Виртуальный методический комплекс./ Авт. и сост.: Санжаревский И.И. д. полит. н., проф Политическая наука: электрорнная хрестоматия./ Сост.: Санжаревский И.И. д. полит. н., проф.

 История политических учений Политология как наука Методы исследования

Методологические прблемы истории и теории политической науки

ПОЛИТОЛОГИЯ КАК НАУКА И УЧЕБНАЯ ДИСЦИПЛИНА

 

 

Т. ГОББС. Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного и гражданского

Гоббс Т. Сочинения: В 2 т. М., 1991. Т. 2. С. 129— 133, 144, 154—157, 163, 164, 173—176, 184, 185.

Часть II. О ГОСУДАРСТВЕ

Г л а в а  XVII. О причинах, возникновении и определении государства

Цель государства — главным образом обеспечение безопасности. Конечной причиной, целью или намерением людей (которые от природы любят свободу и господство над другими) при наложении на себя [136] уз (которыми они связаны, как мы видим, живя в государстве) является забота о самосохранении и при этом о более благоприятной жизни. Иными словами, при установлении государства люди руководствуются стремлением избавиться от бедственного состояния войны, являюще­гося [...] необходимым следствием естественных страстей людей там, где нет видимой власти, держащей их в страхе и под угрозой наказания, принуждающей их к выполнению соглашений и соблюдению естественных законов. [...]

Каковая не гарантируется естественным законом. В самом деле, естественные законы (как справедливость, беспристрастие, скромность, милосердие и (в общем) поведение по отношению к другим так, как мы, желали бы, чтобы поступали по отношению к нам) сами по себе, без страха перед какой-нибудь силой, заставляю­щей их соблюдать, противоречат естественным страстям, влекущим нас к пристрастию, гордости, мести и т.п. А соглашения без меча лишь слова, которые не в силах гарантировать человеку безопасность. Вот почему, несмотря на наличие естественных законов (которым каждый человек следует, когда он желает им следовать, когда он может делать это без всякой опасности для себя), каждый будет и может вполне за­конно применять свою физическую силу и ловкость, чтобы обезопасить себя от всех других людей, если нет установленной власти или власти достаточно сильной, чтобы обеспечить нам безопасность. И везде, где люди жили маленькими семьями, они грабили друг друга; это считалось настолько совместимым с естественным законом, что, чем больше че­ловек мог награбить, тем больше это доставляло ему чести. В этих делах люди не соблюдали никаких других законов, кроме законов чести, а именно они воздерживались от жестокости, оставляя людям их жизнь и сельскохозяйственные орудия. Как прежде маленькие семьи, так те­перь города и королевства, являющиеся большими родами для собст­венной безопасности, расширяют свои владения под всяческими пред­логами: опасности, боязни завоеваний или помощи, которая может быть оказана завоевателю. При этом они изо всех сил стараются под­чинить и ослабить своих соседей грубой силой и тайными махинациями, и, поскольку нет других гарантий безопасности, они поступают вполне справедливо, и в веках их деяния вспоминают со славой.

А также соединением небольшого количества людей или се­мейств. Гарантией безопасности не может служить также объединение небольшого числа людей, ибо малейшее прибавление к той или иной стороне доставляет ей такое большое преимущество в физической [137] силе, которое вполне обеспечивает ей победу и потому поощряет к за­воеванию. То количество сил, которому мы можем доверять нашу без­опасность, определяется не каким-то числом, а отношением этих сил к силам врага; в таком случае для нашей безопасности достаточно, когда избыток сил на стороне врага не настолько велик, чтобы он мог решить исход войны и побудить врага к нападению.

Ни множеством людей, из которых каждый руководствуется соб­ственным суждением. Пусть имеется какое угодно множество людей, однако если каждый будет руководствоваться в своих действиях лишь частными суждениями и стремлениями, они не могут ожидать защиты и покровительства ни от общего врага, ни от несправедливостей, при­чиненных друг другу. Ибо, будучи несогласными во мнениях относи­тельно лучшего использования и применения своих сил, они не помо­гают, а мешают друг другу и взаимным противодействием сводят свои силы к нулю, вследствие чего они не только легко покоряются немного­численным, но более сплоченным врагом, но и при отсутствии общего врага ведут друг с другом войну за свои частные интересы. В самом деле, если бы мы могли предположить, что большая масса людей согласна соблюдать справедливость и другие естественные законы при отсутст­вии общей власти, держащей их в страхе, то мы с таким же основанием могли бы предположить то же самое и относительно всего человечес­кого рода, и тогда не существовало бы, да и не было бы никакой необ­ходимости в гражданском правлении или государстве, ибо тогда суще­ствовал бы мир без подчинения.

