ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ В РОССИИ: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ

НАЗАД   СОДЕРЖАНИЕ  ДАЛЕЕ

Баранов Н.А. Политические отношения и политический процесс в современной России:

Курс лекций. В 3-х ч. СПб.: БГТУ, 2004. 30 п.л.

Лекция 14.

Партии и партийные системы в российской истории

14.1. Возникновение партий в России

Формирование политических партий и партийных систем в начале XX века в России связано со своеобразием ее исторического развития. Так, в качестве особенностей процесса возникновения партий выделяют­ся следующие факторы: невысокая политическая куль­тура с архаическими оттенками, что влияло на утопичность программ; отсутствие устойчивой социальной базы, в силу чего они скорее формировались как производное не социальных связей, а духовного настроя обще­ства, складываясь на базе того или иного комплекса идей; их особая оппозиционность, направленная не только на систему власти, но и на отношения друг к другу; их слабая способность к компромиссу и склон­ность к политическому радикализму; персонификация элит, когда имидж партий определялся авторитетом узкого круга популярных по­литиков, озвучивавших программные положения своих организаций и стремившихся к их идеологическому размежеванию.

Возникновение партий было вызвано попыткой самоутвер­ждения политических сил, представители которых осознавали необ­ходимость модернизации, либерализации и последующей демокра­тизации России. Представителями революционного крыла демократизация отождествлялось с ее социализацией. Отличительной особенностью российской многопартийности стало ее формирование в русле проти­воречивых изменений в системе социальных отношений и в государ­ственном устройстве России. В этом плане российская многопартий­ность начала века не создавалась целенаправленно, а складывалась спонтанно как результат деятельности политически активного эле­мента, в первую очередь из представителей интеллигенции. Тем не менее, сам факт возникновения партий отражал определенный дина­мизм политического процесса в России в начале века. Российские партии разрабатывали и утверждали свои программы, определяли и корректировали стратегические и тактические установки.

Определять тип возникшей в годы первой русской революции партийной системы можно лишь с известной долей условности. Ведь речь идет о ее становлении в условиях авторитарного режима, когда неко­торое осознание недопустимости перехода от политической конфрон­тации к решению проблем насильственным путем ощущалось не толь­ко в либеральных и радикальных, но и в правительственных кругах. Однако самодержавная власть оказывалась не в состоянии не только контролировать, но и вовремя осознавать происходившие процессы. Еще менее режим планировал расстаться с неограниченной властью, хотя и вынужден был легализовать образовавшиеся партии и пойти на существенные изменения в государственном строе, допустив создание нового представительного законодательного органа — Госу­дарственную думу.

Впервые в истории страны, официально признав факт существо­вания партий, царский Манифест 17 октября заложил на 12 лет мето­дологию действий власти по отношению к ним. Суть этой методоло­гии, возведенной последующими действиями царизма в ранг полити­ки, можно определить следующим образом: всякая оппозиция — в целом нежелательное, а когда это возможно, и недопустимое явле­ние, но, если возникает необходимость считаться с нею, предпочти­тельнее навязывать ей правила игры «сверху», меняя их в зависимос­ти от соотношения сил в политической палитре.

14.2. Деятельность Государственной думы России

Созывом первой Государственной думы открылась первая стра­ница истории российского парламентаризма, которая пришлась на период революционного возбуждения масс. Думой «надежд» называ­ли современники первое в стране подобие парламента. Естественно, каждая политическая сила связывала с ней свои прогнозы, которые, как показал опыт, были весьма различны: одни партии смотрели на Думу как на трибуну для заявления о своих политических лозунгах, другие — как орудие реализации своих программных задач; беспар­тийные депутаты — большинство из которых представляло интересы крестьянства — пытались через Думу решить аграрный вопрос. В со­знании значительной части населения присутствовала вера в возмож­ность «мира царя с Думой».

