ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ РЕЖИМ

НАЗАД  ОГЛАВЛЕНИЕ  ДАЛЕЕ

Баранов Н.А. Трансформации современной демократии:

Учебное пособие. СПб.: Балт. гос. техн. ун-т, 2006. 215 с

Глава 12. Будущее демократии 

Всеобщий повышенный интерес к демократии, начавшийся в конце ХХ столетия и продолжающийся в начале нового века, был вызван, прежде всего, массовым стремлением стран, освободившихся от авторитаризма, поиском более совершенной формы правления. Политический опыт развитых стран свидетельствует о том, что наиболее значительных успехов добились те политические системы, которые были основаны на либерально-демократических ценностях. Этот наглядный пример явился определяющим в выборе перспектив развития вчерашних авторитарных государств. Как пишет отечественный политолог А.Салмин, демократия – «самая, вероятно, влиятельная политическая идея XIX века, ставшая к началу ХХ-го политической реальностью, к его середине – реальностью геополитической, а к концу – универсальной, хотя далеко и не всеми принимаемой парадигмой политического устроения, вольно или невольно подразумеваемой точкой отсчета политических систем».[1]

Однако, будущее демократии, как мы видим, далеко не безоблачно. Значительное количество стран не справилось с демократическими перегрузками и повернуло к авторитарной форме правления. Странам, в которых начинают осуществляться демократические преобразования, придется преодолеть еще много препятствий, чтобы перейти к консолидированной демократии.

Фрэнсису Фукуяме, поспешившему объявить о «завершении идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления»[2], оппонирует Ф.Шмиттер[3], предполагающий, что демократию ожидает «полоса усиливающихся беспорядков, неопределенности и непредсказуемых событий». Кроме того, он высказывает немодную евроцентричную точку зрения, согласно которой большинство будущих вызовов начнет вызревать в недрах уже утвердившихся либеральных демократий, а отнюдь не в появившейся неодемократической среде. Страны последней, по мнению американского политолога, за несколькими исключениями, просто «обречены», ввиду отсутствия способной составить истинную конкуренцию автократической формы, оставаться в обозримом будущем демократическими, независимо от того, какими будут достижения и уровень удовлетворенности граждан. И если какая-то из неодемократий потерпит фиаско, сопровождающееся возвратом к предыдущему строю, подобное может произойти только в местном масштабе.

Более серьезные проблемы ожидаются в отношении ранее утвердившихся демократий Европы и Северной Америки. Поводом для таких опасений служат две причины: первая - отсутствие возможности объяснять собственные недостатки угрозой постоянного соперничества с иной системой, ввиду распада таковой; вторая - население этих стран гораздо в большей степени «заражено» нормативными ожиданиями относительно того, как должна работать демократия. Ф.Шмиттер высказывает мысль, что как только подобное соревнование наберет силу, в центре внимания окажутся «либеральные» составляющие этих демократий, а именно:

- одностороннее подчеркивание ими важности индивидуальных граждан и индивидуализма - и в концептуальном, и в процедурном, и в методологическом плане;

- приверженность их волюнтаризму, форма и содержание которой сводится к практике участия в политике, а также к выдвижению политиков из своих рядов;

- их «зацикленность» на территориальном представительстве и межпартийном соперничестве как единственно легитимном типе связи между гражданами и государством;

- их безразличие к постоянному и систематически воспроизводящемуся неравенству как в распределении благ, так и в представлении интересов;

- их ограниченность институциональными рамками национального государства, а также молчаливым попустительством либерализма в отношении национализма.

Несмотря на неприкрытый пессимизм в отношении будущего демократии, Ф.Шмиттер все же заявляет, что оснований для паники нет. При этом он ссылается на Роберта Даля, который отмечал, что на практике демократия уже претерпела несколько революций, и при этом зачастую сами ее защитники не вполне сознавали, что именно они делают. Все, что потребуется ей на этот раз, это обеспечить снизу достаточное давление в форме институционального кризиса и адаптировать изменения к демократии путем введения новых правил и норм. Вследствие таких преобразований новая демократия будет совершеннее «вчерашней».

