ПОЛИТИЧЕСКОЕ ЛИДЕРСТВО И ЭЛИТА

НАЗАД   СОДЕРЖАНИЕ  ДАЛЕЕ

Баранов Н.А. Политические отношения и политический процесс в современной России:

Курс лекций. В 3-х ч. СПб.: БГТУ, 2004. 30 п.л.

Лекция 4.

Коммунистическая правящая элита и

политические лидеры советской эпохи

4.1. Коммунистическая правящая элита

Характеристика большевизма. Российское общество находится на этапе радикального обновления всех сторон своей жизни. Для научного осмысления и определения дальнейшего пути развития необходимо уяснить и переработать исторический накопленный опыт государственных преобразований с учетом реальных итогов со­циалистического строительства, которое осуществлялось партией большевиков с 1917 года.

Перед исследователями стоит задача заново проанализировать содержание пройденного страной пути, объяснить достижения и про­валы, успехи и поражения в их диалектическом единстве, не выделяя отдельные события в угоду политической конъюнк­туре. В данном контексте важное значение приобретает исследование теории и прак­тики большевизма, 100-летие которого исполнилось в июле 2003 года.

Можно с достаточно большой долей вероятности утверждать, что наследие большевизма, выраженное в его традициях, радикализме и утопизме, не исчезло с прекращением деятельности КПСС. С одной стороны, возрождение необоль­шевизма имеет место среди ультра оппозиционных сил, пытающихся пропагандировать устаревшие идеологические догмы, с другой сто­роны, традиции большевизма, прежде всего стиль руководства, были вложены в душу и разум части правящих политиков вместе с образо­ванием и всем укладом советского периода жизни. Придя в новые структуры власти и заявляя о своем демократизме, они зачастую реализуют нео­большевистские методы проведения радикальных преобразований.

В настоящее время значительная часть российского общества хранит в памяти социалистические идеалы и с ностальгией вспоминает их. История большевизма — это прошлое, которое непосредственно связано с сегодняшним днем, определяет исходные пункты в ходе разработки политиками, теоретиками и рядовыми гражданами их позиций, в целом влияет на мироощущение, настроение, обществен­ное мнение, оценку действительности.

Большевизм является сложным социально-политическим фено­меном, в структуру которого входили идеологические, политические, социально-психологические, организационные компоненты, находив­шиеся в переплетении друг с другом. Как течение политической мыс­ли и как партия, большевизм представлял собой многоуровневую си­стему со своей внутренней организационной иерархией. Одним из важнейших элементов его структуры являлась специфическая поли­тическая и интеллектуальная элита большевизма: так называемые «вожди», «старая партийная гвардия», «номенклатура», «ру­ководящие кадры» и т. д. Существование элит­ного слоя функционеров в эпоху правления КПСС стало аксиомой, не подлежащей сомнению.

Происходящие в современной России реформы призваны не ликвидировать элитарность правящих кругов, а создать новую, доступную контролю, профессиональную политическую эли­ту. В новую политическую элиту, сформировавшуюся в России пос­ле августа 1991 года вошли представители прежней коммунистической элиты и ряд деятелей демократических групп. К ним примыкает мно­гочисленный аппарат чиновников, высококвалифицированных техно­кратов, также усвоивших многие черты предшествующего партийно-государственного аппарата.

Взаимодействие демократического, коммунистического и техно­кратического компонентов новой элиты характеризуется двумя состо­яниями: консолидацией и противоборством. Новые лидеры из числа бывших диссидентов и молодых научных кадров стремятся утвер­дить праволиберальные мировоззренческие ценности. В этом с ними солидаризируется та группа бывшей коммунистической номенклату­ры, которая заинтересована в юридическом оформлении права на часть го­сударственного имущества, находившегося ранее в их распоряжении. Однако, несмотря на единодушное признание частнособственничес­кой идеологии доминантой общественного развития, внутри возник­шей политической элиты развиваются противоречия, которые в 1990-х гг. привели к внутриусобной борьбе по вопросам вариантов реформ, темпов преоб­разований и личного лидерства. Процессы, происходящие в совре­менной политической элите, по форме напоминают эво­люцию бывших большевистских и коммунистических лидеров. Если учесть, что наряду с правящими кругами в современном обществе функционируют оппозиционные контрэлиты коммунистического, а также национал-патриотического направления, то становится очевид­ным, что изучение большевистской политической элиты является ак­туальной задачей.

Формирование коммунисти­ческой элиты. Становление большевистской элиты началось задолго до ее прихода к власти и превращения в политическую господствующую страту нового общества. Процесс зарождения этой специфической общности пришелся на конец XIX в., когда в ходе становления российской социал-демократии выявилась группа лидеров, относивших себя к профессио­нальным революционерам. В ее состав входили революционеры-ин­теллигенты, рабочие-«передовики» и маргинальные люмпен-интел­лигенты, примкнувшие к рабочему движению по конъюнктурным соображениям, национальным или по другим причинам. После пора­жения первой русской революции 1905—1907 гг. партийная верхушка расслоилась на революционеров-эмигрантов и революционеров-«почвенников», местных комитетчиков. Несмотря на острую внутрипар­тийную борьбу и межличностные разногласия, партийная верхушка сохранила относительное единство, так как условия революционной нелегальной борьбы диктовали совершенно определенные правила и нормы. Именно это обусловило усиление централизаторских тенден­ций и нивелирование различий между группами на основе заявлен­ной принадлежности к пролетарским революционерам.

Во время Октябрьской революции большевистская верхушка пре­вратилась из контрэлиты в правящую политическую элиту, сосредо­точившую в своих руках все рычаги власти от имени пролетариата. Встав во главе государства, большевистская элита сразу же обнару­жила неоднородность своего состава и внутреннюю противоречивость.

Интеллигентская часть руководящих кадров большевизма, осо­бенно из числа эмигрантов, учитывала неготовность страны к социа­листическим преобразованиям и выдвигала различные варианты ре­шения проблем о сроках переворота, о возможности создания однород­ного социалистического правительства без Ленина и Троцкого, о воз­можности сохранения в системе Советской власти Учредительного собрания. Эти взгляды В.И. Ленин оценил как «правый большевизм», который противостоит интересам рабочих и крестьян. Сам В.И. Ле­нин поддержал партийцев-практиков, стоявших на более радикаль­ных позициях в этих вопросах, и категорически настоял на отказе от любых компромиссов с поверженными противниками из других партий.

Большевистская элита, исходя из представления о том, что она об­ладает нравственным правом осуществлять от имени пролетариата его диктатуру, возглавила государственный аппарат снизу доверху. Формально и логически это было обосновано тем, что не каждый рабочий может управлять обществом и рабочий класс должен делеги­ровать свои полномочия лучшим представителям своей партии. Од­нако на практике отношения между рабочим классом и новой поли­тической элитой сложились более противоречивыми, чем это ожидали теоретики марксизма. Большевистская верхушка обрела относи­тельную самостоятельность и стала функционировать как самостоя­тельный политический организм, претерпев различные метаморфо­зы. К правящей партии, как всегда, примкнула большая группа карь­еристов, которая стала прямо или косвенно дискреди­тировать новое государство.

Большевистская верхушка стала проявлять в своей повседневной деятельности и быту определенные слабости, стремление к привиле­гиям, оправдывая их необходимость особой занятостью и политичес­кой ответственностью. Лидер меньшевиков Ю. Мартов проницатель­но отметил это новое явление в публичной полемике со Сталиным и обратил внимание общественности на его опасность.

С развертыванием широкомасштабной гражданской войны про­тивоборство демократической и авторитарно-бюрократической тенден­ций завершилось в пользу второго направления. Во многом это было обусловлено жесткой необходимостью мобилизации всех сил боль­шевизма и их сосредоточения на решающих участках военно-органи­заторской работы. Централизм и дисциплина стали главными прин­ципами кадровой работы. Кадры большевистской элиты распре­делялись на основе метода совмещения партийных, советских и воен­ных постов в одних руках. Персо­нальная ответственность за судьбу дела было главным принципом функционирования политической системы в этот период. В деятель­ности большевистской политической элиты во главе с В.И. Лени­ным, пользовавшимся непререкаемым авторитетом в ее среде, воп­лотилась диктатура Коммунистической партии, выступавшей от имени рабочего класса в качестве его авангарда.

В.И. Ленин не скрывал, что именно тончайший слой старой партийной гвардии является главной организующей силой становле­ния нового государства, а следовательно, фактической политической элитой советского общества. Он понимал, что независимо от желания привлечь всех трудящихся к управлению государством, на данном конкретном этапе это практически неосуществимо.

Использование старых, воспитанных в дореволюционное время кадров партии не решало кадровую проблему в целом. Централизованная военно-политическая система нуждалась в значительно боль­шем количестве чиновников не только высшего, но среднего и низ­шего эшелонов. Поэтому, начиная с 1918 года началось формирование новой систе­мы руководства, партийного и государственного строительства. До VIII съезда РКП (б) доминировал принцип элитности руководства на основе персональной ответственности каждого из членов элиты.

VIII съезд партии принял решение об упорядочении взаимоотно­шений между партийными и советскими органами, о кадровой поли­тике, о внутренней структуре Центрального Комитета партии. Было официально закреплено функционирование Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК РКП (б) и началось формирование в рамках партий­но-государственных структур новой коммунистической иерархии. В.И. Ленин ультимативно требовал, чтобы весь аппарат состоял из коммунистов, а высшие посты занимали проверенные представители большевистской элиты.

Поскольку эта система развивалась в ходе гражданской войны, она обретала милитаристский характер, но с вы­раженными чертами самостоятельности и инициативы местных ор­ганов и кадров. Авторитарно-бюрократические тенденции развивались постепенно и укреплялись по мере духовной трансформации элиты. Вся большевистская элита в целом стала заметно эволюционировать в сторону ужесточения отношения к демократии, к непролетарским слоям населения: к интеллигенции, к казачеству и к крестьянству, не говоря уже о буржуазии.