Что то и дело повторяется. Для безопасности, которую люди жела­ли бы продлить на все время их жизни, недостаточно, чтобы они управ­лялись и направлялись единой волей в течение какого-то времени, на­пример в ходе одной битвы или войны. Ибо хотя они и одерживают по­беду против иноземного врага благодаря своим единодушным усилиям, однако потом, когда общего врага уже нет или когда одна партия счи­тает врагом того, кого другая считает другом, они в силу различия своих интересов должны по необходимости разобщиться и снова быть ввергнутыми в междоусобную войну. [...]

Происхождение государства (Commonwealth). Определение госу­дарства. Такая общая власть, которая была бы способна защищать людей от вторжения чужеземцев и от несправедливостей, причиняе­мых друг другу, и, таким образом, доставить им ту безопасность, при которой они могли бы кормиться от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве, может быть воздвигнута только одним [138] путем, а именно путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или в собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю. Иначе, говоря, для уста­новления общей власти необходимо, чтобы люди назначили одного че­ловека или собрание людей, которые явились бы их представителями; чтобы каждый человек считал себя доверителем в отношении всего, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в целях сохранения общего мира и безопасности, и признал себя от­ветственным за это; чтобы каждый подчинил свою волю и суждение воли и суждению носителя общего лица. Это больше чем согласие или единодушие. Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым Другим таким образом, как если бы каждый человек сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и пере­даю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объ­единенное таким образом в одном лице, называется государством, по-латыни — civitas. Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного бога, которо­му мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой. Ибо благодаря полномочиям, отданным ему каждым отдельным человеком в государстве, указанный человек или собрание лиц пользуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и влас­тью, что внушаемый этой силой и властью страх делает этого человека или это собрание лиц способным направлять волю всех людей к внут­реннему миру и к взаимной помощи против внешних врагов. В этом человеке или собрании лиц состоит сущность государства, которая нуждается в следующем определении: государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем вза­имного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты.

Что такое суверен и подданный. Тот, кто является носителем этого лица, называется сувереном, и о нем говорят, что он обладает верхов­ной властью, а всякий другой является подданным.

Для достижения верховной власти имеются два пути. Один — это физическая сила, например, когда кто-нибудь заставляет своих детей подчиниться своей власти под угрозой погубить их в случае отказа или [139] когда путем войны подчиняют своей воле врагов, даруя им на этом ус­ловии жизнь. Второй — это добровольное соглашение людей подчиниться человеку или собранию людей в надежде, что этот человек или это собрание сумеют защитить их против всех других. Такое государст­во может быть названо политическим государством, или государством, основанным на установлении, а государство, основанное первым путем, — государством, основанным на приобретении. [...]

Г л а в а   XIX

О различных видах государств, основанных на установлении,

и о преемственности верховной власти

 Различных форм государства может быть только три. Различие го­сударств заключается в различии суверена, или лица, являющегося представителем всех и каждого из массы людей. А так как верховная власть может принадлежать или одному человеку, или собранию боль­шого числа людей, а в этом собрании могут иметь право участвовать или каждый, или лишь определенные люди, отличающиеся от осталь­ных, то отсюда ясно, что могут быть лишь три вида государства. Ибо представителем должны быть или один человек, или большее число людей, а это — собрание или всех, или только части. Если представи­телем является один человек, тогда государство представляет собой монархию; если — собрание всех, кто хочет участвовать, тогда это де­мократия, или народоправство; а если верховная власть принадлежит собранию лишь части горожан, тогда это аристократия. Других видов государства не может быть, ибо или один, или многие, или все имеют верховную власть (неделимость которой я показал) целиком. [...]

