Виртуальный методический комплекс./ Авт. и сост.: Санжаревский И.И. д. полит. н., проф Политическая наука: электрорнная хрестоматия./ Сост.: Санжаревский И.И. д. полит. н., проф.

  Теория политических процессовПолитическое развитие и модернизацияПолитические конфликты и кризизы

Политические процессы

ПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ И КРИЗИСЫ

Р. ДАРЕНДОРФ.

Общество и свобода

Дарендорф Р. Элементы теории социального конфликта // Социс. 1994. № 5. С. 142—147.

 

[...] В то время как общее объяснение структурной подоплеки всех социальных конфликтов невозможно, процесс развертывания кон­фликтов из определенных состояний структур, по всей вероятности, применим ко всем их различным формам. Путь от устойчивого состоя­ния социальной структуры к развертывающимся социальным конфлик­там, что означает, как правило, образование конфликтных групп, ана­литически проходит в три этапа (которые при наблюдении формы организации [705] начиная приблизительно с политических партий, различают­ся эмпирически, т.е. не всегда четко).

Само исходное состояние структуры, т.е. выявленный каузальный фон определенного конфликта, образует первый этап проявления конфликта. На основе существенных в каждом случае структурных при­знаков в данном социальном единстве можно выделить два агрегата со­циальных позиций, «обе стороны» фронта конфликта. [...] Эти агрегаты представителей социальных позиций не являются пока в точном смыс­ле социальной группой; они являются квазигруппой, т.е. одним только обнаруженным множеством представителей позиций, предполагаю­щим их сходство, которое не нуждается в осознании ими.

Но такие «предполагаемые» общности фактически имеют исключи­тельное значение. Применительно к структурным конфликтам мы долж­ны сказать, что принадлежность к агрегату в форме квазигруппы посто­янно предполагает ожидание защиты определенных интересов. [...] Латентные интересы принадлежат социальным позициям; они не обяза­тельно являются осознаваемыми и признаваемыми представителями этих позиций: предприниматель может отклоняться от своих латентных интересов и быть заодно с рабочими; немцы в 1914 г. могли вопреки своим ролевым ожиданиям осознавать симпатию к Франции. [...]

Второй этап развития конфликта состоит тогда в непосредствен­ной кристаллизации, т.е. осознании латентных интересов, организации квазигруппы в фактические группировки. Каждый социальный кон­фликт стремится к явному выражению вовне. Путь к манифестированию существующих латентных интересов не очень долог; квазигруппы явля­ются достижением порога организации групп интересов. При этом, ко­нечно, «организация» не означает одно и то же в случае «классового конфликта», «конфликта ролей» или конфликта в области международ­ных отношений. В первом случае речь идет об организации политичес­кой партии, союза, в последнем, напротив, более об экспликации, про­явлении конфликтов. При «ролевом конфликте» можно говорить об ор­ганизации участвующих элементов только в переносном смысле. Тем не менее конфликты всегда стремятся к кристаллизации и артикуляции.

Разумеется, кристаллизация происходит при наличии определенных, условий. По меньшей мере в случаях классовых конфликтов, конфлик­тов по поводу пропорционального представительства и конфликтов, связанных с меньшинствами, ими являются «условия организации». Чтобы конфликты проявились, должны быть выполнены определенные технические (личные, идеологические, материальные), социальные[706] (систематическое рекрутирование, коммуникация) и политические (свобода коалиций) условия. Если отсутствуют некоторые или все из этих условий, конфликты остаются латентными, пороговыми, не пере­ставая существовать. При известных условиях — прежде всего, если отсутствуют политические условия организации, — сама организация становится непосредственным предметом конфликта, который вследст­вие этого обостряется. Условия кристаллизации отношений конкурен­ции, международных и ролевых конфликтов должны изучаться отдельно.

