Трансформация политической системы современного российского общества: институциональные и социокультурные составляющие

Виртуальный методический комплекс./ Авт. и сост.: Санжаревский И.И. д. полит. н., проф

Политическая наука: электрорнная хрестоматия./ Сост.: Санжаревский И.И. д. полит. н., проф.

АВТОРЕФЕРАТЫ ДИССЕРТАЦИЙ ДОКТОРА ПОЛИТИЧЕСКИХ НАУК

Во введении к диссертационной работе обосновывается актуальность выбранной темы, характеризуется степень ее разработанности, определяются объект, предмет и гипотеза, ставятся цель и задачи исследования, рассматриваются его научная новизна и практическая значимость, указываются теоретико-методологическая основа и эмпирическая база.

В первой главе «Взаимообусловленность институциональных и социокультурных составляющих политической трансформации: теоретико-методологические основы» исследуется эволюция представлений, сложившихся в мировой политической мысли, относительно природы, динамики и форм трансформационного процесса.

В первом параграфе «Основные подходы к исследованию политических трансформационных процессов в трудах зарубежных и отечественных ученых» автор прослеживает процесс концептуализации понятия «социально-политическое изменение» посредством анализа использования в политической науке таких терминов, как «политическое развитие», «модернизация» и «трансформация».

Базовые принципы изучения социально-политической динамики были заложены в теории социальных изменений. Анализируя с разных точек зрения вариативность форм и интенсивность процессов, протекающих в обществе, исследователи выделяли как внутренние характеристики (преимущественно морфологические - направленность, стадиальность, функциональность), так и внешние особенности социальных изменений (факторы и причины). При этом теории социальных изменений эволюционировали от анализа структурно-системных (М. Арчер, Э. Гидденс, У. Мур) и институциональных (Э. Дюркгейм, Т. Парсонс) к исследованию социально-культурных (П. Бергер, Т. Лукман, М. Дуглас) и субъектно-деятельностных (А. Этциони, П. Штомпка) составляющих рассматриваемого явления. Для выработки методологических принципов исследования также использовались некоторые положения антропосоциетального или социетально-деятельностного подхода, согласно которому социально-политические изменения возникают на основе: противоречивости интересов и отношений; диссонансности норм, ценностей и образцов, формируемых в обществе и разделяемых личностью; дихотомичности процессов воспроизводства и преобразования. Таким образом, развитие общества обеспечивается симметричной попарностью, инверсионностью социально-политической динамики, при которой одни процессы направлены на воспроизводство соответствующих структур, а другие – на их изменение.

Рассмотренные теоретические подходы позволили диссертанту сформулировать положения, имеющие принципиальное значение для анализа социально-политических изменений, происходящих на современном этапе развития общества. Во-первых, несмотря на то, что в ряде исследований отмечается высокий ценностный статус социального порядка и стабильности, эта тенденция не противоречит и тем более не исключает возможность и значимость социально-политических изменений. Во-вторых, уникальный, характерный для конкретного общества комплекс системообразующих и системоизменяющих факторов делает невозможной экстраполяцию какой-либо линейной унифицированной модели социально-политических изменений. В-третьих, именно дифференциация качеств субъектов социально-политических изменений существенно диверсифицирует модели рассматриваемых процессов.

В современной политической науке динамика политических процессов чаще всего описывается с помощью таких терминов, как «политическое изменение» и «политическое развитие». Автор отмечает, что эти категории часто употребляются в политическом и научном дискурсах как тождественные, выражающие качественную сторону (перемены во внутренних свойствах системы, смена одного системного типа другим и т.д.) преобразований политического процесса. Это связано с тем, что понятие политических изменений является максимально широким, включающим в себя многообразие основных взаимосвязанных между собой форм социально-политической динамики, таких, как, например, функционирование (воспроизводство политической системы общества с сохранением ее интегральных качеств), эволюция/развитие (воспроизводство политической системы, сопровождающееся нарастанием изменений некоторых его качеств, структур, характера и функциональности ее внутренних и внешних взаимосвязей), трансформация (изменение совокупности интегральных качеств политической системы общества, ее переход из одного качественного состояния в иное) и др.

Системный анализ политики основывается на положениях, объясняющих сложные взаимосвязи между институциональными и неинституциональными составляющими политической системы, обеспечивающими целостность и устойчивость развития общества. Исходя из этого, современная политическая наука определяет политические изменения в качестве специфической разновидности социальных изменений, отличительной особенностью которых выступает, прежде всего, появление новых свойств во взаимодействии политической системы и внешней среды (Д. Истон, Г. Алмонд, Р. Даль, К. Дойч и др.). Следовательно, политическое изменение выражается не только в воспроизводстве сформированных институтов, их структурных и функциональных особенностей, но и в выработке новых форм деятельности, связанных с адаптацией политической системы к новым стимулам и с преобразованием среды.

Развитие системного подхода и дальнейшее усложнение представлений о политических системах и взаимосвязях, их образующих, базировались на исследованиях источников развития (эндогенных/экзогенных), векторов (прогрессивных/регрессивных), траекторий изменения (линейных/нелинейных), моделей поведения (реактивных/активных) систем. Отталкиваясь от дифференциации факторов (стимулов) и траекторий изменений, определяющих развитие политической системы, автор выделяет несколько групп подходов: социоцентристские - анализируют влияние преимущественно внешних по отношению к политической системе социальных факторов, обусловливающих характер, направленность и динамику институциональных изменений (Р. Арон, Р. Даль, С. Липсет и др.); системоцентристские - концентрируют внимание на внутренних взаимосвязях структурных элементов, обеспечивающих функционирование политической системы (С. Хантингтон, Д. Марч и др.); однолинейные – базируются на представлении о поступательном политическом развитии, которое осуществляется в определенных условиях, обеспечивающих универсальную результативность процесса преобразований, в двух вариантах: социокультурном (Д. Аптер, К. Дойч, Р. Инглехарт и др.) и индустриальном (Д. Белл, С. Липсет, У. Ростоу и др.); мультилинейные - исходят из принципа невозможности достижения различными политическими системами унифицированных результатов функционирования (Г. Алмонд, Г. Пауэлл, С. Хантингтон и др.).

В 50-60-е гг. ХХ столетия в политической науке сформировалось исследовательское направление, рассматривающее категорию политического развития в достаточно узком смысле. Его представители определяют развитие как модернизационный переход от традиционных структур к современной политической системе. Основываясь на положениях системно-структурного подхода, авторы линейной модели (У. Ростоу, М. Леви, С. Блэк, Ш. Эйзенштадт и др.) выделяют множество признаков модернизации: комплексность, системность, стадиальность, конвергентность, глобальность, необратимость и др. Определенная оторванность линейной модели модернизации от реального политического процесса, ограниченность ее возможностей в объяснении многообразия политических изменений были преодолены разработчиками нелинейного подхода (У. Бек, А. Турен, В. Цапф, П. Штомпка, С. Хантингтон и др.). В отличие от линейного при нелинейном подходе становление демократического политического режима рассматривается как один из возможных вариантов модернизации наряду с другими альтернативами. И, наконец, подчеркнуто важное значение придается социокультурным и деятельностным аспектам модернизации. В наибольшей степени взаимосвязь институциональных и социокультурных изменений в процессе модернизации прослеживается в позиции, выраженной в работах Т. Пиирайнена, Г. Терборна, считающих, что воспроизводство, преобразование и даже исчезновение систем является результатом структуральных и культурных следствий социального действия. Автор также рассматривает теорию частичной модернизации, суть которой заключается в признании различных вариантов соотношения модернизированных и традиционных элементов в процессе преобразований (Р. Бендикс, М. Леви, Д. Рюшемейер и др.).

Соискатель подчеркивает, что представление о политической динамике (в процессе перехода от традиционного типа общества к современному) эволюционировало в направлении усложнения взглядов исследователей относительно факторов и векторов, механизмов и субъектов, форм и темпов процессов преобразований. Однако теория модернизации в ее разных интерпретациях подвергалась и подвергается критике, основанной на том, что представители многообразных моделей рассматривают лишь отдельные аспекты политического развития, поэтому на имеющейся основе крайне трудно выделить общие закономерности, приемлемые для вариативного социокультурного контекста. Появление все большего числа специфичных моделей политического развития подталкивало исследователей к поиску новых категорий, объясняющих политическую динамику. Так, сложилось мнение, согласно которому трансформация рассматривается не столько в качестве одной из форм политической динамики, сколько как процесс, отражающий вариативность механизмов и результатов модернизации. Отождествление данных понятий не является целесообразным. Современные общества вынуждены переживать одновременно влияние экзогенных и эндогенных процессов, таких, как глобализация, модернизация и политическая трансформация. Безусловно, эти процессы глубоко взаимосвязаны, но различны по своим источникам, динамике, степени управляемости, масштабам институциональных и социокультурных изменений.