Г л а в а   XX

Об отеческой и деспотической власти

 Государство, основанное на приобретении. Государство, основанное  на приобретении, есть такое государство, в котором верховная класть приобретена силой. А верховная власть приобретена силой, когда люди — каждый в отдельности или все вместе — большинством голосов из боязни смерти или неволи принимают на свою ответственность все действия того человека или собрания, во власти которого находится их жизнь и свобода.

В чем его отличие от государства, основанного на установлении. Эта форма господства, или верховной власти, отличается от верховной власти, основанной на установлении, лишь тем, что люди, которые вы-[140]бирают своего суверена, делают это из боязни друг друга, а не из страха перед тем, кого они облекают верховной властью; в данном же случае они отдают себя в подданство тому, кого они боятся. В обоих случаях побудительным мотивом является страх, что следует заметить тем, кто считает недействительными всякие договоры, заключенные из страха смерти или насилия. Если бы это мнение было верно, то никто ни в каком государстве не был бы обязан к повиновению. Верно, что в го­сударствах, однажды установленных или приобретенных, обещания, данные под влиянием страха смерти или насилия, не являются догово­рами и не имеют никакой обязательной силы, если обещанное проти­воречит законам; но такие обещания лишены обязательной силы не по­тому, что они даны под влиянием страха, а потому, что обещающий не имеет права на то, что он обещает. Точно так же если обещающий может на законном основании выполнить свое обещание и не делает этого, то его освобождает от этой обязанности не недействительность договора, а решение суверена. Во всех же других случаях всякий, кто на законном основании обещает что-либо, совершает беззаконие, если нарушает свое обещание. Но если суверен, являющийся уполномочен­ным, освобождает обещающего от его обязательства, тогда последний, как доверитель, может считать себя свободным.

Права верховной власти в обоих случаях одинаковы. Однако права и последствия верховной власти в обоих случаях одинаковы. Власть суверена, приобретшего верховную власть силой, не может быть без его согласия перенесена на другого; такой суверен не может быть лишен власти, не может быть обвинен кем-либо из своих поддан­ных в несправедливости, не может быть наказан своими подданными. Он является судьей того, что необходимо для поддержания мира; он ре­шает вопрос об учениях; он является единственным законодателем и верховным судьей во всех спорах; он определяет время и повод для объ­явления войны и заключения мира; ему принадлежит право избирать должностных лиц, советников, военачальников и всех других чиновни­ков и исполнителей, а также устанавливать награды, наказания, почес­ти и ранги. Основанием для этих прав и их последствий служат те же соображения, которые мы приводили в предыдущей главе в пользу ана­логичных прав и последствий верховной власти, основанной на уста­новлении.

Как добиваются отеческого господства. Господство может быть приобретено двояким путем: путем рождения и путем завоевания. Право господства на основе рождения есть право родителя над своими [141] детьми, а такая власть называется отеческой. Но это право не производится от факта рождения в том смысле, будто родитель имеет господ­ство над своими детьми на том основании, что он родил их, а произво­дится оно из согласия детей, ясно выраженного или тем или иным путем достаточно выявленного. Ибо что касается рождения, то Бог назначил мужчине помощника, и всегда имеются двое, одинаково являющиеся родителями. Если бы господство над детьми обусловливалось актом рождения, то оно должно было принадлежать обоим в одинаковой сте­пени и дети должны были быть подчинены в равной мере обоим, что невозможно, ибо никто не может повиноваться двум господам. А если некоторые приписывали это право лишь мужчине как превосходящему полу, то они в этом ошибались. Ибо не всегда имеется такая разница в силе и благоразумии между мужчиной и женщиной, чтобы это право могло быть установлено без войны. В государствах этот спор решается гражданским законом, и в большинстве случаев (если не всегда) это ре­шение бывает в пользу отца, так как большая часть государств была учреждена отцами, а не матерями семейств. Однако сейчас речь идет о чистом, естественном состоянии, где нет ни законов о браке, ни зако­нов, касающихся воспитания детей, а есть лишь естественные законы и естественная склонность полов друг к другу и к детям. В этом состо­янии вопрос о власти над детьми родители или регулируют между собой договором, или совсем не регулируют. Если они заключают на этот счет договор, то право достается тому, кто указан в договоре. Мы знаем из истории, что амазонки заключали с мужчинами соседних стран, к содействию которых они прибегали в целях производства потомства, договор, согласно которому мужское потомство должно было направляться к отцам, а женское оставлено матерям. Таким образом, власть над женским потомством принадлежала у них матери.