Третий этап заключается в самих сформировавшихся конфликтах. По меньшей мере в тенденции конфликты являются столкновением между сторонами или элементами, характеризующимися очевидной идентичностью: между нациями, политическими организациями и т.д. В случае, если такая идентичность еще отсутствует [...], конфликты в не­которой степени являются неполными. Это не означает, что такие про­тиворечия не представляют интереса для теории конфликта; противо­положность существует. Однако в целом каждый конфликт достигает своей окончательной формы лишь тогда, когда участвующие элементы с точки зрения организации являются идентичными.

[...] Социальные конфликты вырастают из структуры обществ, яв­ляющихся союзами господства и имеющих тенденцию к постоянно кристаллизуемым столкновениям между организованными сторонами. Но очевидно, что источники родственных конфликтов в различных об­ществах и в разное время отнюдь не одинаковы. Конфликты между правительством и оппозицией выглядели в Венгрии в 1956 г. иначе, чем в Великобритании; отношения между Германией и Францией в 1960 г. — иначе, чем в 1940-м; отношение немецкого общества к на­циональным и религиозным меньшинствам было в 1960 г. другим, не­жели в 1940-м. Таким образом, формы социальных конфликтов изме­няются, и теория социального конфликта должна дать ответ на вопрос, в каких аспектах можно обнаружить такие изменения формы и с чем они связаны. Это вопросы переменных и факторов вариабельности со­циальных конфликтов.

Что касается переменных социальных конфликтов или границ, в которых они могут изменяться, то две кажутся особенно важными: интенсивность и насильственность. Конфликты могут быть более или менее интенсивными и более или менее насильственными. Допуска­ется, что обе переменные изменяются независимо друг от друга; не каждый насильственный конфликт обязательно является интенсив­ным, и наоборот.[707]

Переменная насильственности относится к формам проявления со­циальных конфликтов. Под ней подразумеваются средства, которые выбирают борющиеся стороны, чтобы осуществить свои интересы. От­метим только некоторые пункты на шкале насильственности: война, гражданская война, вообще вооруженная борьба с угрозой для жизни участников, вероятно, обозначают один полюс; беседа, дискуссия и переговоры в соответствии с правилами вежливости и с открытой ар­гументацией — другой. Между ними находится большое количество более или менее насильственных форм столкновений между группа­ми — забастовка, конкуренция, ожесточенно проходящие дебаты, драка, попытка взаимного обмана, угроза, ультиматум и т.д. и т.п. Меж­дународные отношения послевоенного времени предоставляют доста­точно примеров для дифференциации насильственности конфликтов от «духа Женевы» через «холодную войну» по поводу Берлина до «горячей войны» в Корее.

[... ] Переменная интенсивности относится к степени участия пострадавших в данных конфликтах. Интенсивность конфликта больше, если для участников многое связано с ним, если, таким образом, цена пора­жения выше. Чем больше значения придают участники столкновению, тем оно интенсивнее. Это можно пояснить примером: борьба за пред­седательство в футбольном клубе может проходить бурно и действи­тельно насильственно, но, как правило, она означает для участников не так много, как в случае конфликта между предпринимателями и проф­союзами (с результатом которого связан уровень заработной платы) или, конечно, между Востоком и Западом (с результатом которого свя­заны шансы на выживание). Очевидные изменения индустриальных конфликтов в последнее десятилетие безусловно заключаются в сни­жении их интенсивности. [...] Таким образом, интенсивность означает вкладываемую участниками энергию и вместе с тем социальную важ­ность определенных конфликтов.