В целом произошла общая экстремизация полити­ческого сознания большевистской элиты. Прежние правые больше­вики стали радикалами, а радикалы превратились в подлинных эк­стремистов, способных во имя своей победы перешагнуть любой нравственный порог. Принцип нравственной саморегуляции лично­сти, распространенный среди российской интеллигенции в XIX в., у большевиков-интеллигентов отошел на второй или третий план.

Известный историк М. Покровский писал, что гражданская вой­на внесла в психологию и даже в идеологию большевиков опре­деленные новые черты, чуждые ей в 1917—1918 гг. Молодые комму­нисты-просвещенцы вернулись с фронта «бравыми молодыми людь­ми», настоящими «военными коммунистами». Они «вернулись с уве­ренностью, что все то, что дало такие блестящие результаты по отно­шению к колчаковщине и деникинщине, поможет справиться со все­ми остатками старого в любой области».

Состав коммунистической элиты. На исходе гражданской войны в Советской России деформация основных принципов социализма, и прежде всего коллективизма в управлении народным государством, стало состоявшимся фактом. В большевистском руководстве нормой стали абсолютизм правления, строгое единоначалие в партии и иерархия власти, низведение кол­лективов до роли статистов. В партийной верхушке утвердилась власть большевистских вождей, которые возглавили иерархические струк­туры по праву неформального лидерства, но рано или поздно они должны будут уступить место уже легитимным высокопоставленным чиновникам.

В партии в это время насчитывалось около 400 тысяч членов, из них 10 тысяч «ответственных работников», несколько сотен предста­вителей «старой партийной гвардии», регулярно участвующих в съез­дах партии, пленумах Центрального Комитета, и десяток высших лидеров. Начиная с 1921 г. В. И. Ленин начинает отходить от поли­тического руководства ввиду ослабления здоровья, дав тем самым большую свободу сторонникам «военного коммунизма». Все бразды власти были сосредоточены в руках фракционной официальной груп­пировки в составе заместителя председателя СНК и СТО Л.Б. Каме­нева, председателя исполкома Коминтерна Г.Е. Зиновьева, а также избранного в 1922 г. генсеком ЦК И.В. Сталина. Тройка вождей стре­милась отстранить от руководства своего главного соперника — Л.Д. Троцкого и одновременно сократить влияние на высшие орга­ны власти со стороны сформировавшейся политической элиты.

Для политической элиты 1920-х годов был характерен фейерверк личностей, ярких индивидуальностей, имевших самый раз­нообразный жизненный опыт и общую выучку революционной борь­бы. Оценивая положение в стране с помощью своего богатого опыта и интеллекта, они представляли в распоряжение руководства партии множество концепций решения принципиальных проблем. В ходе дискуссий под руководством В.И. Ленина вырабатывались и принимались необходимые решения. Благодаря силе своего интел­лекта, гигантскому авторитету и политической воле В.И. Ленин обес­печивал сотрудничество и взаимодействие различных групп и поко­лений членов партии, их лидеров.

В.И. Ленин оценивал разгоравши­еся дискуссии как проявление внутрипартийной борьбы, недопусти­мой в условиях общего кризиса в стране. Но при этом он призывал разбираться в сущности разногласий, выявлять конкретное разверты­вание и видоизменение их на разных этапах, критиковать группы ина­комыслящих исходя не из факта образования таких групп, а из степе­ни обострения фракционного противоборства. Он поддержал тезис Троцкого о том, что нужно выявлять в позициях сторон рациональ­ные моменты, так как «идейная борьба в партии не значит взаимное отметание, а значит взаимное воздействие». В.И Ленин настоял на запрещении фракций и введении пункта о возможности исключения членов ЦК за фракционность, но одновременно писал о необходимости создания демократической атмосферы в партии, исключающей возникновение фракций. Для этого нужно было развертывать демок­ратизм, самодеятельность, издание дискуссионных сборников. Он отмечал, что каждый коммунист вправе заниматься вопросами тео­рии самостоятельно и иметь «уклон мысли» при условии сохранения организационного единства партии. Ленин обращал внимание на важ­ность воспитания, умения работать с инакомыслящими, которые мо­гут обеспечить поток новых идей и концепций.

Но Сталин и его единомышленники сознательно отказались ос­ваивать эти ленинские подходы, изолировав Ленина от партии в ходе его болезни. Но и сам Ленин сформулировал в своих последних рабо­тах ряд положений, позволивших обосновать курс на бюрократиза­цию и централизацию партии-государства. Он писал в письме Молотову, что если не закрывать себе глаза на действительность, то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии опре­деляется не ее составом, а только безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гварди­ей. Он дал конкретные инструкции относительно того, как бюрокра­тизировать процесс институциализации элиты, контроля и распределения кадров, соблюдения единства рядов любой ценой.

Партия стала растворяться в госаппарате, трансформируясь из революционной в управленческую организацию со структурами мас­совой поддержки и подпитки. Процесс огосударствления партии в основном происходил в начальный период нэпа и завершился в ходе его слома. Это выражалось в том, что партийные органы принимали решения административного характера, превращаясь в официальную инстанцию с государственными функциями и все более отдаляясь от рядовых масс.

После гражданской войны позиции старой партийной гвардии, которая в силу исторических традиций обладала иммунитетом про­тив нэповского бюрократического перерождения партии, вновь стали укрепляться. Был офици­ально утвержден курс «на старого партийца» в формировании кадро­вого корпуса партийной иерархии. В частности, было принято реше­ние о необходимости для секретаря губкома иметь дооктябрьский стаж, секретаря низового укома — минимум 3 года. Это постановление институционализировало старую партийную гвардию именно как осо­бую политическую элиту. Вплоть до середины 20-х гг. в пропаганде культивировалось представление об ее исключительности, что нашло выражение в издании спецальбомов с фотографиями и биографиями, справках в энциклопедиях, в материалах учебных пособий и т. п. Сами большевики скромно именовали себя «духовной аристократией рабо­чего класса» (Луначарский).

Этапы эволюции коммунистической элиты. Постепенно шел процесс отчуждения рядовых коммунистов от принятия полити­ческих решений, но в начале 20-х годов этот процесс не был еще широкомасштаб­ным. Сохранялась практика выборности, опре­деленного контроля за поведением руководителей, другие проявле­ния демократизма, принимавшего постепенно все более нейтральный характер.

XII съезд стал значительной вехой в становлении авторитарно-бюрократической системы диктатуры партии над об­ществом и государством. Здесь Сталин впервые открыто заявил, что демократизм не нужен, а инакомыслящие вредны. Внутрипартийная демократия мешала становлению такой системы, которая противо­речила демократической сущности Советов и Коммунистической партии как авангарда рабочего класса.

И.В. Сталин на словах отрицал идеи диктатуры вождей и дикта­туры партии, но фактически он уже в это время организационно-по­литически подготовил условия для функционирования этого режима.

Против устанавливавшейся системы активно выступил Л.Д. Троц­кий, который в брошюре «Новый курс» подверг критике отношения старой гвардии-элиты и рядовых партийцев, а также потребовал демократизации партийных отношений. Все вожди партии под­черкивали, что диктатура партии на самом деле есть диктатура боль­шевистской элиты во главе с властным органом — ЦК.

Острая борьба сыграла значительную роль в трасформации всей большевистской элиты. Во-первых, она была расколота на левых — во главе с Троцким, правых — во главе с Бухариным и аппаратный центр во главе со Сталиным. Наличие этих течений было осознано всеми членами руководства, правда, они по-разному обозначали свои позиции, считая свои исключительно ленинскими, а остальные — оппортунистическими. В середине 20-х гг. сталинский центр и бухаринцы совместными усилиями разгромили троцкистскую оппозицию, несмотря на присоединение к ней Зиновьева и Каменева. В ходе про­тивоборства фактически оформилось расслоение политической эли­ты на интеллигентско-оппозиционную и аппаратно-бюрократическую часть, которая стремилась завершить бюрократизацию и институциализацию большевистской верхушки.

Еще при Ленине в 1922 г. был официально создан институт но­менклатуры, который предполагал строгий учет руководящих долж­ностей и подбор лиц на их замещение сообразно принципу иерархии партийных комитетов. Специально созданный учетно-распределительный отдел занимался регулированием этого процесса и обес­печением материальными благами личного состава элиты. Первона­чально Сырцов и другие руководители отдела пытались вести научно обоснованную кадровую политику, не зависящую от политической конъюнктуры. Но принцип профессионализма плохо состыковывал­ся с принципами сталинского режима и был заменен требованиями политической надежности и личной преданности. Новый завотделом Л. Каганович обеспечил превращение института номенклатуры в сред­ство контроля над кадрами и в целом партии и государства. Были введены специальные шифры, секретное делопроизводство, теневая закрытая информационная система, дублирующие органы но­менклатурного контроля. Большую роль в бюрократической транс­формации элиты сыграл искусно использованный вождями принцип «орабочивания партии». Демократический лозунг стал ос­новой для размывания партии малоподготовленными, почти безгра­мотными массами, желавшими ясности в партийной политике, про­стого и прочного единства, наличия признанного лидера, которому было бы можно доверить свою судьбу. Новые партийные призывни­ки стали истинной и политической, и социальной базой становления культа Сталина и постепенного отстранения большевистской элиты от власти.

У элиты объективно был выбор двух путей или возможностей развития: либо она отстоит право на коллективное руководство и сфор­мирует механизм своей будущей ротации и периодического обновле­ния за счет усиления обратной связи с массами, либо в погоне за призрачными утопическими идеалами подчиниться единоличному лидеру, включиться в систему тоталитарного контроля и превратить­ся в подобие правящего сословия, построенного по иерархическому принципу. Развитие пошло по второму пути.