Или на основе воспитания. При отсутствии договора власть над детьми должна принадлежать матери. В самом деле, в чистом, естественном состоянии, где нет законов о браке, нельзя узнать, кто является отцом, если нет соответствующего заявления матери; поэтому право господства над детьми зависит от ее воли и, следовательно, является ее правом. Мало того, так как мы видим, что ребенок первое время находится во власти матери, так что она может или кормить его, или подкинуть то, если она его кормит, он обязан своей жизнью матери и поэтому обязан ей повиновением больше, чем кому-либо другому, и, следовательно, ей принадлежит господство над ним. Если же мать подкидывает своего ребенка, а другой его находит и кормит, то господство принад-[142]лежит тому, кто его кормит, ибо ребенок обязан повиноваться тому, кто сохранил ему жизнь. В самом деле, так как сохранение жизни является той целью, ради которой один человек становится подданным другого, то представляется, что всякий человек обещает повиновение тому, в чьей власти спасти или погубить его.

Или на основании передачи подданства от одного из родителей другому. Если мать является подданной отца, ребенок находится во власти отца, а если отец — подданный матери (как это бывает, когда королева выходит замуж за кого-нибудь из своих подданных), то ребе­нок является подданным матери.

Если мужчина и женщина, являющиеся монархами разных коро­левств, имеют ребенка и определяют договором, кто должен иметь гос­подство над ним, то это право приобретается согласно договору. При отсутствии же договора вопрос решается местожительством ребенка, ибо суверен каждой страны имеет господство над всеми, живущими в ней.

Тот, кто господствует над детьми, господствует также над детьми этих детей и над детьми детей этих детей. Ибо тот, кто господствует над личностью человека, господствует над всем, что этот человек имеет, без чего господство— пустой титул без всякого реального значения. [...]

Г л а в а  XXI

О свободе подданных

Что такое свобода. Свобода означает отсутствие сопротивления (под сопротивлением я разумею внешнее препятствие для движения), и это понятие может быть применено к неразумным созданиям и неоду­шевленным предметам не в меньшей степени, чем к разумным сущест­вам. Ибо если что-либо так связано или окружено, что оно может дви­гаться лишь внутри» определенного пространства, ограниченного со­противлением какого-либо внешнего тела, то мы говорим, что это нечто не имеет свободы двигаться дальше. Подобным же образом о живых существах, пока они заперты или сдерживаются стенами или це­пями, а также о воде, которая удерживается берегами или посудой и которая иначе разлилась бы по большему пространству, мы обыкно­венно говорим, что они не имеют свободы двигаться так, как они дви­гались бы без этих внешних препятствий. Но если препятствие движе­нию кроется в самом устройстве вещи, например, когда камень нахо­дится в покое или когда человек прикован болезнью к постели, тогда [143] мы обычно говорим, что эта вещь лишена не свободы, а способности движения.

Что значит быть свободным человеком. Согласно этому собствен­ному и общепринятому смыслу слова, свободный человек — тот, кому ничто не препятствует делать желаемое, поскольку он по своим физическим и умственным способностям в состоянии это сделать. Но если слово «свобода» применяется к вещам, не являю­щимся телами, то это злоупотребление словом, ибо то, что не обладает способностью движения, не может встречать препятствия. Поэтому когда, к примеру, говорят, что дорога свободна, то имеется в виду сво­бода не дороги, а тех людей, которые по ней беспрепятственно двигают­ся. А когда мы говорим «свободный дар», то понимаем под этим не сво­боду подарка, а свободу дарящего, не принужденного к этому дарению каким-либо законом или договором. Точно так же когда мы свободно говорим, то это свобода не голоса или произношения, а человека, ко­торого никакой закон не обязывает говорить иначе, чем он говорит. На­конец, из употребления слов «свобода воли» можно делать заключение не о свободе воле, желания или склонности, а лишь о свободе человека, которая состоит в том, что он не встречает препятствий к совершению того, к чему его влекут его воля, желание или склонность. [...]