В структуре происходивших политических подвижек находилось место почти всем: самобытникам и националистам, западникам и славянофилам, либералам и консерваторам, революционным и либе­ральным народникам, эсерам, анархистам, социал-демократам, тем, кто регламентировал свою деятельность как партийное самообразова­ние и тем, кому еще предстояло подойти к осознанию своей самодо­статочности. Однако действительные механизмы взаимодействия власти с политическими партиями не были созданы, более того, пра­вительство пыталось не замечать выступления их активных лидеров в Думе, партийная система искусственно отдалялась от настоя­щей политики и была предельно атомизирована. Атомизированный характер партийной системы особенно проявлялся, с одной стороны, в ее изолированности от властных отношений и социально-экономи­ческих процессов, с другой — в слабой зависимости партий друг от друга; т.е. партийная система находилась по существу в нефункцио­нирующем состоянии и в силу недостаточной устойчивости, малоизвестности политической репутации у большинства партий, и особен­но в связи со специфическими условиями функционирования в рам­ках авторитарного режима. Партии по существу не играли заметной роли в формировании политической элиты общества и его полити­ческих институтов. И хотя в первой Государственной думе из 478 де­путатов 182 человека были представители одной партии — кадетов, а председателем ее был избран кадет С. А. Муромцев, но даже со столь внушительной фракцией правительство не считалось, игнорируя их требования, а спустя 72 дня и вовсе прекратив работу первого представительного органа.

Дальнейшая корректировка условий функционирования россий­ских партий и степени их включенности в политический процесс опять-таки осуществлялась властью, определявшей вектор движения политической системы в том усеченном пространстве, ко­торое ей было отведено. Но не считаться с новыми политическими реалиями правительство уже не могло.

Опыт первых двух Дум показал самодержавию условия работо­способности «общероссийского представительства» — это успокоение страны и устойчивое правительственное большинство. Данное усло­вие работоспособности Думы обеспечивал соответствующий избира­тельный закон, обнародованный 3 июня 1907 г. и предусматривавший сословные выборы. Естественно, в III Думе преобладали те партии, которые твердо встали на путь сотрудничества с правительством. Ру­ководящее положение заняли октябристы, которым удалось провес­ти в III Думу 154 депутата, т. е. на 112 больше, чем в предыдущую. Эта партия, представлявшая правое крыло либералов, обладая реаль­ной экономической силой, была не склонна оставлять в неприкосновенности самодержавие. Октябристы требовали «делового» контроля над хозяйственной политикой и финансами.

Кадеты — левое крыло либералов — поплатились за свою излиш­нюю оппозиционность в революционные годы потерей значительно­го числа депутатских мандатов. Если в I Думе они имели 182 места, во II — 98, в III — только 54 места. А вместе с примыкавшими к ним фракциями прогрессистов и национальных либералов имели 108 чле­нов. Резко сократилось представительство трудовиков (со 104 во II Думе до 14 — в III) и социал-демократов (с 65 до 19).

На первых же заседаниях Думы сложилось большинство правых и октябристов, составлявших 2/3 от всей Думы (300 членов), хотя между ними и существовали противоречия. Это вынуждало октябристов в ряде вопросов искать союзников в лице кадетов. Так сложилось второе, октябристско-кадетское большинство, составлявшее немногим менее 3/5 состава Думы (262 человека). Существование двух блоков — правооктябристского и октябристско-кадетского — позволяло правительству и его новому премьеру П. А. Столыпину проводить политику лавирования (он сам это понимал и назвал проведением «равнодей­ствующей линии»).

Важная роль, которую играла в общественно-политической жиз­ни России стабильно функционировавшая Государ­ственная дума, способствовала укреплению партийной системы. В ее недрах зародились новые партии: националистов и прогрессистов, достаточно активно действовали основные партийные фракции. Как следствие, произошла кристаллизация партийного кокуса, т. е. соб­ственных внутренних партийных элит; усилилась возможность меж­партийного взаимодействия в новых условиях, когда основным сти­мулом партийно-политических перегруппировок стала не теоретичес­ки понимаемая общность программных установок, а прагматизм и политический расчет (аграрная, военная, судебная, органов местного самоуправления и другие реформы). Именно отсюда — и возникно­вение достаточно крупных политических блоков. Таким образом, можно считать, что в эти годы партийная система России, преодолев состояние атомизированности, начала приобретать признаки поляризованного плюрализма, связан­ного с определенной степенью ее стабильности.