Изменение представлений относительно политических трансформационных процессов отражает многообразие теорий и подходов, рассматривающих институциональные, структурные и функциональные, субъектно-деятельностные аспекты данного явления. В наибольшей степени взаимосвязь институциональных и социокультурных составляющих трансформации политической системы прослеживается в неоинституциональном подходе, синтезирующем достижения институционального, системного, структурно-функционального, политико-бихевиорального и политико-культурного подходов. Понимая политический режим в качестве совокупности присущих данному политическому образованию институтов и акторов (с их нормами, ценностями, ресурсами), автор определяет политическую трансформацию как взаимообусловленные изменения политических институтов, ценностей, норм, моделей политического поведения. Политическая трансформация отражает способности политической системы адаптироваться к новым социальным требованиям, поддерживать рациональные традиционные структуры, создавать новые институты, обеспечивающие оптимизацию механизмов «обратной связи» между властью и гражданами.

Характер взаимосвязи между институциональными и социокультурными составляющими трансформационных процессов определяется сопряженностью направленности, динамики и результативности многоуровневых внутри- и внесистемных изменений. По сути это коэволюционные процессы, отражающие взаимообусловленность институциональной, ценностно-нормативной и иных подсистем политической системы общества. Институциональные и социокультурные потоки преобразований изменяются не синхронно. Исходя из этого, «средовое» отставание значительно влияет на результативность институциональных перемен в силу того, что превалирующая неформальная ценностная система наполняет формальные установки и нормы иным, отличным от первоначально вкладываемого в них содержанием. Следовательно, складывающийся в трансформирующемся обществе новый институциональный рынок подвержен множественным институциональным искажениям. Необходимо учитывать, что трансформация политической системы, ее структурных компонентов, способов функционирования и легитимации - это нелинейные процессы. Они основаны не столько на сосуществовании старого и нового, сколько на формировании качественно иных структур и связей, возникновение и функционирование которых стало возможным благодаря развитию как политической системы, так и внешней среды.

Во втором параграфе «Демократический транзит и консолидация общества: анализ базовых моделей» рассматриваются особенности «третьей волны» демократизации, определяются предпосылки и формы демократического перехода, характеризуются условия и варианты демократической консолидации.

Общность и масштаб тенденций развития различных государств, переживающих процесс перехода от недемократического типа режима к построению демократии, анализируются в рамках одного из направлений политической науки, получившего название «транзитология». Данное направление рассматривает политическую трансформацию как составную часть транзита, представляющего собой главным образом качественное изменение институциональных и социокультурных механизмов функционирования политической системы. Среди дифференцированных по предпосылкам, условиям и темпам волн демократизации особый интерес современных транзитологов привлекает начавшаяся в Португалии 1974 г. «третья волна», включающая в себя посткоммунистические транзиты (во второй половине 90-х гг. ХХ в. количество демократических государств фактически удвоилось и стало составлять более 60 %). Но не только и не столько масштабы и интенсивность распространения демократии отличают «третью волну» от предшествующих. В связи с этим отмечают следующие характеристики этого процесса: во-первых, специфичность результатов демократических транзитов «третьей волны», при которых нередко продолжающиеся внутрисистемные реформы ограничены рамками недемократических режимов; во-вторых, рост электоральной демократии при застое в развитии либеральной демократии, что указывает на все более поверхностный характер демократизации на исходе «третьей волны»; в-третьих, еще большая дифференцированность вариантов перехода; в-четвертых, деструктуризация демократии, выражающаяся в изменениях политической инфраструктуры и конфигурации политических акторов.

Исследуя факторы демократических транзитов, диссертант указывает на то, что попытки выявить корреляции между социально-экономическими, социокультурными основаниями и вероятностью установления и стабилизации демократических режимов предпринимались исследователями неоднократно. Результатом их изысканий стало выделение ряда структурных предпосылок демократизации: обретение национального единства и соответствующей идентичности (Д. Растоу); достижение относительно высокого уровня экономического развития (С. Липсет, С. Хантингтон); распространение культурных норм и ценностей, предполагающих признание демократических принципов, доверие к ключевым политическим институтам, межличностное доверие, чувство гражданственности и т.д. (Г. Алмонд, С. Верба, Р. Инглехарт); наличие эффективного государства и действенного властного аппарата (Х. Линц, А. Степан).

По мнению автора, развитие в рамках транзитологии структурного подхода дополнило понимание демократических переходов положением о многообразии и специфичности, неповторимости комбинаций объективных факторов, влияющих на интенсивность, глубину, результативность данного процесса. В ходе эволюции данного подхода, во-первых, существенно расширился перечень факторов, создающих благоприятные/неблагоприятные условия для осуществления демократического перехода; во-вторых, представители данного подхода постепенно отказались от жесткой регламентации обязательного набора факторов; в-третьих, они пришли к пониманию того, что один и тот же комплекс факторов в разных моделях оказывает различное по характеру влияние на транзит; в-четвертых, сложилась точка зрения, согласно которой характер влияния различных факторов дифференцируется в зависимости от этапа перехода; в-пятых, усложнились представления о влиянии глобализации и значении международного контекста.

В отличие от структурного подхода, акцентирующего внимание на объективных факторах, в той или иной степени определяющих результативность демократического транзита, представители процедурного подхода (Г. О’Доннелл, Т. Карл, Х. Линц, А. Степан, Ф. Шмиттер и др.) рассматривают, прежде всего, деятельность политических акторов, осуществляющих преобразования и выбирающих организационные формы и институты нового политического устройства. Анализируя формы демократического транзита, предложенные преимущественно сторонниками процедурного подхода, диссертант подчеркивает, что от модели демократического транзита зависят глубина, характер, последствия модификации политической системы общества. Наименее благоприятными для становления демократических институтов, усвоения демократических ценностей и норм представляются политическая трансформация, инициированная элитой (по С. Хантингтону), революционный и навязанный переходы (по Ф. Шмиттеру). В отличие от замещения (трансрасстановки) или пактированного перехода, направленных на достижение определенного консенсуса между соперничающими сторонами, «навязанная» демократизация не только не снижает общественную напряженность, но и продуцирует обострение конфликтов в будущем (в условиях нарастающей депривации).

Несмотря на то, что процедурный подход внутренне дифференцирован, в ходе его эволюции было сформировано представление о необходимости разноуровневого анализа субъектов переходного процесса. С этим связаны дискуссии относительно приоритетности деятельности акторов макро-, мезо- и микроуровней, результатом которых является признание значимости не только конкуренции элит, но и развития институциональной структуры государства и гражданского общества. Существенным достоинством этого подхода выступает разработка форм демократического перехода, построенных в зависимости от конкретного сочетания таких критериев, как характер массовой мобилизации, модель взаимодействия элит и контрэлит, уровень демократичности результата преобразований и ряда других. Процедурный и структурный подходы к анализу демократических транзитов дополняют друг друга не только потому, что рассматривают различные стороны одного и того же явления, но и в силу того, что методологические принципы неоинституционализма позволяют синтезировать их базовые положения. Это подтверждается пониманием консолидации демократии как процесса, соединяющего институциональные, ценностные и поведенческие трансформации.

В политической науке сформулировано существенное количество разнообразных определений термина «демократическая консолидация». При этом автор выделяет две основные тенденции, выражающиеся, с одной стороны, в сужении содержания данного понятия (демократическая консолидация как состояние устойчивости и длительности существования демократического режима) а с другой, в его расширительном толковании (предполагающем комплекс структурных и процедурных изменений). Понимание консолидации в узком смысле сталкивается с позицией, согласно которой этот процесс не сводим к длительности, стабильности или выживанию демократии. В свою очередь, расширенное понимание демократической консолидации, по замечанию А. Шедлера, привело к тому, что в этот процесс стали включаться такие разные пункты, как «массовая легитимизация режима, распространение демократических ценностей, нейтрализация антисистемных акторов, обеспечение верховенства гражданских лиц над военными, устранение авторитарных анклавов, партийное строительство, организация функциональных интересов, стабилизация электоральных правил, рутинизация политики, децентрализация государственной власти, введение механизмов прямой демократии, судебная реформа, облегчение положения бедных и экономическая стабилизация»[1].

Представления о критериях консолидированной демократии, сложившиеся в разных подходах, существенно дифференцированы. Наряду с показателями глубины трансформационного процесса (устойчивость и необратимость изменений) и отдельными элементами демократического механизма (конкурентность и стабильность электоральных процедур), также выделяются такие признаки, как эффективное и ответственное государственное управление, сбалансированный институциональный дизайн, формирующий необходимые условия для развития демократической системы управления. Институциональное закрепление демократии предполагает интенсификацию ресоциализации граждан, таким образом, консолидация выражается во взаимной адаптации политической системы и социокультурной среды. Консолидация становится возможной благодаря тому, что большинство членов общества принимают демократические нормы, правила, процедуры как наиболее легитимные и эффективные, доступные и выгодные. Следовательно, демократическая консолидация нуждается в анализе не только с институциональных, но и с социокультурных позиций.

Для результативного демократического перехода недостаточно создания демократических институтов, так как устойчивая демократия основывается на формировании гражданской культуры и наращивании социального капитала в обществе. Институциональные и социокультурные составляющие трансформационного процесса как бы взаимно поддерживают друг друга. Поэтому достижение уровня консолидированной демократии измеряется не столько с помощью таких параметров, как длительность существования, устойчивость институтов, их воспроизводство в условиях кризиса, сколько взаимозависимыми изменениями институциональных, ценностно-нормативных и поведенческих компонентов трансформационного процесса. Таким образом, именно позитивный консенсус, или функционально-целевое согласие, является одним из важнейших условий формирования и укрепления демократии.