Р.Даль писал о двух трансформациях демократии: от города-государства к нации-государству. Теперь происходит переход к демократии, осуществляемой в более широких масштабах. Решения, которые влияют на интересы граждан той или иной страны, зачастую принимаются за ее пределами. Экономика, экология, национальная безопасность страны в значительной степени зависят от акторов, находящихся за пределами государства. Граждане государства не могут в рамках своей политической системы осуществлять контроль за деятельностью внешних акторов, решения которых оказывают прямое воздействие на них. Поэтому, утверждает Роберт Даль[4], результатом является то, что вторая трансформация происходит теперь в мировых масштабах. Так же как появление наций-государств уменьшило возможности местных жителей реализовать контроль над своими проблемами через местные органы власти, так и расширение сферы наднациональной деятельности уменьшает возможности граждан государства контролировать жизненно важные свои проблемы через национальные средства правления. Перспективы демократии американский политолог оценивает высоко. Свою мысль он связывает со следующими условиями:

- средства насильственного принуждения должны быть рассредоточены или нейтрализованы;

- существует современное динамичное плюралистичное общество;

- страна однородна в культурном отношении или, в случае культурной гетерогенности, не разделена на сильные и отчетливые субкультуры;

- при наличии такого рода субкультур, ее ли­деры должны создать консоциативные механизмы урегулирования субкультурных конфликтов;

- политическая культура и убеждения ее граж­дан, особенно политических активистов, подкрепляют институты полиархии;

- страна не подвергается интервенции со стороны враждебной полиархии иностранной державы.

Следуя той же логике, можно утверждать, что в стра­не, где отсутствуют перечисленные условия или сложи­лись прямо противоположные, практически наверняка будет установлен недемократический режим. Что же ка­сается тех стран, которые находятся в промежуточном положении, то там полиархии, чаще всего, оказываются неустойчивыми или же проис­ходит постоянное чередование полиархических и недемо­кратических режимов.

Тем не менее, Роберт Даль убежден, что «демократическая идея не утратит своей привлекатель­ности для людей в недемократических странах, и, по мере того как в этих странах будут формироваться совре­менные, динамичные и более плюралистические общест­ва, их авторитарным правительствам станет все труднее противодействовать устремлениям к расширению демо­кратии».[5]

Немаловажным представляется способность граждан к восприятию и использованию демократических ценностей для улучшения своей жизни. Положительное отношение к демократии зависит от исторических особенностей каждой страны, выражающихся в политической культуре, религии, национальных традициях. В странах, где граждане не воспринимают демократические ценности в качестве основополагающих в своей жизни, вряд ли можно рассчитывать на формирование демократического политического режима. Власть становится демократической только при условии ее подконтрольности. Если же общество не предпринимает никаких шагов для создания такой системы, то государственная власть будет игнорировать демократические процедуры.

Как считает Дж.Кин, демократические процедуры предпочтительнее любых других методов принятия решений, «но не потому, что они обеспечивают лучшие результаты, а потому что им свойственно сводить к минимуму возможности для проявления высокомерия со стороны тех, кто принимает решения, благодаря предоставлению гражданам публичного права оценивать качество данных результатов (и пересматривать эти свои оценки)».[6] К данной оценке необходимо добавить еще желание граждан воспользоваться такими процедурами.

Будущее демократии, с точки зрения А.Салмина, сводится к двум проблемам: к определению ее универсальности и технологичности, связанной с уже сложившейся системой, или необходимостью применения специальной «модели перехода» из нежелательного состояния в желательное.[7]

Ш.Эйзенштадт также признает, что в недрах любой конституционной демократии могут развиваться процессы, размывающие их. Он высказывает следующие опасения:

Во-первых, социальные, политические и экономические сдвиги в государствах могут способствовать сначала бюрократизации, а затем сверхконцентрации власти. Более того, технократизация знаний и сведений, имеющих отношение к политическому процессу могут привести к отчуждению общества от информации, результатом чего станет распространение политической апатии и отказ от участия в политике вообще.

Во-вторых, масштабные перемены могут привести к нарушению баланса между гражданским обществом и государством, связанного с возникновением новых социальных слоев, претендующие на выражение собственных интересов. В итоге ставится под сомнение эффективность представительных институтов. В таких условиях перестройка гражданского общества практически неизбежно сопровождается конфронтацией между базовыми концепциями демократии – конституциональной и участнической (партиципаторной), - а также, в более общем плане, между плюралистическими и якобинскими ориентациями, заложенными в программе современности.

