Алексеев Н.Н.

ПРЕДМЕТ И МЕТОД НАУКИ О ГОСУДАРСТВЕ

Алексеев Н.Н. Очерки по общей теории государства. М., 1919. С. 1–7, 9– 10,21–22.

 

[...] Современные учебники государственного права обычно уделяют немало внимания вопросам методологическим. Юристов, публицистов и государственников не смущает мысль, что метод науки должен зависев от ее предмета и что всякая методология, стремящаяся опередить предмет, тем самым стоит под угрозой беспредметности. Поэтому они считают наиболее важным и плодотворным изучить сначала самый процесс познания и выяснить те постулаты и нормы, которые наш познающий ум ставит в качестве познавательных средств или орудий, служащих для познавательных целей. Эти цели и являются, по мнению современных методологов, определяющими моментами всякого научного исследования; различия методов зависят от того, какие цели ставит перед собой ученый, а вовсе не обусловлены различиями самих предметов. Предмет науки есть результат известной «обработки» действительности, известной ее стилизации, и сколько есть научных стилей, столько существует и предметов. Одна и та же «действительность» (например, Бетховенская соната) для естественно-научного рассмотрения является суммой механических движений, для эстетического – полным смысла и значения музыкальным произведением. Состав предмета зависит, следовательно, от того, с какими целями мы подходим к действительности и что мы от нее требуем. Методология в таком понимании и есть предварительная наука о целях познания или о тех принципах, которые не только предшествуют образованию предмета, но и впервые его оформляют и строят. Если современная наука о государстве находится в периоде кризиса, это происходит от недостаточной выясненности научных ее целей и заданий. Вывести науку из кризиса может только правильно поставленное изучение методологии. Возрождение всякой науки зависит от нахождения правильного [6] метода, если и не вполне нового, то, во всяком случае, обладающего особой и новой точностью.

Современные методологические искания в науке о государстве создались под преимущественным влиянием практической философии Канта. «Вообще – как говорит один известный государственник, большая часть юридических контроверз во всех областях науки о праве неизбежно проистекает оттого, что в юриспруденции до сей поры не было Канта, которому она была бы обязана созданием юридической способности суждения». Следуя заветам критической философии, современная методология не смущается предположением, что формы мысли нельзя изучить, не приступая к самому познанию предмета, как нельзя выучиться плавать, не входя в воду. Давно уже сказано, что «другие элементы могут быть исследуемы и изучаемы другим образом, кроме производства работы, для которой они предназначены, но что всякое исследование, касающееся знания, может быть совершено, только познавая, и что обратить свои изыскания на этот так называемый инструмент знания значит не что другое, как познавать». «Различные методы добычи огня и его гашения суть различные средства, направленные к достижению соответствующей определенной цели. Поставленная цель есть чувственно-воспринимаемое явление и средства суть также чувственно-воспринимаемые явления, которые возникают у ставящего цели человека, ибо он знает, что при посредстве их произойдет именно то, что ему желанно. Есть столько способов искать свое счастье, сколько представлений о счастливой жизни и о путях ее достижения. И кто хорошо не знает, что он хочет, тот не может знать, от каких условий зависит реализация его смутно предчувствуемых целей; его метод будет бессистемным блужданием ощупью». Но можно ли применить все эти рассуждения, когда дело идет не об огне, и не о воде, и не о человеческом счастье, а о целях познавательных; когда предмет познания не воспринимаем чувственно, когда предметом познания является само познание? Но допустим, что этой трудности не существует. Допустим, что нам удадое> ранее познания предмета познать те цели, которые ставит себе наука и которыми она руководствуется, – удалось определить средства познания или научные методы. Но, спрашивается, как нам удалось это отыскать? Очевидно, при помощи какого-то метода. Допустим, что мы открыли и этот метод; но перед нами опять возникает вопрос: какими же методами мы его открыли и т.д. Проблема таким образом становится бесконечной и тем изобличается нелепость ее постановки. Нельзя бесконечно спрашивать о методах нашего познания и о методах познания этих методов и т.д., нужно ясно понять, что предметность[7] лежит в самой природе нашего познания и что, следовательно, в основе своей каждое учение о методе есть уже некоторое учение о самом предмете. «Нельзя идти на поиски тогда, когда не знаешь, каков искомый предмет, – есть ли он камень или зверь, красный ли он или зеленый. Но и в каждом научном исследовании должно наличествовать представление – или по крайней мере первоначальное предположение – о том, к какому классу предметов принадлежит исследуемое». Различные методы наук и отличаются друг от друга сообразно представлениям этим, и каждый прогресс в методах науки покоится на неопознанном проникновении в новые свойства самой вещи. Безусловную истинность этого вывода можно подтвердить не только общими и отвлеченными соображениями, но и рядом доказательств, взятых из истории науки.