К концу 20-х гг. резко усилилось беспрецедентное давление со стороны сталинской субэлиты на противостоящую субэлиту — интел­лигенцию оппозиционного характера. Все коммунистические вузы и партшколы, призванные готовить кадры партийной интеллигенции, были переформированы в кадровом и содержательном плане. Все га­зеты и другие печатные издания были превращены из информационных в пропагандистские органы. Важ­ной вехой в развитии преследования стала пропагандистская кампа­ния вокруг итогов судебного процесса 1928 г. над так называемыми шахтинскими вредителями. Партийная интеллигенция, симпатизи­ровавшая старой технической интеллигенции, была поставлена в ус­ловия конфронтации с ней и выполнила функцию теоретического обес­печения этой задачи. Это связано с тем, что большевистская интел­лигенция была одновременно интеллектуальным центром элиты и частью ее властно-бюрократической группы. Это порождало внутрен­нее противоречие — как интеллигенция она критиковала власть, но как ее составная часть она до конца поддерживала режим, который сама же и создала. Это во многом объясняет тот факт, что троцкист­ская оппозиция в полном составе, за исключением Троцкого, спустя три-четыре года после разгрома раскаялась и вернулась в политичес­кую элиту, правда, уже во второй ее эшелон.

Партийно-интеллигентская часть элиты во главе с Н.И. Бухари­ным попыталась в самом конце 20-х гг. скорректировать политичес­кую линию правящего режима, который к этому времени взял курс на форсированную индустриализацию и принудительно-добровольную коллективизацию. Поскольку эта линия очень напо­минала программу Троцкого, Бухарин обвинил группу Сталина в спол­зании к троцкизму и предложил вернуться к ленинскому нэпу. Новая экономическая политика к этому времени переживала глубокий кри­зис и нуждалась в теоретическом и практическом обновлении. Кроме того, нэп сопровождался обуржуазиванием части элиты, ее пере­рождением и моральным разложением. Среди части партийной эли­ты началась социальная дифференциация. Влияние частного капитала на политическую жизнь привело к росту взяточничества, бесконтрольности, бюрократизму, что под­рывало основы режима и смысл всех социалистических преобразова­ний.

В этих условиях Сталин, давно не веривший в перспективу нэпа, принял решения пойти другим путем — революции сверху. Попытки Н.И. Бухарина, А.И. Рыкова и М.П. Томского привлечь на свою сто­рону часть большевистской элиты не удались, так как они не смогли предложить четко обоснованной реалистичной альтернативы и, са­мое главное, не смогли решительно противостоять аппаратному цен­тру Сталина. С помощью органов госбезопасности, средств массо­вой информации и с учетом опыта борьбы с троцкизмом сталинская группа разгромила «правых уклонистов» в ВКП (б). На волне этой кампании была развернута еще более широкая борьба с так называемой «правооппортунистической практикой», предусматривавшей вычищение из партии и госаппарата несоглас­ных или ошибающихся в проведении сталинского курса. В высшем эшелоне власти были устранены со своих постов, помимо самих бухаринцев, А.И. Луначарский, Д.Б. Рязанов, В.В. Осинский и многие другие ко­леблющиеся большевики-технократы. На политическую вершину со­ветской власти вырвалось новое молодое поколение партийных ли­деров, не испытывавших колебаний и не сомневающихся в методах достижения цели.

Станин осуществил в начале 30-х гг. реорганизацию партийного аппарата, полностью подчинив его деятельность задачам формирова­ния авторитарно-бюрократического режима. Бюрократизация внутри­партийных отношений, наряду со сломом нэпа в экономике и нача­лом насильственной кампании по раскулачиванию зажиточного и ча­сти среднего крестьянства, вызвали новую волну сопротивления ин­теллигентской части партийной верхушки. Ее особенностью была сти­хийная попытка объединения всех правых и левых, оппозиционно на­строенных большевиков. Но самой знаменитой стала группа М. Рютина. Из­вестность этой группы заключалась в том, что ей удалось подготовить уникальный теоретический документ, в котором впер­вые с марксистских позиций доказывалась необходимость ликвида­ции сталинской диктатуры как противоречащей идеалам социализма и задачам коммунистического движения в целом.

Разгромив эти и многие другие известные и неизвестные обще­ственности группы в местных партийных организациях, сталинский режим начал генеральную чистку партии и, прежде всего, большеви­стской элиты. В ходе этой чистки было исключено из партии полтора десятка тысяч большевиков, как правило, замешанных в прошлых и настоящих уклонах, проявлявших слишком большую самостоятельность в политике. Публичное идейное линчевание показало, что демократические нормы партийной жизни ушли в далекое прошлое.

К середине 30-х гг. в СССР сложился уже законченный тотали­тарный политический режим личной власти Сталина. Большевист­ская элита потеряла свою самостоятельность и попала целиком и полностью в зависимость от воли вождя.

Но этого лидеру режима было мало. Ход XVII съезда ВКП (б) показал, что часть партийной верхушки лелеет надежды на обновление режима и смену Сталина на посту генсека. Находившийся в эмиграции Троцкий постоянно призывал своих бывших сторонников, а также высших армейских руководите­лей опомниться и выступить против режима, невольно провоцируя репрессии. Сталин обоснованно боялся разрастания оппозиционных взглядов. Кроме того, приближалась вторая мировая война, а недавний опыт войны в Испании показал особую опасность для власти наличия «пятой колон­ны» внутри страны. Наконец, определенная часть большевистской элиты подверглась моральному разложению, погрязла в привилеги­ях и подрывала тем самым нравственные устои власти. Советскому обществу, как и всякому иному, важно было обеспечить периодическую легитимную ротацию элиты, но демократический механизм та­кого обновления верхушки не был отработан. Все эти соображения в сочетании с развивающейся психопатологической подозрительностью Сталина обусловили начало массовых репрессий.

Современные по­литологи выделяют важную объективную причину кадрового терро­ра, заключающуюся в необходимости для режима поддерживать в обществе определенный уровень напряжения, позволяющий обеспе­чить готовность нации к самопожертвованию, трудовому и воинско­му энтузиазму в борьбе с многочисленными внешними и внутренни­ми врагами и оправдать очевидные ограничения народовластия, не стыкующиеся с идеалами социализма.

Тотальные репрессии привели к практическому уничтожению ста­рой партийной гвардии с одной стороны, и с другой — к изменению облика всей правящей партии в целом. За период с 1933 по 1936 гг., то есть до пика террора, было исключено из партии свыше 37 %. Из имевшихся к 1937 г. 2,8 млн членов партии было арестовано свыше миллиона и две трети из них было расстреляно. К 1940 г. из ближай­шего окружения Ленина в живых оставался один Сталин. В составе партии большевиков с дореволюционным стажем оставалось полпроцента. Та­ким образом, можно согласиться с Р. Медведевым — это был насто­ящий политический геноцид. Даже если допустить, что какая-то часть репрессированных заслуживала казни, масштабы террора значитель­но перекрывали потребности режима. Раскрутив карательный меха­низм ротации элиты, Сталин не смог или не захотел его остановить и уничтожил бесспорно лучшую часть не только партии, но общества, в том числе ведущие военные кадры накануне великой войны.

Ста­лин и его окружение также принадлежали к большевистской элите, которую они столь жестоко изничтожали. Это самоедство элиты так­же является результатом деградации большевистской верхушки. Ве­дущим и главным доказательством ее трансформации является пове­дение представителей старых революционеров на допросах и на рас­стрелах. Они не только не смогли противостоять террору, но в ряде случаев приветствовали его и шли на смерть со здравицами в честь Сталина. Капитуляция большинства деятелей элиты и их неспособ­ность к решительной и последовательной борьбе со сталинизмом сви­детельствует о том, что «стальная когорта» в целом потерпела поли­тический и моральный крах. Гибель элиты была закономерным фи­налом эволюции старой партийной гвардии, зазнавшейся и не удер­жавшейся на достигнутых высотах, закосневшей в своих привилеги­ях и в комчванстве, оторвавшейся от трудящихся масс и тем самым обрекшей себя на страшный конец.

Главным результатом репрессий было уничтожение практически полностью партийной интеллигенции, характерными чертами кото­рой являлись способность к политическому творчеству, критическое мышление, активное инакомыслие, гибкость в понимании господ­ствующей идеологии, достаточно высокий образовательный уровень, интеллектуальный характер профессиональной деятельности, опре­деленная преемственность с ментальностью революционно-демокра­тической интеллигенции XIX в.

Следует отметить, что в период Великой Отечественной войны внутриэлитные противоречия отошли на второй план. Военные дей­ствия потребовали, как в годы гражданской войны, консолидации элиты и всей партии, повышения ответственности и инициативности каждого деятеля. Военно-политическая элита в целом успешно вы­полнила свои функции, внеся свой вклад в победу народа.

Выросшие в годы войны политические кадры обрели уверенность и опыт и претендовали на внимание к своему мнению со стороны высшего руководства. Но И.В. Сталин не желал поступаться ни на йоту своими полномочиями и по-прежнему оставался диктатором. Он перестал доверять своему ближайшему окружению, тем более, что часть его проявила себя в годы войны не с самой лучшей стороны (Каганович, Ворошилов, Молотов). Сталин пытался править, натрав­ливая одну группу на другую по принципу «разделяй и властвуй». Так в результате кремлевской междоусобицы возникло «Ленинградское дело», в результате которого погибла группа талантливых полити­ков: Вознесенский, Кузнецов, Родионов — всего более 1000 человек. Параллельно начали осуществляться новые политические судебные процессы и новые уголовные дела. Сталин готовил новый виток мас­совых репрессий в среде военного поколения коммунистической эли­ты. Среди них уже не было оппозиционно настроенных интеллиген­тов. Это были технократы и бюрократы, преданные режиму и желав­шие только одного — сокращения масштабов применения чрезвычай­но-административных репрессивных методов управления. Сформировавшаяся элита жаждала нормальной жизни, как и весь народ.