Отличительной особенностью такой системы являлось сосуществование двух, формально взаимоисключающих («правой» и «левой») оппозиций правящему режиму, готовых на анти­системные действия, т. е. отличавшихся своеобразным типом поли­тического поведения, выражавшимся в призывах к действиям, на­правленным на подрыв или насильственное свержение существую­щего строя. Одновременно имела место предельная поляризация мне­нии и преобладание центробежных тенденций над центростремитель­ными и, как следствие, предельно ограниченные возможности для политического маневрирования. Не случайно П. А. Столыпину так и не удалось довести реформы до конца, постоянно наталкиваясь на сопротивление и справа, и слева, а III Государственная дума так и не смогла стать инструментом реформирования страны. С уходом с по­литической сцены Столыпина авторитарный режим окончательно всту­пил в полосу стагнации, а затем и собственного саморазрушения в феврале 1917 г.

14.3.Особенности формирования партий и партийных систем в буржуазной России

После февральской революции начался процесс перерастания поляризованной партийной системы в многопартийную систему с ог­раниченным плюрализмом. Процесс этот вырабатывался не только в сокращении числа реально действовавших партий, но и главным об­разом во временном усилении роли центризма в политической жизни страны в целом и во внутренней жизни ведущих партий путем сдвига идейных позиций к центру политического спектра и полному устранению из него крайне правых сил. Проявлением этого процесса стала также попытка создания общего пространства «граж­данского согласия» через формирование правительственных коали­ций и отработку базисных принципов общественного устройства.

После февральской революции все партии полевели, а монархические партии и организа­ции, по существу, прекратили политическую деятельность. Правый фланг демократического лагеря заняли кадеты, превратившиеся в «правительственную» партию.

Кадетам удалось подойти к февральским событиям в качестве достаточно крупной общероссийской партии. Исследо­ватели считают, что кадетов было около 100 тысяч человек, а число орга­низаций достигло 350 по стране. Удалось кадетам, особенно в первые месяцы после революции, играть в известном смысле интегрирующую роль в сплочении «обра­зованного меньшинства» России под эгидой демократизации ее поли­тического строя. Значительную долю в составе кадетской партии в 1917 г. составляла именно интеллигенция. Так, из 66 членов Цент­рального Комитета, избранного на VIII съезде конституционно-де­мократической партии, примерно одну треть составляли профессора, а вместе с другими представителями интеллигенции — не менее двух третей. Данные о 122 председателях различных комитетов кадетской партии в 1917 г. свидетельствуют, что 101 из них принадлежали опять же к либеральной интеллигенции. Ее политическим идеа­лом являлось доведение России до Учредительного собрания «после Великого государственного переворота», как начала обеспечения «пол­ного господства народной воли».

Решающим для кадетов стало отношение их партии к войне и понимание роли ее исхода для судеб страны и революции. Несомненно, были серьезные причины приверженности кадетов ло­зунгу продолжения войны до победного конца. Они ис­ходили из того, что победа в войне поднимет престиж новой России на международной арене, а внутри страны усилит волну патриотиз­ма, который можно будет обратить затем на ее возрождение. К тому же расчеты кадетских экономистов показывали, что Россия после трех­летней войны будет нуждаться в иностранных займах и инвестициях, получить которые у стран Антанты можно было бы только в случае участия в войне до конца. Кадеты по-прежнему отстаивали идею «вестернизации» России, как в смысле ее политического устройства, так и экономической модернизации.

Однако бессилие либерального, а затем и либерально-социалистичес­кого состава Временного правительства, способствовало тому, что реальная власть все более передвигалась от кадетов влево. В сложившихся условиях все более возрастала роль социалистических партий и их доминирование в политическом спектре.