В этом месте должен стать полностью ясным смысл взятого за ос­нову широкого определения конфликта. Форма столкновения, которая в обыденном языке называется «конфликтом» (впрочем, как и так на­зываемая классовая борьба), оказывается здесь только одной формой более широкого феномена конфликта, а именно формой крайней или значительной насильственности (и, возможно, также интенсивности). Теперь постановка вопроса теории изменяется на более продуктивную: при каких условиях социальные конфликты приобретают более или менее насильственную, более или менее интенсивную форму? Какие[708] факторы могут влиять на интенсивность и насильственность конфлик­та? На чем, таким образом, основывается вариабельность социальных конфликтов применительно к выделенным здесь переменам? Наша цель — не определение строгих и основательных ответов на эти вопро­сы; мы обозначим лишь некоторые области значимых факторов, даль­нейшее изучение которых представляет собой нерешенную задачу со­циологии конфликта.

Первый круг факторов вытекает из условий организации конфликт­ных групп или манифестирования конфликтов. Вопреки часто выра­женному предположению полное манифестирование конфликтов всег­да уже является шагом к их ослаблению. Многие столкновения приоб­ретают свою высшую степень интенсивности и насильственности тогда, когда одна из участвующих сторон способна к организации, есть соци­альные и технические условия, но организация запрещена и, таким об­разом, отсутствуют политические условия. Историческими примерами этого являются конфликты как из области международных отношений (партизанские войны), так и конфликты внутри общества (индустри­альные конфликты до легального признания профсоюзов). Всегда наи­более опасен не до конца доступный для понимания, только частично ставший явным конфликт, который выражается в революционных или квазиреволюционных взрывах. Если конфликты признаются как тако­вые, то часто с ними не так много связано. Тогда становится возможным смягчение их форм.

Еще более важным, особенно применительно к интенсивности кон­фликтов, кажется круг факторов социальной мобильности. В той сте­пени, в которой возможна мобильность — и прежде всего между бо­рющимися сторонами, — интенсивность конфликтов уменьшается, и наоборот. [...] Чем сильнее единичное привязано к своей общественной позиции, тем интенсивнее становятся вырастающие из этой позиции конфликты, тем неизбежнее участники привязаны к конфликтам. Ис­ходя из этого можно представить тезис, что конфликты на основе воз­растных и половых различий всегда интенсивнее, чем региональные. Вертикальная и горизонтальная мобильность, переход в другой слой и миграция всегда способствуют снижению интенсивности конфликта.

Одна из важнейших групп факторов, которые могут влиять на ин­тенсивность конфликтов, заключается в степени того, что можно спор­но обозначить как социальный плюрализм, а точнее, как напластование или разделение социальных структурных областей. В каждом обществе существует большое количество социальных конфликтов, например,[709] между конфессиями, между частями страны, между руководящими и управляемыми. Они могут быть отделены друг от друга так, что стороны каждого отдельного конфликта как таковые представлены только в нем, но они могут быть напластованы так, что эти фронты повторяются в различных конфликтах, когда конфессия А, часть страны Q и правящая группа перемешиваются в одну большую «сторону». В каждом обще­стве существует большое количество институциональных порядков — государство и экономика, право и армия, воспитание и церковь. Эти по­рядки могут быть относительно независимы, а политические, экономи­ческие, юридические, военные, педагогические и религиозные руково­дящие группы неидентичны; но, возможно, что одна и та же группа за­дает тон во всех областях. В степени, в которой в обществе возникают такие и подобные феномены напластования, возрастает интенсивность конфликтов; и, напротив, она снижается в той степени, в какой струк­тура общества становится плюралистичной, т.е. обнаруживает разно­образные автономные области. При напластовании различных соци­альных областей каждый конфликт означает борьбу за все; осущест­вление экономических требований должно одновременно изменять по­литические отношения. Если области разделены, то с каждым отдель­ным конфликтом не так много связано, тогда снижается цена пораже­ния (и при этом интенсивность).

Эти три области факторов, которые были здесь очень бегло обозна­чены, дополняет еще одна, касающаяся насильственности социальных конфликтов: их регулирование.

[...] Из трех точек зрения на социальные конфликты между отдель­ными людьми, группами и обществами только одна является рацио­нальной [...], только эта установка действительно гарантирует контроль насильственности социальных конфликтов внутри обществ и между ними. Тем не менее эта установка является намного более редкой, чем две остальные, недостаточность которых может доказать социологи­ческая теория конфликта.