Послесталинский период в формировании политической элиты. После смерти Сталина (5 марта 1953 года) почти год шло междоусобное проти­воборство групп Маленкова, Хрущева и Берия, пытавшихся обрести полноту власти. Все они разыгрывали антисталинскую карту, так как было очевидно, что сталинский режим себя изжил. Наиболее ради­кальный антисталинский вариант предложил Берия, пытавшийся тем самым отмыться от тех потоков крови, которые он пролил лично и возглавляемые им ведомства. Наиболее умеренный вариант предла­гал Маленков, также замешанный в ряде репрессивных дел.

Но побе­ду одержал Н. С. Хрущев, имевший личные мотивы ненавидеть Ста­лина, но не обладавший законченным представлением о политике десталинизации и ее пределах. Он проводил ее достаточно импуль­сивно в течение десяти лет, крайне непоследовательно и зигзагооб­разно. Будучи сам плоть от плоти сталинской клики, он был замешан во всех акциях сталинизма без исключения и, естественно, впитал в себя сталинский стиль управления. Помимо своей воли он реализовывал его ежечасно на практике, что впоследствии было названо во­люнтаризмом. Первоначально Хрущев заступался за аппаратных ра­ботников в пику Маленкову, но впоследствии подверг их резкой кри­тике и сокращению. Такая позиция была связана с тем, что часть высшей номенклатуры приветствовала разоблачение культа личнос­ти Сталина только в определенных пределах, так как нуждалась в личной безопасности.

Попытки Хрущева углубить десталинизацию и реформировать общество натолкнулись на сопротивление старых кад­ров. Дело усугублялось тем, что многие экономические реформы Хрущева были не продуманы и зачастую просто авантюристичны. Особое раздражение коммунистической номенклатурной элиты выз­вала реформа управления, сначала создание совнархозов, затем раз­деление обкомов на промышленные и сельские. Происходило нару­шение привычной схемы взаимодействия высшего/среднего и мест­ного уровней власти. Заметной стала технократизация аппарата и его деидеологизация, что сказывалось на социальном качестве управлен­ческих решений. Одновременно стали пропагандироваться совершен­но утопические прожекты строительства коммунизма к 1980 г., зак­репленные XXII съездом КПСС. На этом же съезде Хрущев нанес удар по номенклатуре — в устав КПСС было внесено положение о регулярном обновлении кадров аппарата. Однако демократические преобразования Хрущева не вызвали энтузиазма в обществе, так как сопровождались ухудшением экономической ситуации и кровавым подавлением ряда забастовок (Новочеркасск, 1962 г.). Учитывая весь комплекс названных факторов, номенклатурная элита добилась сме­щения Хрущева с занимаемых постов, действуя в рамках существо­вавшей законности.

Новым генсеком стал один из наиболее типич­ных представителей элиты — Л. И. Брежнев. На первых порах он про­должил реформы, задуманные предшествующим лидером, однако вскоре отказался от них. Правящая элита была чрезмерно уверена в потенциале советского строя и не собиралась более его либерализировать, ограничившись частичной десталинизацией. Более того, рефор­мы 1960-х гг. по повышению самостоятельности предприятий и усиле­нию рыночных механизмов были дезавуированы, несмотря на то, что восьмая пятилетка (1966—1970) оказалась одной из лучших в исто­рии страны.

Л.И. Брежнев и номенклатурная элита действовали в рамках системы достаточно эффективно приблизительно до середины 1970-х гг., когда стали проявляться заметные симптомы приближающегося зас­тоя в развитии экономики, особенно в сельском хозяйстве. Ситуация требовала радикального обновления всех сторон жизни общества, но деградирующая номенклатурная элита во главе с заболевшим лиде­ром оказалась не в состоянии обеспечить качественное руководство страной. Технократическое крыло элиты во главе с А.Н. Косыгиным было оттеснено от власти, и Л.И. Брежнев сосредоточил в своих ру­ках партийную и советскую власть.

Конституция 1977 г. официально закрепила руководящую роль КПСС, а следовательно, и роль сло­жившейся элиты при полном отсутствии механизма ротации старею­щей геронтократии. Удерживая деградирующего Брежнева на посту генсека, элита решала собственные личные и корпоративные пробле­мы, сохраняя непродуктивный курс конфронтационной внешней и кон­сервативной внутренней политики.

Протекционизм и кумовство проникли в самые высокие инстан­ции. Брежнев назначал на высокие посты своих друзей, лично пре­данных клевретов и родственников. Эта порочная практика дублиро­валась на местах, многократно разрастаясь и усиливаясь. Кунаев в Казахстане, Алиев в Азербайджане, Рашидов в Узбекистане, Мжава­надзе в Грузии, Шакиров в Башкирии, Бодюл в Молдавии, Медунов в Краснодарском крае, и другие допустили значительные извраще­ния кадровой политики и личные злоупотребления властью. Представители здоровых сил в партии П. Машеров в Белоруссии, А. Снечкус в Литве и многие другие не смогли противо­стоять напору бюрократического консерватизма, но в обществе нара­стало понимание необходимости обновления политической элиты.

В 1970-х гг. массовое пополнение номенклатурной элиты снизу, как это было во время ленинского призыва и после сталинских реп­рессий, фактически прекратилось. В партийно-элитном строительстве утвердилась практика индивидуального отбора молодых коммунис­тов, не связанных с социально-клановыми группировками, не запят­нанных каким-либо образом и продемонстрировавших свою надеж­ность и дисциплинированность. Будучи всем обязанные местной ад­министративно-политической группе руководителей, в круг которых они были допущены, новобранцы стремились любой ценой делать карьеру, воспроизводя дух и букву существующих партийно-элитных отношений. Именно так росли по иерархической лестнице М.С. Гор­бачев, Б.Н. Ельцин, Э.А. Шеварнадзе, А.Н. Яковлев и другие партийные чиновники.

Усиливающееся отчуждение псевдокоммунистической элиты от народа объективно создавало предпосылки для формирования демок­ратической оппозиционной контрэлиты. Эти функции выполнило так называемое диссидентское движение, к которому примкнули, с од­ной стороны, часть сторонников демократического социализма, тре­бовавшие решительной десталинизации общества, с другой сторо­ны, — сторонники либерально-демократической ориентации буржу­азного типа. При всей своей разнородности и аморфности, это движе­ние подготовило кадры и, самое главное, сформировало комплекс идей и аргументов в пользу демократических преобразований. Не­смотря на аресты практически всех участников движения и его фак­тическую ликвидацию в организационном плане, это движение зало­жило основу для развития антисоветских, антисоциалистических партий и организаций. Такой результат деятельности диссидентов был вполне прогнозируем как органами госбезопасности СССР, осуще­ствлявших целенаправленное преследование диссидентских органи­заций, так и зарубежными спецслужбами, осуществлявшими финан­сирование движения, его популяризацию на радиостанциях «Свобо­да» и «Голос Америки».

Начало перестройки, провозглашенной М.С. Горбачевым, во­одушевило всю страну. Все помнили кратковременное правление Ю.В. Андропова, приведшее к улучшению экономической ситуа­ции, и надеялись на повторение эффекта при новом молодом крас­норечивом руководителе. Сам Горбачев был представителем новой волны политической элиты, приведенной к власти Андроповым — человеком незаурядным, хитрым, властным и в то же время по-своему преданным идеалам социализма.

Хотя симптомы кризиса были налицо (тотальный дефицит, сни­жение темпов производства), тем не менее самого кризиса не было, как не было признаков политических потрясений. Лозунг «обновле­ния социализма», его демократизации был с радостью воспринят на­селением, предполагавшим, что речь идет о конвергенции социализ­ма и общечеловеческих ценностей. Политическая элита раскололась на ряд субэлит по критерию оценки степени допуска в политическую и экономическую жизнь несоциалистических элементов. Консерва­тивное крыло (И.К. Полозков) выступало за ограничение масштабов перестройки и сохранение политических основ социалистической го­сударственности по типу китайских реформ. Демократическая суб­элита в КПСС (А.Н. Яковлев, Ю.Н. Афанасьев, Г.X. Попов), вдох­новляемая созданными на базе возродившегося диссидентского дви­жения либерально-демократическими антисоветскими движениями и организациями, требовала доведения перестройки до полного круше­ния социализма и роспуска советской «империи». М.С. Горбачев и его окружение пытались проводить центристскую политику и в ко­нечном счете попали в настоящее болото. Не доведя экономической реформы до логического конца — создания многоукладной экономики и резко ухудшив экономическую ситуацию, горбачевская субэлита само отстранилась от власти и антисоветская контрэлита получи­ла реальный шанс осуществить свои замыслы. Отдан­ные в распоряжение оппозиции средства телевизионной информации повели кампанию обработки населения в антисоветском духе, что предопределило выжидательную реакцию народа на попытку консер­вативного крыла политической элиты воспрепятствовать развалу СССР в августе 1991 г.

Крах ГКЧП был концом всей коммунистической элиты, еще раз показавшей свою неспособность решить актуальную задачу сохранения Советского Союза как великой сверхдержавы.

В конце августа 1991 г. Президент России подписал серию указов о запрете КПСС и ликвидации ее имущества, которые формально прекратили функционирование коммунистической элиты. Реше­ния Конституционного Суда, отменившего ряд положений указов как неконституционных, создали предпосылки для формирования новых партийных структур и новой коммунистической элиты. Большая часть бывших высших партийных чиновников заявила о своем разрыве с коммунистической идеологией. Значительная часть партии — 9/10 ее состава — покинула ряды коммунистического движения. Оставшаяся верной комму­нистическим идеалам часть партии сформировала новое руководство из числа бывшего консервативного крыла КПСС. Лишенное приви­легий и собственности, подвергающееся административным гонени­ям и критике в средствах массовой информации, новое руковод­ство воссозданной КПРФ во главе с Г.А. Зюгановым фактически об­разовало коммунистическую контрэлиту, ведущую борьбу за власть. Эта партия вновь встала на путь борьбы за построение в России коммунистического общества.