Во второй главе «Становление и функционирование демократических институтов в условиях трансформации политической системы современной России» анализируются темпоральные, институциональные, социоструктурные и социокультурные особенности демократических переходов на посткоммунистическом пространстве.

В первом параграфе «Специфика посткоммунистического перехода к демократии» изучаются политические, социально-экономические и духовно-культурные преобразования, оказавшие влияние на форму, динамику, результативность демократического перехода в постсоветской России.

Посткоммунистические трансформации не в полной мере вписываются в классические модели демократических переходов, сложившиеся в политической науке, так как они имеют иную стадиальность, отличаются специфичной иерархией процедурных и структурных факторов, носят смешанный характер форм транзита, реализуют одновременные преобразования в различных сферах, сохраняют значимость властных номенклатур, стимулируют появление сложносоставных конфликтов. Кроме того, посткоммунистические трансформации характеризуются специфичными субъектно-деятельностными основаниями, к которым можно отнести дефицит демократических акторов, недостаточное развитие социального и политического капиталов в обществе, рассогласование приоритетов и ценностных ориентаций элитных и массовых групп. Отличительные признаки посткоммунистического развития, прежде всего, отражают несоответствие между формируемой институциональной структурой и ценностями, нормами, стратегиями элитных и массовых групп. Именно посткоммунистические транзиты подтверждают возможности осуществления демократического перехода, результатом которого выступает институциональная или режимная консолидация, существенным образом отличающаяся от консолидации либеральной демократии. Режимная консолидация является своего рода реакцией на тенденции десуверенизации, возникновения многосоставных конфликтов, неопределенности результатов перехода.

Периодизация российского демократического транзита включает в себя несколько основных этапов, содержание которых отражает различные попытки политической элиты сформировать условия, необходимые для режимной или институциональной стабилизации, в определенной мере гарантирующей невозможность возвращения к прежней системе управления.

Первый этап (1985 – 1991 гг.), в соответствии с парадигмой транзитологии, был связан с существенной дифференциацией правящей элиты, вызванной, прежде всего, структурным кризисом, выражавшимся в разрыве между уровнем требований, предъявляемых к системе, и недостатком ресурсов для их удовлетворения. На этом этапе, по мнению диссертанта, подготовительная фаза транзита в России (согласно модели Д. Растоу) состоялась частично, так как, с одной стороны, предварительная «либерализация», связанная с большей открытостью политической системы в период перестройки, привела к поляризации политических интересов, но, с другой стороны, обозначенные процессы протекали вне контекста национального единства и согласительных практик во взаимоотношениях оппонирующих сил. Анализируя данную проблему, А.И. Соловьев указал на то, что не была создана ценностная основа, опираясь на которую в классических моделях демократического транзита происходила модификация позиций элит, традиционно присутствующих на политическом рынке и нетрадиционных, появившихся в связи с новыми запросами населения[2].

Второй этап (1992 – 1993 гг.) характеризовался обострением противоборства вокруг взаимосвязанных проблем распределения власти и определения модели политической системы. При этом разрушение авторитарной бюрократической политической системы (по классификации Д.И. Энтера и Ф.Э. Эндрейна) не способствовало созданию системы согласительного типа. Несмотря на определенные характеристики, свойственные этапу либерализации (модели Г. О’Доннелла, Ф. Шмиттера, А. Пшеворского), предполагающему институционализацию ряда прав и свобод, на этом этапе посткоммунистической трансформации в России закрепление и стабилизация демократических норм и процедур были вторичны по отношению к задачам сохранения контроля над властью/собственностью и недопущения реставрации. Высокая степень конфронтации элитных групп, недостаточное развитие структур гражданского общества, форсированный темп преобразований, внесистемный характер оппозиции создавали неблагоприятный климат для переговоров и пактирования.

Третий этап (1994 – 2000 гг.) был сопряжен с дальнейшим формированием новой институциональной структуры, параметры которой, равно как и содержание политического процесса, определяли дисбаланс в соотношении нарастающих требований и снижающейся поддержки по отношению к политической системе. Тенденции конфронтации, сложившиеся на предшествующих этапах, сохранили свою актуальность, но теперь противоборство разворачивалось между сторонниками сохранения и продолжения демократических реформ и оппозицией. Вопреки распространенным транзитологическим моделям, предполагающим наступление этапа консолидации демократии после «выборов разочарования» (1995 г.), в России рассматриваемого периода наблюдалась скорее консолидация правящей группы, которая стала возможной в силу массовой социальной мобилизации. Закрытый для включения в политику новых социальных групп режим дестабилизировал функционирование политической системы и формировал механизмы саморазрушения.

Четвертый этап (2001 – 2007 гг.) условно можно назвать этапом режимной консолидации. В соответствии с транзитологическими моделями смена политического режима на согласительных принципах должна была способствовать достижению позитивного многоуровневого консенсуса в обществе. Однако, анализируя итоги избирательных циклов 1999 - 2000 гг., 2007 – 2008 гг., диссертант указывает на наличие скорее «навязанного консенсуса» элит, основанием которого является такой базовый признак нового политического режима, как моноцентризм (наличие доминирующего актора, достижению целей которого не способны препятствовать все другие акторы, вместе взятые). Вместе с тем автор обращает внимание на то, что хотя результаты «навязанного консенсуса» российских элит оказались далеки от демократической консолидации, значение демократических институтов вообще и выборов в частности не ставится под сомнение никем из политических акторов. Обеспечение территориальной целостности, единства правового пространства и системного качества исполнительной власти – становятся приоритетными задачами данного этапа политического развития. В отличие от прежнего режима, опиравшегося на «негласное соглашение» с крупным бизнесом и рядом глав регионов (на этой основе утратившего свою самостоятельность и жизнеспособность), новый режим ограничил давление олигархических и региональных элит на систему.

Во втором параграфе «Институциональная модель политической системы общества: структурные и функциональные характеристики» приводятся результаты исследования, отражающие структурные и функциональные особенности, традиционных и инновационных составляющих институциональной модели, сформировавшейся в России в ходе демократического транзита и последовавших за ним трансформационных процессов.

Формирование устойчивой системы норм и процедур, обеспечивающих и регулирующих взаимодействия между властью и обществом, различными политическими акторами образует институциональную составляющую трансформационного процесса в современной России. Отталкиваясь от неоинституционалистской трактовки политического института, автор исходит из того, что в понимании институциональной трансформации важен не столько анализ всех элементов институциональной структуры, сколько характер, функциональность, системность взаимосвязей между ними. При этом адаптивность и эффективность взаимодействия политической системы со средой зависит от ее способности к конвергенции формальных и неформальных институтов. В связи с этим представляется обоснованным мнение о том, что для исследования происходящих в России процессов перспективно использование понятия «институциональная модель общества», обозначающего совокупность базовых институтов, то есть систему основополагающих, внутренне взаимосвязанных и взаимообусловленных правил игры, составляющих остов, скелет всей институциональной структуры того или иного общества[3].

Институциональная структура политической системы современной России воспроизводит основные черты традиционной институциональной модели, определяющей характер, функциональность, системность взаимосвязей между различными политическими институтами и обществом. Режимная консолидация, достигнутая в ходе посткоммунистического транзита, становление режима плебисцитарной демократии, сочетающейся с сильной исполнительной властью, стали возможными благодаря сохранению таких специфических характеристик институционального развития, как мобилизационный стиль функционирования, осуществление легитимации за рамками общества, преобладание неформальных институтов над формальными структурами и практиками, харизматическое лидерство, синкретизм власти, низкий уровень политической субъектности граждан.

Основная проблема функционирования режима плебисцитарной демократии заключается в обеспечении воспроизводства основных параметров политической системы в условиях нового электорального цикла. Для предотвращения фрагментации режима в будущем реализованы институциональные изменения, направленные на усиление спецификации полномочий между различными ветвями и уровнями власти, партизацию политической системы, ее высвобождение от внесистемной оппозиции. В связи с этим укрепление позиций партии власти, с одной стороны, отражает особенности электоральных предпочтений и неструктурированность оппозиции; с другой стороны, «партия власти» образует механизм обеспечения консолидации элит, снижает нестабильность в отношениях правительства и парламента. В условиях суперпрезидентской республики и «навязанного консенсуса» элит институты президентства и «партии власти» могут рассматриваться как взаимоподдерживающие элементы институциональной структуры.

Сформировавшаяся в постсоветской России институциональная структура сопряжена с неразвитостью институтов гражданского общества, которые традиционно занимают доминирующее положение в политической инфраструктуре демократического общества. На протяжении посткоммунистического транзита политические партии и общественные объединения по таким критериям, как уровень и характер влияния, степень доверия и поддержки со стороны общества, занимают самые низкие позиции в иерархии институтов социально-политического представительства. В противовес этому с разной интенсивностью растет уровень поддержки структур, направленных на обеспечение порядка и контроля (силовые структуры, судебная система и т.д.), что соответствует запросам большинства населения. Среди институтов-посредников значительной поддержкой граждан пользуются СМИ, но не в качестве независимой от государства структуры, осуществляющей общественный контроль, а скорее как реальный центр влияния (причем не всегда позитивного), оказывающий воздействие на процессы, происходящие в обществе.