Стечение многих обстоятельств поставило в эти дни во главе ре­волюционных процессов блок, состоявший в значительной степени из социал-демократов (меньшевиков) и социалистов-революционеров. В рамках этого блока ведущее положение заняли не представители наиболее многочисленной эсеровской партии, а меньшевики, став­шие в постфевральские дни, по мнению многих исследователей, «партией ведущей идеологии». Именно у меньшевиков была разрабо­тана концепция такой революции задолго до того, как она произош­ла, а их лидеры теоретически и политически пытались обосновать смысл происходившего, решая при этом главный вопрос — о конфи­гурации власти в центре и на местах с точки зрения ее демократичес­кого содержания и в духе своих партийных идеологем.

Если меньшевики обладали достаточно убедительной идеологией, то социалис­ты-революционеры были самой многочисленной партией на протяжении все­го 1917 г. и наиболее «коренной», «почвенной» партией по своим про­граммным постулатам. Численность ПСР определялась, по разным оценкам, от 400 тыс. до 1200 тыс. человек. Партия привлекала ради­кальной и понятной крестьянам аграрной программой, теорией «трудовизма», предусматривавшей особый, постепенный путь России к социальной модернизации после свершения революции, требованием федеративной республики. Принципиальное значение для выработки поведенческой линии ПСР в послефевральские дни имело определение характера происшедшей революции. По мнению эсеровских теорети­ков, февральская революция не являлась ни социалистической, ни буржуазной, а народно-трудовой. Как отмечалось в выступлениях лидеров, февральская революция была совершена революционно-демократическими, либерально-демократическими и либерально-бур­жуазными кругами, т. е. она произошла под знаменем сплочения большинства российского общества против скомпрометировавшего себя царского режима. Лидеры ПСР признавали лишь «предварительный» характер по­литической системы России после свержения самодержавия. По их мнению, срок ее существования исчерпывался созывом Учредитель­ного собрания, которое и должно было законодательно закрепить но­вое демократическое устройство.

Позиция партии эсеров во многом расходилась с политикой Временного правительства, даже после вхождения в него социалистов; более того, под влиянием реальной обстановки она пре­терпевала определенные изменения, как было, например, в вопросе о роли Советов осенью 1917 г., когда последние стали рассматриваться значительной частью партии как обязательный элемент демократи­ческой системы власти.

Вместе с эсерами под лозунгами «объединенного фронта демок­ратии» и «защиты завоеваний революции» в февральско-мартовские и последующие дни выступали социал-демократы — меньшевики (в августе 1917 г. их насчитывалось 193 тыс. чел.). По­литическое кредо, которое они разрабатывали на протяжении всего периода своего существования, политическая культура и психологи­ческий настрой, присущие их лидерам, позволяли им играть весьма важную роль в происходивших событиях. Именно деятели меньшевистской партии (Н. С. Чхеидзе, М. И. Скобелев) — умеренного крыла российской социал-демократии — возглавили Петроградский Совет с момента его образования в феврале, как и системы Советов по всей стране, имели солидные фракции в городских думах и осуществляли руководство ими совместно с эсерами до осени 1917 г., а в некоторых регионах — и после падения Временного правительства. И это не было случайным, ибо одним из элементов меньшевистской концепции в отличие от либеральной было отстаивание положения о том, что ди­намика революционных процессов обязательно предполагала появле­ние новых политических институтов «явочным путем», и одной из задач своей партии они считали их поддержку, хотя и солидаризиро­вались, особенно в первые месяцы революции, с эсерами в призна­нии факта советизации страны скорее как политического, нежели ад­министративного и государственно-правового акта.

Российские меньшевики, как и большевики, были еди­нодушны в мнении, что в февральские дни Россия вступила в стадию буржуазной революции. Идейные расхождения не только между од­ними и другими, но и в самой среде меньшевиков вызывались, как правило, идеологическими причинами, т. е. различным пониманием марксистских идеологем: о длительности и характере движения к со­циализму; о глубине и размахе социальных преобразований в пере­ходный период; о степени участия (и мере политической ответствен­ности) рабочего класса и буржуазии, а также их партий в этих услови­ях. Именно такие идеологические категории, определяемые классо­вым подходом к анализу социальных отношений, использовали рос­сийские социал-демократы при характеристике политических ситуа­ций 1917 г.