4.2. Политические лидеры советской эпохи

По­литологи выявили закономерность — чем ниже уровень политичес­кой культуры населения данной страны или региона, тем больше воз­можности для манипуляции общественным мнением со стороны вла­ствующих групп и их лидеров и тем выше вероятность формирова­ния вождизма, абсолютного лидерства — диктатуры харизматичес­кого вождя.

Вожди советской страны — В.И. Ленин, И.В. Сталин, Н.С. Хрущев, Л.И. Брежнев, Ю.В. Андропов, К.У. Черненко были лидерами тоталитарного общества — об­щества, все сферы жизни которого жестко контролировались партией и государством. Все они базировали свою деятельность на строжай­шей централизации, на харизматизации вождя, канонизации его идей, на господствующих в советском обществе архаичных формах созна­ния. Вместе с тем формы и глубина проявления этих черт, интеллек­туальный и нравственный облик самих вождей, характер и трактовка ими многих положений теории, на которую они опирались, методы руководства ими обществом не были тождественными, а напротив, часто существенно отличались.

Ленин. К середине 1980-х гг. многие в со­ветском обществе осознали необходимость отказа от идеализации личного духовного и нравственного облика В.И. Ленина.

Как выяснилось, он не был корифеем во всех областях знаний. Оказалось, что Ленин, как и все политики, был не чужд интриганства. Факты свидетельствовали, что Ленин часто поступал очень жестоко. Но даже Д. Волкогонов неоднократ­но говорил и писал, что Ленин не был лично жестоким человеком.

Чем же объяснялась жестокость многих его предписаний, действий, поступков? Исследователи отмечают следующие факторы: условия ожесточенной гражданской войны; уроки Парижской Коммуны, ко­торая дорого заплатила за нерешительность, мягкотелость, слабость в отношении своих врагов; воспоминания о жестокостях старого режима (кровавое воскресенье 1905 г., «столыпинские галстуки», Ленский расстрел 1912 года, казнь старшего брата); жестокость и беспощадность контрреволюции в гражданской войне: в 1918 году он сам получил несколько пуль от террористки.

Ленин, как отмечал А.М. Горький, понимал, что в репрессиях по от­ношению к интеллигенции большевики «разбивают слишком много горшков», но считал, что вина в этом самой интеллигенции, которая, настроена враждебно к советской власти. Слова Горького о том, что рабочие допускают излишнюю и бессмысленную жестокость, Ленин парировал фразой: «Какою мерой измеряете вы количество необходимых и лишних ударов в драке?».                    

Некоторые историки стали изображать Ленина как ве­личайшего интригана, палача, ненавистника России и русского народа, участника «жидо-массонского заговора», агента императора Виль­гельма II, идеолога люмпенов, психически больного человек. Все это не соответствует действительности.

Ленин – это целеустремленный политик, великий организатор, который выпестовал, сплотил сильную, дисциплинированную, массовую партию и привел ее к власти. Он всячески поддерживал революцию в Германии, много сил потратил на борьбу с Бундом, в конце XIX века написал капи­тальный труд «Развитие капитализма в России», а в 1918 г. разрабо­тать проблему широкого использования в России государственного капитализма.

Весной 1918 г. в работе «Очередные задачи Советской власти» Ленин требовал осуществить всенародный учет и контроль, повышать производитель­ность труда, ввести стройную организацию, решительно искоре­нять преступления, хулиганство, подкуп, спекуляцию, «научиться соединять вместе бурный, бьющий весен­ним половодьем, выходящий из всех берегов, митинговый демокра­тизм трудящихся масс с железной дисциплиной во время труда...».

О патриотизме Ленина ярко свидетельствует его работа «О национальной гордости великороссов» (1914 г.). Он пишет в ней о любви к своей прекрасной Родине и ее языку, о боли за нее, подвергаемую насилию, гнету и издевательствам, о желании поднять девять десятых ее населения до сознательной жизни демократов и социалистов.

Те, кто не признает за Лениным права любить свою Родину, ссы­лаются на следующие обстоятельства:

- Ленин вслед за Марксом и Энгельсом говорил, что пролетарии не имеют отечества. Сам он так объяснял свое понимание мысли Маркса и Энгельса: это значит, что экономическое положение рабочего клас­са не национально, а интернационально, его классовый враг интерна­ционален; условия его освобождения тоже; интернациональное един­ство рабочих важнее национального. Такое понимание на означает отрицание Отечества;

- Лениным был провозглашен лозунг поражения своему правительству в годы первой мировой войны. Большевики считали, что социал-демократы не только в России, но и всех воюющих стран должны выдвинуть этот лозунг по отношению к своим правительствам;

- оппонентами приводятся резкие отрицательные характеристики Ле­ниным многих негативных явлений в России и русском народе. Но разве можно упрекнуть в антипатриотизме Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Пушкина, других русских писателей, которые писали о пороках старой России с не меньшей болью и силой, чем Ленин? В 1914 г. Ленин писал: «Мы помним, как полвека тому назад великорусский демократ Чернышевский, отдавая свою жизнь делу революции, сказал: «...жалкая нация, нация рабов, сверху донизу — все рабы». Откровенные и прикровенные рабы-великороссы (рабы по отношению к царской монархии) не любят вспоминать об этих сло­вах. А, по-нашему, это были слова настоящей любви к родине, люб­ви, тоскующей вследствие отсутствия революционности в массах ве­ликорусского населения».

В ленинском понимании патриотизма необходимо учитывать его искреннее стремление сделать Россию великой, мо­гучей, обильной. В великорусском патриотизме Ленина не было и тени неуважительного, пренебрежительного отношения к другим народам, к их правам. Он горячо ненавидел шовинизм вообще и великорусский шовинизм в частности, глубоко сочувствовал страданиям и бесправию уг­нетенных народов, гневно обличал произвол сильного, наступа­ющего на горло слабому. Борьбу с великодержавным шовинизмом Ленин считал средством действительного возвеличения русского народа.

Ленин высоко ценил в русской нации в лице ее луч­ших представителей революционные традиции, дух сопротивления всему отжившему, реакционному, вредному. Известны его полные восхищения оценки Радищева, декабристов, революционеров-разно­чинцев, героев 1905 г.

Но было в ленинском понимании патриотизма и то, что не мо­жет быть принято. Прежде всего, классовая ограниченность. По мне­нию Ленина, «угнетенные классы» всегда в истории оказывались выше эксплуататоров по способности на героизм, на самопожертвование. Известное основание для такой позиции у Ленина имеется. И все же Ленин чересчур категоричен. Войны России, в особенности война 1812 года, дали множество дворян-героев. В период гражданской войны Ленин совершенно не признавал права на любовь к родине за теми, кто был на другой стороне баррикады, считая, что они воюют лишь во имя своих эгоистических классовых интересов. Но белые тоже по-своему любили Россию, любили не меньше красных - самозабвенно, горячо, готовы были во имя сохра­нения ее величия (как они его понимали) переносить неслыханные лишения и страдания и даже отдать свою жизнь.

Ленин также ошибочно полагал, что важнейшим средством преобразить Россию должна быть мировая социалистическая революция. Таким образом, интернационализм Ленина нередко вступал в противоречие с его патриотизмом, ибо выходил за пределы разумно­го, реалистичного, становился утопич­ным и тем самым приносил ущерб интересам России. Страстное же­лание Ленина поскорее преобразить мир на началах социализма, поскорее зажить «единым человеческим общежитием» в мире без гра­ниц, побуждало его нередко на прямое подталкивание мировой рево­люции, в частности, путем оказания огромной помощи зарубежным коммунистам за счет народов России.

Ленин допускал во имя победы социализма возможность немалых жертв в самом российском народе и считал необходимым подавление инакомыслия интеллигенции. Он говорил Горькому: «Вынужденная условия­ми, жестокость нашей жизни будет понята и оправдана. Все будет понято, все!». Как показала реальная действительность, далеко не все может быть оправдано.

На заключительном этапе своей жизни Ленин стал не­сколько недооценивать опасность национализма в среде нерусских народов. В письме Ленина «К вопросу о национальностях» нет ни слова осуждения в адрес грузинских националистов. Более того, Ленин здесь провел различие между национализмом большой нации и национа­лизмом нации маленькой и подчеркнул виновность русских национа­листов по отношению к национализму малых наций. Это объяснимо, так как в 1922 г. великодержавный шовинизм был главным злом. Однако национализм и шовинизм одинаково плохи, от каких бы наций они ни исходили.

Ленин, к сожалению, не смог предвидеть опасности открытого, глубинного роста националистических настроений. Он полагал, что подлинная интернационалистская политика, «пересол» в сторону ус­тупчивости и мягкости к национальным меньшинствам ликвидиру­ют объективные причины существования национализма и приведут к его исчезновению. Отчасти это было верно, и нарушение ленинских принципов действительно явилось в конечном счете одним из источ­ников распада Союза. Однако, как показал исторический опыт, под­спудный рост национализма в СССР шел и по другим, сложным, многосторонним причинам.

Выдающаяся роль Ленина как политика, организатора и теоретика признается не только в странах бывшего социалистического лагеря, но и на Западе (например, это прослеживается в книге американского исследователя Рональда Кларка «Ленин. Человек без маски», вышедшей в 1988 году).

Ленин и Сталин. Ряд исследователей (А. Авторханов, Д. Волкогонов, А. Латышев, Д. Штурман, А. Яковлев) считают, что между Лениным и Сталиным не было существенных различий. Сталин, по их мнению, лишь alter ego — второе «Я» Ленина. Их действительно объединяют следующие обстоятельства: оба они являлись вождями тоталитарного госу­дарства, исповедовали идеи диктатуры пролетариата, монополии на власть одной партии, железной дисциплины и строжайшей цент­рализации внутри партии, запрещения в ней фракционности, осуще­ствления мировой социалистической революции. Оба были против­никами политического и идейного плюрализма. И Ленин, и Сталин строили свою деятельность на использовании архаичных форм созна­ния, на двух элементах архетипа: а) мы (пролетарии) — они (буржуа­зия); б) преимущественное право на власть имеют лица пролетарского происхождения. Имела место также харизматизация обоих вождей.