В условиях дефицита результативных посредников между властью и обществом создаются параконституционные институты, основное место среди которых принадлежит Общественной Палате РФ. Параконституционные институты в определенной мере компенсируют низкий уровень вовлеченности граждан в политический процесс, формируют дополнительные механизмы легитимации власти и консолидации общества. Эффективность деятельности Общественных Палат федерального и регионального уровней как института общественного контроля в системе социально-политического представительства обусловлена влиянием комплекса факторов институционального, нормативного и социокультурного характера. Если на начальном этапе становления Общественных Палат доминирующая роль принадлежала первым двум группам факторов, так как существенно возросла роль государства в формировании и развитии гражданского общества, то в условиях дефицита самоорганизации российского социума будущее данных институтов в большей степени зависит от влияния социокультурных факторов.

Низкий уровень легитимности политического режима, недоверие к его институтам в определенной мере уравновешиваются популярностью политического лидера страны. Сложившаяся ситуация противоречит общеевропейским тенденциям и является отражением господства в массовом сознании образа синкретичной власти. Подобное восприятие политического пространства, с одной стороны, обеспечивает относительную стабильность политической системы, но, с другой, ограничивает развитие политической субъектности и политической инфраструктуры общества. Это означает, что интенсивные институциональные и социокультурные изменения в конце ХХ – начале ХХI вв. в меньшей степени затронули политическую составляющую массового сознания, в котором сохраняется приверженность к образцу моносубъектного государства. Вместе с тем низкий уровень легитимности государственных и муниципальных властей в современной России связан с несоответствием между сохранением моносубъектного положения властных структур и качеством выполняемых ими функций. Отмеченные условия серьезным образом лимитируют возможности преодоления ценностных конфликтов между элитными и массовыми группами, что существенно затрудняет завершение процессов демократизации и консолидации общества.

В третьей главе «Ценностная система общества в процессе политической трансформации РФ» изучаются теоретические основы и практика реализации в российском политическом процессе аксиологической трансформации, выступающей в качестве неотъемлемого компонента посткоммунистического транзита.

В первом параграфе «Ценностная система общества как фактор политической трансформации» решается проблема определения роли ценностной системы общества в трансформационном процессе.

С точки зрения автора, по мере завершения посткоммунистического перехода к демократии, складывания новой институциональной модели политической системы все большая роль в трансформационном процессе принадлежит социокультурным факторам, центральное место среди которых занимает ценностная система общества. В условиях трансформационного процесса коэволюционное развитие институциональной и аксиологической подсистем поддерживает реализацию основных функций политической системы общества (нормативной, регулятивной, социализационной, коммуникативной и др.) за счет ценностной верификации нового политического опыта, политических отношений, стратегий поведения политических акторов и т.п. Интегративные возможности политической системы, ее способность сбалансировать системообразующие и системоизменяющие процессы в определенной мере зависят от взаимообусловленности институциональных и ценностных изменений, предопределяющих основные параметры результативности политической трансформации (эффективность обратной связи, устойчивость и динамичность развития и т.д.).

Ценностная система общества - это не просто сумма ценностных иерархий индивидов, а структурная целостность, которую составляют надындивидуальные, статусно-ролевые (прежде всего политические, закрепленные в формальных нормах и обладающие инклюзивными свойствами) и персональные ценности, проявляющиеся, соответственно, на общественном, групповом и индивидуальном уровнях сознания. Опосредуя через представления о политической сфере интересы и потребности различных социальных групп, ценностная система общества не только воздействует на политический выбор, формы политического поведения, степень вовлеченности в политический процесс, уровень межгрупповой коммуникации, но и испытывает на себе влияние функционирования политической системы.

Существенные изменения в сложившейся ценностной системе происходят, как правило, в трансформационных условиях, поэтому всякие преобразования в обществе имеют свое ценностное измерение и, как следствие, нуждаются в ценностном анализе. Специфика, динамика, тенденции трансформации ценностной системы отражают особенности формирования новых политических институтов, очерчивая адаптационный и инновационно-реформаторский потенциал массовых и элитных групп. Процесс усвоения личностью базовых для конкретного общества ценностей основывается на комплексе сложных социокультурных механизмов (политическая социализация, формирование системы идентичностей, адаптация и др.), реализация которых зависит не только от функциональности политической системы, но и от степени развития политической инфраструктуры, играющей роль посредника в отношениях общества и власти и создающей конкурентную среду преобразований, в которой происходит столкновение различных политических акторов, отличающихся своими ценностно-нормативными стратегиями.

Неотъемлемым компонентом системной трансформации является процесс комплексных, многоуровневых изменений в представлениях индивидов, групп, слоев о приоритетных целях и способах развития общества (т.е. процесс аксиологической трансформации, влекущий за собой формирование новых качественных характеристик ценностной системы и связанных с ними моделей трансформационного поведения). При этом анализ аксиологической трансформации должен учитывать темпоральные и пространственные, структурные и функциональные особенности этого процесса. Основным механизмом реализации аксиологической трансформации выступает ценностный многосоставной конфликт, отражающий ситуацию неизбежных институциональных искажений, поиска новых норм, диссонанса традиционных и инновационных ориентаций.

Проблема ценностной оптимизации процессов, связанных с политической трансформацией, лежит в плоскости согласования ценностей инновационного порядка с ориентациями населения, заимствованными из предшествующих эпох. Уровень глубины ресоциализации, определяющий результативность политической трансформации, зависит во многом от преобладания в сознании индивидов, групп, общностей тех или иных компонентов ценностной системы, комбинаций их совмещения, складывающихся в процессе приобретения субъектами нового социально-политического опыта. И если изучение устойчивой составляющей ценностной системы общества позволяет ответить на вопрос, почему выбираются те или иные ценности (определить способ отбора), то исследование динамичной составляющей указывает, скорее, на конкретное содержание ценностного набора в данный исторический момент. Таким образом, дихотомию устойчивых и изменчивых компонентов ценностной системы можно рассматривать как одно из условий, обеспечивающих сочетание преемственности и динамичности в развитии политической системы общества.

Исследование политической трансформации с позиций ценностного подхода предполагает изучение особенностей основных этапов аксиологической трансформации (имеются в виду аксиологический кризис и переоценка ценностей). Признаками аксиологического кризиса являются: снижение уровня интеграции, стабильности и жизнеспособности политической системы; ценностная дифференциация и поляризация общества; ценностная дезориентация личности и атомизация общества. Преодоление этого состояния выражается в переоценке ценностей, признаками которой выступают: относительная когерентность ценностных систем элитообразующих и массовых групп; преобладание в обществе прогрессивных форм адаптации; усвоение инструментальных ценностей и моделей поведения, адекватных социально-экономическим и политическим условиям.

Итогом трансформации политического режима должны стать: новые организационные формы и типы политического взаимодействия, функционирующие политические институты, становление индивида как субъекта политики. Результатом же аксиологической трансформации выступает завершающее этап институционализации ценностное и функционально-целевое согласие (состояние, признак и процесс взаимодействия между находящимися в единстве социальными субъектами, имеющими общие потребности, интересы и цели, а также общие представления о способах их достижения). Функционально-целевое согласие выражается в усвоении новых норм и ценностей и осуществлении деятельности на их основе (ресоциализация); преобразовании институциональной среды на основе изменений в ценностном сознании (активная, прогрессивная, добровольная адаптация); относительном равновесии институциональных и социокультурных преобразований (достижение базового консенсуса в обществе по поводу целей и средств его развития).

Во втором параграфе «Устойчивые и динамичные компоненты ценностной системы трансформирующегося общества» характеризуются основные тенденции трансформации российского ценностно-нормативного комплекса и степень их воздействия на динамику, результативность и характер политической трансформации.

Институционализация и консолидация демократии предполагают достижение ценностного консенсуса, способствующего формированию у политических акторов стратегий поведения, направленных на воспроизводство и развитие политической системы демократического типа. Структурные и функциональные особенности изменения институциональной модели политической системы современной России находятся в коэволюционной взаимосвязи с состоянием ценностной системы общества. Режимная консолидация и навязанный консенсус элит, достигнутые в начале 2000-х гг., создали условия для стабилизации политического процесса. Однако дальнейшее продвижение российского общества по пути демократии будет зависеть от достижения ценностного и поведенческого уровней консолидации.