Данные процессы могут дать толчок к частичному изменению режима в демократических странах. Среди важнейших компонентов такого рода режимных преобразований Ш.Эйзенштадт называет ослабление партий и представительных институтов по сравнению с прямыми политическими действиями и непосредственными отношениями различных политических акторов, усиление средств массовой информации и их роли в политическом процессе и повышение значимости исполнительной власти при возможном возрастании полномочий судебной системы.

Подобные изменения режимов непосредственно сопряжены с далеко идущими сдвигами, затрагивающими многие аспекты социального строения современных обществ. В наиболее крайних случаях это может привести, по выражению Л.Даймонда, к деконсолидации институциональных и ассоциативных оснований конституционно-демократических режимов, а также к ослаблению или размыванию конституционных компонентов, жизненно необходимых для реализации принципа верховенства права, таких как невмешательство политических органов в общественные и частные дела и т.п.[8]

Поиск новых форм демократии становится на рубеже тысячелетий характерной чертой западной общественной мысли и практики. Он проходит по линии формирования новых форм социальности, призванных заменить распадающиеся групповые социально-культурные общности более подвижными, временными, возникающими на добровольной основе в отношении конкретных проблем и ситуаций. Т.е. социальность, детерминируемая «извне», заменяется социальностью добровольной, выражающей стремление индивидов, не жертвуя своей автономией, преодолеть взаимную отчужденность на основе поиска общих ценностей и стремлений. Такая тенденция ведет к повышению роли гражданского общества и его влияния на государство, что требует расширения сферы и обогащения форм его деятельности, распространяющееся на уровень профессиональной политики, технократии и бюрократических структур.

В связи с тем, что ни одна из существующих локальных цивилизаций, кроме западной, не выработала в своем развитии демократических ценностей и институтов, то успехи западных демократий, как считают многие ученые, должны способствовать процессу демократизации в странах, культурная самобытность которых не приемлет ценностей индивида, личности. Групповое начало, характеризующееся самоидентификацией граждан не с нацией-государством, а с этническими и религиозными группами, не обязательно исключает демократизацию, но делает ее малореальной в тех формах, которые выработаны западным обществом.

Процессы развития демократии тесно переплетены с другими общемировыми и цивилизационными процессами, прежде всего с глобализацией, которая далеко не всегда способствует развитию демократических институтов и консолидации демократии, особенно в странах с незавершенной модернизацией и незавершенным демократическим переходом. Как показывает опыт последних лет, глобализация приводит не только к интернационализации и более тесному взаимодействию разных стран и цивилизаций, но и одновременно вызывают различные кризисные явления в менее развитых странах, усиливая тенденции к их обособлению, росту национального самосознания.

В связи с этим, несмотря на очевидное продвижение процессов демократизации, говорить о необратимости этих явлений преждевременно. При анализе глобальных процессов становится очевидной волнообразная составляющая, о которой применительно к демократизации писал С.Хантингтон. Поэтому глобальный успех демократии в 1970-е -  1990-е гг. постепенно переходит в спад, характеризующий конец ХХ и начало XXI века. Как пишет отечественный политолог В.И.Пантин, если на первых порах процессы глобализации в самых различных сферах способствовали развитию демократии «вширь», то на более поздних этапах негативные последствия процессов глобализации могут помешать развитию демократии «вглубь». Главной проблемой он предлагает считать не количество формальных критериев демократической политической системы и число стран, отвечающих этим критериям, а то, насколько гибкими и эффективными окажутся демократические институты в разных странах, насколько они будут соответствовать меняющимся условиям.[9]

По мнению Г.Г.Дилигенского, перспектива глобальной демократизации «реальна лишь в случае возникновения новой глобальной цивилизации, которая тем или иным образом привьет эти ценности и институты к изначально чуждой им почве».[10] Однако, демократию невозможно импортировать антидемократическими, тем более военными способами, что только приводит к ее дискредитации. Такая цивилизация может складываться только на добровольных началах путем присоединения к демократическому сообществу стран, достигших восприятия ценностей демократии в качестве основополагающих (например, стремление Турции вступить в Европейский Союз). Речь идет об ассиметричности процессов демократизации в различных регионах мира. Если западные общества решают проблему преодоления недостатков представительной демократии, приведения демократических институтов в соответствие с реалиями постиндустриальной эпохи, то обществам Юга и Востока предстоит труднейший процесс выработки адекватной их условиям и традициям демократической практики, стабильного демократического порядка. Наименее вероятной представляется в обозримом будущем унификация и нивелирование форм этого процесса в различных цивилизационных ареалах. Г.Г.Дилигенский полагает: в ближайшие два-три десятилетия можно утверждать, что в подавляющем большинстве обществ утвердится принцип сменяемости власти на основании относительно стабильных, легитимных процедур, предполагающих волеизъявление граждан. Такое гибкое реагирование политической сферы на новые «вызовы» и упорядочение сменяемости власти становится необходимым условием выживания современных обществ.