Однако, в отличие от Сталина Ленин допускал известное инакомыслие в партии, свободу внутрипартийной критики, дискуссии по важнейшим прин­ципиальным проблемам, в которых в рамках марксистских принци­пов можно было свободно выражать свои мнения, в том числе отлич­ные от позиции политбюро ЦК. При Ленине в партии, включая ее верхи, сохранялась коллективность руководства. Громадный автори­тет Ленина основывался в первую очередь на его могучем интеллек­те.

Сталин же истреблял в основном не противников социализма, а всех марксистов-ленинцев, всех тех, кто отстаивал ленинские формы и методы строительства социализма. Сталин уничтожил ленинскую гвардию, тот тонкий интеллектуальный слой, который был надеж­дой и опорой Ленина. В партии был установлен жесткий режим. Не только принципиальное расхождение со Сталиным, не только различие или оттенок различия с ним во мнении по сугубо конкретным текущим вопросам, а даже неточное цитирование ста­линских работ рассматривалось как уголовное преступление. Харизматизация Сталина приобрела абсурдные, нелепые формы, превра­тилась в его обожествление.

Ленин был не только лидером интеллектуальным, «мозговым центром» ЦК, но он также умело обеспечивал коммуникабель­ность, снимавшая напряженность внутри ЦК. Воздействие же Сталина на ЦК и его Политбюро основывалось не только на силе его интеллекта (которой он, безусловно обладал, хотя и далеко не в такой мере, как Ленин), но в первую очередь на его неограниченной власти, на страхе перед его нетерпимостью и жестокостью.

Сравнивая Ленина со Сталиным, следует учитывать эволюцию ленинских взглядов. Ленин 1921—1923 гг. — это во многом иной по­литик и теоретик, чем Ленин 1894—1920 гг. Вследствие этого разли­чия между установками позднего Ленина и тем, что исповедовал и осуществлял Сталин в 20—30-е годы, особенно велики. Об этом свидетельствует политическое завещание Ленина, в котором он писал о необходимости проявления величай­шей осторожности для сохранения рабочей власти, для удержания ее авторитета и руководства в отношении мелкого и мельчайшего крес­тьянства. Ленин ставил вопрос о коренной перемене всей точ­ки зрения на социализм, подчеркивал необходимость перене­сения центра тяжести с политической борьбы, революции, завоева­ния власти на мирную организационную культурную работу.

Ленин по сути дела поставил задачу создания в стране кооперативного социализма, строя цивилизованных кооператоров. Ленин выдвинул принципиально новое положение о торговле, товар­но-денежных отношениях как неотъемлемой составной части социа­листических отношений, требовал поддержки «такого кооперативно­го оборота, в котором действительно участвуют действительные мас­сы населения», призывал развивать умение быть толковым и грамот­ным, культурным торгашом. При этом Ленин отмечал, что для уча­стия в кооперации поголовно всего населения потребуется целая ис­торическая эпоха, в лучшем случае — одно-два десятилетия.

Ленин указывал на огромную важность соединения  частного торгового интереса с проверкой и конт­ролем его государством, с подчинением его общим интересам.

Ленин писал о необходимости сочетания в экономике трех видов предприятий: частно-капиталистических, государственных и кооперативных.

Ленин видел опасности, проистекавшие из монополь­ного положения партии в стране для самой партии. Ему казалось, однако, что можно избежать угрозы вырождения партии, превраще­ния ее лидера в диктатора с помощью ряда организационно-полити­ческих мер: смещения Сталина с поста генсека; расширения состава ЦК и ЦКК за счет рабочих; соединения ЦКК с Рабкрином и направ­ления их усилий на борьбу за улучшение государственного аппарата, на искоренение бюрократизма; введения строжайшего контроля со стороны ЦКК за деятельностью Политбюро и генсека; усиления про­курорского надзора за соблюдением законности. Но политическая практика показала, что никакие внут­рипартийные перестройки не способны уберечь партию от вырожде­ния в условиях ее монопольного положения.

Ленин требовал полного равноправия республик при образовании СССР, допускал возможность объединения республик лишь в военном и дипломатическом отношениях, считал первооче­редной задачей искоренение великодержавно-шовинистических взгля­дов и нравов, проявление сугубой осторожности, предупредительнос­ти, уступчивости в отношении нерусских наций с целью обеспечения максимума доверия с их стороны к русскому пролетариату.

Сталин отбросил все эти ленинские положения. Осторожность была сменена головокру­жительными скачками, авантюристическими, игнорирующими реаль­ные экономические условия, методами проведения индустриализации и коллективизации. На место мирной организационной работы при­шла теория обострения классовой борьбы по мере успехов социализ­ма, воплощенная в практике массовых репрессий. Образованная в 20-е годы в соответствии с идеями Ленина разветвленная сеть крестьян­ской кооперации, работавшая весьма эффективно, была ликвидиро­вана Сталиным. Созданный при Сталине в рекордно короткий срок колхозный строй был лишь пародией на строй цивилизованных коо­ператоров: колхозы по существу являлись государственными пред­приятиями. Товарно-денежные отношения были сведены к миниму­му и в основном заменены государственным распределением. О куль­турном и грамотном торгаше не было и речи: его место занял чинов­ник, распределяющий фонды. Колхозы и совхозы не продавали свою продукцию, а сдавали ее государству по существу бесплатно. В 1952 г. Сталин предложил вообще перейти к прямому продуктообмену между городом и деревней. Сталин не затруднил себя сложными поиска­ми оптимального сочетания частной инициативы и государственного регулирования: он попросту уничтожил частный интерес. Многоукладность в экономике была заменена единой государственно-бюро­кратической собственностью.      

Объединенный орган ЦКК-РКИ стал при Сталине придатком ген­сека, совершенно лишенным возможности следить за правильнос­тью прохождения дел в Политбюро. А в 1934 г. этот орган был вооб­ще ликвидирован. Сталин превратил СССР в унитарное государ­ство, обрушил свой верховный гнев на целые народы, подвергнув их_: насильственному выселению. Во второй половине 40-х — начале 50-х гг. в сталинской идеологии и политике во многом восторжествовали ве­ликодержавный шовинизм и его разновидность — оголтелый антисе­митизм.

Сейчас мы видим, что в ленинском учении много неверного, не­мало просто утопического, такого, что не выдержало проверку вре­менем. Но также бесспорно, что Ленин, особенно на последнем этапе своей политической деятельности, умел учиться у жизни, у практики и кардинально менять свои подходы.

Именно благодаря тому, что Ленин в 1921 г. исходил не из ис­кусственных теоретических построений, а из анализа сложнейшей, противоречивой российской действительности, он сумел совершить, наверное, самое крупное, самое реалистическое, самое перспективное в своей политической деятельности открытие — новую экономическую политику.

В результате осуществле­ния нэпа удалось в кратчайшие сроки ввести устойчивую, конвертируемую, пользующуюся доверием во всем мире валюту — червонец, ликвидировать галопирующую инфляцию и колоссальный бюджет­ный дефицит, возродить сельское хозяйство и промышленность, на­кормить и одеть страну и даже начать вывозить хлеб за границу.

В отличие от Ленина Сталин был «кремлевскими стенами живой от жизни огражден». После 1928 г. он никуда, кроме как на отдых, из Москвы не выезжал. Связи Сталина с жизнью, с людьми из народа ослабевали с каждым годом. Сталин десятилетиями жил в царстве политических интриг, далеком от нужд, забот, тревог простого человека, в обстановке полной материальной обеспеченности. Положение усугублялось тем, что съезды партии и пленумы Центрального Комитета не прибавляли Сталину знания действительности: на них, в отличие от партийных форумов при Ленине, никто не осмеливался сказать суровую правду и уж тем более перечить вождю. На них не было даже видимости свободной, деловой партийной дискуссии, все сводилось к пересказу и прославлению «мудрых сталинских указаний». От плохого знания Сталиным жизни страшный урон несли экономика, десятки милли­онов людей огромной страны, особенно сельское хозяйство и колхоз­ники. Крайне низкие заготовительные цены на колхозную продук­цию вели к тому, что труд большинства колхозников практически не оплачивался. Такая линия по отношению к деревне была следствием не только слабого знания Сталиным действительного положения дел в сельском хозяйстве, но и органически присущего ему недоверия к крестьянству.

Сталин. В течение всего периода лидерства Сталина наблюдается законо­мерная пропорциональная связь: чем больше и длительнее становит­ся отрыв Сталина от народа, чем более прочней и непроницаемой делается стена, воздвигнутая органами госбезопасности между ним и рядовыми тружениками, чем более он превращается в «грозного духа» над людьми труда, тем сильнее нарастает в Сталине догматизм, кос­ность, непринятие нового, тем фантастичнее становятся его представ­ления как о перспективах развития экономики СССР, так и о судьбах всего мира. Высшим проявлением этого догматизма явился послед­ний труд Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР». По сути дела ни одно из положений, содержащихся в нем, не нашло подтверждения.

Возникает такой вопрос: почему, несмотря на нарастающий от­рыв Сталина от жизни, от практики, сохранялось его огромное влия­ние на массы? Причем авторитет Сталина был высок не только в сре­де примитивных, изуродованных пропагандой, слепо верящих вож­дю людей, но и у образованной, мыслящей части общества, в том числе и у выдающихся полководцев, компетентных, высококвалифи­цированных специалистов, талантливых ученых, теоретически под­готовленных интеллектуалов коммунистического движения, у неко­торых выдающихся государственных деятелей капиталистического мира, у замечательных писателей того времени.

Как все это объяснить? А. Антонов-Овсеенко считал: «...Сталин был актером редкого таланта, способным менять маски в зависимос­ти от обстановки». В качестве причин харизмы Сталина можно выделить следующие.