То, что противоречие может быть подавлено, несомненно, является очень старым предположением руководящих инстанций. Но хотя, само собой разумеется, подавление конфликта редко рекомендовалось как уместное в истории политической философии, многие до наших дней следовали этому рецепту. Однако подавление является не только аморальным, но и неэффективным способом обращения с социальны­ми конфликтами. В той мере, в какой социальные конфликты пытаются подавить, возрастает их потенциальная злокачественность, вместе с[710] этим стремятся к еще более насильственному подавлению, пока, нако­нец, ни одна сила на свете не будет более в состоянии подавить энергию конфликта: во всей истории человечества революции предоставляют горькие доказательства этого тезиса. Конечно, не каждая так называе­мая тоталитарная система фактически является системой подавления, и окончательное подавление редко встречается в истории. Большинст­во непарламентских форм государства очень осторожно сочетают по­давление и регулирование конфликтов. Если этого не происходит, если каждое противоречие, каждый антагонизм действительно подавлялись, то взрыв предельно насильственных конфликтов является вопросом времени. Метод подавления социальных конфликтов не может предпо­читаться в течение продолжительного срока, т.е. периода, превышаю­щего несколько лет. Но это же относится и ко всем формам так называемой отмены конфликтов. В истории как в международной области, так и внутри обществ, в отношениях между группами и между ролями вновь и вновь предпринимались попытки раз и навсегда устранить имеющиеся противоположности и противоречия путем вмешательства в существующие структуры. Под «отменой» конфликтов здесь должна пониматься любая попытка в корне ликвидировать противоречия. Эта попытка всегда обманчива. Фактические предметы определенных кон­фликтов — корейский вопрос в конфликте Восток — Запад, чрезвы­чайное законодательство в партийном конфликте, конкретные требо­вания заработной платы в столкновении между партнерами по тариф­ным переговорам — можно «устранить», т.е. регулировать так, чтобы они не возникли снова как предметы конфликта. Но такое регулирова­ние предмета не ликвидирует сам кроющийся за ним конфликт. Соци­альные конфликты, т.е. систематически вырастающие из социальной структуры противоречия, принципиально нельзя «разрешить» в смыс­ле окончательного устранения. Тот, кто пытается навсегда разрешить конфликты, скорее поддается опасному соблазну путем применения силы произвести впечатление, что ему удалось такое «разрешение», которое по природе вещей не может быть успешным. «Единство наро­да» и «бесклассовое общество» — это только два из многих проявле­ний подавления конфликтов под видом их разрешения.

Прекращение конфликтов, которое в противоположность подавле­нию и «отмене» обещает успех, поскольку оно соответствует социаль­ной реальности, я буду называть регулированием конфликтов. Регу­лирование социальных конфликтов является решающим средством уменьшения насильственности почти всех видов конфликтов. Конфликты [711] не исчезают посредством их регулирования; они не обязательно ста­новятся сразу менее интенсивными, но в такой мере, в которой их уда­ется регулировать, они становятся контролируемыми, и их творческая сила ставится на службу постепенному развитию социальных структур.

