Ж. БОДЕН.

Шесть книг о государстве

Антология мировой философии: В 4т .М., 1970. Т. 2.

Европейская философия от эпохи Возрождения по эпоху Просвеще­ния. С. 141—147.

 

Государство есть осуществление суверенной властью справедливо­го управления многими семьями и тем, что находится в их общем владении.

Всякое государство либо происходит от семьи, которая постепенно размножается, либо сразу учреждается посредством собирания народа воедино, либо образуется из колонии, происшедшей от другого государ­ства подобно новому пчелиному рою или подобно ветви, отделенной от дерева и посаженной в почву, ветви, которая, пустив корни, более спо­собна плодоносить, чем саженец, выросший из семени. Но и те и другие государства учреждаются по принуждению сильнейших или же в резуль­тате согласия одних людей добровольно передать в подчинение других людей всю свою свободу целиком, с тем чтобы эти последние ею распо­ряжались, опираясь на суверенную власть либо без всяких законов, либо на основе определенных законов и на определенных условиях. Го­сударство должно обладать достаточной территорией и местностью, пригодной для жителей, достаточно обильным плодородием страны, множеством скота для пропитания и одежды подданных, а чтобы сохра­нять их здоровье — мягкостью климата, температуры воздуха, добро­качественной водой, а для защиты народа и пристанища для него — ма­териалами, пригодными для строительства домов и крепостей, если местность сама по себе не является достаточно укрытой и естественно приспособленной к защите. Это первые вещи, которым больше всего уделяется забот во всяком государстве. А уж затем ищут удобств, как [444] лекарства, металлы, краски. [... ] А поскольку желания людей чаще всего ненасытны, они хотят иметь в изобилии не только вещи полезные и не­обходимые, но и приятные бесполезные вещи. [...] Так как мудрый че­ловек есть мера справедливости и истины и так как люди, почитаемые мудрейшими, согласны между собой в том, что высшее благо частного лица то же, что высшее благо государства, и не делают никакого разли­чия между добродетельным человеком и хорошим гражданином, то мы так и определим истинную вершину благоденствия и главную цель, к ко­торой должно быть направлено справедливое управление государством.

Народ или властители государства могут без каких-либо условий от­дать суверенную и вечную власть какому-нибудь лицу, с тем чтобы он по своему усмотрению распоряжался имуществом [государства], лица­ми и всем государством, а затем передал все это кому захочет совер­шенно так же, как собственник может без всяких условий отдать свое имущество единственно лишь по причине своей щедрости, что пред­ставляет собой подлинный дар, который не обставлен никакими усло­виями, будучи однажды совершен и завершен, принимая во внимание, что все прочие дары, сопряженные с обязательствами и условиями, не являются истинными дарами. Так и суверенитет, данный государю на каких-то условиях и налагающий на него какие-то обязательства, не является собственно ни суверенитетом, ни абсолютной властью, если только то и другое при установлении власти государя не происходит от закона Бога или природы. Что касается законов божеских и естествен­ных, то им подчинены все государи земли, и не в их власти нарушать эти законы, если они не хотят оказаться повинными в оскорблении бо­жественного величества, объявив войну Богу, перед величием Которо­го все монархи мира должны быть рабами и склонять голову в страхе и почтении. Следовательно, абсолютная власть государей и суверенных властителей никоим образом не распространяется на законы Бога и природы. Если мы скажем, что абсолютной властью обладает тот, кто не подчиняется законам, то на всем свете не найдется суверенного го­сударя, так как все государи на земле подчинены законам Бога и при­роды и многим человеческим законам, общим всем народам. [...] Одна­ко необходимо, чтобы суверены не подчинялись повелениям других людей и чтобы они могли давать законы подданным и отменять, лишать силы бесполезные законы, заменяя их другими, чего не может совер­шать тот, кто подчинен законам и людям, которые имеют право ему по­велевать. Не следует удивляться тому, что существует так мало добро­детельных государей. Ведь поскольку добродетельных людей вообще [445] мало, а из этого небольшого числа добродетельных лиц государи обыч­но не избираются, то если среди множества государей находится один в высшей степени хороший человек, это великое диво. А когда он ока­зывается вознесенным так высоко, что, кроме Бога, не видит ничего более великого, чем он сам, когда его со всех сторон осаждают все со­блазны, ведущие к падению самых стойких, и он все же сохраняет свою добродетель, это чудо.

Каким бы способом ни были разделены земли, не может быть сде­лано так, чтобы все имущество, вплоть до женщин и детей, стало общим, как хотел в своем первом проекте государства сделать Платон с целью изгнать из своего города слова «твое» и «мое», которые, по его мнению, являются причиной всех зол, происходящих в государст­вах, и гибелью последних. Но он не учел, что, если бы этот его проект был осуществлен, был бы утрачен единственный признак государства: если нет ничего, принадлежащего каждому, то нет и ничего, принадле­жащего всем; если нет ничего частного, то нет и ничего общего. [...] Насколько же было бы такое устройство государства прямо направлено против закона Бога и природы, против закона, которому ненавистны не только кровосмешение, прелюбодеяние, отцеубийство, неизбежные при общности жен, но и всякая попытка похитить что-либо, принадле­жащее другим, и даже зариться на чужое добро, откуда явствует с оче­видностью, что государства устроены Богом также и для того, чтобы предоставить государству то, что является общественным, а каждо­му — то, что является его собственностью. Кроме того, подобная об­щность всего имущества невозможна и несовместима с семейным пра­вом. Ведь если семья и город, собственное и общее, частное и общест­венное смешиваются, то нет ни государства, ни семьи. Достаточно из­вестно, что общее достояние всех не может вызывать чувства привя­занности и что общность влечет за собой ненависть и раздоры. [...] Еще больше обманываются те, кто полагает, что благодаря общим делам и общности имущества им будет уделяться больше забот. Ведь обычно наблюдается, что каждый пренебрегает общими делами, если из них нельзя извлечь выгоды лично для себя.

Если случится, что суверенный государь, вместо того чтобы играть роль высшего судьи, создаст себе партию, он будет лишь главой партии. Он подвергнется опасности потерять жизнь также и тогда, когда при­чина мятежей коренится не в государстве, как это происходит вот уже пятьдесят лет во всей Европе, где войны ведутся из-за вопросов рели­гии. Несомненно, что государь, проявляющий благосклонность к одной [446] секте и презирающий другую, уничтожит последнюю без применения силы, принуждения или какого бы то ни было насилия, если только Бог ее не сохранит. Ибо дух решительных людей становится тем упорнее, чем больше с ним борются, а не встречая сопротивления, уступает. Кроме того, нет ничего более опасного для государя, чем попытка пус­тить в ход против своих подданных силу, когда нет уверенности в том, что это приведет к цели. Я здесь не говори о том, какая религия наи­лучшая (хотя существует лишь одна религия, одна истина, один боже­ственный закон, оглашенный устами Бога), но если государь, обладаю­щий определенной уверенностью в том, какая религия истинна, хочет привлечь на сторону этой религии своих подданных, разделенных на секты и партии, то, по моему мнению, не нужно, чтобы он для этого применял силу, ибо, чем больше подвергается насилию воля людей, тем более она неуступчива. [...] Поступая так, государь не только избегнет народных волнений, смут и гражданских войн, но и откроет путь к вра­там спасения заблудшим подданным.

 

Печатается по: Политология: хрестоматия / Сост. проф. М.А. Василик, доц. М.С. Вершинин. - М.: Гардарики, 2000. 843 с. (Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается начало текста на следующей  странице печатного оригинала данного издания)