Анализ коэволюционного развития институциональной и социокультурной составляющих трансформации политической системы должен базироваться на исследовании взаимосвязанных изменений устойчивых и динамичных компонентов ценностной системы общества, отражающих противопоставленность в трансформационном процессе традиционного/инновационного, дифференцирующего/интегрирующего, базисного/комплементарного и т.д. Выраженная в комплексе ценностно-нормативных ориентаций ментальности, устойчивая составляющая ценностной системы общества не только предопределяет преобладающий тип политического сознания, но и лимитирует процессы, связанные с политической трансформацией. Проявляющиеся с разной интенсивностью в разные периоды времени доминирующие факторы (дуализм сознания и культуры, мобилизационный тип развития, патернализм и др.) синтезированы в традиции системоцентризма, которая детерминирует характер цивилизационного политического развития России. Их влияние не могло не сказаться на содержании ценностно-нормативной системы россиян, вбирающей в себя следующие ориентации: одноцентровую патерналистическую (государство - держава - империя); экзистенциональную (абсолют, идеал, смысл) и коммунитарную (общинность, соборность, справедливость). Унаследованные коллективным политическим сознанием граждан современной России, они не могут расцениваться как положительные или отрицательные - это историческая реальность, от которой зависит «мера возможностей» (пределы политической трансформации) общества.

На протяжении политических преобразований конца ХХ – начала ХХI вв. ценностная система россиян трансформировалась от режима максимальной функциональности (соответствия целям преобразований) через длительный период дисфункциональности и амбивалентности (делегитимации трансформационных процессов и структур) к стабилизации (выразившейся в частичном преодолении аморфности и диссонансности ценностной иерархии). Произошла инверсия доминантных процессов, характерных для состояния ценностной системы начала преобразований. Длительность протекания трансформационных этапов ценностных изменений, вероятно, варьируется в зависимости от особенностей регионов. Так, в коллективном сознании населения ряда регионов на сегодняшний день прослеживаются только некоторые элементы стабилизации структуры и динамики ценностей.

В целом в годы системной трансформации России четко обозначилась тенденция превалирования личностных установок над всеми другими. Подобное иерархическое распределение ценностей обусловлено тем, что большинство российских граждан не находят возможностей для реализации потребности в физической, экономической, правовой защищенности. В таких условиях политико-правовые принципы перемещаются на периферию ценностной иерархии, происходит деструкция ценностей, обобщающих основные принципы общественного устройства, и экстенсия (расширение) ценностей витального характера. Тенденция индивидуализации проявляется в атомизации, материализации и рационализации сознания. В ходе аксиологической трансформации ярко проявились такие черты индивидуализма, как обособление обыденных ценностей от политических, переориентация на проблемы повседневного значения. Однако индивидуализация ценностного пространства еще не означает завершение процессов, связанных с ценностным самоопределением населения России (индивидуализация имеет своим следствием ценностную дифференциацию и поляризацию). Идущие в стране трансформационные процессы проявляются не столько во внутреннем кризисе ценностных систем, сколько в сосуществовании групп населения с полярно различными ценностными системами (главными дифференцирующими факторами при этом выступают на уровне региона - возраст и социальный статус; на уровне федерации – возраст и место жительства).

Общие черты ценностной структуры массового сознания определяют меру возможностей общества, отражают степень удовлетворенности качеством жизни. Среди них можно выделить: устойчивость - ценностные системы россиян малодинамичны (на протяжении последних лет иерархия ценностей россиян почти не изменилась; актуализация базовых ценностей, заложенных на этапе ранней (первичной) социализации, как бы компенсирует нестабильность социальной среды); эклектичность и противоречивость - наличие когнитивного диссонанса (типа логической несогласованности и несогласованности с прошлым опытом; сосуществование современных и традиционных ориентаций).

В результате аксиологической трансформации российского общества сложилась фрагментированная модель ценностной системы, сочетающая в себе модернистские и традиционалистские, индивидуалистские и коллективистские ориентации. Их соотношение между собой варьируется в зависимости от конкретного периода времени и имеет региональную специфику. Неоднородная (неравномерная) ценностная трансформация привела к тому, что на общероссийском уровне в большей степени выражена тенденция либерализации ориентаций населения («либеральный» резерв и «традиционалистская» периферия). В то же время ценностное сознание жителей ряда регионов более консервативно («традиционный» резерв и «либеральная» периферия).

Процесс трансформации ценностей в современной России, в принципе, завершен. Вместе с тем достигнутое состояние стабильности представляет собой баланс неопределенностей и фрагментаций. Как в масштабах всей страны, так и на региональном уровне в массовом сознании проявляются и сохраняются ценностные конфликты между терминальными и инструментальными, либеральными и традиционными ориентациями, а также внутри либеральной группы ценностей, что свидетельствует о поверхностности модернизации ценностной системы. Не сопровождаемые утверждением установок на социальную активность и социальное взаимодействие индивидов, данные конфликты способствуют атомизации социального пространства.

В четвертой главе «Влияние политической ресоциализации граждан на трансформационный потенциал российского общества» в качестве показателей, определяющих трансформационный потенциал россиян, анализируются изменения в системе идентичностей, механизмах адаптации, характере отношений власти и общества.

В первом параграфе «Особенности процесса политической ресоциализации» раскрывается соотношение процессов ресоциализации и десоциализации в постсоветском обществе, их влияние на политическую и гражданскую активность россиян.

Политическая ресоциализация граждан в условиях системных трансформационных процессов в современной России сопряжена с изменениями в ценностной системе и структуре идентичностей, с формированием новых адаптационных стратегий в социально-экономической и политической сферах. По мнению автора, ресоциализация определяется рядом факторов (управляемость/контролируемость процесса; радикальность преобразований, инициирующих политические и аксиологические изменения; наличие социальной базы перемен и др.) и основывается на сложных взаимообусловленных социально-экономических (идентификация и адаптация) и политических (становление субъекта политического участия) механизмах, специфика функционирования которых существенно влияет на трансформацию структуры и динамики политической и ценностной систем общества.

Трансформация политической системы во многом зависит от состояния совокупности идейно-политических и иных идентичностей, сложившихся в обществе, так как без них невозможны сетевые обмены, которые формируют нормативные, символические, культурные стандарты и определяют степень гомогенности ценностных приоритетов, выступающей одним из важнейших условий институционализации и консолидации демократии. Стабильная система идентичностей обеспечивает единство политических институтов, соответствующего отношения к ним, необходимых моделей поведения, способствуя тем самым не просто переходу к институциональной легитимности (от популярности руководителей к доверию основным институтам), но и созданию условий для легитимации демократии как политического режима. Несформированность политических ориентаций, аморфность идейно-политической идентичности препятствуют развитию как гражданского общества, так и политической инфраструктуры, предопределяя дисфункциональность политических партий и других субъектов-посредников, осуществляющих коммуникацию между гражданином и государством.

Освоение личностью новых социально-экономических и политических ролей и статусов в ходе трансформации политической системы общества связано с рекомбинацией трансверсальных типов идентичности и поляризацией моделей адаптивного поведения (вынужденное, добровольное, прогрессивное, регрессивное, пассивное, активное, модернистское, традиционалистское). Идентичность выступает как динамичная структура, благодаря которой индивид может ориентироваться и адаптироваться в изменяющейся среде. В начале преобразований трансформирующееся российское общество столкнулось с проблемой кризиса идентичности, для которого характерны: диффузность ориентаций и солидарностей; деформация коллективных идентичностей; переоценка ценностей. На современном этапе развития России кризис идентичности постепенно преодолевается.

В целом изменение российской системы идентичности – процесс противоречивый, неравномерный и незавершенный. С одной стороны, значительно расширились жизненные возможности россиян, способствующие реализации потребностей в самоутверждении и самовыражении (высокая интенсивность идентичности с корпоративными, профессиональными, имущественными группами), с другой стороны, существенно понизился консолидационный потенциал общества (низкая интенсивность общенациональной, общегражданской идентичности). В первые годы XXI столетия наблюдается некоторая стабилизация структуры и динамики системы социально-политических идентичностей, благоприятствующая ресоциализации российских граждан. Однако параллельно с указанным процессом продолжается углубление имущественной дифференциации, идеологической и общегражданской дезинтеграции.

По мнению диссертанта, идейно-политическая идентичность значительно уступает семейно-родственному, профессиональному, этническому типам солидаризации и, скорее дифференцирует, а не интегрирует общество. Идейно-политическая идентичность остается размытой и эклектичной (доминируют гибридные типы ориентаций; прослеживается несформированность политических ориентаций). Имеют место непродуктивные варианты ассимиляции советских и традиционных ориентаций с новыми – либеральными, западными. В массовом сознании россиян сосуществуют терминальная ориентация на западный уровень потребления (качество жизни) и стремление достигнуть его, используя традиционный инструментарий (апеллирование к государству).

Успешность институциональных изменений также связана с доминирующими в обществе стратегиями социальной и политической адаптации. Удовлетворение базовых социально-экономических потребностей, наличие возможностей для реализации преимуществ нового статуса являются факторами легитимации политических институтов, снижения поляризации и дезинтеграции общества, взаимодействия массовых и элитных групп на основе партнерства, а не патернализма. Следовательно, создание условий для более широкого распространения прогрессивных моделей адаптации поддерживает стабильное функционирование политической системы общества.