Разумеется, успешное регулирование конфликтов предполагает ряд условий. Для этого нужно, чтобы конфликты вообще, а также данные отдельные противоречия признавались всеми участниками как неиз­бежные и, более того, как оправданные и целесообразные. Тому, кто не допускает конфликтов, рассматривает их как патологические откло­нения от воображаемого нормального состояния, не удастся совладать с ними. Покорного признания неизбежности конфликтов также недо­статочно. Скорее, необходимо осознать плодотворный, творческий принцип конфликтов. Это означает, что любое вмешательство в кон­фликты должно ограничиваться регулированием их проявлений и что нужно отказаться от бесполезных попыток устранения их причин. При­чины конфликтов в отличие от их явных конкретных предметов устра­нить нельзя; поэтому при регулировании конфликтов речь всегда может идти только о том, чтобы выделять видимые формы их проявления и использовать их вариабельность. Это происходит вследствие того, что данные конфликты обязательно канализируются. Манифестирование конфликтов, например организация конфликтных групп, является условием для возможного регулирования. [...] При наличии всех этих предпосылок следующий шаг заключается в том, что участники согла­шаются на известные «правила игры», в соответствии с которыми они желают разрешить свои конфликты. Несомненно, это решающий шаг любого регулирования конфликтов; однако он должен рассматриваться в связи с остальными предпосылками. «Правила игры», типовые со­глашения, конституции, уставы и т.п. могут быть эффективны только в случае, если они с самого начала не отдают предпочтение одному из участников в ущерб другому, ограничиваются формальными аспектами конфликта и предполагают обязательное канализирование всех проти­воположностей.

Форма «правил игры» является такой же многообразной, как сама действительность. Различаются требования к хорошей конституции го­сударства, рациональному соглашению в результате тарифных перего­воров, уместному уставу объединения или к действенному международ­ному соглашению.[...] Все «правила игры» касаются способов, которы­ми контрагенты намереваются разрешать свои противоречия. К ним принадлежит ряд форм, которые могут применяться последовательно.[712]

[...] 1. Переговоры, т.е. создание органа, в котором конфликтующие сто­роны регулярно встречаются с целью ведения переговоров по всем ост­рым темам, связанным с конфликтом, и принятия решений установлен­ными способами, соответствующими обстоятельствами (большинст­вом, квалифицированным большинством, большинством с правом вето, единогласно). Однако редко бывает достаточно только этой возможнос­ти: переговоры могут остаться безрезультатными. В такой ситуации ре­комендуется привлечение «третьей стороны», т.е. не участвующих в конфликте лиц или инстанций. 2. Наиболее мягкой формой участия тре­тьей стороны является посредничество, т.е. соглашение сторон от слу­чая к случаю выслушивать посредника и рассматривать его предложе­ния. Несмотря на кажущуюся необязательность этого образа действий, посредничество (например, Генерального секретаря ООН, федераль­ного канцлера и т.д.) часто оказывается в высшей степени эффективным инструментом регулирования. 3. Тем не менее часто необходимо сделать следующий шаг к арбитражу, т.е. к тому, что либо обращение к третьей стороне, либо в случае такого обращения исполнение ее решения явля­ется обязательным. Эта ситуация характеризует положение правовых институтов в некоторых (в частности, международных) конфликтах. 4. В случае если для участников обязательно как обращение к третьей сто­роне, так и принятие ее решения, обязательный арбитраж находится на границе между регулированием и подавлением конфликта. Этот метод может иногда быть необходим (для сохранения формы государст­венного правления, возможно, также для обеспечения мира в междуна­родной области), но при его использовании регулирование конфликтов как контроль их форм остается сомнительным.                 

Нужно подчеркнуть еще раз, что конфликты не исчезают путем их регулирования. Там, где существует общество, существуют также конфликты. Однако формы регулирования воздействуют на насильственность конфликтов. Регулируемый конфликт является в известной степени смягченным: хотя он продолжается и может быть чрезвычайно интенсивным, он протекает в формах, совместимых с непрерывно изме­няющейся социальной структурой. Возможно, конфликт является отцом всех вещей, т.е. движущей силой изменений, но конфликт не дол­жен быть войной и не должен быть гражданской войной. Пожалуй, в рациональном обуздании социальных конфликтов заключается одна из центральных задач политики.

 

Печатается по: Политология: хрестоматия / Сост. проф. М.А. Василик, доц. М.С. Вершинин. - М.: Гардарики, 2000. 843 с. (Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается начало текста на следующей  странице печатного оригинала данного издания)