Будучи сторонниками, как им казалось, ортодоксального марк­сизма, меньшевики были единодушны в одном: социализм в России мыслим лишь «на фоне социалистической Европы и при ее помощи», страна «в марксистском смысле» еще «не созрела» для социалистичес­кой революции. Г.В. Плеханов считал, что в России на тот момент не было «объективных условий, нужных для углубления революции в смысле замены капиталистического строя социалистическим». На решении общенациональных, а не социалистических в силу их нереальности задач также настаивали более центристски настроенные меньшевистские деятели: Н.С. Чхеидзе, А.Н. Потресов и вернувшиеся из Сибири в Петроград Ф.И. Дан, И.Г. Церетели и др.

Ориентируясь на определенные идеологические установки, неред­ко мешавшие принятию неординарных решений, меньшевики тем не менее пытались обосновать тактическую линию своей партии после февраля на основе учета социально-политических реальностей, глав­ными из которых они считали слияние войны и революции, явивше­еся трагическим грузом для формирующейся новой государственнос­ти, а также наличие традиционной конфронтационности у российских партий, особенно у радикально настроенных и не склонных к компро­миссам.

В начале 1900-х годов достаточно распространенным среди евро­пейской и российской социал-демократии было мнение о фатальной обреченности капитализма. Отсюда вытекал вывод: любая начавшая­ся в Европе революция будет социалистической либо перерастет в нее; любая начавшаяся в одной из стран революция неизбежно примет международный характер. В.И. Ленин разделял данные взгляды, создав еще в 1905 г. «теорию» почти молниеносного перерастания в России буржуазно-демократической революции в социалистическую. События в феврале 1917 г. в Петрограде застали Ленина в Швейца­рии, где лишь в начале марта из газет он узнал о революции в Рос­сии. Вернуться на родину с группой соратников и единомышленни­ков он смог лишь в начале апреля.

В Петрограде функции общероссийского руководства осуществ­ляло Русское бюро ЦК большевиков, в которое в начале марта входи­ли А. Г. Шляпников, П. А. Залуцкий, В. М. Молотов. По приблизительным подсчетам, в Петрограде действовало около 2 тыс. большевиков, а в целом по стране — 24 тысячи. В появившемся еще 27 февраля Манифесте ЦК РСДРП (б) «Ко всем гражданам России» революция объявлялась победившей, и формулировались задачи по организации власти; Советы как власть не упоминались. До приезда Ленина Русское бюро ЦК проводило весьма умеренную политику, а газета «Правда» призывала лишь оказывать давление на Временное правительство и не «форсировать события».

Вернувшийся в Петроград в ночь с 3 на 4 апреля 1917 г. В.И. Ле­нин в ближайшие же дни в своих «Апрельских тезисах» опрокинул довод о незавершенности революции, сформулировав задачу ее пере­растания в социалистический этап путем перехода власти к Советам с перспективой превращения их в органы чисто большевистской, про­летарской власти. Трижды с апреля по октябрь В.И. Ленин во­влекал большевиков в острейшие дискуссии, целью которых было убедить их в необходимости борьбы за завоевание власти во имя со­циалистического переворота, призванного ознаменовать начало ми­ровой революции. И хотя среди большевиков было немало сторонни­ков реформистского пути, особенно на местах, но тем не менее Лени­ну с его громадной политической волей почти каждый раз удавалось подавить «инакомыслие» в собственных рядах, убедить колеблющих­ся.

Большая часть населения России не была с большевиками ни в первые мирные месяцы революции, ни в июле-августе 1917 г. Боль­шинство народа, судя по составу Советов и органов местного самоуп­равления, поддерживало блок меньшевиков и эсеров, занимавших объективно центристские позиции в политической палитре России тех дней. Массы настораживало пораженчество большевиков во время войны и их зачастую экстремистский курс, предлагаемый в решении насущных вопросов. Однако в переломные моменты, если власть медлит с проведением необходимых преобразований и оттягивает, даже руководствуясь самими благими намерениями, решение акту­альных проблем, затрагивающих судьбы десятков миллионов людей, нередко происходит быстрая смена массовых настроений; и центризм как выражение векового народного опыта начинает уступать место максимализму.

