12]. В этом ряду каждое звено, кроме высшего и низшего («конечной» цели и «исходного» пункта), имеет двоякое значение: для каждого высшего звена оно есть средство, для каждого низшего звена – цель. Верховное звено – конечная цель – обосновывается в содержании своем трансцендентально (дедукцией из системы ценностей), все же остальные звенья обосновываются через эмпирическую причинную связь (индуктивно проверенную или гипотетически построенную), утверждаемую в порядке временной последовательности между всеми низшими звеньями и высшим (соотв. высшими). Таким образом весь телеологический (политический) ряд мыслится в схеме временной, мыслится как реальный. Будет ли «право» здесь только целью или одновременно и целью и средством – оно мыслится как нечто, подлежащее реализации, реализуемое или реализующее: это будет право как явление или правовое явление; и то и другое понятие предполагает принцип отбора «правового» от «неправового» установленным, предполагает, что право определено как норма и как понятие. Так, и политическое рассмотрение права предполагает юридический анализ выполненным.
Но если юридическое определение и рассмотрение права есть логический prius[13] психологического, социологического, исторического и политического определения и рассмотрения, то переход от первого ряда к остальным рядам и может быть, с нашей точки зрения, охарактеризован как придание праву значения силы. Именно в остальных указанных способах рассмотрения право делается членом
27
реального ряда. Оно получает значение психически- или общественно-реального момента, стоящего в реальном взаимодействии с другими моментами того же ряда. Так сознание правовой нормы может определять и определяет в душе человека другие содержания его сознания, оно может вызывать в нем известные новые чувства, хотения, мысли или поддерживать и видоизменять старые. Право как сознание (или шире – переживание) правовой нормы является здесь способным быть причинно-определяющим моментом в сфере психической: оно есть «сила».
Точно так же применение права, как введение его в реальные процессы общественности, делает его фактором реально-определяющим общественность. Право, как говорят, является здесь «общественной силой».
[1] «Так, например, можно понять возражение Штёрка против метода, примененного Лабандом – «К методологии общественного права.– см. с. 70–90» ( Iw. BRM, S. 82).
[2]
Деландр Морис Чарльз Эммануэль (1862–?)–французский правовед. Известны его
сочинения: De
I'assurance sur la vie: etude de droits de Г assure, des beneficiaires, des cessionnaires,
et des creanciers.– Paris, 1889; Droit romain, Droit francais.– Paris, 1889
[3] «Deslandres M. La crise de la sciense politique et le probleme de la methode» ( Iw. BRM, S. 82).
[4] Гирке Отто Фридрих (1841 – 1921) –немецкий юрист, историк права, специалист в области гражданского права и государствовед.
[5] «Gierke О. Labands und die deutsche Rechtswissenschaft.
In lahrbuch fur Gesetzgebung, Verwaltung und Volkswirtschaft 1883». (Iw.
BRM, S. 82).
[6] Коррелат (лат.) – соотносительное понятие.
[7] С этой точки зрения чрезвычайно интересным оказывается то обстоятельство, что самый тонкий, оригинальный и последовательный из психологов-правоведов проф. Петражицкий [Петражицкий Лев Иосифович (1867–1931) – русский юрист, один из основателей психологической школы права. Профессор Петербургского, а после эмиграции в 1918 г. Варшавского университета. Речь идет о его книге: Теория права и государства в связи с теорией нравственности.– Т. 1.– Спб., 1907.], устанавливая свое определение права, анализирует право не только как переживание, но и как норму, вскрывая императивно-атрибутивный характер в самой логической сущности правовых норм. См. «Теория права и государства», т. 1, стр. 56–59. В методологическом отношении это вряд ли последовательно, но свидетельствует о важности и неизбежности «юридического» пути.
[8] При этом я отвлекаюсь от проблемы отграничения социологии от коллективной психологии; этот вопрос далеко еще не решен и, может быть, даже не поставлен ясно в литературе и требует особого самостоятельного исследования.
[9] «Применением» права называют иногда логическую дедукцию из известной правовой нормы применительно к известному случаю, конкретно данному или отвлеченно указанному (сборники казусов). Понятая как психический процесс в душе судьи, эта операция входит составным моментом в то понимание применения, которое мы имеем здесь в виду; само по себе оно не может и не должно называться «применением права», но самое большее «применительным анализом норм права».
[10] «Мысль о том, что норма может служить для отграничения познаваемого предмета, точнее, регулируемой его действительности, мы находим (хотя в несколько другом значении и направлении) в остроумной статье Макса Вебера «Р. Штаммлер. Преодоление материалистического понимания истории». В. XXIV, S. 134–136» (Iw. BRM, S. 86).
[11] Это относится и к историческому правоведению, поскольку оно имеет дело с объектом, близким к социологическому; оно выдвигает на первый план схему временности в реальных процессах правового «дейст-вования», не углубляется обыкновенно (за объективной невозможностью) в психические основы «правоотношения», ограничиваясь описанием и поверхностным, сравнительно, объяснением внешних итогов внутреннего душевного процесса, не поднимается к широким обобщениям, уходя более в конкретное эмпирически-единственное, и т.д. Словом, поскольку оно оперирует с правовыми явлениями (я отвлекаюсь в настоящий момент от «исторического» сопоставления итогов «юридического» рассмотрения, полученных от разработки различных совокупностей правовых норм, взятых из различных эпох,– этот ряд остается по существу юридическим и ирреальным), постольку оно предполагает «юридические» определения готовыми.
[12] Из всего учения о телосе [Телос (гр.) – цель.] я даю здесь лишь те определения, которые необходимы для подтверждения основного тезиса работы; прочее же условно отодвигаю в рассмотрении.
[13] Prius (лат.) – исходное, предшествующее.