1. В дореволюционные и первые революционные годы Сталин вместе с другими лидерами большевистской партии прошел серьез­ную школу борьбы за массы. Вожди большевизма не сразу стали командовать массой. В 1918 г. Ленин писал: «Мы, партия больше­виков, Россию убедили». И это во многом было правдой. От мето­дов убеждения масс большевики не сразу отказались и после рево­люции. А для этого с массой надо было уметь устно и печатно гово­рить: говорить просто, даже зачастую упрощенно, лаконично, дока­зательно.

Безусловно, Сталин в той или иной степени принимал участие в такой работе. И он многое в ней постиг. Он научился учитывать пси­хологию и настроения различных слоев народа. Научился говорить ясно, кратко, четко ставить вопросы. В известной мере научился же­сткой полемике, умению прибегать к взятым из жизни, ярким, об­разным примерам, к юмору, пользоваться сочным народным язы­ком, пословицами, поговорками.

Отметим, однако, что явление это было не только позитивным. Сталин усвоил немало и из того, что присуще отсталым слоям наро­да и даже люмпенам. Бестактность, грубость, перерастающие в хам­ство, вульгарность, отсутствие гибкости, прямолинейность, схема­тизм, черно-белое восприятие действительности, недиалектичность ума, склонность к крайностям, доходящая до умопомрачения озлоб­ленность к так называемым «классовым врагам», вера в безгранич­ные возможности вождя, во всесокрушающую силу его воли, воин­ствующая, часто бездоказательная нетерпимость в иному мнению («этого не может быть, потому что этого не может быть никогда») — все эти сталинские качества тоже не были заложены в нем от рожде­ния, в значительной мере они — воплощение менталитета далеко не лучшей части народа.

Речам Сталина всегда не хватало изящества, тонкости, интелли­гентности, высокой философской культуры, а часто и глубокого зна­ния трудов мыслителей Запада, интеллектуальной глубины. Троцкий писал: главной чертой Сталина «является противоречие между крайней властностью натуры и недостатком интеллектуальных ресурсов». Но парадоксально, что именно эти отрицательные качества в глазах определенной части народа воспринимались как достоинство. Сталин для многих был «свой в доску», «плоть от плоти» трудового народа.

2. Другая причина феномена сталинского влияния состоит в том, что Сталин на пути к безраздельной власти прошел через горнило острейшей и сложнейшей, длившейся годами внутрипартийной борь­бы. В ней он часто имел дело с вырос­шей еще при Ленине большевистской элитой, с людьми великолепно теоретически подготовленными, хорошими, а порой и блестящими ораторами.

В идейных схватках с такими людьми в 20-е годы Сталин, оста­ваясь непоколебимо верным своим догматическим принципам, дол­жен был, естественно, пополнять свои теоретические познания; не только искать и находить новые интриганские сред­ства борьбы, но и совершенствовать приемы полемики и в чем-то, может быть, далеко не всегда отдавая отчет в этом себе самому, учить­ся у своих противников.

3. Сталин никогда не смог бы завоевать популярности в народе, если бы не обладал  большим природным умом.

Л. Троцкий называл Сталина «посредственностью», говорил о его неспособности к логическому мышлению, к обобщению и предвиде­нию, о неповоротливости и скудости его ума, слабых логических ре­сурсах, о том, что в «царстве мысли» Сталин чувствовал себя как на льду, боялся поскользнуться, выбирал уклончивые и неопределенные выражения. В этих характеристиках, вероятно, существует большое преувеличе­ние. Если бы это было так, то тогда почему он пользовался огромной популярностью? Как сумел одолеть сильных политических и идейных противников, создать мощ­нейший государственный аппарат, зажать в кулак всю страну? Поче­му он добивался успеха на сложнейших переговорах с Ф. Рузвельтом и У. Черчиллем — людьми огромного политического опы­та?

Вне сомнений, не только посредственность, но и обычный, наделенный умом и знаниями человек просто не смог бы выполнить такой огромной политической, идеологической, организаторской ра­боты.

4. Наконец, «демоническое» воздействие Сталина на многих людей объясняется и тем, что он постоянно занимался самообразованием. Троцкий утверждал, что Сталин, в отличие от трудолюбивого Молотова, ленив. Это было неправдой. Сталин, как отмечают мно­гие авторы, в том числе и яростные антисталинисты, обладал огром­ной трудоспособностью. Это позволяло ему даже в условиях колос­сальной занятости партийными и государственными делами суще­ственно пополнять свои знания.

Сталин, как известно, не получил не только высшего, но и сред­него образования. По его собственным словам, он еще в юношеские годы «был вышиблен из православной духовной семинарии за пропа­ганду марксизма». Оказавшись после Октябрьской революции на выс­ших государственных и партийных постах, он особенно остро стал ощущать духовное превосходство над собой ряда крупных деятелей партии. А поскольку его честолюбие было неимоверным, он прило­жил все силы, чтобы хотя бы частично сократить указанный разрыв, что ему отчасти и удалось.

Изображение Сталина недальновидным, неумным политиком лишь мешают раскрытию сложной сущности сталинизма, по­ниманию его объективных основ, ведут к упрощенчеству.

Однако, ни ум, ни эрудиция Сталина не явились противояди­ем против таких его качеств, как лицемерие, подлос­ть, абсолютная безнравственность, воинствующий догматизм, не­терпимость, жестокость, полное отсутствие чувства сострадания, презрение к «буржуазному гуманизму».

В Сталине и сталинизме нашли отражение некоторые противоре­чивые черты российского менталитета. Сталинизм — воплощение представлений и взглядов многих россиян на добро и зло, их тради­ций, испепеляющей ненависти к любому богатству и любым бога­тым, полярности мышления, нетерпимости к инакомыслию, стрем­ления к простоте и прямолинейности суждений, неумения отличать истинный патриотизм от великодержавных предрассудков.

Хрущев. С пришедшим на смену Сталину Никитой Сергеевичем Хрущевым связано нача­ло прогрессивных преобразований. Это был лидер, обладающий политической смелостью, готовый к личному риску и вместе с тем преданный сущестувующей системе. В его годы правления (1953-1964) многое было сделано в экономике, в повышении благосостояния народа. В 1953—1958 гг. новая аграрная политика обеспечила небывалые для страны темпы развития сельскохозяйственного производства. На железнодорожном транспорте была совершена настоящая техническая революция, же­лезные дороги в основном перешли на электровозную и тепловозную тягу. Развернулось огромное жилищное строительство, был создан мощный ракетно-ядерный щит. В этот же период стал приоткрываться железный занавес, были сделаны первые шаги в деле разрядки и сокращения вооружений.

Но главной заслугой Н.С. Хрущева явилось развенчание культа личности Сталина, освобо­ждение миллионов невинных людей из лагерей. Доклад Хрущева на ХХ съезде КПСС в 1956 году вызвал подлинное потрясение не только у делегатов съезда, но и в коллективах, где он зачитывался. Это был гражданский подвиг Н.С.Хрущева, благодаря которому из сталинщины были извлечены определенные уроки.

Но примерно с конца 50-х гг. началось грубое администрирова­ние по отношению к колхозам и совхозам, бессмысленные ограниче­ния личного подсобного хозяйства, запрещение иметь чистые пары, бесконечные реорганизации, гонения на интеллигенцию. Обладание неограниченной вла­стью привело к тому, что Н.С. Хрущев стал терпимо относится к славословию в свой адрес. В силу обстоятельств он был опутан густой се­тью сталинистских взглядов, привычек, подходов, методов. Несмотря на некоторые критические замечания Хрущева по этому поводу, восхваление личности первого секретаря ЦК КПСС продол­жалось. Остановить творящего экономический произвол Хрущева, под­толкнуть его к продолжению реформ было некому, ибо тоталитаризм во всех сферах жизни страны был лишь поколеблен, но не сокрушен.

Брежнев. Ставший в 1964 г. во главе партии Леонид Ильич Брежнев сначала пред­принял шаги по исправлению ошибок Хрущева в экономике. В марте 1965 г. на пленуме ЦК он осудил нарушение экономических законов в сельском хозяйстве, некомпетентное вмешательство партийных комитетов в вопросы технологии сельскохозяйственного производ­ства. Была сделана попытка перейти в руководстве сельским хозяй­ством от принципа продразверстки к принципу продналога. Вводился твердый план закупок зерна. В том же году на сентябрьском пленуме ЦК было решено расширить хозяйственную самостоятельность пред­приятий, ввести показатели прибыли, рентабельности и т. д. Однако такая политика проводилась недолго.

Произошло это потому, что при Брежневе не только не осуще­ствлялось каких-либо изменений в тоталитарной системе в сторону ее смягчения, а, наоборот, произошел откат к сталинизму. А тоталитарная система по самой своей природе несовме­стима с самостоятельностью, инициативой, предприимчивостью.

Казалось бы, хрущевский опыт призывал к решительному и пол­ному отказу от сталинизма. И, по крайней мере, хотя бы к преодоле­нию культа личности каждого очередного генсека, с учетом того, что широкие массы, еще не освободившиеся от преклонения перед Сталиным, вовсе не были настроены бурно аплодировать новым идо­лам. Но брежневское окружение осуществили со­вершенно противоположное.

Прежде всего, Брежнев в 1966 г. спустя лишь около полутора лет с момента, как он возглавил партию, сменил название своей долж­ности: вместо первого секретаря ЦК он стал именоваться генераль­ным секретарем ЦК. Далее из года в год пошел нарастающий поток ди­фирамбов в адрес нового политического вождя. На глазах развивалась обратно пропорциональная зависи­мость: чем хуже шли дела в стране, тем больше изощрялось в изоб­ретении все более красочных эпитетов для дряхлеющего и буквально разваливающегося на глазах генсека его окружение.

Новый генсек не был палачом. Но он являлся весьма заурядной личностью. Он не отличался ни широтой познаний, ни талантом оратора, ни дальновидностью. Единственное, в чем он преуспел, - это кабинетно-бюрократические игры. Деятельность Брежне­ва, особенно начиная с 1975 г. являла собой образец грубого, цинич­ного, лживого, шутовского и в то же время жуткого фарса. Дружный хор льстецов прославлял посредственность, объявляя ее гениальной, наделял всеми мыслимыми и немыслимыми громкими титулами и высочайшими наградами. В огромной партии не на­шлось никого, кто бы во всеуслышание, на партийном форуме об этом сказал.