Не так далеко ушло время, когда в науках социальных и в частности в государствоведении, признано было исключительное господство естественнонаучных методов. В этом смысле и составлялись методологические введения в изучение общественных наук, равно как относящиеся сюда главы из общей логики. Формулировав основные пути, ведущие к познанию общих законов природы, исследователи переходили затем к рассмотрению вопроса о том, какие из методов естествознания применимы к изучению общества, какие неприменимы и как изменяются эти методы в зависимости от новых задач, возникающих перед социологом и государствоведом. Так, например, и написаны те страницы из логики Д. С. Милля, которые посвящены изложению логики наук социальных и которые могут служить классическим образцом всех подобного рода методологических изысканий. Но нетрудно заметить, что основным мотивом всей логики социальных наук у Милля, так же как и у всех его предшественников и последующих сторонников, является предположение о глубоком внутреннем сходстве предметов природы и предмета наук социальных. По мнению Милля, как бы ни были сложны социальные явления, «все их последовательности и сосуществования вытекают из законов их отдельных элементов. В области общественных явлений следствие сложного рода обстоятельств равняется как раз сумме следствий этих обстоятельств, взятых поодиночке, и сложность вытекает здесь не из многочисленности законов (которых не особенно много), а из необычайно большого количества и разнообразия данных, или элементов, т.е. тех факторов, которые, подчиняясь этому небольшому числу законов, участвуют в произведении данного следствия». Другими словами, предмет социологии не качественно, а количественно только отличается от предметов наук естественных: он запутаннее и сложнее последних, а[8] потому и труднее для изучения, потому и требует некоторого видоизменения научных методов. Д. С. Милль полагает, что запутанность и сложность эта наблюдается уже в науках биологических и может быть сформулирована в следующей аксиоме: «нет ни одного общественного явления, которое не испытывало бы большего или меньшего влияния со стороны всякого другого факта жизни того же общества, а следовательно, со стороны всякой причины, которая влияет на всякое другое из явлений этого общества». Милль называет эту запутанность социальных связей «согласием», или «гармонией» (consensus), подобной той, которую мы наблюдаем между различными органами и функциями человеческого и животного организма. На этом покоятся многочисленные и обычные аналогии между общественными явлениями и явлениями биологическими. Отмеченная, чисто предметная особенность, социальных явлений необходимо обусловливает собою изменение в применении к социологии естественнонаучных методов. Логика Милля исходит из чисто предметных определений, выводя из них уже методологические особенности социальных наук. Раз социальные явления обладают такой сложностью взаимосплетенных отношений, наука о них не может быть дедуктивной по образцу математики. [...]

[...] Современная юридическая теория государства имеет довольно обширную методологическую литературу и своих различных толкователей. Но как бы ни были велики различия у отдельных сторонников применения юридического метода в науке о государстве, всех их объединяет основной взгляд, сводящийся к тому, что сам предмет, сама внутренняя природа государства теснейшим образом связаны с правом. Это умственное усмотрение юридической природы государственных явлений, мы бы сказали даже – своеобразная правовая интуиция, составляет душу юридической методологии. Юристы в конце концов просто видят то, что недоступно взору многих из крайних и односторонних последователей натуралистической социологии: совершенно особое и в понятиях природы невыразимое лицо государства.