Под влиянием трансформационных процессов в современной России сформировались группы с противоположными ориентациями, направленными на «избегание» (для этой стратегии характерны высокая интенсивность идентичности с первичными референтными группами, которая компенсирует общую нестабильность, а также установка на приспособление к среде, заданным рамкам развития) и «достижение» (представители данной группы солидаризируются с преуспевающими деятельными группами и нацелены на освоение и активное преобразование условий жизнедеятельности). Социоструктурный анализ стратегий адаптации, распространенных в российском обществе, свидетельствует о доминировании вынужденных типов над добровольными, регрессивных над прогрессивными, пассивных над активными, традиционалистских над модернистскими. Среди факторов, определяющих успешность адаптации, можно выделить: возраст, образование, место жительства, занятость в государственном/негосударственном секторе экономики, модернистскую/традиционалистскую систему ценностей. Вместе с тем сочетание противоречивых ориентаций и разнообразие идентичностей в массовом сознании в определенной мере повышают адаптивность общества, оставляя потенциальные возможности для реализации как активных, так и пассивных стратегий поведения.

Результаты адаптации в условиях преимущественно мобилизационного развития общества являются крайне противоречивыми. Возросшая индивидуализация сознания (ориентация на собственные трудовые и психологические ресурсы) сочетается с сохранением патерналистских настроений, потребностей в социальной опеке. В решении личных проблем россияне ориентированы на самостоятельную деятельность, тогда как решение общезначимых социальных вопросов возлагается на властные структуры различных уровней. При этом уровень патернализма повышается в ситуации, когда общество соглашается с определенным уровнем социального патронажа государства, структур, лиц, его представляющих (о чем свидетельствует зависимость величины индекса терпения от избирательного процесса). В целом можно указать на сосуществование в массовом сознании противоречивых тенденций: индивидуализма (негативного толка) и коммунитарной ориентированности; патернализма и освобождения от государственной опеки.

На наш взгляд, преимущественно вынужденный характер адаптации значительной части россиян, неорганичная («сверху») модернизация массового сознания, социокультурный шок, ставший результатом радикальных преобразований во всех сферах жизнедеятельности, существенно ограничивают потенциал ресоциализации и консолидации общества. Частичная стабилизация системы идентичности и расширение группы со средним уровнем доходов – это только одно из условий объединения и солидаризации общества для достижения общих целей, которому противостоит проблема дистанцированности значительной части населения от совместного решения общественных задач. Указанное обстоятельство свидетельствует, во-первых, о сохранении рассогласования в ценностных ориентациях массовых и элитных групп, во-вторых, о сложности реализации естественного воспроизводства политических норм и институтов, которое не обеспечивается соответствием институциональной и культурной подсистем политической системы общества. Следовательно, кризисное развитие, дестабилизация обстановки, новый электоральный цикл могут привести к фрагментации сложившегося политического режима. Вероятность осуществления данного сценария в значительной мере будет зависеть от качества субъектов политического участия, их готовности отказаться от тех или иных демократических правил, уровня протестного потенциала и других показателей.

Во втором параграфе «Развитие субъектов политического участия как показатель изменения трансформационного потенциала общества» характеризуются основные уровни (вербально-эмоциональный и инструментальный) и формы (электоральные и неэлекторальные, конвенциональные и неконвенциональные) политической активности россиян.

Политическая трансформация связана с развитием трансформационной активности разных слоев, групп и индивидов. При этом каждый сегмент общества обладает собственным порогом восприимчивости к инновационной институциональной и социокультурной среде. Однако если институциональные и социокультурные изменения являются разнонаправленными, то в обществе создаются предпосылки для развертывания кризиса, сущность которого заключается в коммуникативном разрыве между властью и гражданами. Чем больше вектор отклонения институционального и социокультурного потоков преобразований друг от друга, тем меньше инновационно-реформаторский ресурс элит (способность эффективно реализовывать преобразования, опираясь на поддержку большинства населения) и адаптационный потенциал общества (готовность принять политические нововведения и действовать в их условиях).

Развитие политической системы демократического типа, как и укоренение демократических институтов, невозможно без опоры на деятельность структур гражданского общества, обеспечивающих самоорганизацию и интеграцию дифференцированных элементов социума. В связи с этим институционализация и консолидация демократии нуждаются в трансформационной активности не столько элитных, сколько массовых групп. Для того чтобы их деятельность способствовала воспроизводству сложившегося политического порядка, она должна базироваться на развитии политической культуры участия, вырабатывающей установки на активное конвенциональное включение индивида в политический процесс на основе усвоения знаний о политической системе, реализации опыта политического поведения, вовлеченности в систему социально-политического представительства.

Неотъемлемым компонентом трансформации политической системы общества является процесс формирования политической культуры участия. Активные, автономные, конвенциональные формы политического участия должны способствовать институционализации, легитимации и стабилизации демократического режима. Формирование гражданской позиции, развитие установок рационального выбора делают возможным сохранение демократической направленности преобразований при смене властных группировок. Демократическое государство станет самоподдерживающимся, а демократические институты приобретут инерционные качества при условии, что основные властные акторы и большинство политических субъектов в своих поведенческих стратегиях будут опираться на законодательно закрепленные, одобряемые и неизменные нормы, регулирующие взаимодействие в политической сфере.

В сознании российских граждан наблюдается взаимообусловленность вербально-эмоционального и инструментального уровней политического участия. Для вербально-эмоционального уровня характерны следующие черты: низкие статусные позиции политики в иерархии ценностей и самоустранение личности из политической сферы жизнедеятельности общества; недостаточная информированность граждан о деятельности субъектов институционального и инфраструктурного уровней политической жизни; инерция неподконтрольности и обособленности власти. К признакам инструментального уровня политического участия россиян относятся: снижение электоральной активности; доминирование электоральных форм политического участия над неэлекторальными; несоответствие между уровнем социального недовольства и потенциалом протестной активности; диффузность «тихих» форм политического протеста.

Реальный уровень востребованности различных каналов политического участия (местное самоуправление, социальное партнерство, профсоюзы и т. п.) отражает неготовность значительной части граждан России к систематической работе с властью в рамках имеющихся организационных форм, о чем свидетельствуют: исключенность из процесса строительства партий картельного типа; недоверие к общественным организациям; слабость легальной системы презентации организованных интересов и др. К позитивным сторонам рассматриваемого процесса можно отнести рост числа субъектов, выполняющих роль посредников в отношениях между обществом и государством (в большей степени за счет негосударственного сектора). Но нарастающий плюрализм общественных организаций не сопровождается усилением участнических оснований политической трансформации.

Социально-инновационный потенциал трансформирующегося общества сопряжен с рядом характеристик политического участия средних слоев. Именно для них в большей мере характерен разрыв между вербально-эмоциональным и инструментальным уровнями политического участия. Инновационные ориентации и модели поведения средние слои демонстрируют, скорее, в экономической, а не в политической сфере. Пренебрежение к коллективным и легальным формам отстаивания интересов минимизирует влияние средних слоев на властные структуры и снижает качество демократии в России.

Как уже отмечалось, посткоммунистическая трансформация политической системы в России, во-первых, сформировала ограниченные условия для достижения консенсуса между конкурирующими участниками политического процесса, во-вторых, закрепила мобилизационный характер взаимодействия между элитными и массовыми группами. Вероятно, поэтому демократия не воспринимается массовым сознанием как механизм повседневной практики согласования интересов гражданского общества и властных структур. Последняя из указанных особенностей становления субъектов политического участия не только затрудняет достижение поведенческого уровня консолидации демократии, но и ставит стабильность политической системы в зависимость от качества электорального процесса.

Для современного российского общества характерно дифференцированное восприятие ценностей демократии представителями различных поколений. В большей степени ценности участия значимы для молодежи; для представителей среднего возраста характерно признание ценностей, идеализирующих демократию; старшее поколение ориентировано на ценности, связанные с реализацией дефицитов советского периода («свободные выборы», «избрание Президента непосредственно народом», «свободное членство в партиях»). Следовательно, перспективы российской демократии находятся в сфере социально-инновационной деятельности молодого поколения современной России.

Несмотря на то, что демократические ценности занимают не самые высокие статусные позиции в ценностной системе, российское общество располагает ценностно-понятийным ядром, содержание которого эквивалентно желаемому образу демократии. Анализ семантического пространства восприятия российскими гражданами демократии позволяет говорить о существовании множества ее смысловых значений в массовом сознании общества. Они прослеживаются во взглядах на дихотомию ценностей: свободы и порядка, свободы и равенства, свободы и справедливости и др. Внешняя (наблюдательная) позиция индивидов и их групп по отношению к процессу демократизации в стране определяет относительно низкую оценку населением его перспектив. Господство этой позиции объясняется наличием тенденции десоциализации (отчуждение большинства россиян от ценностей политической системы).

Исходя из этого, автор предполагает, что режимная консолидация в современной России не приобретает иного качественного состояния в силу того, что не только не имеет ценностного фундамента (базовый функционально-целевой консенсус не достигнут), но и лишена поведенческих оснований (уровень политической субъектности масс не соответствует потребностям созданной институциональной структуры). Состояние поведенческого уровня консолидации демократии в России свидетельствует о том, что в обществе продолжается поиск наиболее оптимальных для обеспечения жизнеспособности политической системы форм вовлеченности граждан в политический процесс, способов взаимодействия групп с разнонаправленными интересами, механизмов оказания общественного влияния на властные структуры. Исходя из этого, институциональное «достраивание» политической системы, ее постепенная «партизация» могут рассматриваться, как попытка правящей элиты скорректировать дефицит демократических акторов, снизить поляризованность ценностных ориентаций массовых и элитных групп, усилить интегративные возможности последних.