Г л а в а  XXII

О подвластных группах людей, политических и частных

 Различные виды групп людей. Изложив свой взгляд на возникновение, формы и власть государств, я намерен в ближайшем говорить об их частях. И прежде всего я буду говорить о группах людей, которые сопоставимы со сходными частями, или мускулами, естественного тела. Под группой людей я подразумеваю известное число людей, объеди­ненных общим интересом или общим делом. Одни из этих групп людей называются упорядоченными, другие — неупорядоченными. Упоря­доченными называются те, в которых один человек или собрание людей выступают в качестве представителей всей группы. Все другие группы называются неупорядоченными.

Из упорядоченных групп некоторые абсолютны и независимы, будучи подвластны лишь своим представителям. Таковы лишь государства, о чем я уже говорил в предшествующих пяти главах. Другие зависимы, т.е. подвластны какой-нибудь верховной власти, подданными которой являются как каждый член этих групп, так и их представители. [144]

Из подвластных групп некоторые являются политическими, дру­гие — частными. Политическими (иначе называемыми политичес­кими телами и юридическими лицами} являются те группы людей, которые образованы на основании полномочий, данных им верховной властью государства. Частными являются те, которые установлены самими подданными или образованы на основании полномочий, данных чужеземной властью. Ибо все, что в государстве образовано на осно­вании полномочий, данных иностранной верховной властью, не может иметь публично-правового характера, а имеет лишь частный характер.

Из частных групп одни законны, другие противозаконны. Закон­ны те, которые допущены государством, все другие противозаконны. Неупорядоченными называются те группы, которые, не имея никакого представительства, являются лишь скоплением людей. Если оно не за­прещено государством и не имеет дурных целей (как, например, стече­ние народа на базарах, на публичных зрелищах или по какому-нибудь другому невинному поводу), то оно законно. Если же намерения дурны или (в случае значительного числа людей) не известны, то оно проти­возаконно.

Во всех политических телах власть представителей ограничена. В политических телах власть представителей всегда ограничена, причем границы ей предписываются верховной властью, ибо неограниченная власть есть абсолютный суверенитет. И в каждом государстве суверен является абсолютным представителем всех подданных. Поэтому вся­кий другой может быть представителем части этих подданных лишь в той мере, в какой это разрешается сувереном. Но разрешить полити­ческому телу подданных иметь абсолютное представительство всех его интересов и стремлений значило бы уступить соответствующую часть власти государства и разделить верховную власть, что противоречило бы целям водворения мира среди подданных и их защиты. Такого наме­рения нельзя предположить у суверена при каком бы то ни было акте пожалования, если суверен одновременно с этим ясно и определенно не освобождает указанной части подданных от их подданства. Ибо вы­сказывание суверена не является знаком его воли, когда другое выска­зывание является знаком противоположного. Это высказывание является скорее знаком заблуждения и недоразумения, которым слишком подвержен весь человеческий род.

Познание границ власти, данной представителям политического тела, может быть почерпнуто из двух источников. Первый — это грамота, данная сувереном, второй — закон государства. [145]

Из грамоты. В самом деле, хотя при установлении и приобретении государства не требуется никакой грамоты, ибо государства независи­мы и власть представителя государства не имеет никаких других границ, кроме тех, которые установлены неписаными естественными законами, однако в подвластных телах требуется столько разнообразных ограни­чений в отношении круга их задач, места и времени, что их нельзя за­помнить без писаной грамоты и нельзя познать без такой жалованной грамоты, которую могли бы читать те, которым это ведать надлежит, и которая одновременно с этим была бы скреплена или удостоверена пе­чатью или другими обычными знаками высочайшего одобрения.

И из законов. И так как такие границы не всегда легко и даже не всегда возможно установить в грамоте, то обычные законы, общие для всех подданных, должны определить, что может законным образом де­лать представитель во всех тех случаях, о которых умалчивает грамота.

Если представитель один человек, то его недозволенные действия являются его собственными. И поэтому если один представитель по­литического тела совершит что-либо в качестве представителя, что не дозволено ни грамотами, ни законами, то это является его собственным актом, а не актом всего тела или какого-нибудь другого его члена по­мимо него. Ибо за пределами, очерченными грамотами или законами, он не представляет никого, кроме своей личности. Но то, что он совер­шает в соответствии с грамотами и законами, является действием каждого члена политического тела, ибо за каждый акт суверена ответствен­ным является любой подданный, так как суверен является неограни­ченным уполномоченным своих подданных, а акт того, кто не отступает от грамоты суверена, является актом суверена, и посему ответствен­ность за него ложится на каждого члена тела.