Осенью 1917 г. в целом резко политизирован­ное население требовало кардинальных перемен. Будущее его значи­тельной частью виделось (если брать программные формулы) «соци­алистическим». Безусловно, что не только среди рабочих, солдат и крестьян, представлявших социализм не как прыжок в неведомое будущее, а как конкретный ответ на назревшие проблемы, но и меж­ду разными социалистическими партиями не существовало единого представления о будущем страны. Бесспорно и то, что с большевика­ми у российских социал-демократов (меньшевиков) и социалистов-революционеров расхождения были не только по вопросу о сроках, способах и методах реализации социалистической перспективы, но и самому пониманию социокультурного типа России в данном состоя­нии. Несмотря на неоднородность существовавших в них течений, а также усилившееся идейное размежевание, они пытались отстаивать демократические идеалы, увязывая их реализацию с концепцией де­мократической России с сильными социальными приоритетами для всех слоев трудящихся. Накануне Октябрьского переворота данные партии через серию проб и ошибок вплотную приблизились к осуще­ствлению этой задачи в политической области.

14.4. Создание однопартийной системы в Советском государстве

Открывшийся 25 октября Второй Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов утвердил состав Совета Народных Комис­саров во главе с Лениным и избрал многопартийный ВЦИК. В его состав вошли 62 большевика, 29 левых эсеров, 6 меньшевиков-интер­националистов, 3 украинских социалиста и один эсер-максималист. Председателем был избран Л. Б. Каменев; 8 ноября (после его от­ставки) его заменил Я. М. Свердлов.

Была ли исчерпана возможность формирования многопартийной политической системы? Объективно, т. е. по расстановке социально-политических сил, такая возможность сохранялась в течение всего 1917 г., постепенно убывая.

12 ноября 1917 г. прошли выборы в Учредительное собрание: за эсеров проголосовало 58 % всех избирателей, за социал-демократов — 27,6 % (причем 25 % за большевиков, 2,6 % — за меньшевиков), за кадетов — 13 %. Ха­рактерно также и то, что большевики имели преобладание в столи­цах, эсеры стали бесспорными лидерами в провинции.

В позиции Ленина по отношению к Учредитель­ному собранию произошли изменения, что подтвердил, например, в своих воспоминаниях наиболее близкий к нему в те дни Троцкий. Он отмечал, что почти сразу же после Октябрьского переворота Ленин стал настаивать на отсрочке Учредительного собрания, объясняя это тем, что оно могло оказаться по составу «кадетско-эсеровско-меньшевистским».

Многие из ленинского окружения возражали, даже Я.М. Сверд­лов подчеркивал, что большевики сами обвиняли Временное прави­тельство в оттягивании его созыва. Оставшись в меньшинстве, Ле­нин все внимание перенес на организационные меры по роспуску еще не созванного Учредительного собрания. «Ошибка явная, — говорил он, — власть уже завоевана нами, а мы между тем поставили сами себя в такое положение, что вынуждены принимать военные меры, чтобы завоевать ее снова».

В основе такой политической переориентации лежал целый ком­плекс факторов. Во-первых, сравнительно легко большевики захва­тили власть в Петрограде. Это не могло не рождать надежд, что уда­стся закрепить достигнутые завоевания столь же легко, одним рево­люционным натиском, и это им удалось.

Во-вторых, из анализа прошлых европейских революций боль­шевики сделали однозначный вывод, что только бескомпромиссность в принятии политических решений и радикализм затеянной реорга­низации позволяет удержаться у власти и обеспечить успех.