Брежнев был неизбежным продуктом вырождавшейся тоталитарной системы. Но здесь требуется еще выяснить конкретный механизм формирования партийного кадрового корпуса в СССР. Ведь вовсе не случайно наблюдалась тенденция, что лучшие партийные кадры ока­зывались, как правило, на постах не выше первого секретаря райко­ма. А по восходящей линии от ступеньки к ступеньке партийно-чи­новничий аппарат тускнел. В обкомах, ЦК партии было много умных талантливых людей, но они находились в большинстве случаев на второстепенных постах, в качестве инструкторов и консультантов.

Л.И. Брежнев формировался как раз в условиях, когда для дос­тижения высших постов в партии и государстве эрудиция, сила логи­ки, ораторские способности не только не были обязательными, но, напротив, могли стать очень серьезной помехой на пути к цели. Тре­бовалось совсем иное: слепое послушание, отсутствие самостоятельности мысли, знание тайн аппарат­ной борьбы, некоторые организационные способности и необходимые интриганские данные. Брежнев в совершенстве постиг законы аппа­рата и сформировался по его образу и подобию. Естественно, что та­кой лидер не хотел и не мог вести острые, нелицеприятные беседы с учеными, писателями, специалистами, рабочими, крестьянами в не­формальной обстановке. Даже перед «отфильтрованной» аудиторией, которая была приучена чинно внимать генсеку, Брежнев не обходил­ся без бумажки.

Страну распирали проблемы. Разложение руководящих кадров, воровство, пьянство приняли массовый характер. Десятки миллионов людей трудились вполсилы. Страна несла чудовищные потери от не­эффективной экономики, гонки вооружений. Гигантские природные богатства страны разбазаривались, замедлился технический прогресс, огромные средства расходовались на поддержку «братских социалис­тических стран» и «революционных» движений в Африке, Азии, Латинской Америке. В атмосфере политического и идео­логического маразма, удушения живой мысли находилась не только интеллигенция, но и все мыслящие люди, которых партийный аппарат пытался убедить в том, что советское общество достигло этапа «развитого социализма», в стране создана обстановка  «нерушимой дружбы народов», «монолитного единства советского общества», «сплоченнос­ти всех советских людей вокруг партии».

Андропов. Возглавивший в 1982 г. страну Юрий Владимирович Андропов был ярким политическим деятелем. Возможно, он стал бы стать реформатором страны. Однако, он не имел плана преобразований, о чем сам откровенно в но­ябре 1982 г. заявил: «В народном хозяйстве много назревших задач. У меня нет... готовых рецептов их решения».

Тем не менее, в широких массах, в том числе и среди значитель­ных слоев интеллигенции, немало страдавшей от КГБ в бытность, когда его возглавлял Андропов, наблюдалось глубокое уважение к нему. Это объяснялось тем, что после 18 лет правления Бреж­нева люди увидели на посту генсека умного, интеллигентного и вме­сте с тем твердого руководителя. Ю.В. Андропов про­явил более реалистический подход к отдельным теоретическим воп­росам. Он, в частности, назвал свою статью в журнале «Коммунист» так: «Учение К. Маркса и некоторые вопросы социалистического стро­ительства в СССР». Такая формулировка при Хрущеве и Брежневе, когда речь шла о строительстве коммунизма и даже развернутом стро­ительстве коммунизма, была бы крамольной. В статье к тому же по существу признавалось, что советские люди не стали настоящими, мудрыми, рачительными хозяевами производства.

В июне 1983 г. Ю.В. Андропов заявил: «Если говорить откровенно, мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся...» Если снять отдельные оговорки, то это была констата­ция того, что «марксисты-ленинцы» не знают того общества, в кото­ром они живут.

Андропов развернул борьбу против кор­рупции, за укрепление дисциплины, ответственности, организован­ности.

Тем не менее, не следует идеализировать Андропова. Никаких крупных реформ в политической области, никакого ослабления идеологического прес­са, никакого плюрализма он осуществлять не собирался. Он допускал это лишь в далекой перспективе. И самое главное, Андропов вряд ли смог бы выдержать искушение безграничной властью. Первые тревожные симптомы обнаружились быстро. Вскоре после избрания Андропова генсеком в «Правде» появилась статья министра обороны СССР, члена Политбюро ЦК КПСС Д.Ф. Устинова, который восхвалял Андропова на все лады.

Черненко. Избрание на пост генсека Константина Устиновича Черненко в полной мере выявило довольно четко действующую в годы тоталитарного режима законо­мерность: чем дальше шло развитие тоталитарной системы, тем яв­ственнее становилось вырождение ее вождей. Эта тенденция нараста­ла, несмотря на некоторые зигзаги. Убожество канцеляриста К.У. Чер­ненко было, с одной стороны, показателем и венцом внутреннего раз­ложения системы; с другой, — предвестником ее близкого краха. Так жить нельзя — эта мысль все более утверждалась в головах милли­онов людей. С именем Черненко не связано ни одно крупное начинание или преобразование в стране, никакая государственная инициатива, никакое государственное решение. Добросовестный исполнитель в прежние времена, преданный товарищ и помощник Л.И.Брежнева, он волею судьбы оказался на посту первого лица великого государства абсолютно не подготовленный нести эту тяжелую ношу. Выбор пал на Черненко лишь по той причине, что геронтократия, находившаяся в Политбюро ЦК КПСС, боялась прогрессивных преобразований в стране и была уверена в том, что при К.У. Черненко такого не произойдет.

Горбачев. Такая историческая ситуация должна была привести к тому, что любой думающий человек, оказавшийся во главе партии, должен был поставить вопрос о реформах. Если бы его не поставил Михаил Сергеевич Горбачев, это сделал бы кто-то еще. Другой вопрос — стал бы этот «кто-то» лучше Горбачева, превзошел бы он Горбачева по своим качествам, сумел бы_: он провести реформы иначе, не доведя дело до краха СССР, до разру­шения экономики.

В 1987 году, когда программа реорганизации советского государства вступила в ре­шающую стадию, М.С. Горбачев дал определение этой про­граммы: «Перестройка — многозначное, чрезвычайно емкое слово. Но если из многих его возможных синонимов выбрать ключевой, ближе всего выражающий саму его суть, то можно сказать так: перестройка — это революция». Таким образом, высшее руководство КПСС видело задачу не в постепенном ре­формировании, а в революционных преобразованиях, в корне меняющие основные общественно-политические структуры, ведущие к резкому перераспределению власти, прав, обязан­ностей и свобод между классами, слоями и группами.

Перестройка, которую провозгласил М.С.Горбачев, относится к категории «революций сверху». В них назревающий кризис легитимности государства, грозящий перераспределением власти и богатства, разре­шается действиями правящей прослойки через государст­венный аппарат. Горбачеву удалось провести решительные кадровые изменения в руководящих структурах власти, освободиться от геронтократии и привлечь к руководству новую плеяду политических деятелей.

Процесс демократизации советского общества, который символизировал политика гласности и открытости, дал ряд ярких примеров популизма всех возможных цветов и оттенков. Главный инициатор демократизации страны М.С. Горбачев практиковал частые поездки по стране - своеобразные "хождения в народ", непосредственные апелляции к широким массам как в СССР, так и за рубежом ("народная дипломатия"), продемонстрировав умелое применение классических образцов популистских методов. Во многом благодаря им, в первые годы пребывания у власти М.Горбачеву удалось завоевать симпатии простых людей. Однако, когда популизм Михаила Сергеевича не был подкреплен практическими результатами, он был оттеснен от реальной политической власти.

Политика перестройки привела к разрушению Берлинской стены, объединению Германии, распаду социалистической системы, сближению со странами Запада. Однако, имея огромный авторитет в западных странах, М.С.Горбачев по мере нарастания проблем в СССР, терял его в своей стране. Боязнь брать ответственность на себя, о чем свидетельствовали события в Тбилиси, Вильнюсе, Сумгаите, Риге, Баку, непоследовательность в экономической политике, бесконтрольная демократизация привели Горбачева к ситуации, когда народ перестал верить своему руководителю. Этим воспользовалось консервативное окружение советского лидера, отстранив его от власти.

Горбачев и его окружение не предполагали, к каким последствиям приведет такая политика. Перестройка завершилась глубокими изменениями поли­тической системы, общественно-экономического строя, национальных отношений, образа жизни и культуры всех граждан и народов СССР. Она привела к кардинальному изменению геополитической структуры мира и породила мировые процессы, далекие от завершения.

НАЗАД   СОДЕРЖАНИЕ  ДАЛЕЕ

Литература

Авторханов А. Империя Кремля. М., 1991.

Антонов-Овсеенко А. Театр Иосифа Сталина. М., 1995.

Брежнев Л.И. Материалы к биографии. М., 1991.

Власть и оппозиция. Российский политический процесс XX сто­летия. М., 1995.

Волкогонов Д. Семь вождей. Кн. 1, 2. М., 1995.

Восленский М. Номенклатура. Господствующий класс Советско­го Союза. М., 1991.

Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация. В 2-х кн. М., 2002.

Кислицын С.А. Эволюция и поражение большевистской элиты. Учебное пособие по спецкурсу // История России в вопросах и ответах. Ростов н/Д, 1997.

Кларк Р. Ленин. Человек без маски. М., 1989.

Понеделков А.В. Политическая элита: генезис и проблемы ее становления в России. Ростов н/Д, 1994.

Горький М. В.И. Ленин. В кн.: О Ленине. М., 1967.

Никита Сергеевич Хрущев. Материалы к биографии. М., 1989.

Соловьев В., Клепикова Е. Юрий Андропов. Тайный ход в Кремль. СПб., 1995.