По мнению одного из новейших сторонников юридического метода, «юридический анализ тем более необходим, что только он позволяет выявить существенные и постоянные элементы государства, построить, другими словами, ту часть учения о государстве, которая в настоящее время является фактической и идейной основой государственного бытия: и все это потому, что, несмотря на все постоянные и бесчисленные, разнообразные формы, постоянно воспринимаемые государственным организмом под влиянием политических изменений, существует, в качестве постоянной основы [9] государства, некоторое невыводимое начало, составляющее его жизненный нерв и в то же время силу, при помощи которой государство во временном процессе своего бытия сохраняет свою целостность и противодействует враждебным политическим влияниям». С этон точки зрения юридическая теория государства и имеет целью своей постигнуть этот жизненный принцип государства, «без которого нет науки, но есть только бесформенная и лишенная органического характера куча фактов и эмпирических обобщений». И чтобы достигнуть такой цели, наука о государстве «должна руководствоваться в своих изысканиях методом, существенно ей свойственным, чуждым всяким социологическим, историческим и политическим влияниям; этот метод может быть «только методом юридическим». Бесспорно, что не всегда высказывалась и признавалась так открыто предметная, мы сказали бы даже, субстанциальная сила юридической методологии. Но не уверенностью ли в эту силу вдохновлялись исследования тех юристов, которые построения юридической теории государства сделали своей основной жизненной задачей? Так, по мнению Гербера, правовая сторона государственного бытия, конечно, не покрывает собою государственного целого. Право подчиняет себе только одну часть культурной жизни государства, однако часть эта по своей интенсивности имеет огромнейшее значение, так как она определяет собою условия жизни государства. Именно волевая мощь государства, государственная власть есть его право. Государственное право есть, стало быть, учение о государственной власти, и оно решает основной вопрос: каково может быть содержание государственной воли? [...]

[...] Следует отметить, что плюралистическое направление в изучении государства и права было предвосхищено и некоторыми предшественниками неокантианцев. Весьма многие из юристов и государственников, обсуждая проблемы методологии, не раз указывали на недостаточность применения какого-либо одного метода к изучению столь сложных явлений, требуя пополнения другими вспомогательными точками зрения. В этом отношении как бы умаляются заслуги тех, кто искал Канта для юриспруденции. Однако есть большое различие между кантианским плюрализмом и методологическими исканиями его предшественников. Для кантианцев каждый метод есть некоторый самостоятельный принцип исследования, некоторая автономная гипотеза, которая служит основоположением для отдельной ветви науки о государстве. В этих выводах кантианский плюрализм воспользовался тем богатым опытом, который критическая философия приобрела в области чисто логических изысканий. Поэтому сторонники критической методологии [10] всегда настаивали на тщательном разделении отдельных точек зрения и отвергали всякое их слияние и смешение. Если государственные явления многолики, то каждое лицо нужно последовательно изучить во всех его особенностях, не смешивая с другими лицами и не путая отдельные черты их. Кантианский плюрализм всегда восставал поэтому против искусственного соединения методов в одной дисциплине, против так называемого синкретизма. Полное познание государства может быть достигнуто в результате образования целого ряда самостоятельных наук о государстве, из которых каждая идет своим путем и осуществляет свои, только ей свойственные цели.

Изучение так называемой критической методологии не может не убедить, что и она вращалась в области предметных различий и предметных определений. Строго говоря, только такая методология и может иметь сколько-нибудь общий и принципиальный философский интерес, отличаясь от простой методики, как суммы некоторых технических приемов и навыков, необходимых в определенной отрасли познания и изучения мира. Существует и в нашей познавательной деятельности определенная духовная гимнастика, необходимая для тех, кто хочет посвятить себя знанию и науке. [...]

 

Печатается по: Хропанюк В. Н. Теория государства и права. Хрестоматия. Учебное пособие. – М., 1998, – 944 с. (Красным шрифтом в квадратных скобках обозначается начало текста на следующей  странице печатного оригинала данного издания)