В-третьих, на взгляды большевиков громадное влияние оказыва­ли и надежды на мировую пролетарскую революцию, ее непосред­ственную близость. Поэтому Ленин и его окружение сразу же стали отдавать предпочтение не демократическим общенациональным пре­образованиям, а прямым антикапиталистическим действиям в наи­более жестком варианте. Советы в этой связи стали рассматриваться не только как особый тип демократизма, выдвигавший авангард тру­дящихся и делавший из них «и законодателя, и исполнителя, и воен­ную охрану», но и как форма реализации интересов данного авангар­да в международном масштабе.

Логика событий разворачивалась не в пользу для небольшевист­ских партий. И по мере того, как все более жестокой становилась позиция большевистского руководства, все более призрачной выгля­дела возможность иной альтернативы, хотя политические оппоненты большевиков проявили неоднократно демонстрируемую готовность к компромиссу. Об этом свидетельствовали проходившие почти одно­временно последние партийные съезды эсеров и меньшевиков. Эсер В.М.Чер­нов предложил отказаться от идеи насильственной ликвидации боль­шевистского режима, поскольку его поддерживала какая-то часть тру­дящихся города и деревни. В качестве главной задачи он назвал спло­чение оппозиционных большевизму социалистических партий под лозунгом защиты Учредительного собрания. Именно оно, по мне­нию эсеровского лидера, должно было расставить политические партии «по своим местам», примирить советские и общедемократические орга­низации трудящихся, избежать гражданской войны. Была определена роль партии социалистов-революционеров как конструктивной оппозиционной силы по отношению к правящему режиму.

Аналогичной была позиция другой оппозиционной партии РСДРП (объединенной). Единственным гарантом стабилизации полити­ческой обстановки в стране лидеры меньшевиков называли Учреди­тельное собрание. В известном смысле новаторской для социалистической оппозиции была мысль, высказанная Ю.О. Мартовым на съезде о том, что октябрь­ские события не являлись «исторической случайностью», они были «продуктом предыдущего хода общественного развития».

Меньшевики считали, что победа Советской власти — меньшее зло по сравнению с попытками ее на­сильственного свержения даже во имя демократии. Они при­зывали к объединению всех революционно-демократических сил в интересах создания республики Советов с Учредительным собранием во главе. В качестве первоочередных конкретных мер назывались: зак­лючение мира, передача земли крестьянам, государственное регули­рование всего производственного комплекса страны, которое мень­шевики не отождествляли с рабочим контролем, рассматривая послед­ний как специфическую форму классовой борьбы на фабриках и заво­дах, не способствующую преодолению разрухи. Предложенные меры должны были способствовать демократической реорганизации обще­ственного строя и подготавливать предпосылки для осуществления со временем социалистической перспективы. В тактическом плане предлагалось призвать массы к борьбе за созыв Учредительного со­брания, хотя меньшевики и предвидели свой неуспех в ходе выборов.

Единственной партией, которая стала срочно менять свои лозун­ги по отношению к Учредительному собранию, оказалась партия ле­вых социалистов-революционеров (ПЛСР), лидеры которой заняли проленинские позиции в отношении к собранию. Руководство ПЛСР дало согласие на вхождение в большевистское правительство; 9 де­кабря 7 представителей левых эсеров вошли в состав СНК, а затем и в состав ЧК. Это была первая и последняя коалиция в Советской Рос­сии, сыгравшая важную роль в выживании большевистской власти и судьбе Учредительного собрания.

Избранное впервые в истории России путем всеобщего и равного голосования Учредительное собрание не вписывалось в механизм «дик­татуры пролетариата», поскольку в силу малочисленности рабочего класса не могло обеспечить его приоритета, а тем более приоритета «пролетарской» партии, каковой считали себя большевики.

Учреди­тельное собрание открылось 5 января 1918 года. Свердлов от имени ВЦИК предло­жил принять составленную Лениным «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», в ультимативной форме обязывавшую Учредительное собрание поддержать все декреты и направления по­литики Совета Народных Комиссаров. Воспользовавшись отказом Учредительного собрания обсуждать Декларацию, большевики покинули Тав­рический дворец. Оставшиеся делегаты приняли закон о земле и по­становления о мире и государственном устройстве, провозгласившие Российское государство Российской Демократической Федеративной Республикой. Под утро вооруженный караул предложил покинуть зал заседаний. Собрание было распущено.