В то же время попытка создания в новоявленных демократиях институтов путем эклектического смешения демократических форм, практикуемых в разных демократических странах, не только способствует дискредитации идей демократизации в поставторитарных обществах. Существенный урон наносится и общим перспективам демократии в глобальном масштабе. Так американский политолог Дж.Маркофф пишет: «для того, чтобы избежать тривиализации демократии и обеспечить ее способность ответить на вызовы XXI века, процесс демократизации должен стать чем-то большим, нежели простое распространение на новые регионы мира уже известных, устоявшихся моделей демократического устройства. Если демократия намерена обрести наполненное смыслом будущее, она должна будет подвергнуться переосмыслению и пересозданию, как это всегда происходило в прошлом».[11]

В настоящее время можно выделить два подхода к характеристике феномена «глобальной демократизации». Первый подход основан на унификации процессов демократизации по образу западной либеральной демократии, что приводит с разной скоростью, с разной эффективностью, но подавляющую часть бывших авторитарных стран, к некоему общему демократическому стандарту.

Второй подход рассматривает «глобальную демократизацию» не как унификацию политической карты мира, а как диверсификацию демократии, расширение демократических вариантов развития. Причем данная точка зрения получает все более широкое распространение. Сторонники этого подхода исходят из того, что оценка демократий на основе хрестоматийных моделей западной демократии является ошибочной, и речь следует вести о существовании различных моделей демократии. Как отмечает Г.И.Вайнштейн, «если для первого подхода главным является вопрос о том, будет ли автократия сменена демократией, и если будет, то когда, с какими трудностями и благодаря каким факторам, тот для второго подхода основной вопрос заключается в том, каким типом демократии будет сменена автократия».[12] Таким образом, на повестку дня выдвигается задача анализа происходящих в мире поставторитарных трансформаций как процесс расширения типологического разнообразия демократий.

Любопытной является точка зрения С.Хантингтона относительно будущего демократии. Американский политолог, исходит из того, что Соединенные Штаты являются первой демокра­тической страной современного мира, и ее самосозна­ние как нации неотделимо от приверженности к либе­ральным и демократическим ценностям. Другие нации могут кардинально менять свои политические систе­мы, продолжая при этом существовать как нации. У Соединенных Штатов такой возможности нет. Поэто­му американцы особенно заинтересованы в развитии глобальной окружающей среды, благоприятной для де­мократии.[13] Становится понятной их приверженность к насаждению демократии недемократическими методами в авторитарных государствах, несмотря на неподготовленность населения этих стран к восприятию демократических ценностей.

Внушительные препятствия для распространения демократии существуют во многих обществах. Третья волна, «глобальная демократическая революция» конца XX столетия, не будет длиться вечно. За ней может последовать новый взлет авторитаризма, который выльется в третий откат. Но это не помешает, как считает С.Хантингтон[14], когда-нибудь в XXI веке возникнуть четвертой волне демократизации. Причем в качестве ключевых факторов, от которых в будущем будут зависеть стабильность и распространение демократии, он отмечает экономическое развитие и политическое руководство.

Экономическое развитие делает демократию возможной; политическое руководство делает ее реальной. Чтобы демократия появилась на свет, будущие политические элиты как минимум должны будут верить, что это наименее худшая форма правления для их обществ и для них самих. Они также должны будут обладать достаточным мастерством, чтобы осуществить переход к демократии вопреки как радикалам, так и консерваторам, которые неизбежно будут препятствовать им в реализации демократического транзита. Но демократия, в конечном счете, распространится в мире настолько, насколько те, кто пользуется властью во всем мире и в отдельных странах, захотят ее распространить.

НАЗАД  ОГЛАВЛЕНИЕ  ДАЛЕЕ