Если представителем является собрание, то его действия являют­ся действиями только тех, кто их санкционировал. Если же представителем является общее собрание, то всякое постановление этого собрания, противоречащее грамотам или законам, является актом этого собрания, или политического тела, а также актом каждого члена этого собрания, который своим голосом способствовал принятию постанов­ления, но оно не является актом такого члена собрания, который, при­сутствуя на собрании, голосовал против или отсутствовал, если только ни не голосовал за при посредстве доверенного лица. Постановление является актом собрания, ибо оно принято большинством голосов, и, гели это постановление преступно, собрание может быть подвергнуто наказанию, соответствующему его искусственному характеру. Оно [146] может быть, например, распущено, или лишено грамоты (что для таких искусственных и фиктивных тел есть смертная казнь), или (если собра­ние имеет общий капитал) подвергнуто денежному штрафу. Ибо физи­ческому наказанию политическое тело не может быть подвергнуто по самой своей природе. Члены же собрания, не подавшие своего голоса за, не виновны, потому что собрание не может никого представлять в делах, недозволенных его грамотой, и, следовательно, постановление собрания не может быть вменено им в вину. [...]

Тайные интриги. Если верховная власть принадлежит многочис­ленному собранию и несколько членов этого собрания, не имея на то полномочий, подговаривают часть собрания захватить в свои руки ру­ководство остальными, то это крамола и преступный заговор, ибо это злостное развращение собрания в своих личных интересах. Но если тот, чье частное дело обсуждается и решается в собрании, старается распо­ложить в свою пользу возможно больше членов его, то он не совершает никакого преступления, ибо в этом случае он не является частью со­брания. И если даже он располагает членов собрания в свою пользу подкупом, то это все же не является преступлением (если только это не запрещено определенным законом). Ибо иногда (таковы уж нравы людей) невозможно добиться справедливости без подкупа, и каждый человек может считать свое дело правым до тех пор, пока оно не слу­шалось и не решалось в суде.

Междоусобицы. Если частное лицо в государстве содержит больше слуг, чем это требуется для управления его состоянием и для того за­конного дела, ради которого он их применяет, то это заговор и преступ­ление. Ибо, пользуясь защитой государства, подданный не нуждается в защите собственной силой. И так как у народов не вполне цивилизо­ванных многочисленные семьи жили в непрерывной вражде и нападали друг на друга с помощью собственной челяди, то отсюда достаточно оче­видно, что они совершали преступления или же что у них не было госу­дарства.

Заговоры. Как заговоры в пользу родственников, так и заговоры в пользу господства той или другой религии (например, заговоры папис­тов, протестантов и т.п.) или заговоры сословий (например, заговоры патрициев и плебеев в Древнем Риме и аристократических и демокра­тических партий в Древней Греции) незаконны, ибо все такие заговоры противоречат интересам мира и безопасности народа и вырывают меч из рук суверена.[147]

Скопление народа является неупорядоченной группой людей, законность или незаконность которой зависит от повода к скоплению и от числа собравшихся. Если повод законен и явен, скопление законно. Таково, например, обычное скопление народа в церкви или на публич­ных зрелищах, если число собравшихся не выходит из обычных рамок, ибо, если число собравшихся слишком велико, повод неясен, и, следовательно, всякий, кто не может дать подробного и ясного отчета о мотивах своего пребывания в толпе, должен считаться преследующим противозаконные и мятежные цели. Можно считать вполне законным для тысячи человек составить общую петицию, которая должна быть представлена судье или должностному лицу, однако если тысяча человек пойдет подавать ее, то это уже мятежное сборище, ибо для этой цели достаточно одного или двух человек. Однако в подобных случаях собрание делается незаконным вследствие не какого-нибудь установ­ленного числа собравшихся, а вследствие такого их числа, которое представители власти не способны укротить или передать в руки правосудия. [...][148]

Печатается по: Политология: хрестоматия / Сост. проф. М.А. Василик, доц. М.С. Вершинин. - М.: Гардарики, 2000.  843 с. (Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается начало текста на следующей  странице печатного оригинала данного издания)