Роспуск Учредительного собрания явился, как с горечью заметил Г.В. Плеханов «новым и ог­ромным шагом в области гибельного междоусобия...». Решение же большевиков заключить мирный договор с Германией, несправедли­вый и грабительский, к тому же, как полагали их последние союзни­ки — левые эсеры, наносивший удар по мировому революционному движению, побудил последних к выступлению. Подняв мятеж 6 июля 1918 г., левые эсеры разорвали союз двух партий. Победа над быв­шими союзниками привела большевиков к полной политической изо­ляции, и теперь для удержания власти они вынуждены были опи­раться исключительно на насилие и террор.

Таким образом, демократическая альтернатива, в течение восьми месяцев 1917 г. успевшая трансформироваться из либерально-демократической в радикально-демократическую, не осуществилась. Слишком тяжелым наследием для новой России оказалась мировая война, а также многолетний острейший кризис системы, не преодоленный падением самодержавия, а в чем-то даже усиленный этим актом.

Резкое усиление радикализма, а порой и прямого озлобления масс, соединенного с пережитками традиционного общинно-уравнительно­го массового сознания, сделало нереальной либерально-демократи­ческую альтернативу, связанную с формированием стабильного по­литического режима и гражданского общества. Либеральной демок­ратии не удалось соединить законотворческую работу по внедрению парламентаризма с проведением эффективной внешней и особенно внутренней политики. Осенью 1917 г. массы уже не могли убедить логически безупречные доводы специа­листов-правоведов о конструктивности парламентарной демократии. Дестабилизирующую роль в эти дни играла деятельность боль­шевиков, направленная на дискредитацию формировавшихся власт­ных институтов ради достижения своих политических целей. К это­му надо прибавить и известную амбициозность партийных лидеров, и во многом не преодоленную конфронтацию между ними, что в ус­ловиях быстрой радикализации масс превращалось в безвластие и охлократию.

По мнению исследователей осенью 1917 г. объективно, по расстановке социально-политических сил могла быть реализована радикально-демократичес­кая альтернатива путем создания однородного правительства из со­циалистических партий и избрания демократическим путем народ­ного представительства в лице Учредительного собрания. Инициати­ва формирования такой системы государственного управления Росси­ей исходила от левоцентристских групп меньшевистской и эсеров­ской партий; на определенном отрезке времени осенью 1917 г. ее под­держали и большевики. Однако ультрарадикальная позиция больше­вистского лидера Ленина и его сторонников, громадная политическая воля и уверенность в возможности осуществления своей идеологи­ческой доктрины в условиях нарастания революционно-анархической стихии обусловили в конечном итоге иной характер развития собы­тий: большевики узурпировали вла­сть.

Меньшевики и эсеры хотели стать «третьей силой», большевики хотели остаться единственной силой. Задача «третьего пути» — не как противопоставления друг другу, а как единства действий социа­листических партий и групп посредством компромиссов, взаимных уступок, расширения демократии — так и осталась нерешенной.

НАЗАД   СОДЕРЖАНИЕ  ДАЛЕЕ

Литература

Власть и оппозиция. Российский политический процесс XX сто­летия. М., 1995.

Исаев Б.А., Семендяев В.Б. Формирование политических партий в России (конец XIX – начало ХХ века). Петродворец, 2000.

Кара-Мурза С. Советская цивилизация: В 2 кн. М., 2002.

История политических партий России / Под. ред. А.И. Зевелева. М., 1994.

Октябрьский переворот. Революция 1917 г. глазами ее руководи­телей. М., 1991.

Политическая история России в партиях и лицах / Сост. В.В. Шелохаев и др. М., 1996.

Политические партии России в контексте ее истории. Ростов н/Д, 1996.

Самойлова Т.Н. Сравнительный анализ многопартийной систе­мы в современной и дореволюционной России // Вестник Моск. ун­-та. Сер. 12. Социально-полит. исследования. 1993. № 6.