В пятой главе «Интегративные возможности политической элиты России в процессе политической трансформации» исследуется специфика консолидационного процесса, степень участия в нем различных сегментов элитной структуры постсоветской России для определения их интегративных возможностей.

В первом параграфе «Политические установки и ценностные приоритеты политической элиты» анализируются особенности ценностных ориентаций и политических установок партийных и административных элит федерального и регионального уровней; оценивается их соответствие ценностным приоритетам общества.

Диссертант отмечает, что результативность трансформационного процесса во многом зависит от качества политических элит, оказывающих целенаправленное и институционализированное воздействие на развитие социума. Деятельность элит образует содержание инновационно-реформаторского потенциала общества. При этом необходимо учитывать, что становление политической элиты в условиях демократического перехода сопряжено с проблемами внутренней (преодоление раскола в элитных группах) и внешней (снижение интегративных способностей по отношению к разобщенному обществу) деконсолидации.

Формирующееся в России институциональное пространство не может рассматриваться только в формально-правовом аспекте без учета доминирующей в нем субъективно-ценностной составляющей. Анализ функционирования политических элит с указанных позиций представляется особенно актуальным в условиях российского общества, характеризующегося доминированием подданнической субкультуры, что существенно ограничивает возможности внеэлитных слоев оказывать влияние на процесс принятия политических решений. К факторам, определяющим внутреннюю и внешнюю деконсолидацию политической элиты в Российской Федерации, автор относит, прежде всего, сохранение позиций «советской» номенклатуры и управляемость конкурентной среды.

Проблема ценностной консолидации российского общества напрямую связана с тенденцией деидеологизации политических элит (внутриэлитное размежевание выражается в противостоянии корпоративных структур, а не в конфликте идеологий или ценностей), продуцирующей дезинтеграцию и дезориентацию общества. Ценностная бессубъектность элит и индифферентное отношение населения к участию в политическом процессе в значительной мере препятствуют достижению базового ценностного консенсуса в обществе. Механизмом, с помощью которого обретается ценностная консолидация общества, является мобилизация, направленная на преодоление кризиса легитимности функционирующего политического режима. Достигнутая подобным образом солидаризация общества является временной, крайне неустойчивой и ослабевает по мере снижения актуальности события, используемого в качестве импульса политической мобилизации.

Становление региональных политических режимов в постсоветской России происходило на фоне строительства федерации, поэтому смена децентрализации в отношениях между субъектами федерации и федеральным центром институциональным оформлением принципов централизации государственной системы управления является базовым фактором, определившим специфику и динамику эволюции ценностных предпочтений региональных элит. Если в условиях децентрализации и деидеологизации региональные элиты в большей степени были ориентированы на «локальность» (повседневные интересы региона), то этап централизации повлек за собой формирование эффекта «атрибутивной лояльности» в отношении усиливающегося федерального центра. Выражением этого эффекта выступает выявленное в ходе исследования ценностных предпочтений региональной властной элиты несоответствие между готовностью поддержать реформы и несформированностью установки на их практическое воплощение.

Легитимность персонифицированного типа (поддержка режима в силу доверия к главе государства) является производной не только массового сознания, но и сознания элитных групп в регионах, о чем свидетельствует экстернальный локус контроля у значительной части ее представителей. При этом недостаточное развитие установки на личную ответственность за результат реформирования образует одно из оснований ценностной дифференциации и отторжения элитных и массовых групп в современном российском обществе. Ценностное размежевание, отсутствие обратной связи во взаимоотношениях власти и регионального сообщества детерминированы не только пассивностью населения, но и несформированностью у существенной доли представителей региональной элиты политических установок на взаимодействие с институтами гражданского общества.

В целом региональный срез исследования ценностных приоритетов властной элиты современной России демонстрирует то, что, несмотря на наличие постсоветского опыта и относительную дистанцированность от советских идеологем, по своему профессиональному становлению, ментальности, методам управленческой деятельности современная элита во многом схожа с прежней советской региональной элитой. Вместе с тем выраженность преемственности с советской системой ценностей существенно варьируется в различных субъектах федерации. На основе анализа когнитивных, нормативных, интерперсональных и стилистических политических установок региональных элит автором выделены «советский», «расколотый» и «переходный» типы ценностных систем.

Для «советского» типа ценностной системы свойственен относительно непротиворечивый комплекс ориентаций и установок, отражающий сохранение приоритетов советского периода развития. Ярко выраженная у представителей региональной элиты государственническая ориентация дополняется элементами патернализма, централизма, державности и экстернальным локусом социальной ответственности. Для «расколотого» типа ценностных систем характерны ценностные противоречия, что выражается в существенной ценностной дифференциации мнений представителей одной группы, смешанном характере их предпочтений. Отличительной особенностью «расколотого» типа является преимущественно интернальный локус социальной ответственности, который диссонирует с позитивной оценкой советского опыта оказания социальной помощи населению и с превалированием централизма и державничества в системе политических представлений. По сравнению с «расколотым» типом, где характер смешанности приоритетов определяется сосуществованием антагонистичных ценностных сегментов внутри системы, в «переходном» типе ценностных систем речь идет о совмещении рыночных и иных либеральных представлений с экстернальным локусом социальной ответственности. В наибольшей мере институциональная легитимность свойственна элитным группам, для которых характерна ценностная система «переходного» типа. Однако ни один из выделенных типов ценностных систем в полной мере не отвечает ценностным параметрам новой политической системы. Наличие существенных противоречий в ценностных ориентациях и установках представителей региональной элиты не только препятствует внутриэлитному консенсусу как по горизонтали (внутри элитной группы), так и по вертикали (между элитными группами федерального и регионального уровней), но и детерминирует ценностное размежевание элитных и массовых групп.

Во втором параграфе «Формирование предпосылок консолидации трансформирующегося общества как направление деятельности правящей элиты» показано влияние правящей элиты на формирование предпосылок консолидации трансформирующегося российского общества.

В связи с тем, что трансформация политической системы современного российского общества не вполне укладывается в теоретические рамки, заданные западной консолидологией, в отечественной политической науке продолжается поиск подходов к анализу консолидационных процессов на постсоветском пространстве. Дифференцированные позиции ученых относительно источников и уровней, характера и стадиальности консолидационных процессов в России объединяет понимание того, что обеспечивающая необратимость демократических преобразований консолидация демократии и структурирующих ее политических институтов формируется развитием ряда других процессов.

Использование совокупности различных подходов к исследованию факторов, форм, особенностей интеграционных процессов в условиях трансформации политической системы российского общества позволяет сделать вывод о том, что правящей элитой создаются институциональные предпосылки для обеспечения процесса консолидации общества, реализация которого сопряжена с рядом противоречивых тенденций. Так, режимная консолидация, стабилизировавшая функционирование политической системы, обеспечивается такими механизмами, как высокий уровень легитимации главы государства и централизация федерации; основанием внутриэлитной консолидации в субъектах федерации является сплочение вокруг главы местной исполнительной власти, а не приверженность политических акторов к демократическим нормам; в процессе партийной консолидации сочетаются как дефрагментация, так и навязанный консенсус.

Диссертант указывает на то, что вытеснение антисистемной оппозиции на периферию политической системы привело к формированию второй «партии власти», занимающий в политическом спектре левоцентристскую позицию. Вместе с тем обращает на себя внимание тот факт, что две идеологически дифференцированные партии («Единая Россия» и «Справедливая Россия»), претендующие в своей деятельности на системообразующий статус, опираются на один и тот же ресурс – высокий уровень лояльности населения по отношению к национальному лидеру.

По мнению автора, эволюция ценностных приоритетов, обозначенных в Посланиях Президента РФ к Федеральному Собранию РФ, включала в себя несколько этапов: «воспроизведения» (воспроизводились многие социокультурные нормы, заложенные прежней системой власти) - «стабилизации» (новый режим стабилизировался на идеологических основаниях, выработанных прежней политической системой) - «корректирования» (изменение структуры и приоритетов в ценностных ориентациях). Главная особенность программных документов В.В. Путина заключается в доминировании стилистических установок над интерперсональными (у него не возникает потребность позиционировать себя относительно «других» участников политической борьбы). Следовательно, исследуемый документ может претендовать на внутреннюю консолидацию только тех элементов элиты, которые в качестве основы для своей идентификации избрали ориентацию на действующего президента (в настоящее время председателя Правительства РФ).

Позитивным является тот факт, что по сравнению с предыдущим периодом развития страны программные заявления В. Путина отличаются большей опорой на традиционные для российского массового сознания идеи и направленностью на артикуляцию инструментальной составляющей данного политического документа. Вместе с тем основной тенденцией, отражающей суть изменений ценностных предпочтений в Посланиях, выступает увеличение значимости социальных, силовых и витальных компонентов за счет сокращения модернизационных составляющих. Исходя из этого, можно определить, что политическая система воспроизводит своего рода полицеизм, предлагая приемлемые для большинства россиян терминальные ценности, воплощение которых возлагается преимущественно на государственные структуры.

Использование метода структурно-логической типологизации подтверждает вывод автора о том, что на современном этапе доминирующие в массовом сознании ценности все более сопряжены с категориями, которыми оперирует современная политическая правящая элита. Следовательно, анализ ценностного аспекта демократической консолидации демонстрирует сочетание «навязанного консенсуса» элит, с одной стороны, и достижение ценностной стабилизации массового сознания - с другой. Несмотря на то, что ценностные приоритеты правящей элиты, закрепленные в программных документах, все больше соответствуют запросам общества, массовые и элитные группы по-разному понимают одни и те же ценности. Кроме этого, сохраняется разрыв между вербальным и инструментальным уровнями политического поведения.

Исследование поведенческого уровня общественного консенсуса с помощью процедуры кластерного анализа позволило выделить три типа поведенческих стратегий, ни одна из которых не соответствует базовым параметрам демократической консолидации. Пассивно-иррациональный и пассивно-рациональный типы, свойственные для старшей и средней возрастных групп соответственно, демонстрируют отчужденность существенной доли населения от политического процесса. В поведении представителей молодого поколения проявляется так называемый эффект «стоячей волны», при котором либерализация сознания сочетается с пассивностью в общественно-политической сфере. Тем не менее, именно представители второго и третьего кластеров не готовы отказаться от таких завоеваний 90-х гг. ХХ в., как политический плюрализм и свобода слова. Следовательно, стабилизация ценностной системы (консолидация-адаптация) не сопровождается процессами социальной интеграции и формирования нормативного консенсуса, закрепляющими стратегии политического поведения, необходимые для реализации базовых демократических процедур.

Специфика, динамика и результативность политико-трансформационного процесса в определенной степени зависят от соотношения, характера взаимосвязи, интенсивности изменения институциональных и социокультурных составляющих. Можно выделить три основные модели коэволюции институциональных и социокультурных составляющих политической трансформации: симметричную, в которой функциональность политической системы обусловлена взаимозависимостью институциональной и ценностной подсистем, поддерживающих друг друга (характерна для устоявшихся демократий); асимметричную, реализующуюся в двух вариантах (получила распространение в условиях транзита «третьей волны» демократизации, а также неклассических модернизаций). В асимметричных моделях коэволюции, где институциональные и социокультурные изменения являются темпорально дифференцированными и содержательно разнонаправленными, в обществе создаются предпосылки для развертывания ряда кризисов (легитимности, реципрокности, идентичности, участия), продуцируемых отчуждением между властью и гражданами, конфликтом между формальными и неформальными институтами.

Транзитология как научное направление, изучающее межрежимные переходы, с одной стороны, базируется на представлениях о многофакторной природе, нелинейности развития, вариативности результатов демократических транзитов. Транзитологические подходы условно подразделяются на минималистские (транзит рассматривается как период институционализации формальных демократических структур) и максималистские (длительный стадиальный процесс, связанный с достижением процедурного, ценностного и поведенческого уровней консенсуса в обществе). Базовым механизмом, обеспечивающим воспроизводство демократического режима, выступает согласие большинства в обществе по поводу соответствующих норм, ценностей и форм поведения. «Новые» демократии, сформировавшиеся в конце ХХ столетия на посткоммунистическом пространстве, достигнув процедурного консенсуса, наибольшие затруднения испытывают с ценностными и поведенческими компонентами процесса консолидации.

Межрежимный переход в посткоммунистической России характеризуется рядом особенностей, определивших основные тенденции развития различных сфер жизнедеятельности общества. Специфичным было влияние международных факторов и внешнеполитические условия, в которых происходил переход к демократии. Распад государственности, изменение геополитического статуса, усиление внешнеэкономической зависимости во многом способствовали десуверенизации государства. Россия, как и многие страны Центрально-Восточной Европы, столкнулась с дилеммой - демократия или суверенитет. В отличие от устоявшихся (классических) моделей демократического развития, в которых суверенитет и демократия взаимообусловливают друг друга, транзиты «третьей волны» демократизации, как правило, демонстрируют пример внешней, а впоследствии и внутренней десуверенизации.

В посткоммунистической России строительство институциональной структуры демократического типа осуществлялось параллельно с формированием рыночной экономики, сопровождавшимся радикальным разгосударствлением и олигархиизацией, что, как следствие, привело к диспропорциональным результатам социально-экономического и политического развития в регионах. Резкое социальное расслоение, слабость и немногочисленность среднего класса, распространенность вынужденных и регрессивных моделей адаптации, общая социальная дезинтеграция стали своего рода издержками транзита, усугубившими социокультурные проблемы, традиционно связанные с переходностью. Институциональные преобразования во многом опередили трансформацию политической культуры российских граждан, что в ситуации кризиса идентичности, ценностных конфликтов, деидеологизации общества способствовало делегитимации нового демократического режима.

Еще в более специфичном варианте в посткоммунистической России протекали политические процессы, обусловленные межрежимным переходом. Во-первых, транзит осуществлялся в навязанной форме, поскольку возможности для достижения согласия между различными силами были достаточно ограниченными. Во-вторых, прежняя номенклатура длительный период времени сохраняла свое влияние, продуцируя партийную поляризацию, электоральную неустойчивость, обмен ресурсами между федеральным центром и регионами и другие проблемы, лимитирующие системность многоуровневой структуры власти. В-третьих, институциональное усложнение не соответствовало традиционным для российского политического процесса особенностям, таким, как персонифицированное восприятие власти, харизматический тип лидерства и легитимного господства, доминирование подданнической субкультуры и т.д., вызвавшим различные институциональные искажения.

Своеобразным результатом институциональных искажений является гибридный политический режим, сочетающий черты демократии и авторитаризма. Сформировавшийся на этапе высвобождения от ограничений позднего посттоталитарного периода политический режим изначально базировался на принципе гипертрофии исполнительной власти, масштаб полномочий которой в некоторой степени компенсировал неопределенность развития и внутреннюю десуверенизацию. В условиях, при которых сильная исполнительная власть не уравновешивается институтами социально-политического представительства, структурами гражданского общества, ее контрольные полномочия начинают распространяться на механизмы обеспечения преемственности власти и воспроизводства политической системы. Инклюзия исполнительной власти, с одной стороны, обеспечивает процедурный внутриэлитный консенсус (навязанного типа), с другой стороны, затрудняет достижение ценностного и поведенческого уровней консолидации.

Современная Россия находится только в начале пути к многоуровневой консолидации. Использование комплекса подходов к анализу данной проблемы позволяет сделать вывод о том, что правящей элитой создаются институциональные предпосылки для обеспечения процесса консолидации общества. С точки зрения поведенческого подхода, в России происходит складывание нормативного консенсуса особого типа, в котором процесс коммуникации между обществом и властью посредством политической мобилизации в большей степени подвержен влиянию ситуационных факторов. С позиций социологического подхода, режимная консолидация обеспечивается формированием вертикали власти (централизацией отношений федеральной и региональной властей), устойчивого политического большинства (посредством вытеснения антисистемных акторов), а консолидация общества - достижением этапа консолидации-адаптации, выражающейся в массовом осознании невозможности реставрации прежней политической системы. Элитистский подход рассматривает партийную консолидацию как результат использования правящими элитами определенных политических технологий, таких, как высокий уровень доверия к Президенту, функционирование партии власти, компромисс социальных и либеральных консерваторов, включенность в процессы «партизации» системы государственной бюрократии.

Вместе с тем консолидация демократии традиционно базируется на иных принципах – децентрализации, конкурентности, плюрализма, несоблюдение которых придает интеграционным процессам управляемый, контролируемый, бюрократический характер. Достигнутый в постсоветский период уровень консолидации, тем не менее, отражает особенности российского общества, которое не готово ни к ценностному, ни к поведенческому консенсусу по поводу демократии. Не соответствуют ему и качество элит, и степень функциональности политической инфраструктуры, и слабое развитие демократических институтов в целом. Режимная консолидация сегодня рассматривается действующей властью в качестве основной альтернативы угрозам внутренней и внешней десуверенизации, а также реставрации политического влияния радикально левых или радикально правых сил, деятельность которых может быть направлена на разрушение созданной политической системы. Однако основная проблема ее воспроизводства заключается в характере политического режима, актуальность которого для российского политического пространства в ближайшие десять лет подтверждается результатами электорального цикла 2007 – 2008 гг.

[1]Шедлер, А. Что представляет собой демократическая консолидация? [Электронный ресурс] / А. Шедлер. – Режим доступа: http://old.russ.ru/politics/meta/20001003_schedler-pr.html. - Загл. с экрана.

[2]См.: Соловьев, А.И. Специфика поведения российских элит в переходный период. Демократические переходы: варианты путей и неопределенность результатов (Круглый стол) [Текст] /А.И. Соловьев // Полис. – 1999. - № 3. – С. 40.

[3]Кирдина, С.Г. Институциональная модель политической системы России [Электронный ресурс] / С.Г. Кирдина. – Режим доступа: http://rds.yahoo.com. – Загл. с экрана.